Глава II. Нравственно-философская проблематика произведений Л.Н.Толстого и Г.Ибрагимова

Цель – определить роль нравственно-философского содержания сопоставляемых произведений в его художественной феноменологии.

Задачи:

1. Систематизировать научно-критическую литературу, посвященную данной теме в литературоведении;

2. Сопоставить концепцию личности в творчестве Толстого и Ибрагимова:

- охарактеризовать факторы, формирующие личность в художественном мире писателей,

- выявить соотношение устойчивого и изменчивого в структуре характера;

- определить соотношение индивидуального и типического в характерах героев.

3. Установить роль эмоций стыда и вины в системе художественной мотивации поведения героев.

4. Раскрыть механизм взаимодействия эмоциального и рационального в художественной ткани произведений Толстого и Ибрагимова

Большинство исследователей русской литературы второй половины ХIХ века отмечают ведущую роль литературы в общекультурном контексте эпохи. Общим настроением для всех писателей было ощущение катастрофичности происходящего. Характерной приметой этого времени становится сознание трагедийной основы мироздания и поиск необходимого мировоззренческого фундамента. В литературе этих лет наряду с просветительско-рациоаналистическим литературным течением, представленным творчеством Н.Г.Чернышевского, М.Е.Салтыкова-Щедрина и др., сосуществуют философско-психологическое течение. Определяющим оказывается вопрос о духовном опыте личности. На страницах романов Ф.М.Достоевского, И.А.Гончарова, И.С.Тургенева, Н.С.Лескова, А.Н.Островского, Л.Н.Толстого представлены разные версии решения героем проблем ума и сердца, головного и сердечного.

Толстой лично подошел к проблемам внутреннего человека. Он пропускал через себя и художественно анализировал духовно-нравственные возможности человека, наблюдая мотивы поступков героя. Георгий Флоровский отмечает, что «сила Толстого – в его обличительной откровенности, в его моральной тревоге. У него услышали призыв к покаянию, точно некий набат совести» [Флоровский 1991: 408]. В.В.Зеньковский пишет, что Толстой «был поистине гениален в своих моральных суждениях, в своей исключительной моральной чуткости» [Зеньковский 1997: 300].

Нравственно-философские взгляды Толстого наиболее полно и глубоко охарактеризовала Г.Б.Курляндская в книге «Нравственный идеал героев Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского». Остановимся подробнее на некоторых выводах ученого: «Русские писатели понимали, что нравственность не может быть частным делом человека, что она имеет всеобщее значение. Признавая закономерности в духовной жизни людей, они резко порывали с романтической трактовкой свободы воли» [Курляндская 1988: 3].

Исследователь считает: «Достоевский и Толстой абсолютизировали значение нравственного начала в деле исторического развития человечества» [Курляндская 1988: 9].

Автор выделяет центральную проблему в произведениях Толстого: «В произведениях Толстого центральной является проблема духовного становления нравственно-полноценной личности, диалектика этого становления, история внутреннего формирования чаще всего искателя истины, переживающего мучительную борьбу со своими классовыми, дворянскими предрассудками, смутно ищущего свой нравственный идеал в среде народа» [Курляндская 1988: 20].

Г.Б.Курляндская рассуждает о свободе героев Толстого: «Толстой-философ отстаивает внутреннюю свободу как трансцендентную сущность людей. Толстой-художник изображает эту свободу как стремление героев «потерять» свою личность, органически почувствовать себя частицей народного моря или вселенской истории. Однако это слияние с Целым не может быть окончательным и безусловным: мешает чувство личности, связанное с естественными формами жизни, психофизиологической природой» [Курляндская 1988: 29]. «Личность по мысли Толстого, неподвижна и свободна в своем субстанциональном содержании, которое однако, проявляется и во времени, в бесконечно малые моменту. «Настоящее время» для писателя время абсолютной свободы: в каждое мгновение настоящего человек может произвести выбор, принять решение. Не случайно «диалектика души» связана с выражением этой внутренней нравственной энергии размышляющего и выбирающего персонажа» [Курляндская 1988: 43].

Ученый раскрывает антропоцентрические взгляды писателя: «Человек в представлении Толстого – двойственное существо, располагающее «сознанием», направленным внутрь на духовное, и «разумом», постигающим закономерности внешнего мира, природного и социального. Единство духовного и плотского для Толстого – единство противоположностей. Духовное начало в человеке – это сознание своей внутренней свободы, субстанция, объединяющая с другими людьми и тем самым преодолевающая временную и пространственную «ограниченность». Телесное же начало в человеке означает зависимость от внешнего мира и его законов, предельно выражается в обособленности индивидуального существования» [Курляндская 1988: 32-33]. «По мысли Толстого, субъект не ограничен эмпирическими условиями существования, выходит за пределы природного ряда и потому свободен» [Курляндская 1988: 40]. «Метод «диалектики души» связан с мировоззрением Толстого, с пониманием человека как единства «духовного и плотского», «нравственного и естественного» [Курляндская 1988: 45].

П.Громов утверждает, что в «переживаниях человека главное для Толстого – не противопоставление должного и недолжного, фальшивого и натурального, ложного и истинного, а их диалектические взаимосвязи, их внутреннее взаимопроникновение» [Громов 1971: 149-150].

А.П.Скафтымов так определяет специфику художественного метода писателя:: «Все произведения Толстого представляют собой «историю души» за некоторый промежуток времени. Что происходит в этом промежутке? Персонаж проходит ряд состояний… Каждое из состояний имеет при себе различными художественными способами высказанное оценочное суждение, и путем связей взаимного контраста или параллелизма все они ведут в систему обоснования и раскрытия конечных авторских убеждений и призывов» [Скафтымов 1972: 146].

В проблематике произведений Толстого Ю.Г.Нигматуллина выделяет две характерные особенности: «В творчестве Л.Н.Толстого заметно тяготение к познанию фундаментальных причин исторического процесса («Война и мир») и глубинных законов человеческой психики. Противопоставление общечеловеческого (антропологического), социальному происходит в глубинных пластах психики, становится фокусом противоположных мотивировок («Казаки», «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение» и др.)» [Нигматуллина 1997: 159].

А.И. Буланов утверждает, что формирование русской духовности происходило в христианской Руси: «Тот тип духовности, который формировался в христианской Руси, нес в себе особое мирочувствие, пропитанное религиозным лиризмом и одновременно заботой об устроении земного мира. Этот новый тип духовности и новый тип человека соединяют в себе христианский гнозис и стремление к мирской святости, в нем «ум» и «сердце» едины» [Буланов 1991: 4]. А.М.Буланов полагает следующее: «для Толстого характерно видеть в познании человека две цели: интеллектуальную, теоретическую, коренящуюся в стремлении нашего разума к определенной однозначности / принцип непротиворечивости/, и практическую, относящуюся к области «сердца», то есть морального выбора. Каждый человек в идеале, очевидно, стремится к достижению такого воззрения на мир, которое могло бы удовлетворить требованию нашего ума и потребности его сердца» [Буланов 1991: 80].

70-ые годы являются переломными в мировоззрении писателя. Кризис, переживаемый Толстым в период написания «Анны Карениной», изменяют его взгляды и открывают новую страницу в его творчестве. Владимир Набоков отметил в своих «Лекциях по русской литературе»: «В сущности, Толстого мыслителя всегда занимали лишь две темы: Жизнь и Смерть. А этих тем не избежит ни один художник» [Набоков 1999: 221].

Рассмотрим проблематику произведений Тургенева, творчество которого, как и творчество Толстого оказало заметное влияние на становление татарских писателей начала ХХ века: Ф.Амирхана, Г.Ибрагимова, Ш.Камала и др.

В.Маркович в книге «Человек в романах И.С.Тургенева» отмечает «космическое сиротство» личности в прозе Тургенева: «Личности необходимо объективное обоснование ее ценности, и вот равнодушие природы вынуждает искать это обоснование в сфере общественных отношений. В мире, из которого исключено все трансцендентальное» [Маркович 1987: 149].

Г.Б. Курляндская определяет художественный метод Тургенева, характеризующийся романтико-реалистической двуплановостью: «Тургенев… восторженно принимал лирическое начало в романтизме как непосредственное выражение авторского голоса. Ценность романтического произведения он полагал в эмоциональной насыщенности, в пафосе «прекрасного» и «высокого», в неистребимой вере в идеал. [Курляндская 1972: 17-18]. «Реализм Тургенева, верного ученика Пушкина, представляет объективное социально-историческое изображение действительности, вбирающее в себя стихию лиризма, что было отмечено современной Тургеневу критикой» [Курляндская 1972: 19]. Исследуется лиризм произведений Тургенева: «Лиризм как средство выражения авторского пафоса приобретает в произведениях Тургенева романтический характер именно в силу определенной умонастроенности писателя… Живое романтическое начало присуще Тургеневу – реалисту благодаря особому характеру его позиции» [Курляндская 1972: 24]. Г.Б. Курляндская, выделяя оппозицию человек и природа, приходит к следующему выводу: «Тургеневым разделяется… романтическое решение проблемы – человек и природа – в духе натурфилософской концепции Шеллинга… Одна и та же сила бессознательно проявляется во всех процессах природы и только в человеке приходит к самосознанию. Задача человека – раскрыть абсолютную духовность в тех явлениях и процессах природы, в которых она осуществляется бессознательно. (…) К положению нераздельного единства природы и человека Тургенев пришел не без влияния «романтического идеализма» Станкевича и Бакунина» [Курляндская 1972: 26-27]. Определяется источник романтизма в произведениях И.С.Тургенева: «Источником романтических тенденций в реалистическом искусстве Тургенева было романтическое понимание человека как сущности, способной к внутреннему преодолению зла жизни. (…) Тургеневу присущ… романтический аспект красоты, тяготение к «неведомому», таинственному… очарованному «там», то есть продолжение традиций Жуковского» [Курляндская 1972: 43-44]. «С романтическим аспектом красоты связан метод идеализации в произведениях Тургенева, то есть заострение положительного начала в личности героя» [Курляндская 1972:70].

Анализируя образ природы, литературоведы приходят к следующим выводам: «В произведениях Тургенева преобладают картины русского лета, жаркого, лучезарного, с перепадающими дождиками, с обильными потоками внезапного и мгновенного ливня, с тишиной полуденного зноя…» [Курляндская 1972: 73]. «Русская природа была для Тургенева олицетворением могучих сил жизни, родины» [Курляндская 1972: 74]. Интересным является следующее замечание Г.Б.Курляндской: «Тургенев был противником романтического способа изображения природы… Романтические пейзажи представлялись ему субъективными» [Курляндская 1972: 76]. «Оставаясь объективными и верными зарисовками среднерусской природы, пейзажи Тургенева отличаются лирической романтической тональностью: они даются чаще всего в свете сознания нравственного идеалиста, возвышенного мечтателя, принимают отблеск его духовности. Благодаря этой соотнесенности с человеком природный мир выступает изменчивым, движущимся, окрашенным в тона определенного настроения» [Курляндская 1972: 89].

Устанавливается значимость образа природы в идейно-философских взглядах писателя: «Природа – воплощение могучих нравственных сил и возможностей русского народа», источник «поэзии и красоты, творческой силы, счастья» [Курляндская 1972: 114].

В.Г. Одиноков в конце 60-х годов оспорил наметившееся еще у М.М. Бахтина и усиленное последующими исследователями противопоставление романов И.С. Тургенева и Ф.М, Достоевского. В мире тургеневскою романа литературовед увидел художественные признаки, свидетельствующие о тонких связях в системе поэтики двух, казалось бы, противоположных творческих индивидуальностей, а именно - амбивалентность и открытость». Не стремясь к уравниванию двух разных художественных форм, В.Г. Одиноков все же считает, что сам факт «амбивалентности в структуре характеров» сближает И.С.Тургенева и Ф.М.Достоевского. Исследователем сделаны интересные наблюдения над общностью творческих исканий двух художников, над двуплановым характером диалогов в их романах.

А.Салим в книге «Тургенев – художник, мыслитель» рассуждает о теме вечности природы и жизни в произведениях писателя: «Природа постоянно возбуждает в душе человека, в сознании сменяющихся поколений стремление к прекрасному, чувство вечности и оправданности жизни» [Салим 1983: 92-93].

И.А. Гончаров для большинства читателей, да и в науке недавнего времени представал как бытописатель. Однако уже многие современники видели в авторе, «Обрыва» гораздо больше, чем просто знатока типов русской жизни. В исследованиях последних десятилетий (A.M. Буланов, В.И. Мельник, В.А. Недзвецкий и др.) И.А. Гончаров предстает как певец чувства, любви, страсти. Именно обращение к глубинным основам человеческой души, с её изначальной двойственностью, амбивалентностью, а следовательно, возможностью выбора, который затрагивает и нравственную сферу личности, — показывает нам И.А. Гончарова как художника-психолога.

В.А. Недзвецкий, как и Н.И. Пруцков, считает, что с наибольшей полнотой гончаровское искусство психологизма раскрывается в изображении «образов страстей».

В романах Л.Н.Толстого «Анна Каренина» и Г.Ибрагимова «Молодые сердца» являются значимыми феномены многообразных чувств - важных модусов познания человека. Л. Толстой – гениальный психолог в понимании человеческой души и в художественном изображении его эмоциональной сферы. Он тщательно фиксирует сложные диалектические взаимоотношения между сознательным и бессознательным в психике человека. Автор «Анны Карениной» понимает, что психологический строй личности зависит не столько от разума и воли, нравственных императивов и совести, сколько от интуитивных, подсознательных чувств, идущих из глубины бессознательного. Доминирующим мотивом творчества Толстого становятся вопросы, связанные с изменениями личности героя на эмоциональном, сознательном, инстинктивном уровне, на уровне его высших целей и привычек, которые протекают в процессе конфликта личности и общества.

Для Г.Ибрагимова, как и для Толстого, характерно чуткое, тонкое, глубокое и вдумчивое изображение внутреннего мира героя, его душевных перипетий и изменений, что прослеживается в портретных характеристиках, в описании деталей, в речевой организации текста, в использовании психологического параллелизма. Вместе с тем характеры героев Ибрагимова и их чувства показаны не в движении по определенному вектору от минуса к плюсу, или наоборот; они являются более цельными, статичными, замкнутыми. Как М.Х.Хасанов отмечает: «Ознакомление читателя с персонажами романа автор начинает, как правило, с портрета – детального описания внешности, благодаря чему он создает статичный образ героя, в котором уже схвачены основные черты его характера. Таковы портреты Джаляша-муллы, Зии, Марьям, Сабира. От портрета писатель обычно переходит к биографии героев. Для этого он использует отступления от основного сюжета, воспоминания героя или рассказы други персонажей» [Хасанов 1977: 37]. Психологическая система человека в романе Ибрагимова в большей степени детерминирована биографическим, историческим и социокультурным контекстом, и во вторую – внутренней потенцией души (ее сознательной и бессознательной стороной). «Повествование уже не замкнуто в границах внутренней жизни, личных переживаний героев.Правда, их духовный мир стоит на переднем плане. Но вместе с тем здесь значительное внимание уделяется изображению быта, социальных условий, в которых живут действуют персонажи» [Хасанов1977:37]

Художественное описание бессознательных аспектов человеческого бытия является одной из главных форм создания эмоционального напряжения в романе «Анна Каренина». В характерологии романа концепция бессознательного получает значимое художественное воплощение в качестве устойчивых смысловых комплексов, повторяющихся в сюжете романа. Элементы бессознательного конституируют мотивы рока и судьбы (судьба и рок при этом не тождественны друг другу). В сюжетной линии Анны предчувствия, пророчества и предзнаменования подчеркивают закономерность, неотвратимость трагедии Анны. В сюжетной линии Левина, напротив, предчувствия и предсказания лишены элемента трагического и зловещего, и сцепление предзнаменований оказывается не дорогой к смерти, а вехами на пути само- и Богопознания.

Если Толстой пытается вскрыть мотивы бессознательного, приблизить то внутреннее, скрытое в герое к читателю, то у Ибрагимова, наоборот, «бессознательное» относится к сфере невыразимого, запредельного, трансцендентного. Герои Толстого – герои поиска своего счастья, пути, места в жизни, в социуме, в истории, в мире, отсюда динамика их чувств, эмоций, двойственность и противоречивость духовного мира. Герои Ибрагимова – «созерцатели» жизни, сознающие себя частью окружающей действительности, подчиняющиеся его правилам, законам, традициям, но в тоже время, ощущающие глубокую внутреннюю трагедию, дисгармоничность отношений между внутренним «я» и миром.

Общим с романом Толстого в «Молодых сердцах» выступают сны, которые в аспекте бессознательного являются ключом в понимании внутренних переживаний главных героев. В ряду психических явлений, состояний и действий, лежащих вне сферы человеческого разума, сновидения у Толстого занимают особое место. Символы сна являются по большей части проявлениями той сферы, которая находится вне контроля сознательного разума. И из всех элементов бессознательного именно сновидения главенствуют в творчестве Толстого, что еще раз подчеркивает стремление писателя раскрыть психику человека во всей ее многогранности, «высказать правду о душе человека». И.В. Страхов писал, что художественное описание Толстым сновидений является «одной из форм психологического анализа душевной жизни. Изучение этого вопроса показывает, что Толстой и в этой области развивает оригинальную психологическую концепцию [Страхов 1997: 200].

В романе Г.Ибрагимова, по словам О.Кадырова, «символика снов, роковых предчувствий – органическое свойство, присущее романному мышлению татарского писателя. Типологически оно связано с Толстым как его предшественником в жанре романического повествования. Таков фантастический двойной сон героини в романе «Молодые сердца». Здесь он играет не просто функцию предвосхищения основных событий, как это мы видим в «Анне Карениной» Толстого… Будь это аномалия природы или, наоборот, состояние абсолютной гармонии, художественная картина у Ибрагимова сохраняет свою объективную конкретно0событийную основу. Очевидное разделение, расщепление смысла – вот что отделяет романтическую символику Ибрагимова от символики Толстого-реалиста» [Кадыров 1967: 32]. А.М.Саяпова рассматривает сны в романе Ибрагимова в аспекте экзистенциальной философии: «Сон, с которго начинает автор свое повествование, - ключ к экзистенциальному осмыслению человеческой жизни, человеческого существования. Основным понятием этого «ключа» являетяс страх как порождение затмения. И это понятие дается не столько в конкретном его выражении, сколько в обобщенно-символическом, содержащем экзистенциальное толкование: речь не о боязни чего-то, а о страхе – чувстве подсознательном, природном, обязательном в каждом человеке перед жизнью, как таковой. Экзистенциальный подтекст философской мысли Г.Ибрагимова открывает трагический характер исторического бытия, глубинную значимость так называемых пограничных ситуаций, захваченность последними вопросами» [Саяпова 1998: 22].

Толстой изучает характер в его развитии, динамике, он не приемлет четкие характеристики героев. Описание характера – есть описание характера через проявление его чувств, сердечной жизни. Толстой показывает нравственные побуждения, возникающие у героя, или, напротив отказ от таковых. Ему интересен сам психологический процесс душевной жизни человека, мотивы его поведения, противоречивость чувств, мыслей, сложных, неоднозначных состояний героев. Ибрагимов придерживается конкретики в описании героев. Наиболее статичными и однотипными являются «отрицательные» и «второстепенные» персонажи». Они совершенно не меняются к концу произведения. Автор в главных героях хочет уловить не столько изменение того или иного чувства, сколько указать на эстетику, красоту духовных проявлений (Любовь Зыи к музыке, к Марьям, к матери). Именно в описании чувств ярко выражена категория «прекрасного».

Психологи выявляют законы, определяющие мотивацию поступков индивидуума. Однако уникальность «психического Я» предполагает возможную вариативность этих мотиваций, которая зависит от состава и соотношения элементов структуры «психического Я» и является определяющей в иерархии чувств и эмоций.

В. Днепров, исследуя художественный метод Толстого, пишет: «Хорошо знакомой и характерной для всего строя его прозы является фраза типа: ему казалось то, а в самом деле его влекло совсем другое. В такой фразе, как в клеточке, заключено основное отношение между сознательным и бессознательным. Для сознания существует мотив кажущийся. Именно о нем он знает. А о мотиве действительности не знает и, что не менее важно, не хочет знать. Однако он реален в психике, он активен и определяет поступок, используя кажимость в роли своего прикрытия и агента. Возникает двойственность мотивов, направленных к одному и тому же поступку, но часто совершенно противоречащих друг другу» [Днепров 1987: 61].

Главным принципом Толстого в изображении внутренней жизни человека является реализация мотивационной сферы действий героя, которая рассматривается писателем с точки зрения функциональной нагрузки, «психического Я», формирующего многочисленные эмоции. Эмоция – производное многих обстоятельств. К ним относятся особенности характера и темперамента, его физическое состояние, внешнее воздействие или, скорее, сочетание внешних воздействий, оценка этих воздействий, самооценка и ряд других факторов.

Эмоции выполняют важную функцию в мотивации, но сами не являются мотивами. Мотивация поступков человека представляет собой весьма сложный процесс. Надо уметь разграничивать мотивы и цели. А.Н.Леонтьев в работе «Потребности, мотивы, эмоции» отмечает, что «в отличие от целей, которые всегда, конечно, являются сознательными, мотивы, как правило, актуально не осознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия – внешние, практические или речевые, мыслительные, то мы обычно не отдаем себе отчета в мотивах, которые их побуждают. Правда, мы всегда можем дать их мотивировку; но мотивировка это объяснение основания действия, которое вовсе не всегда содержит в себе указание на его действительный мотив» [Леонтьев 1984: 19]. Нельзя и утверждать, что мотивы «отделены» от сознания. По мнению психологов, когда мотивы не осознаются субъектом, они приникают в его сознание, но только особым образом. Они придают сознательному отражению субъективную окрашенность, которая выражает отношение человека к своему поступку и таким образом определяет его личность.

Именно поэтому можно говорить об «изменчивости», «текучести» характеров у героев Толстого: у него хороший человек может совершать плохие поступки, а отрицательные персонажи способны на добрые дела. Добро и зло внутри них, а каждый поступок есть внутренний выбор в ту или иную сторону. У Ибрагимова выстраивается несколько другая картина. Его «положительные» герои также способны на совершение плохих, страшных действий в борьбе за любовь, за свободу, за отстаивание личного права на счастье (убийство старика Зыей, убийство Фахри Марьям). Но сами отрицательные герои до конца остаются верными в своих мыслях, делах и поступка идеалам, далеким от духовных и нравственных императивов. У Ибрагимова вообще сложно само разграничение героев на два полюса. «Отрицательным» являются даже не столько конкретные персонажи, сколько сам уклад жизни, косность традиционного патриархального общества, его правила, догмы, нормативность и этикетность, которые душат человеческую личность, подчиняя его общественным устоям. «Прекрасное» у Ибрагимова диалектично с «ужасным»; добро способно совершать зло. Отсюда диссонанс нереальной, прекрасной, эфимерной души и реальной, жестокой, порой ужасной действительности. Столкновение и борьба старого и нового, личности и социума, попытки устранения преград для достижения гармонии между «я» и «миром» приводят героев Ибрагимова (Зыя, Марьям) к растворению в небытие, к смерти.

Рассмотрим диапазон эмоциональных состояний, переживаемых героями русского и татарского писателей. Эмоции – язык внутреннего мира человека. Лексема «эмоция» латинского происхождения (emoveo – потрясаю, волную), пришло в русский язык через посредство французского (emotion – волнение, возбуждение). Эмоции – субъективные состояния человека и животных, возникающие в ответ на воздействие внешних или внутренних раздражителей и проявляются в форме непосредственных переживаний [Судаков, Шумский 1986: 148]. В психологической литературе существует множество определений эмоций, как и различных теорий их происхождения. Как указывает В.К.Вилюнас, большую путаницу в психологию эмоций вносят терминологические расхождения [Вилюнас 1984: 5]. В психологическом словаре представлено следующее определение: «Эмоции – психическое отражение в форме непосредственного пристрастного переживания жизненного смысла явлений и ситуаций, обусловленного отношением их объективных свойств и потребностям субъекта» [Психология. Словарь 1990: 461]. А.Н.Леонтьев утверждает, что «к эмоциональным, в широком смысле, процессам в настоящее время принято относить аффекты, собственной эмоции и чувства» [Леонтьев 1984: 169]. В ракурсе теории дифференциальных эмоций рассуждает К.Э.Извард: «Теория дифференциальных эмоций определяет эмоцию как сложный процесс, имеющий нейрофизиологический, нервно-мышечный и чувственно-переживательный аспекты» [Извард 2000: 56]. Он считает, что «происходящие события и восприятие их человеком пробуждают сложный комплекс эмоций» и «именно эмоции определяют образ жизни и задают программы познания и поведения» [Извард 2000: 63, 81].

В классификации эмоций принято выделять сценические (от греч. «сценос» сила), т.е. тонизирующие, возбуждающие, обеспечивающие энергичное действие, и астенические – подавляющие активность человека, расслабляющие, мешающие преодолению трудностей. К сценическим относятся такие эмоции, как радость, злость, гнев, к астеническим – тоска, тревога и т.п. И сценические, и астенические эмоции могут быть положительными или отрицательными в зависимости от того, как оценивает их сам герой, под каким знаком они воспринимаются его сознанием. В романах Толстого и Ибрагимова соотношение сценических и асценических эмоций будет разным. В романе «Анна Каренина» доминирует сценический тип, когда эмоции героев проявляют себя в полной мере. В силу национально-религиозных традиций в татарской культуре, как и на Востоке в целом, выражение эмоций, своего «я» есть шаг в сторону гордости, нескромности, невоспитанности и т.д.; нарушение норм этикета патриархального уклада жизни. Поэтому асценический эмоциональный тип, выражений чувств на полутонах (тоска, грусть, печаль) проявляет себя в романе «Молодые сердца».

К эмоциональным процессам принято относить настроения, страсти и аффекты.

Настроение – эмоциональное состояние, которое обычно не бывает чрезмерно ярким, ибо характеризуется относительной устойчивостью. Настроение героев Толстого и Ибрагимова может быть разным: грустным или спокойно-умиротворенным, тревожным или тоскливым, торжественным или веселым. Оно зависит от разнообразных обстоятельств: слов (диалоги героев), реплик, взглядов, воспоминаний, снов, жестов, писем, искусство (музыка, живопись) и многое другое. Настроение является эмоциональным фоном страсти.

Страсть – сильное и глубокое длительное эмоциональное состояние. Страсть подчиняет себе основную направленность мыслей и поступков человека, стимулирует его к активной деятельности. Толстой и Ибрагимов показывает возникновение страсти, которая разрушает личность (реже имеет созидательную направленность). Писатели прослеживают движение страсти: от причин ее возникновения, до поддерживающих и сопровождающих ее эмоций. Анна и Зыя – герои духовно богатые, эмоционально чуткие к миру, способные к сильным, глубоким чувствам. Анна охвачена страстью по отношению к Вронскому, Зыя - по отношению к музыке. Объектом страсти и в «Анне Карениной», и в «Молодых сердцах» является «запретное», но так горячо желанное для героев, что ради него и Анна, и Зыя готовы стать героями-«бунтарями», протестующими против общественно-религиозных устоев. «Страсть разрушает жизнь Анны. Тема страсти связана с темой железной дороги, с колесами, под которыми погибнет Анна. Железная дорога для Толстого – это знак того, что вторглось в жизнь и развязало таившиеся страсти. Анна виновата не в том, что она любит, а в том, что она, противопоставив свою любовь обществу, в то же время хочет, чтобы общество ее признало. Казнью Анны является «афронт» - ее появление в театре, где с ней не хотят сидеть рядом дамы «приличного» общества» [Шкловский 1967: 370].

Аффект – обычно кратковременная, но предельно яркая, бурная эмоциональная вспышка (гнев, ярость, восторг, ужас и др.), состояние эмоционального возбуждения высшей степени. Аффекты, как правило, возникают в связи с определенными раздражителями и поэтому они всегда имеют конкретную направленность. Существенно заметить, что собственно эмоции находятся в другом отношении к личности и сознанию, чем аффекты: аффекты воспринимаются личностью как состояние, происходящее «во мне», в то время как эмоции - как состояние моего «я». Это отличие ярко выступает в случаях, когда эмоции возникают как реакция на аффект. Толстой и Ибрагимов обнаруживает аффект и наблюдают за своими героями. Контроль со стороны сознания при этом ослаблен, герой утрачивает способность управлять своими поступками и, как следствие, руководить своей жизнью, что приводит к трагическим последствиям: суициду или убийству. В состоянии аффекта Марьям убивает Фахри, Анна бросается под поезд. Именно женщина, сломленная общественным гнетом и загнанная в положение безысходности, краха, тупика и у Толстого, и у Ибрагимова способна к решительным роковым действиям. Только Анна лишает себя жизни, а Марьям – жизни мужа. Они обе страдают, не могут быть в полной гармонии в отношениях с дорогими их сердцу людьми (сын Анны, Вронский; Зыя), скованные узами принудительного брака не по любви.

О нравственно-философской проблематике произведений Г.Ибрагимова пишет М.Х.Хасанов. Он отмечает, что как и в произведениях Амирхана «В «Молодых сердцах» пейзаж органически связан с психологическим состоянием героев и несет важную смысловую нагрузку. Нередко он выступает в роли морально-философских комментариев к судьбам действующих лиц и к событиям, описанным в романе» Сопоставляя художественный арсенал автора «Молодых сердец» с опытом старшего поколения татарских писателей (З.Бигиева, З.Хади, М.Гафури, Ш.Мухамедова), можно сделать вывод, что Ибрагимов значительно обогатил изобразительные средства татарской прозы. Он выступает здесь новатором, прокладывающим путь татарской литературе к социально-психологическому роману. Он и тут творчески использовал опыт русской литературы. Речь идет, разумеется, не о механическом подражании какому-то писателю, а о художническом освоении достижений русской классики. В этой связи можно выделить, пожалуй, то влияние, которое оказали на творчество Ибрагимова романы Тургенева и Толстого» [Хасанов 1977: 38-39].

Ученый Д.Загидуллина выделяет философские проблемы в произведениях Ш.Камала и Г. Ибрагимова: «Ш. Камалның гасыр башында, бигрәк тә 1910 – 1913 елларда иҗат ителгән кайбер хикәяләрендә тормыш вакыйгалары, геройларның эш-гамәлләре түгел, кешенең хәтере, рухи халәте алгы планга чыга. Әсәрдә шәхеснең эчке дөньясындагы тибрәлеш-үзгәрешләр, нюанслар хакында мөнәсәбәтен белдереп сөйләү фәлсәфи нәтиҗәләр белән гомумиләштерелеп барыла. Бер яктан, яшәеш кануннарын, «тормыш көен» фәлсәфи билгеләргә, табарга омтылу, икенче яктан, шәхес психологиясенә үтеп керү, кешенең үз-үзенә бәясе яки башкалар фикере ярдәмендә түгел, үзе дә белми, аңлата алмый торган, хәтер төпкеленнән калкып чыккан истәлек-күренешләр аша сурәтләнүе әсәрләрең тәэсир көчен дә, сәнгатҗчә камиллеген да арттыра. Бу хикәяләр гасыр башы татар прозасына бик зур йогынты ясый, реалистик яки романтик сурәт тукымасына психологик анализ үтеп керүне тәэмин итә» [Загидуллина 2007: 5-6].

Автор анализирует проблематику произведения Ибрагимова «Мәрхүмнең дәфтәреннән»: «Г.Ибраһимовның «Мәрхүмнең дәфтәреннән» хикәясендә романтик сюжетны язучының романтик хикәяләүче герое – карт шагыйрь күңелендә барган эчке каршылык бырлыкка китерә. Шушы каршылык фәлсәфи мәсьәлә, тормыш мәгънәсен эзләүдән туа... Г.Ибраһимов бу хикәядә башка әсрәрләрендә белдергән идеяләрне бер-бер артлы кире кага. Яшәү идеалы, җир йөзендәге бәхет – матур кызларда, мәхәббәттә дип ышанган чагы да була карт шагыйрьнең. Ләкин ул аннан ваз кичә. Яшәү мәгънәсен эзләп, дингә дә мөрәҗәгатҗ итә. Ләкин «дин исеменнән түгелгән кан дәрҗяларын» күреп, гайрәте чигә. Изге идеал дип милләткә хезмәтне саный»[Загидуллина 2007: 13]. «Бәхет турындагы фәлсәфә эстетик мәсьәләгә килеп ялгана. Автор әдәбият һәм сәнгатьнең кеше тормышындагы урынына хакында уйлана. Шәхес өчен газиз кыйммәтләр: ана һәм сөйгән яр, дин, фән, гыйлем, милләт күздән кичерелеп, әдәбият аларның барыннан да югары куела, тормыштагы иң газиз нәрә кебек шәрехләнә. Ләкин бәхетнең әдәбиятта: уйлап табылган, иҗат ителгән дөньяда булуы кешенең иллюзия белән яшәвен искәртә» [Загидуллина 2007: 13-14].

В работе Г.Халита представлено исследовние художественногог метода и конфликта проивзедений Ибрагимова в историко-биографическом контексте: ««Яшь йөрәкләр» 1913 елда басылып чыга. Әсәрнең конфликтның иске карашлы, консерватив аталар белән яңача яшәргә, рухи азатлыкка омтылган балалар арасындагы көрәш билгели. Бу көрәш барыннан да бигрәк Җәләш мулла белән аның уллары Зыя һзм Сабир образларында, аларның тормыш принциплары бәрелешендә гәүдәләнә» [Халит 1974: 19].

Автор омечает конфликт между правилами патриархального общества и интересами личности: «Зыя үзенең хыял һәм омтылышлары белән патриархаль тәртипләргә каршы чыга, шәхес иреген яклый. Ул музыкант булырга хыяллана, музыканың сихри көче белән халык язмышын җиңеләйтергә тели. Аның Мәрьямгә булган мәхәббәте шулай ук иске тәртипләргә, ислам дине, шәригать кануннарына каршы юнәлдерелгән. Ләкин Зыя әле әзенең идеаллары өчен көрәшерлек шәхес тәгел. Тормышта аның социаль таянычы юк, ул – идеалист һәм хыялый. Зыя белән Мәрьямнең трагедиясе үзләренең идеаллары өчен актив көрәшкә сәләтсез булуларында, матурлык турындагы хыял дөньясыннан практик эшкә күчә алмауларында, халыктан аерылган булуларында» [Халит 1974: 19].

Ученый выделяет изменения в мировоззрении писателя начиная с 1912 года: «Язучы иҗатының икенче этабы 1912 ел ахырларыннан башлана. Бу чорда Ибраһимовның, политик карашлары үсешенә бәйле, иҗатында да җитди үзгәрешләр, яңа сыйфатлар барлыкка килә. Монда Киев вакыйгаларының роле зур булуын әйтергә кирәк. Язучы хәзер үзенең әсәрләрендә социаль проблемаларны кыюрак күтәрә башлый, «тормыш төбендә» яшәүчеләрнең образларын сурәтләүгә кискен борылыш ясый. «Карт ялчы», «Көтүчеләр» хикәяләре – әнә шуның ачык мисаллары» [Халит 1974: 20].

В.Р.Аминева указывает влияние средневековых восточных авторов на татарских писателей начала ХХ века в изображении чувств любви: «Г.Ибрагимов, Г.Исхаки, Г.Рахим и другие, продолжая традиции Фирдоуси, Низами, Кол Гали, Хорезми, Сайяди, рисуют особый мир исключительной любви двоих – сферу индивидуально-единственного, обладающего своими таинтсвенными глубинами, которые не поддаются объяснению и анализу» [Аминева 2010: 317].

Ю.Г.Нигматуллина в работе «Типы культур и цивилизаций в историческом развитии татарской и русской литератур» отмечает ускоренный путь развития татарской литературы в конце ХIХ- начала ХХ веков, следствием чего является параллельное развитие и взаимодействие различных творческих методов: просветительского романтизма, критического реализма, символизма. Переход к новой татарской литературе начинается с просветительского реализма. В татарской литературе просветительский реализм стал общим источником для дифференциации и формирования романтического метода и критического реализма: «Синхронное развитие и активное взаимодействие просветительского и критического реализма, а также и романизма привели к обогащению системы детерминант в художественном произведении. Писатели открыли новые факторы, определяющие характеры и поведение героев – социальные и экономические. От татарской литературы первой половины 19 века в произведения писателей начала 20 века переходит антропологическое понимание человека, которое переносится и на образ нации в целом (повесть «Хаят» Ф.Амирхана, роман «Юные сердца» Г.Ибрагимова и др.). Особенно заметно трансформируется просветительская детерминанта, показ роли духовных факторов в жизни отдельного человека и народа в целом: религиозное чувство сливается с национальным чувством, причем второе во многих случаях доминирует (романы Г.Исхаки, стихотворение «Корабль» Дердменда). Новым моментом в просветительском понимании человека является стремление осознать его как явление определенной цивилизации и культуры. Так, герои лирических и психологических повестей Ф.Амирхана, при всей социально-исторической конкретности характера, изображены и как выразители того или иного типа культуры, цивилизации. Общей тенденцией является стремление писателей начала века показать героя не только в конкретно-социальном, но и в общечеловеческом планах» [Нигматуллина 1997: 111].

Поиск по сайту: