ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Анна рассказала это нам, а мы рассказали гувернеру Кольбергу, а

Анна рассказала это нам, а мы рассказали гувернеру Кольбергу, а

Кольберг, желая чем-нибудь позанять дядю, передал ему. Тот это выслушал и

сказал: "Молодец Храпошка", а потом хлопнул три раза в ладоши.

Это значило, что дядя требует к себе своего камердинера Устина

Петровича, старичка из пленных французов двенадцатого года.

Устин Петрович, иначе Жюстин, явился в своем чистеньком лиловом фрачке

с серебряными пуговицами, и дядя отдал ему приказание, чтобы к завтрашней

"садке", или охоте на Сганареля, стрелками в секретах были посажены Флегонт

-- известнейший стрелок, который всегда бил без промаха, а другой Храпошка.

Дядя, очевидно, хотел позабавиться над затруднительною борьбою чувств

бедного парня. Если же он не выстрелит в Сганареля или нарочно промахнется,

то ему, конечно, тяжело достанется, а Сганареля убьет вторым выстрелом

Шлегонт, который никогда не дает промаха.

Устин поклонился и ушел передавать приказание, а мы, дети, сообразили,

что мы наделали беды и что во всем этом есть что-то ужасно тяжелое, так что

Бог знает, как это и кончится. После этого нас не занимали по достоинству ни

вкусный рождественский ужин, который справлялся "при звезде", за один раз с

обедом, ни приехавшие на ночь гости, из коих с некоторыми были и Дети.

Нам было жаль Сганареля, жаль и Ферапонта, и мы даже не могли себе

решить, кого из них двух мы больше жалеем.

Оба мы, то есть я и мой ровесник -- двоюродный брат, долго ворочались в

своих кроватках. Оба мы заснули поздно, спали дурно и вскрикивали, потому

что нам обоим представлялся медведь. А когда няня нас успокоивала, что

медведя бояться уже нечего, потому что он теперь сидит в яме, а завтра его

убьют, то мною овладевала еще большая тревога.

Я даже просил у няни взразумления: нельзя ли мне помолиться за

Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений старушки, и она,

позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не

знает, так как ни разу о том у священника не спрашивала, но что, однако,

медведь -- тоже Божие создание, и он плавал с Ноем в ковчеге.

Мне показалось, что напоминание о плаванье в ковчеге вело как будто к

тому, что беспредельное милосердие Божие может быть распространено не на

одних людей, а также и на прочие Божьи создания, и я с детскою верою стал в

моей кроватке на колени и, припав лицом к подушке, просил величие Божие не

оскорбиться моею жаркою просьбою и пощадить Сганареля.

Поиск по сайту: