Уильям Блейк

Лире и Уиллу было страшно тяжело покидать уютный мир, предоставивший им ночлег, но если они хотели когда‑нибудь найти своих деймонов, им надо было снова возвращаться во мрак. Долгие часы они устало брели по темному туннелю, и вот Лира в двадцатый раз склонилась над алетиометром – будь ее прерывистое дыхание погромче, Уилл, наверное, услышал бы горькие всхлипы. Он и сам страдал: там, где раньше был его деймон, осталось словно бы обожженное, очень чувствительное место, в которое при каждом вдохе точно впивались холодные крючья.

Как вяло она вращала колесики; как мучительно тяжело двигались ее мысли! Раньше она легко и уверенно спускалась по лестницам смысла, ведущим от каждого из тридцати шести символов на циферблате, но теперь эти лестницы стали шаткими и ненадежными. А уж удерживать в памяти связи между ними… Прежде это было все равно что бежать, или петь, или придумывать очередную небылицу – словом, естественно. А теперь она с трудом заставляла себя это делать, хотя голова отказывалась работать, – но ошибиться было нельзя, потому что тогда все рухнет…

– Это недалеко, – наконец сказала она. – И опасностей там куча – идет бой, и вообще… Но мы сейчас почти что в правильном месте. Прямо в конце этого туннеля большая гладкая скала, по ней течет вода. Там и надо резать.

Духи, которые собирались воевать, жадно подались вперед, и она почувствовала, что Ли Скорсби подошел к ней вплотную.

– Теперь уже недолго, детка, – сказал он. – Как увидишь того старого медведя, передай ему, что Ли нашел свой конец в бою. А уж потом, после битвы, у меня будет вволю времени, чтобы полетать вместе с ветром и поискать атомы, которые когда‑то были Эстер, и моей матерью в прериях, и моими любимыми – эх, сколько ж их было… Лира, дочка, – ты отдохни, когда все это кончится, слышишь? Жизнь хороша, а смерти больше нет…

Голос аэронавта затих. Она хотела обнять его, но это, конечно же, было невозможно. Поэтому она просто посмотрела на его бледный силуэт; дух увидел нежность в ее блестящих глазах, и это придало ему сил.

В этот раз Салмакия путешествовала на плече у Лиры, Тиалис – на плече Уилла. Короткий век галливспайнов подходил к концу; руки и ноги у обоих постепенно деревенели, а на сердце наползал холод. Вскоре им предстояло вернуться в страну мертвых уже в виде духов, но они обменялись взглядами и молча поклялись, что останутся с детьми до последнего вздоха и не скажут ни слова о своей приближающейся смерти.

Дети двинулись дальше, в гору. Они не разговаривали. Каждый слышал тяжелое дыхание другого, его шаги, хруст маленьких камешков, потревоженных его поступью. Впереди все время шли гарпии – упорно, молчаливо карабкались они вверх, волоча за собой крылья, скребя когтями по склону.

Потом раздался новый звук – ритмичное кап‑кап, отдающееся эхом в туннеле. А потом этот ритм ускорился: капли слились в струйку, и вот уже зашумела бегущая по камням вода.

– Здесь! – сказала Лира и коснулась скалы, преградившей им путь, – гладкой, мокрой и холодной. – Пришли.

Она обернулась к гарпии:

– Я тут думала, как вы меня спасли и как обещали провожать всех, кто придет в страну мертвых, в тот мир, где мы сегодня ночевали. И я подумала: неправильно, что у вас нет имени. Теперь оно должно быть. И я решила дать вам имя, так же, как король Йорек дал мне имя Сирин. Я хочу назвать вас Добрые Крылья. Вот ваше новое имя, и так вы теперь будете зваться всегда: Добрые Крылья.

– Когда‑нибудь, – ответила гарпия, – мы с тобой встретимся снова, Лира Сирин.

– И пока я знаю, что вы здесь, я не буду бояться, – сказала Лира. – До свидания, Добрые Крылья… в день моей смерти.

И она крепко обняла гарпию и расцеловала ее в обе щеки.

Потом кавалер Тиалис сказал:

– Так в этом мире республика лорда Азриэла?

– Да, – откликнулась Лира, – я посмотрела по алетиометру. Тут недалеко его крепость.

– Тогда позволь мне поговорить с духами. Она подняла его повыше, и он начал:

– Слушайте, потому что мы с дамой Салмакией здесь единственные, кто уже видел этот мир прежде! Там, на вершине горы, стоит крепость – ее и защищает лорд Азриэл. Кто его враг, я не знаю. У Лиры с Уиллом сейчас одна задача: отыскать своих деймонов. Наша задача – помочь им. Так будем же мужественными и не пожалеем себя в бою!

Лира повернулась к Уиллу.

– Хорошо, – сказал он, – я готов.

Он вынул нож и взглянул в глаза духу отца, стоящему рядом. Им не довелось узнать друг друга поближе, и Уилл подумал, какое это было бы счастье, если бы сейчас здесь оказалась и его мать – тогда они, все втроем…

– Уилл, – встревоженно позвала Лира.

Он опомнился. Его нож застрял в воздухе. Он убрал руку, и нож повис, воткнутый в вещество невидимого мира. Мальчик глубоко вздохнул.

– Я чуть не…

– Понимаю, – сказала она. – Смотри на меня, Уилл.

В призрачном свете он видел ее светлые волосы, крепко сжатый рот, честные глаза; он ощутил тепло ее дыхания; он уловил легкий и уже такой родной запах ее тела.

И нож освободился.

– Попробую еще раз, – сказал Уилл.

Он отвернулся. Как следует сосредоточившись, позволил своему сознанию перетечь в кончик ножа… легкое касание, пауза, нащупывание – и нужная точка найдена. Вперед, в сторону, вниз и назад; духи столпились так близко, что и Уилл, и Лира чувствовали, как каждый их нерв будто теребят холодными пальцами.

И вот последний надрез сделан.

Сначала их захлестнул шум. Свет был ослепляющий – и живым, и духам пришлось даже прикрыть глаза, так что несколько секунд они ничего не видели; но гул, грохот, треск винтовок, крики и вопли сразу же почти оглушили их, и это было ужасно.

Первым опомнились духи Джона Парри и Ли Скорсби: оба они были солдатами, искушенными в битвах, и шум не мог надолго выбить их из колеи. Уилл с Лирой просто наблюдали за открывшейся картиной в страхе и изумлении.

Вокруг рвались снаряды, осыпая кусками камня и металла склоны горы, которая возвышалась неподалеку, а еще выше ангелы сражались с ангелами. Ведьмы тоже были там – они взмывали в небо и пикировали вниз с боевым кличем своих кланов, посылая во врага меткие стрелы. Заметили дети и галливспайна на стрекозе: он атаковал человека, сидящего в кабине какого‑то летательного аппарата. Стрекоза порхала над головой летчика, а всадник соскочил с нее и вонзил шпоры ему в шею; потом он снова прыгнул на блестящую зеленую спинку своего насекомого и унесся прочь, а машина на бреющем полете врезалась прямо в скалы у подножия крепости.

– Открой‑ка пошире, – сказал Ли Скорсби. – Выпусти нас!

– Погоди, Ли, – вмешался Джон Парри. – Что‑то там происходит: взгляни наверх!

Уилл прорезал еще одно маленькое окошко там, куда указал отец, и, посмотрев туда, они заметили перемену в ходе битвы. Атакующие войска начали отступать; отряд бронированных машин прекратил движение вперед, медленно развернулся под прикрытием артиллерийского огня и пополз обратно. Эскадрилья летательных аппаратов, которая уже брала верх в упорном бою с гироптерами лорда Азриэла, описала в небе полукруг и стала удаляться на запад. Силы царства на земле – колонны вооруженных винтовками пехотинцев, группы людей с огнеметами, ядораспылителями, оружием, которого никто из наблюдающих никогда не видел, – все они мало‑помалу переставали сражаться и поворачивали вспять.

– Что случилось? – спросил Ли. – Они покидают поле боя – но почему?

Казалось, повода для этого нет: сторонников лорда Азриэла было меньше, они были хуже вооружены и многие из них лежали раненые.

Тут Уилл заметил, что духи вдруг заволновались. Они указывали в небо, где что‑то двигалось.

– Призраки! – воскликнул Джон Парри. – Вот в чем причина!

И впервые в жизни Уиллу и Лире почудилось, что они могут видеть этих существ – что‑то вроде прозрачных дрожащих вуалей, падающих с неба, как пух. Но они были почти неразличимы, особенно те, что уже достигли земли.

– Что они делают? – спросила Лира.

– Направляются вон к тому стрелковому взводу… И Уилл с Лирой мгновенно поняли, что должно случиться, и закричали в ужасе:

– Бегите! Спасайтесь!

Услышав голоса детей где‑то совсем рядом, некоторые солдаты стали изумленно оборачиваться. Другие, увидев первого Призрака – что‑то странное, бледное, алчно несущееся к ним, – вскинули винтовки и принялись стрелять, но, разумеется, безрезультатно. И тут Призрак напал на ближайшего из них.

Это был воин из Лириного мира, африканец. Его деймон, длинноногая рыжевато‑коричневая кошка с черными пятнами, оскалил зубы и изготовился к прыжку.

Все они видели, как мужчина бесстрашно поднял винтовку и прицелился, не отступив ни на шаг; а потом его деймон забился в невидимой сети, беспомощно рыча и воя, и человек кинулся к нему, уронив оружие и выкрикивая его имя, но сразу же рухнул наземь, теряя сознание от боли и жуткой тошноты.

– Ну же, Уилл! – сказал Джон Парри. – Выпускай нас – мы сразимся с этими тварями!

И Уилл раскрыл окно пошире и выбежал оттуда во главе армии духов; и тут завязалась самая странная битва, какую только можно себе представить.

Духи толпой вывалили из‑под земли – бледные силуэты, ставшие еще бледнее на дневном свету. Им больше нечего было бояться, и они ринулись на Призраков и стали хватать, рвать и терзать этих хищников, которых Лира с Уиллом практически не видели.

Стрелки и прочие живые воины были ошеломлены: они не могли ничего разобрать в этой призрачной битве. Размахивая ножом, Уилл прокладывал себе путь в самой ее гуще – он хорошо помнил, как Призраки убегали от его оружия.

Лира следовала за ним по пятам, жалея, что ей нечем обороняться, но озираясь по сторонам и внимательно наблюдая за происходящим. Время от времени она словно бы замечала Призраков по маслянистому блеску в воздухе, и именно она первой содрогнулась, почуяв опасность.

С Салмакией на плече она очутилась на небольшой возвышенности – это был просто холмик в окружении кустов боярышника, но отсюда можно было видеть всю широкую равнину вокруг, разоренную захватчиками.

Солнце стояло прямо над ней. Впереди, на западном горизонте, лежала груда сверкающих облаков; ее то и дело раскалывали трещины мрака, а вершину трепали гуляющие в поднебесье ветры. В той стороне тоже скопились наземные силы противника: поблескивали боками машины, над замершими в ожидании полками развевались пестрые флаги и знамена.

Позади и чуть слева от нее начиналась неровная холмистая гряда, уходящая к крепости. Серые склоны холмов ярко блестели в ослепительных предгрозовых лучах, а на дальних башнях из черного базальта суетились крохотные фигурки людей: они чинили поврежденный парапет, наводили на цель орудия или просто наблюдали.

Примерно тогда Лира ощутила тот первый легкий приступ тошноты, боли и страха, который так ясно говорит о приближении Призрака.

Она сразу поняла, что это значит, хотя никогда раньше не чувствовала ничего подобного. И это сказало ей о двух вещах: во‑первых, о том, что она теперь уязвима для Призраков, а значит, достаточно повзрослела; и во‑вторых, о том, что Пан должен быть где‑то поблизости.

– Уилл… Уилл! – окликнула она.

Он услыхал ее и обернулся с ножом наготове. Глаза у него горели.

Но едва он открыл рот, как захлебнулся воздухом, пошатнулся и схватился за горло, – и она поняла, что с ним происходит то же самое.

– Пан! Пан! – закричала она, поднявшись на цыпочки и озирая все кругом.

Уилл согнулся в три погибели, стараясь подавить тошноту. Спустя несколько мгновений гнетущее чувство прошло, точно их деймонам удалось сбежать; но дети по‑прежнему не знали, где их найти, а на равнине по‑прежнему раздавались пальба, чьи‑то возгласы, крики боли и ужаса, приглушенное як‑як‑як скальных мар, описывающих круги у них над головой, почти ежесекундный свист и щелк стрел, а потом ко всему этому добавился еще и новый звук – шум окрепшего ветра.

Сначала Лира почувствовала этот ветер щеками, потом увидела, как клонится трава, а потом услышала, как шелестят кусты боярышника. Небеса вверху набухли грозой: из туч ушли все остатки белизны, и теперь там перекатывалось что‑то сернисто‑желтое, сине‑зеленое, дымчато‑серое, маслянисто‑черное – тошнотворная вихрящаяся масса в целые километры высотой и шириной в горизонт.

Позади все еще сияло солнце, так что каждая рощица и каждое отдельное дерево на равнине вырисовывались до боли ярко и четко – крохотные хрупкие творения, бросающие тьме вызов каждым своим листочком, прутиком, плодом и цветком.

И на фоне этой картины брели двое, уже почти переставшие быть детьми, – теперь они различали Призраков довольно хорошо. Ветер хлестал Уилла по глазам и швырял Лире в лицо ее собственные волосы; казалось, он должен был унести Призраков прочь, но они по‑прежнему опускались с небес на землю, словно ничего не замечая. Рука об руку мальчик с девочкой пробирались меж убитых и раненых: Лира звала своего деймона, Уилл настороженно озирался в поисках своего.

Небо уже полосовали молнии, а потом в их барабанные перепонки ударил первый раскат грома – точно кто‑то изо всех сил шарахнул топором. Лира закрыла уши ладонями, а Уилл споткнулся, словно его толкнули в спину. Они прижались друг к другу, подняли глаза и увидели зрелище, которого не видел еще никто ни в одном из миллионов миров.

С востока, где над крепостью остался последний клочок чистого неба, прямо в сторону надвигающейся бури летели ведьмы – клан Руты Скади, Рейны Мити и еще с полдюжины других, – и у каждой в руках было по пылающему факелу из ветки желтой сосны, смазанной битумом.

Те, кто был на земле, услышали треск и рев – это воспламенялись высоко вверху летучие углеводороды. Там, в поднебесье, еще оставались несколько Призраков, и случайно налетевшие на них ведьмы вскрикивали и падали на землю живыми факелами; однако большинство полупрозрачных существ к этому моменту уже достигло земли, и поток ведьм, точно огненная река, лился в самое сердце бури.

Навстречу ведьмам из‑за окутанной облаками Горы поднялся отряд ангелов, вооруженных пиками и мечами. Ветер дул им в спину, и они неслись вперед быстрее пущенных из лука стрел, но это не испугало противника: первые ведьмы взмыли еще выше и ринулись оттуда в ряды ангелов, разя горящими факелами налево и направо. У ангелов вспыхивали крылья, и они, охваченные огнем, с криками летели вниз.

А потом с неба упали первые крупные капли дождя. Если тот, кто повелевал грозовыми тучами, рассчитывал погасить ведьминские факелы, его ждало разочарование: сосновые ветки с битумом упрямо горели, шипя и отплевываясь тем сильней, чем больше их заливало. Дождевые капли шлепались оземь, точно маленькие снаряды, поднимая фонтанчики брызг. Не прошло и минуты, как Лира с Уиллом промокли до костей; их трясло от холода, а дождь сек им головы и руки точно острыми камешками. Но, спотыкаясь, они по‑прежнему шли вперед, вытирая воду с глаз и крича в общей сумятице: «Пан! Пан!»

Гром над ними гремел почти не смолкая – там, наверху, что‑то бухало, рвалось и трещало, точно сами атомы расщеплялись на части. И среди всего этого грохота и ужаса бежали Уилл с Лирой, и Лира отчаянно звала: «Пан! Пантелеймон! Отзовись!» – а Уилл просто кричал без слов: он знал, кого лишился, но не знал имени.

И повсюду их сопровождали два галливспайна: они предупреждали, в какую сторону посмотреть и куда свернуть, чтобы не наткнуться на Призраков, которых дети видели еще не совсем отчетливо. Но Лире пришлось нести Салмакию в руках, потому что у дамы уже почти не осталось сил и она не могла удержаться у девочки на плече. Тиалис внимательно озирал небеса, ища своих соплеменников и издавая призывный клич всякий раз, как над ними мелькало что‑нибудь небольшое и яркое. Но его голос заметно ослаб, и кроме того, другие галливспайны искали взглядом цвета их кланов, ярко‑синий и красно‑желтый, но эти краски давно уже потускнели, а сверкавшие ими тела покоились в стране мертвых.

А потом в небе возникло движение, отличное от всех прочих. Поглядев вверх и прикрыв глаза от холодных дождевых струй, дети заметили летательный аппарат, не похожий ни на один из тех, что они видели прежде: темный, неуклюжий, шестиногий и абсолютно бесшумный. Он летел от крепости, очень низко; проскользнул над ними на высоте небольшого дома и понесся дальше навстречу буре.

Но у них не было времени удивляться, поскольку очередной мучительный приступ тошноты подсказал Лире, что Пан снова в опасности, а затем и Уилл почувствовал то же самое, – но они слепо брели дальше по грязи и лужам среди раненых людей и сражающихся духов, спотыкаясь и борясь с тошнотой, обессилевшие, беспомощные и испуганные.

Поиск по сайту: