ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Из кучки охотников, составлявших главный штаб дяди, выделилось человек

Из кучки охотников, составлявших главный штаб дяди, выделилось человек

десять и пошли вперед через поле.

Отойдя шагов двести, они остановились и начали поднимать из снега

длинное, не очень толстое бревно, которое до сей поры нам издалека нельзя

было видеть.

Это происходило как раз у самой ямы, где сидел Сганарель, но она тоже с

нашей далекой позиции была незаметна.

Дерево подняли и сейчас же спустили одним концом в яму. Оно было

спущено с таким пологим уклоном, что зверь без затруднения мог выйти по нем,

как по лестнице.

Другой конец бревна опирался на край ямы и торчал из нее на аршин.

Все глаза были устремлены на эту предварительную операцию, которая

приближала к самому любопытному моменту. Ожидали, что Сганарель сейчас же

должен был показаться наружу; но он, очевидно, понимал в чем дело и ни за

что не шел.

Началось гонянье его в яме снежными комьями и шестами с острыми

наконечниками, послышался рев, но зверь не шел из ямы. Раздалось несколько

холостых выстрелов, направленных прямо в яму, но Сганарель только сердитее

зарычал, а все-таки по-прежнему не показывался.

Тогда откуда-то из-за цепи вскачь подлетели запряженные в одну лошадь

простые навозные дровни, на которых лежала куча сухой ржаной соломы.

Лошадь была высокая, худая, из тех, которых употребляли на ворке для

подвоза корма с гуменника, но, несмотря на свою старость и худобу, она

летела, поднявши хвост и натопорщив гриву. Трудно, однако, было определить:

была ли ее теперешняя бодрость остатком прежней молодой удали, или это

скорее было порождение страха и отчаяния, внушаемых старому коню близким

присутствием медведя? По-видимому, последнее имело более вероятия, потому

что лошадь была взнуздана, кроме железных удил, еще острою бечевкою, которою

и были уже в кровь истерзаны ее посеревшие губы. Она и неслась и металась в

стороны так отчаянно, что управлявший ею конюх в одно и то же время драл ей

кверху голову бечевой, а другою рукою немилосердно стегал ее толстою

нагайкою.

Но, как бы там ни было, солома была разделена на "три кучи, разом

зажжена и разом же с трех сторон скинута, зажженная, в яму. Вне пламени

остался только один тот край, к которому было приставлено бревно.

Раздался оглушительный, бешеный рев, как бы смешанный вместе со стоном,

но... медведь опять-таки не показывался.

До нашей цепи долетел слух, что Сганарель весь "опалился" и что он

закрыл глаза лапами и лег вплотную в угол к земле, так что "его не

стронуть".

Ворковая лошадь с разрезанными губами понеслась опять вскачь назад...

Все думали, что это была посылка за новым привозом соломы. Между зрителями

послышался укоризненный говор: зачем распорядители охоты не подумали ранее

припасти столько соломы, чтобы она была здесь с излишком. Дядя сердился и

кричал что-то такое, чего я не мог разобрать за всею поднявшеюся в это время

у людей суетою и еще более усилившимся визгом собак и хлопаньем арапников.

Но во всем этом виднелось нестроение и был, однако, свой лад, и

ворковая лошадь уже опять, метаясь и храпя, неслась назад к яме, где залег

Сганарель, но не с соломою: на дровнях теперь сидел Ферапонт.

Гневное распоряжение дяди заключалось в том, чтобы Храпошку спустили в

яму и чтобы он сам вывел оттуда своего друга на травлю...

Поиск по сайту: