ГЛАВА 9. Когда я вернулся из Англии, как обычно, ездил по делам, все стало только хуже

КРАХ ТУРБИНÀ

Когда я вернулся из Англии, как обычно, ездил по делам, все стало только хуже. Нила бесило все вокруг. Он считал себя всемогущим, но и понятия не имел, что уже подписал себе смертный приговор, уволив Лилкера. К сожалению, пришлось отсрочить его казнь, пока мы были на гастролях. Он стал настоящим диктатором, и целыми днями только и делал, что указывал, что нам делать. Мы путешествовали в фургончике с парой рядов мест. В каждом ряду ехало по два человека, не считая заднего ряда, который полностью занял сам Нил. Мы положили все свои личные вещи в грузовик вместе с оборудованием. Нил настоял на том, чтобы положить его чемодан прямо в фургон, а иначе он просто не поедет в тур. Он требовал к себе особого отношения, потому что был вокалистом, и поэтому измывался над нами по-черному. Все по очереди вели фургон. Нил не вел ни разу. Он никогда никому не давал ничего из своих вещей. Если я забывал свой шампунь и спрашивал, могу ли я взять его, он говорил: “Нет, чувак. Это особый шампунь. Он из Израиля и последний в этой серии”.

Все пожитки Нила были последними в серии и все были из Израиля. Их было невозможно снова достать, поэтому ему приходилось пользоваться ими очень экономно. Уму непостижимо, каким он был самолюбивым. Мы сказали Джонни Зи, что больше не можем работать с этим парнем, и если хотим записать вторую пластинку, нам придется искать нового вокалиста. Довольно рискованно для группы – менять вокалиста уже на второй пластинке, поэтому мы думали, что Джонни вспылит. К счастью, Джонни ненавидел Нила почти так же сильно, как и мы, потому что Нил обычно обсирал его при нас и это говно доходило до Джонни. Нил бывало говорил: “Да в пизду этого Джонни Зи, мы должны найти настоящего менеджера. Он ни хуя не понимает в том, что делает”.

“Ну, не знаю, чувак” – отвечал я. “Посмотри на Metallica. У них все идет как надо”.

“Да и хуй с ними. Кем они станут?” – отвечал Нил. “Кто они такие? Никто. Мы должны быть как Judas Priest, вот на кого надо равняться”.

Нил смотрел на это так: либо ты Priest, либо ты никто. Он был выше той спид-металлической музыки, которую мы играли. Его не интересовал трэш. Он любил Ретта Форрестера, Riot и Priest. И все. Он считал, что с нами он тупо прозябает. Он не собирался уходить, сколько бы ни грозился. По его логике это было нормально. Когда мы поехали на гастроли с Raven, мы уже знали, что его время в Anthrax подходит к концу, и это дало нам немного свободы, чтобы избавиться от ощущения, будто мы все у него под колпаком. Мы были неисчерпаемы и готовы к мести.

Мы заменили Лилкера Фрэнком Белло, он начинал у нас с роуди. Он сразу въехал, это было проще пареной репы, ведь мы были друзьями, а он умел играть и уже знал все наши песни. Фрэнк тоже терпеть не мог Нила, и активно участвовал в нашем пыточном туре Турбина. Когда мы выступали с Raven, он при каждой возможности выводил Нила из себя. Нил был в ярости и не мог понять, почему он больше не контролирует ситуацию. “Ghostbusters” тем летом была самой популярной песней на радио. Можно было покрутить радиостанции в любом городе и услышать ее примерно шесть раз кряду. Нил не выносил эту песню, и каждый раз, когда “Ghostbusters” крутили на радио, мы врубали ее, сколько бы времени не было. Все в фургоне пели припев так громко, как только могли, а Нил психовал: “Заткнитесь на хуй! Замолчите, Замолчите! Я пытаюсь заснуть! Никакого уважения”.

Он это постоянно говорил: “Никакого уважения. Я вокалист, я вокалист. Никого уважения”. В конце концов он просто сдался. “Ghostbusters” продолжалась, и пока мы пели, из задней части фургона раздавалось только: “Гребаные мудаки!” Это было здорово. Он угрожал свалить, как обычно, и на этот раз мы его только раззадоривали. “Да уебывай! Кому какое дело? Давай вали, вали из группы? Кого это волнует?” Это только еще больше его злило.

Во время гастролей с Raven мы ехали большое расстояние в раздолбанном фургоне, и с нами ехал гастрольный менеджер, который должен был выдавать нам всем по десять баксов суточных раз в неделю. Прошла неделя и никто из нас не получил денег. Мы спросили Тони, партнера Джонни Зи, который тоже был с нами в туре, где наши деньги, и он сказал нам пойти и получить их у менеджера. Короче, подгребаю я к нему: “Эй, чел, я так и не получил свои суточные”.

Он сказал, что выдавал суточные в понедельник, и раз я не забрал свою долю, когда он всем раздавал, то на этой неделе мне уже ничего не достанется. Я подумал, может в крупных турах так и устроено. Откуда мне было знать? Но все это было очень странно. Я спросил Вако, должен ли я был забрать свои суточные в день выдачи, и он ответил: “Нет, когда они тебе понадобятся, только скажи об этом”. Я сказал, что менеджер сказал мне другое, и он ответил, что этот чувак просто прикарманил мои бабки.

Окей, я не огромный мускулистый парень или что-то в этом роде, но я ньюйоркец и мне не нравится, когда меня наебывают. Я вернулся к этому парню и сказал: “Ну ты, говнюк! Отдал мне быстро мои 70 баксов или я тебе битой башку раскрою!” И я получил свои деньги.

Под конец тура Raven выразили свое сочувствие, что мы едем в фургоне, и позвали нас к себе в автобус. А это значило, что мне больше не придется вести, что было хорошо, но у нас не было спальных коек, поэтому пришлось ехать сидя, что фигово для сна. Гастрольный график выглядел так, будто некий слепой человек бросал дартс в карту США. Мы отыграли в Лос-Анджелесе, в Кантри клубе в Резеде в четверг вечером, а потом проехали 1 200 миль, чтобы отыграть субботним вечером в Сиэтле. Мы остановились в каком-то паршивом мотеле с почасовой оплатой, чтобы хоть немного отдохнуть. Прошли регистрацию. Я снял покрывала, и на всех простынях была кровь. Не знаю, то ли это у какой-то телки были обильные месячные, то ли там кого-то убили – правда меня не интересовала. Это было отвратительно и мне нужно было поспать, поэтому я достал сотню баксов, которые у меня остались от суточных, зарегистрировался в Holiday Inn и покемарил семь часов. Я был разбит, но это был мой первый крепкий сон за несколько месяцев. После Сиэтла мы поехали обратно в Лос-Анджелес, чтобы отыграть там второе шоу в понедельник. Это было тупо. Но мы были гребанными воинами металла. Мы говорили себе: “Если это нужно сделать, мы сделаем это. Чего бы это ни стоило”.

Нил стал воспринимать эту возможность все хуже и хуже. Он терял голос на сцене, потому что мы играли столько концертов, что он мало отдыхал в перерывах. “Еще одна причина, чтобы его уволить” – подумал я. Мы открывали выступление “Deathrider”, он кричал, срывал себе голос и не мог петь оставшуюся часть шоу. Так же сильно, как мы хотели, чтобы он облажался, мы не хотели давать плохих концертов. Я сказал, что может ему стоит немного сдерживаться на крике “Deathrider” и дать себе передышку, чтобы петь песню целиком, не срывая голоса.

“Да пошел ты!” – заорал он. “Не говори мне, блядь, как петь. Я же тебе, бля, не говорю, как играть на гитаре! Ты ни хера не знаешь о том, что говоришь!”

Деннис, кузен Чарли, тогда таскал с собой видеокамеру и снимал шоу. Мы включили одно из них Нилу и сказали с сарказмом: “Ну, и что там происходит? Какая это нота? Уже сыграли три песни из сэта, а у тебя изо рта ничего не раздается”.

Он по-прежнему считал себя хозяином положения. Последний концерт тура прошел в Роузленд Болрум в Нью-Йорк Сити. Это было известное шоу, после которого Metallica подписались на Elektra, Raven на Atlantic, а Island пришли и открыли нас, так что в конце концов мы подписались на них. Площадка была битком, что было неслыханным событием. Для трех тогда еще относительно неизвестных групп продать 3 500 билетов в Роузленд было признаком того, что назревает что-то серьезное. Это чувствовалось и на самой сцене. Весь зал просто гудел от возбуждения, и когда мы вышли на сцену, ожидание превратилось в цунами энергии. Мы окрыли концерт “Deathrider”, и тут же каждый долбанный подросток в толпе стал трясти башкой и кулаком в небо. Мы никогда не видели ничего подобного, и реально ощущали с ними связь посредством музыки. Это были правильные песни в правильное время. Это было похоже на то, как я впервые услышал AC/DC - волна шока прошла через все мое тело, словно меня ударила молния.

Эти подростки ждали, когда металл войдет в их жизнь, и мы вошли в их жизнь. Конечно, той ночью Нил не выкладывался на все сто, но казалось прислушался к нашему совету и не сорвал свой голос. Он мог где-то пропустить одну или две ноты, но любые промашки перекрывал восторг толпы. После шоу мы все были навеселе, даже Нил, пока не ввязался в большую словесную перепалку с Джонни Зи.

Megaforce изготовили для нас туровые жилетки. Это были атласные безрукавки олд-скульного трэша со словами “Anthrax U.S. Attack Tour ‘84”, вышитыми на спине. Думаю, Джонни сделал это сознательно, но каким-то образом у Нила оказался не тот размер, и он просто спятил от ярости. Он сказал Джонни: “Ах ты, ебаный жирный вор-нигер”.

Мы засмеялись. “Штааа? Почему он считает Джонни черным?” Нил вопил, нас сгибало пополам от смеха, а Нил все орал: “Я больше никогда не буду играть на тебя, ты ебаный жирный хуй!”

Позднее той же ночью мы с Нилом шли к моей машине, потому что мне пришлось везти этого ебаного мудака обратно из Роузленда в Квинс. По дороге он сказал мне: “Ну вот, Скотт. Я тебя уважаю, и уважаю то, чего ты добился, но я не уважаю этого жирного хуя. Я больше ни минуты не останусь в этой группе, если он останется менеджером”.

И снова это было в духе “или он, или я”, и на этот раз все обернулось против бедняги Нила, завершившего разговор фразой: “Мы увольняем Джонни Зи, или я ухожу”.

Я добросил его до дома, пожелал спокойной ночи и улыбнулся ему молчаливой ухмылкой: “Покеда, мудила!” Через день после возращения домой из тура я заехал к Чарли в Бронкс. Мы ждали этого дня вечность. Это было что-то вроде: “Зажигай долбанные свечи на торте, чувак. Я звоню Нилу”.

На то, чтоб дозвониться до него ушла неделя. Кто знает, какого хера он делал все это время. Я ездил к Чарли каждый день, и мы звонили Нилу каждые несколько часов или даже двадцать минут, чтобы уволить его. Гудок, гудок... пока он наконец не сказал: “Алло?“

“Нил, это Скотт”.

“Привет, чувак, как дел?”

“Слушай, у меня для тебя хорошая и плохая новость. Тебе больше никогда не придется играть шоу на Джонни Зи”.

“Вы уволили Джонни?” – спросил он с радостью в голосе.

“Нет, мы уволили ТЕБЯ”.

“Что?!?”

“Ты больше не играешь в нашей группе, Нил. Хватит с тебя, все кончено. Ты превратил нашу жизнь в жалкое существование, так больше не может продолжаться. Мы идем дальше. Мы найдем нового вокалиста...”

“Да у вас никогда ничего не получится без меня! Я – это единственная причина, что эта группа чего-то добилась. Вы никогда не найдете гребаного вокалиста лучше меня, вы никогда не найдете…”

Настала моя очередь его обрывать. “Ага, спасибо, Нил. Пока”.

Когда я повесил трубку, он все еще орал на меня. Чарли, Фрэнки и я ощутили восторг и засмеялись. Мы позвонили Джонни Зи и сообщили ему новости. Он был счастлив не меньше нашего. В свете увольнения Нила я на минуту подумал о том, чтобы предложить Лилкеру вернуться в группу. Может я мог бы спасти нашу дружбу, но на тот момент Фрэнки был с нами уже восемь месяцев. С тем же успехом я мог бы сказать, что хочу дать Денни еще один шанс, потому что его выгнали несправедливо. Но по сути Денни был в зеркале заднего вида. Я был больше снедаем поиском нового вокалиста и продвижением вперед, а Фрэнки играл пальцами как Стив Харрис, и на сцене ему не было равных. Кроме того он стал нашей семьей.

Когда я говорю о семье Фрэнки, я говорю не о сильной связи между не связанными родственными узами коллегами по группе. Фрэнки по сути и есть семья. Чарли – дядя Фрэнки, и их отношения временами бывают наполнены внутренним безумием. Оба эти парня – талантливые и упрямые итальянцы родом из Бронкса, и они выросли в одном доме как братья. Чарли всего на пять лет старше Фрэнки, и когда Фрэнки был очень молод, его родители разошлись, и он вернулся в дом матери Чарли, потому что мама Фрэнки – старшая сестра Чарли.

Они все время тусили вместе, джемовали, слушали KISS и дрались. Чарли спокойный, хладнокровный и собранный, а Фрэнки – полная ему противоположность. Он опасный как нитроглицерин. У Чарли большой запал, но когда Фрэнки сжигает его фитиль, они оба взрываются и оставляют после себя дополнительные разрушения.

Однажды во время работы в репетиционной студии Топ Кэт в Нью-Йорке Фрэнки начал по какому-то поводу орать на Чарли, а Чарли начал орать в ответ. До того, как я понял, что происходит, Фрэнки схватил скейтборд и бросил им в Чарли. Он промахнулся, и скейт ударился об стену. Чарли взял его и бросил его обратно еще сильнее. Потом Чарли вышел из себя, и Фрэнки заорал, что отхуярит его. Семья!

Мы вернулись обратно в Итаку, Нью-Йорк, на запись своего второго альбома «Spreading The Disease» в ноябре 1984-го с Карлом Кэнеди, т.к. он проделал отличную работу на «Fistful Of Metal». Мы уже написали большую часть песен. В музыкальном плане это было настоящее сотрудничество между мной, Чарли и Лилкером. Единственная вещь, которая не была написана на тот момент, это “A.I.R.”, она появилась гораздо позже, после того, как Джои Белладонна присоединился к группе. Чарли принес эту песню под конец сессии записи, и она реально показала, насколько сильно он стал самобытен как композитор. А еще она показала, как далеко мы ушли в музыкальном плане, и это в значительной степени мостик между «Spreading The Disease» и «Among The Living».

Опять-таки у нас были песни, но не было вокалиста. Этот небольшой трабл мог бы сбить с пути многие группы, но мы были в ударе, и нас уже ничего не могло остановить. Это было лишь еще одно препятствие, которое мы должны были преодолеть. У нас и раньше были смены состава; это была лишь еще одна кочка на дороге. Я ни минуты не сомневался, что мы вернемся еще сильнее, чем прежде.

Мы начали с того, что уволили парня по имени Мэтт Фэллон, который пел с гитаристом Дейвом Сабо (он еще тогда не создал Skid Row) в Steel Fortune. Я познакомился с ним, когда мы играли с Metallica и Steel Fortune в Сейревиле в 1983-ем. На сцене его голос был хорош. Поэтому, когда мы искали нового вокалиста, общие друзья порекомендовали его, и я снова заценил Мэтта на шоу Steel Fortune в Нью-Джерси. Он был властным и обладал мощным голосом. После шоу я спросил его, нет ли желания прослушаться в Anthrax. Он был полон энтузиазма, на прослушивании он был хорош, и мы подумали, что состав готов.

Но когда Мэтт начал петь в Итаке, мы поняли, что он еще салага и пытается прыгнуть выше головы. Когда он пел, он как будто терял свой голос. Ему потребовалась куча дублей, и ни один не звучал достаточно хорошо, так что сразу стало понятно, что долго он не продержится. У него было гораздо больше амбиций, чем опыта, а еще он был треплом. Пока мы были в Итаке, нам поступило приглашение открыть шоу Scorpions в Нью-Джерси, и мы все были в восторге от него. А потом Мэтт сказал: “Мы не можем открывать шоу Скорпов”.

“Ты о чем?” – спросил я.

“Мы не можем выступать с ними на одной сцене. Они же нас на фиг уничтожат”.

Это была последняя капля. Потребовалось всего два месяца, чтобы понять, что этот чувак нас совсем не радует, и после этого комментария Чарли, Денни, Фрэнки и я решили его выпроводить. Если у тебя нет веры в свою группу, можно с тем же успехом работать на автомойке. Через пару часов после этого разговора мы выгнали его как Metallica Мастейна. Мы буквально пошли и купили билет на автобус до Нью-Йорка, отдали ему и сказали: “Извини, чувак, но ничего не выйдет”.

Поиск по сайту: