Глава III. Стыд и вина в системе психологических мотивов поведения героев романов «Анна Каренина» Л.Н. Толстого и «Молодые сердца» Г.Ибрагимова

Цель – раскрыть основы художественной феноменологии эмоциональной жизни героев романов Толстого и Ибрагимова, определяющие способы взаимодействия эстетического, философского и этико-социального содержания произведения;

- выявить своеобразие поэтики писателей в изображении индивидуальных форм поведения героев.

Задачи:

1. Систематизировать научно-критическую литературу, посвященную данной теме в литературоведении.

2. Охарактеризовать принципы психологического анализа у толстого и Ибрагимова

3. Выявить роль эмоции стыда и вины в системе художественной мотивации поведения героев романов Толстого и Ибрагимова

4. Определить механизм взаимодействия эмоционального и рационального в художественной ткани произведения Толстого и Ибрагимова.

Материал исследования – роман Толстого «Анна Каренина», Г.Ибрагимова «Молодые сердца».

Гегель утверждал, что «cтыд есть начало гнева против того, чего не должно быть», а по мнению Уильяма Блейка, стыд есть «мантия гордости». Вина и стыд посещают человека в неприятные моменты его жизни, когда совершаемые им поступки, высказываемые оценки оказываются неуместными бестактными, аморальными и приводят к плачевным последствиям. В этом родство двух эмоций. Но есть у существенное различие. Стыд обычно возникает, когда о проступке узнают какие-то важные, либо авторитетные люди. Неловко бывает, прежде всего, перед кем-то. Часто стыд переживается как ощущение поражения, унижения, отчужденности. Человек вдруг предстает в собственных глазах недостойным, слабым, глупым, одним словом, плохим. Появляется гнетущее, тягостное чувство.

В вине проявляется суд совести – неприятие своего поступка независимо от того, как к нему относятся окружающие. Вину испытывают те, кто преступил через собственные убеждения. А значит, чувство вины в принципе приходит только к тому, кто имеет убеждения и считает нужным им следовать. Психологи установили, что есть тесная связь между осознанием личной ответственности и способностью человека чувствовать вину.

Обе эмоции мучительны и могут долго влиять на жизнь человека, особенно вина. Под ее гнетом люди вновь и вновь возвращаются к роковой ситуации, вызвавшей появление болезненных переживаний, лихорадочно ищут способ искупления, освобождения от моральных терзаний. Как подчеркивает Изард, те, у кого хватает мужества признать свою ошибку и сполна ответить за нее, страдают меньше, чем те, кто пытается оттянуть момент расплаты.

Стыд способен возникнуть «на ровном месте», без всякой разумной причины. Человек на людях краснеет, замыкается, готов «провалиться сквозь землю». Это застенчивость – весьма неприятная психологическая проблема, заметно осложняющая жизнь человеку. Чувство вины тоже не всегда оправдано. Тягостное, всеподавляющее переживание вины обычно сопровождает депрессию, душевные кризисы, а иногда может стать и причиной самоубийства.

Рассмотрим эмоции вины и стыда в романах Толстого и Ибрагимова, как доминанты, занимающих существенное место во взаимоотношениях между героями произведений и способных, по мнению Толстого, повлиять на сердце человека.

И в «Анне Карениной», и в «Молодых сердцах» эмоция стыда связана с осуждением, идущим извне, а эмоция вины не зависит от отношения окружающих к поступкам героев романа. Переживание вины сопровождается самоосуждением, снижением самооценки, раскаянием. Именно чувство вины, наряду с тоской, печалью, грустью, радостью, является наиболее частотным в эмоциональной сфере героев Толстого и Ибрагимова. С чувства вины Стивы Облонского по отношению к своей жене начинается роман, вина ощущается и Вронским (выражение «умной собаки, когда она виновата»), Анной (Но, право, я не виновата или виновата немножечко), Кити перед Левином («И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное?»), Левин из-за отказа Кити («Виноват я сам»), Каренин («Виноват не я, - сказал он себе, - но она»). У Ибрагимова чувства вины испытывают как положительные, так и отрицательные персонажи: Зыя, убив старика в саду, Марьям перед Зыей за брак с Фахри, мать Марьям, толкнувшая дочь к замужеству с нелюбимым человеком, мать Зыи перед мужем, за то, что тот бросает ее с детьми и уходит в хадж и т.д. М.Х. Хасанов определяет вину Зыи в следующем: ««Вина» Зии – не в индивидуализме, а в том, что это мечтатель, оторванный от реальной жизни общества, не понимающий его насущных нужд и интересов. Он не сумел перейти от абстрактных романтических мечтаний к практическому действию» [Хасанов 1977: 36].

Социально-психологическая природа героев в романах Толстого и Ибрагимова составляет сущность феноменов вины и стыда. Главной категорией, определяющей вину и стыд, является «поступок». В изучении вины и стыда важен анализ их поступков. Категория поступка тесно связана с категорией выбора и включает в себя внутреннюю мотивацию. Именно поступок является мерой отношения героев романа к другим героям, к нормам общественной морали, к самим себе. У Толстого поступок может стать мерой участия в жизни всего человечества в целом. В романе «Анна Каренина» ситуация поступка возникает, когда из двух мотивов один является положительным, а другой отрицательно окрашен, причем у Толстого действие героя выступает условием реализации одного мотива и одновременно препятствует реализации другого. Отрицательная оценка поступка вызывает раскаяние и вину. Переживание вины Анной, Карениным, Левиным, Вронским и другими героями указывает на ошибочность выбора, на поступок против самого себя. Вина в произведениях Ибрагимова репрезентирует грубое нарушение морально-нравственных норм, когда происходит убийство, предательство, равнодушие и не понимание по отношению к близким людям. С одной стороны, как и у Толстого, вина обусловлена ошибочностью поступка выбора, но с другой – у героев романа так какого этого выбора и нет. И любой выбор здесь зло, приводящей к хаосу и дисгармонии жизни.

Сильное чувство вины испытывает герои Толстого и Ибрагимова в пограничной ситуации. Пограничная ситуация между жизнью и смертью заставляет нравственно меняться людей. Вронский испытывает чувство вины и стыда во время родов Анны. Сравнивая себя с Карениным, он понимает свое унижение, постыдность связи с Анной, и одновременно настоящую любовь к ней. Такие чувства толкают Вронского к совершению суицида. Зыя мучается тяжелым сном после убийства старика. Он осуждает себя и кается перед стариком, понимая нелепость его смерти. Защитив свою честь и честь Марьям от позора, Зыя отнимает человеческую жизнь. Пограничная ситуация между жизнью и смертью решается смертью физической и нарушением нравственных норм и высшей гармонии.

Связь Анны и Вронского сопровождается нарушениями ее этических, нравственных и религиозных норм. Анна преступила нравственный закон, и это, по мнению Толстого, разрушило ее изнутри. В сцене родов, кульминационной сцене романа, Анна искренне чувствует вину, раскаяние, стыд, всепрощение и жертвенную любовь. Но впоследствии она выбирает старую разрушительную любовь, что в конечном итоге привело ее к гибели. Смерть помогает избавиться от чувства вины перед «своими» и Хаджи Мурату в одноименном произведении.

Вина в романе «Анна Каренина» не только следствие конфликта, она сама вызывает раздвоение цельного «я». Внутренний конфликт, как и вина переносятся в область бессознательного. Вина в героях Ибрагимова, наоборот, осознана, либо осознана не до конца. Она не вызывает раздвоения и глубокого раскаяния, даже в Марьям. В письме к Зыи, одновременно осуждая себя, Марьм, в большей степени перекладывает вину за свой брак с Фахри на мать, внешние роковые обстоятельства, и даже на свое «бессознательное» – пребывая в котором, она как во сне делает выбор и выходит замуж.

Аристотель считал, что «Стыдливость, коль скоро она возникла в связи с другими поступками, чужда порядочному человеку» [Аристотель 1984: 143]. В словаре Ожегова стыд определяется как 1) «Чувство сильного смущения от сознания предосудительности поступка вины», 2) «Позор, бесчестье» [Ожегов 1999: 776]. Вина в татарском языке обозначается следующими лексемами 1) гаеп, 2) сәбәп, сылтау. В современной психологии стыд выделяется как одна из фундаментальных эмоций. Стыд представляет собой ориентацию в большей степени на общественное мнение. По определению Изард Кэррол: «Стыд – это «утрата ситуационного самоуважения», он «сопровождается острым и болезненным переживанием, осознанием собственного «Я… Человек кажется себе маленьким, беспомощным, скованным, эмоционально расстроенным, глупым, никуда не годным…»; «Стыд сопровождается временной неспособностью мыслить логично и эффективно… Пристыженный человек не в состоянии выразить свои переживания» [Изард 2000: 394]. Стыд являясь внутренним переживанием, предполагает оглядку на мнение окружающих: их оценки, мысли, высказывания. Для западноевропейского понимания концепции личности, ее мотивационно-поведенческих характеристик характерна регуляция стыда путем ожидания одобрения или неодобрения.

В русской философской мысли стыд рассматривается как одна из основных этических категорий. Так, В.С.Соловьев указывал на принадлежность стыда, жалости и благоговения к «первичным данным нравственности»: «Стыд – и совесть говорят разными языками по разным поводам, но смысл того, что они говорят, один и тот же: это не добро, это не должно, это не достойно» [Соловьев 1988: 133]. Е.Н.Трубецкой рассматривает стыд, как аффект, и противопоставляет стыд совести. В русской философии, связанной с православными религиозными традициями, стыд является чувством внутренним. Оно возникает не только из-за осуждения поступков социумом, но по причине оценки своих поступков самим собой. Это можно назвать «судом совести». В русской традиции понятие стыда относится к области «сердца».

У Толстого и Ибрагимова обращение к внешним характеристикам, сопровождающим эмоцию стыда в тех случаях, когда герои не соблюдает нормы определенной социальной группы. В этих случаях они стыдятся, идя вразрез с моральными нормами этой группы. Вронский и Каренина исповедовали разную мораль, но обои испытывают чувства стыда от нарушения «норм-приличий». Герои, каждый из которых подчинил свою жизнь внешним законам морали того общества, в котором реализовали свое самолюбие, испытывают чувства стыда. Вронский стыдится и недоволен собой, отступив от кодекса «настоящего человека». Каренин стыдится чувства христианской любви, которое испытал у постели умирающей Анны.

А.Н.Леонтьев утверждает, что «главными особенностями стыда являются: страх обнажения интимных, уязвимых черт личности и вытекающие из него желание крыться; интенсивность боли и дискомфорта; глобальность суждений о недостойности, неадекватности, «нехорошести», угрожающих самоуважению, идентичности» [Леонтьев 1984: 19] Такие чувства испытал Алексей Александрович Каренин оказывается не способным удержаться на нравственной вершине и испытывает стыд за это. По этому поводу А.М.Буланов пишет: «Каренин стыдится истинно христианского поступка, совершенного под влиянием непосредственного сердечного чувства. … Только сердце, утратившее способность любить и прощать, может ощущать стыд за христианский поступок. Художественная фиксация стыда здесь не оставляет сомнений в авторской оценке, едва ли не сатирической: герой думающий, что он достиг «спокойствия» верующего и спасенного человека», испытывает совсем не христианские чувства и… стыд. Но изображение того, как возникли эти чувства и как они переживаются, снимает сатирическую окраску, переводя изображение в «объективный» план» [Буланов 2001: 100]. В.Шкловский утверждает, что «Анна – женщина, которая действительно понимает все. В сцене, когда Анна больна родильной горячкой и все уверены в ее смерти, Алексей Каренин прощает Алексея Вронского. Эта сцена подымает Каренина. Но выше обоих Анна. Она по-новому понимает мужа и видит в нем человека. Вронский пытается покончить самоубийством. Каренин не выдерживает своего человеческого достоинства и заслоняется религией. Анна одна платит за вину обоих. Она дочитывает книгу обмана и зла одна» [Шкловский 1967: 371].

Но чаще всего эмоция стыда у Толстого связана с нравственной регуляцией. Как отмечает А.М.Буланов, «у Толстого стыд – результат поведения и, в конечном счете, нарушения не только морального законодательства общества, но и интеоризированных нравственных норм и ценностей» [Буланов 2001: 105]. Вронский испытывает чувство стыда, ощущая свое унижение пред Анной и Карениным. Это сильное чувство обесценивает все нормы общества: «Так сходят с ума, - повторил он, - и так стреляются… чтобы не было стыдно» [Толстой Т.8: 488]. У Толстого общественная ложь тесно взаимосвязана с коллективным чувством стыда и последующим за этим коллективным молчанием. Так, в «Хаджи Мурате» постыдное событие - Даргинский поход все понимают, но хотят забыть, и даже дают ему противоположную оценку: «Дело было в том, что храбрый генерал называл "выручкой" то дело в несчастном Даргинском походе, в котором действительно погиб бы весь отряд с князем Воронцовым, командовавшим им, если бы его не выручили вновь подошедшие войска Всем было известно, что весь Даргинский поход, под начальством Воронцова, в котором русские потеряли много убитых и раненых и несколько пушек, был постыдным событием, и потому если кто и говорил про этот поход при Воронцове, то говорил только в том смысле, в котором Воронцов написал донесение царю, то есть, что это был блестящий подвиг русских войск. Словом же «выручка» прямо указывалось на то, что это был не блестящий подвиг, а ошибка, погубившая много людей. Все поняли это, и одни делали вид, что не замечают значения слов генерала, другие испуганно ожидали, что будет дальше; некоторые, улыбаясь, переглянулись» [Толстой 1964: 132].

По утверждению А.М.Буланова: «Стыд как раз и является такой структурой, обнаруживаясь в основном не под воздействием тех или иных социальных причин, а вследствие своей онтологической природы, которая обладая мотивирующей силой, сама по себе обусловливает множество других проявлений человека. Здесь и кроется точка пересечения биологического и социального, рождая не пересечении новое качество этического»[Буланов 2001: 98]. Стыдящийся человек хочет отгородиться от всех. Анна отгородила себя от всех кроме Вронского – объекта, к которму она испытывает любовь, более сильное чувство, чем эмоция и стыд. Она хочет физически закрыться от Алексея Александровича, спрятаться: «… она сжалась, затихла и с испугом… подняла руки к лицу» [Толстой Т.8: 482]. Чувство стыда, испытываемое Вронским, также передается через физическое состояние: «Вронский подошел к раю кровати и, увидев ее, опять закрыл лицо руками» [Толстой Т.8: 484]. А позднее Вронский осознает «смешное и постыдное положение его, когда Алексей Александрович отдирал ему руки от его пристыженного лица»[Толстой Т.8: 487].

В романе Ибрагимова стыд за своих детей перед другими ярко проявляется у отца Зыи и Сабира – Джаляля-муллы. Размышляя об их будущем, он восклицает: «Напрасно я трачу деньги на безмозглых телят!! Сидят, набрав в рот воды, мол не знаем! Перед людьми стыдно!!». Из-за увлечения Зыей музыкой и его игре на гитаре Джаляль-мулла выслушивает нарекания со стороны своих религиозных соплеменников: «Один старый мулла стал стыдить Джаляла: - Мы тебя, Джалял-мулла, уважали, как почтенного мусульманина, а ты… сына не можешь удержать от греха… Кем булл твой отец, а кем стали твои дети? Что скажут твои предки?» [Ибрагимов 1980: 58]. «Сүздән сүз китеп, бер карт мулла Җәләлгә бик бәйләнгән: - Сине без, мулла Җәләл, тирә-якның котбы кебек тота идек, - ди икән мулла, - ә син бер балаңны да шундый эштән тыя алмыйсың икән... Синең атаң кем иде? Бабаларың кемнәр булган? Алар синең бу эшеңә ни дияр?..» [Ибраһимов 1956: 297].

Его тщеславие и гордыня, желание быть первым и лучшим во всем, в том числе – в успешности своих детей, разбивает самостоятельный выбор, которые делают его родные дети, не считаясь с его волей и желаниями: «Но последнее решение наповал сразило отца. Мулла ничего не понимал: стать мударрисом, иметь возможность быть ахуном – и бросить все! Мало того, что бродяжничал, так еще хочет вернуться в деревню, пахать землю наравне с батраками, цена которым двадцать рублей в год! Это ли не унижение?! Люди не знают как бежать из деревни… а он хочет в мужики записаться!... Зачем было учиться?.. А стыд какой! Как обрадуются враги!» [Ибрагимов 1980: 40-41]. «Сабирның соңгы карары исә бу өмитләрне бөтенләй җимереп ташлады. Мулла бертөрле дә аңлый алмый: имеш мөдәррислеккә, ахунлыкка якынаеп барганда, шул мәртәбәне ташлап, әллә нинди мәгънәсез юлларга кереп китүе генә җитмәгән кебек, инде тагы авылга кайтып, еллыгы егерме сум торган ялчылар белән беррәттән сабан сөреп йөрсең!.. Бу ни эш... бу ни хурлык?.. Адәм авылдан котыла алмый... ә ул шул чаклы укыганнан, йөрәгеннән соң тагы авыл мужигы булмакчы!.. Ул такъдирдә уку нигә, мәдрәсә нигә?..Моның ояты да нинди зур» [Ибраһимов 1956: 269-270]. Зыя и Сабир не идут по религиозной стезе отца. Сабир выбирает труд крестьянина, свое собственное личное счастье с семьей – с женой Камилей. По мнению М.Х.Хасанова «Также не принимая жизненных принципов отца, Сабир идет, казалось бы, вместе с Зией. Но стремления братьев принципиально отличаются. Сабира не интересуют общественные идеалы, не волнуют судьбы народа, для важнее всего личное благополучие. Такое благополучие, т.е. «свободу для себя», он находит в обзаведении хозяйством. В образе Сабира показан представитель той социальной силы в деревне, которая приходит на смену Джаляля-муллам, эксплуататорам старого типа» [Хасанов 1977: 36]. Зыя идет по трагической дороге страсти к музыке и любви к Марьям. Духовный сан его также не интересует. Джаляль-мулла истратив столько сил и денег, не получает ожидаемой от детей отдачи. Из-за нереализованных амбиций и чувства стыда перед другими, ощущения своей социальной ничтожности, он так же хочет отгородиться от всех в конце романа, бросает свою семью, уходит совершать хадж.

В произведении Толстого «Хаджи Мурат» литературный герой Бутлер так же становится объектом пристыженности, но не по причине нарушения социальной морали, а в силу своей неадекватности в сложившейся сложной ситуации, «нравственной слабости»: «Он старался не думать о своем положении и, кроме воинственной поэзии, старался забыться еще вином. Он пил все больше и больше и со дня надень все больше и больше нравственно слабел. Он теперь уже не был прекрасным Иосифом по отношению к Марье Дмитриевне, а, напротив, стал грубо ухаживать за ней, но, к удивлению своему, встретил решительный отпор, сильно пристыдивший его» [Толстой 1964: 135].

У Толстого и Ибрагимова румянец также является одной из самых ярких внешних характеристик стыда: «… я вам давно это хотела сказать, - продолжала она, решительно глядя ему в глаза и вся пылая жегшим ее лицо румянцем, - … Я никогда ни перед кем не краснела, а вы заставляете меня чувствовать себя виновною в чем-то» [Толстой Т.8: 166]. А.М.Буланов пишет по этому поводу так: «Еще меньше мог бы согласиться Толстой со Спинозой, считавшим, что «честь и стыд не только бесполезны, ни о вредны и гибельны, поскольку они основаны на самолюбии и заблуждении, что человек заслуживает похвалы и порицания». Оставив в стороне «честь», отметим, что способность героини краснеть является не только свойством вегетативно-сосудистой системы, а прямо связывается автором с эмоцией стыда. Всякий раз, как только возникает ситуация обмана, лжи, Анна краснеет… Толстой не упускает ни одной возможности зафиксировать физическое проявление стыда, покраснение. Краснеют Кити, Долли, Левин, краснеет даже Стива, и чем глубже проникает любовь в сердце Вронского, чем больше запутываются и усложняется ситуация, выходя за пределы «правил», тем чаще чаще краснеет этот по-своему честный и мужественный герой. Вспомним, что Ч.Дарвин считал феномен покраснения наиболее харктерным и наиболее человеческим выражением эмоций, называя стыд «смущением ума». Многие психологи разделяют точку зрения великого естествоиспытателя, прямо связывая покраснение со стыдом» [Буланов 2001: 96].

В романе «Молодые сердца» Джаляль-мулла ощущает стыд за своих детей, но одновременно с этим и сам становится объектом таких эмоций, например, находясь рядом с товарищем Зыи. Для автора через эмоции стыда второстепенного героя важно показать эгоистичный и тщеславный характер Джаляля муллы, который, даже говоря об успехах сына, выражает свое я: «Зыя выдержал экзамен и приехал с товарищем. По дороге он предупредил Ахмади о слабостях отца, просил ничему не удивляться, и все же парень временами краснел за хазрета» [Ибрагимов 1980: 54]. «Имтихан тоткан соң өенә кайтканда, Зыяның янында бер иптәше дә бар иде. Ул аңа атасының барлык табигатен сөйләп, бер дә аптырамаслык рәвештә таныштырса да, теге егет хәзрәт өчен бәгъзан колакларынача кызаргалый иде. Бу вакыт күбрәк мәсьялә мәхдүмнең имтиханына гаит булды» [Ибраһимов 1956: 291]. У Ибрагимова краснеют девушки: Марьям, и даже свободолюбивая и смелая Камиля, находясь в мужском обществе. Пребывание девушек рядом с мужчиной есть нарушение догм Ислама. Барьер в общении с противоположным полом вызывает одновременно и стыд, и протест в душе девушек, которые либо подчиняются существующим правилам (Марьям), либо идут им наперекор (Камиля): «Туташ в смущении не расслышала слов матери, но нутром почуяла запрет. Ее недавнее «можно ли?» - вмиг превратилось в «нельзя». «Она покраснела, закрыла лицо и стремглав выскочила из комнаты» [Ибрагимов 1980: 67]; «Марьям туташ, үзе хакында әйтелгән гыйбарәнең чын мәгънәсен аңламаса да, эченең әллә кай җире белән анасының сүзе кая барганлыгын, «син – зур кыз ич инде!» дигән җөмләнең төбе, нәтиҗәсе нидән гыйбарәт була икәнен сизенде, һәм хәзер баягы «ярыймы, юкмы» хакындагы икеләнүе берьюлы ярамый га әйләнгендәй тоелды. Шундый эчке оялу белән кызарынды да, ни эшләгәнен белмичә, тиз генә йөзен каплап, һичкемгә бер сүз дәшми, атылып, кире чыгып китте»[Ибраһимов 1956: 311]. «Камиля вначале покраснела, но тут же осмелела и поплыла по реке воспоминаний» [Ибрагимов 1980: 209]. «Камилә башта бергенә секундка бик аз гына кызарды да, тиз арада, тагы үз көймәсенә утырып, ул заманның хатирәте дәрьәсена йөзеп китте...»[Ибраһимов 1956: 516].

По утверждению М.Х.Хасанова: «В татарской литературе бесправное положение женщины в семье и до Ибрагимова освещали многие. Большое внимание этой проблеме уделял Ф.Амирхан, который показал, что татарка, как правило, изолирована от внешнего мира, заперта в четырех стенах дома, с малых лет превращается в покорное и безропотное существо, в буквальном смысле слова готовится стать рабыней в чужой семье. Ей запрещается появляться в обществе, любить, общаться с мужчинами» [Хасанов 1977: 348].

Не стыдно Марьям быть рядом с Зыей, как и Зые рядом с ней, когда действие происходит в ее сне. В сфере бессознательного нет преград на пути общения с любимым человеком. Хотя даже здесь все происходящее вызывает у Марьям удивление. Настолько глубоко сидят в ней религиозно-этические нормативы Ислама. Но здесь она свободна и естественна, ничего не боится, никто и ничто не довлеет над ней. Писатель рисует идиллическую картину двух влюбленных сердец, находящихся вместе: «Зыя никогда не бывал в ее комнате. Поэтому он должен был застесняться, уйти. Но он не уходит… Марьям совсем не стыдно, хоть она в ночной сорочке, очень ласково и нежно, на удивление себе, обнимает его» [Ибрагимов 1980: 11]. «Зяи һичбер вакыт Марьям туташның ятагында булганы юк иде. Шуелыктан ул тартынырга, кире чыгарга тиешле иде. Ләкин ул алай итми... шунысы гаҗәп: Марьям мондый эштән оялырга кирәк иде, ә ул һичбер тартынмыйча, үзенең кичке күлмәктән генә булуына да карамыйча, акрын гына урыныннан торды да, үзенең бөтен тәгаҗҗебенә каршы, бик сак кына, бик гади генә рәвештә кузгалып, Зыяның муенына асылды»[Ибраһимов 1956: 225].

У Толстого чувство стыда испытывает смелый и храбрый Хаджи Мурат. Воспоминания о прошлом, о поступке, который в его внутренней оценке характеризуется как постыдный, Хаджи Мурат испытывает стыд в настоящем, что проявляется в портретной характеристике героя в диалоге с Лорис-Меликом: «Хаджи-Мурат остановился, загорелое лицо его буро покраснело, и глаза налились кровью.- На меня нашел страх, и я убежал. - Вот как? - сказал Лорис-Меликов. - Я думал, что ты никогда ничего не боялся. - Потом никогда; с тех пор я всегда вспоминал этот стыд, и когда вспоминал, то уже ничего не боялся» []. Из-за вины переживаемой по отношению к этому поступку, он перестает испытывать страх. Если вначале инстинкт самосохранения был важнее для Хаджи Мурата, то в последующем сильное чувство вины становится основой его бесстрашия.

Герои Ф.Амирхана также преживают чувства стыда, которое проявляется через изображение физиологической характеристики героев – покраснение лица. Например в рассказе «Кадерле минутлар» (1912) («Счастливые минуты»), написанного в романтической традиции, Амирхан утверждает основу счастья и смысла жизни в любви. Главный герой Рэшад рассказывает о своих нежных чувствах, самых дорогих его минутах жизни. Рэшад побуждает других героев рассказа радоваться жизни, ее каждой минуте, извлекать из происходящего только доброе и радостное: «…вы сами не умеете жить, не умеете сделать жизнь интересной и только плачетесь, что она скучна, бессмысленна. Нет! Тысячу раз нет! В жизни есть и смысл, и интерес, только надо уметь найти и.» [Амирхан 1985: 333]. «– Үзегез дөньяда тора белмисез, үзегез төреклекезгә мәгънә, тормышыгызга кызык бирә белмисез дә мәгънәсез, кызыксыз дип елыйсыз. Юк! Мең мәртәбә юк! Мәгънә дә бар, кызык та бар, ләкин аларны таба белергә кирәк»[Амирхан 1985: 478].

Ф.Амирхан четко и ярко дает описание диалогов, пронизанных и важным и особым смыслом: «О! Внешне эти слова объясняли обыденное, житейское, но их внутренний смысл говорил о чудесном, слова загорались, пламенели, расцветали; они пели о том, как мы оба красивы. Молоды и счастливы» [Амирхан 1985: 333]. «Яну! Кайчаннан бирле мондый сүзлэр ике катлы булып киткәннәр? Өстке катлары төреклекнең иң гади генә нәрсәләрен аңлатканда, асткы катлары әллә нинди аллы-гөлле мәгънәләрең аңлаталар, үз-үзләреңнән янып, ялкынланып, чәчәкләр атып, сез икегез дә бик матурлар, бик сөйкемлеләр, бик бәхетлеләр дип сайрап торалар» [Амирхан 1985: 478].

Автор описывает эмоциональное состояние героя от первого лица: «Я совсем растерялся. Осторожно и нежно, сжав её прохладные пальцы в своих горячих ладонях, я потянул их к себе. Загоревшись каким-то странным любовным волнением, какой-то жадной страстью, которую сам стыдился, я смотрел в ее прекрасные глаза, сияющие нежностью. Аля покраснела и опустила голову. Я тоже покраснел, но не мог оторвать от нее взгляда» [Амирхан 1985: 333]. «Мин каушадым. Нәк үз-үземнән җуялдым. Аның салкынчарак кулчыкларын үземнән эссе учларым эчендә кадерләп, иркәләп, кысып, үземә таба тарттым, кулларга ияреп, Аля үзе дә миңа якынайды. Мин аның иркәләнеп, янып тора торган матур күзләренә, үземә дә сизелә, үземне дә оялта торган бер хирыс, бер мәххәбәт чолкынлынап, туп-тугры карадым. Ул кызарынды да күзләрен җиргә төшерде. Мин дә кызарындым, ләкин күзләремне аның күзләреннән алмадым»[Амирхан 1985: 447]. В работе А.Сайганова рассматривается использование психологического анализа в творчестве Ф.Амирхана: «Одним из первых в современном ему татарской литературе он понял и раскрыл огромное значение психологического анализа как средства индивидуализации литературных и сценических типов. (…) …Г. Тукай видел в амирхановских психологических характеристиках сходство с Тургеневым, Гоголем, Достоевским [Сайганов 1982: 83].

В романе «Анна Каренина» мы видим взаимосвязь эмоций стыда и вины: «Чем больше Анна отдает себе отчет в причинах стыда, т.е. чем больше рационализируется эта «менее дифференцированная, чем вина, более иррациональная, более примитивная, менее выраженная в словах реакция», тем прочнее она связывается с чувством вины» [Буланов 2001: 97]. Эмоция стыда занимает подчиненное положение по отношению к эмоции вины. По словам Изард Кэррол: «Легко спутать стыд и вину, несложно принять одну эмоцию за другую… Одинаковые или схожие ситуации служат причиной и для переживания стыда, и для переживания вины. Переживание каждой из этих эмоций связано с желанием скрыть что-либо или что-либо исправить, но …то, что человек пытается скрыть или исправить, в корне отличает стыд от вины» [Изард 2000: 397]. Вина и стыд у Толстого не противопоставлены друг другу, а являются составными элементами диалектики души героев. Разграничение поступка и мотива происходит при рефлексии чувства вины, герои Толстого понимают взаимосвязь личного выбора и последующих за этим эмоций. Стыд в отличие от вины можно ощущать и от обстоятельств, независящих от человека.

Категория стыда в «Хаджи Мурате» несет в себе не только универсальные, но и национальные, ментальные смыслы, которые отражают Восточные взгляды главного героя. Например, наряд русских женщин в менталитете восточного мужчины Хаджи Мурата является постыдным, чуждым, неправильным: «За хозяйкой подходили к Хаджи-Мурату и другие обнаженные женщины, и все, не стыдясь, стояли перед ним и, улыбаясь, спрашивали все одно и то же: как ему нравится то, что он видит. Сам Воронцов, в золотых эполетах и аксельбантах, с белым крестом на шее и лентой, подошел к нему и спросил то же самое, очевидно уверенный, как и все спрашивающие, что Хаджи-Мурату не могло не нравиться все то, что он видел. И Хаджи-Мурат отвечал и Воронцову то, что отвечал всем: что у них этого нет, не высказывая того, что хорошо или дурно то, что этого нет у них» [Толстой 1964: 134].

Итак, эмоции стыда и вины в психологическом романе Толстого «Анна Каренина» являются важными элементами действий и поступков героев, влияющими на судьбы персонажей и выполняющими сюжетообразующую функцию в романе. Они связаны с нравственной регуляцией в характерах героев. Стыд и вина в романе – есть проявление специфических механизмов, гарантирующих соблюдение нравственных норм, являются признаком духовности. Если герои Толстого не руководствуются нравственными императивами в своей жизни, чувство вины и стыда, обладая огромной разрушительной силой, способны сыграть роковую роль в их судьбе.

В романе Ибрагимова чувства вины и стыда в сопоставлении с романом Толстого «Анна Каренина» не несут в себе такой онтологической и аксиологической нагрузки. Их семантика не диалектична. Они противопоставлены друг другу. Чувство стыда в большей степени детерминировано социальным фактором, правилами гендерных отношений, религиозными догмами, а не внутренней оценкой. Герои стыдятся за себя, оглядываясь на мнение окружающих. Вина есть внутреннее переживание героев перед другими людьми, связанными с их выбором, поступками, действиями. Но не вина или стыд героев Ибрагимова являются началом их трагедии, а собственно рок и фатум. В отличие от Толстого, трагедия Зыи, Марьям в большей степени носит надличностный характер. Сознательные и бессознательные проявления эмоциональной сферы, чувств героев в романе есть следствие их судьбы, предопределенной и жестокой, судьбы, где люди – марионетки, игрушки в руках Высших сил.

Заключение

Исследование феноменологии эмоциональной сферы героев, а именно стыда и вины может быть использовано в качестве параметра сопоставительного изучения творчества писателей, принадлежащих к разным национальным литературам.

Во-первых, функционирование феноменов стыда и вины в художественном тексте выявляет то общее, что объединяет писателей, принадлежащих к разных национальным литературам. Стыд и вина – это мучительные эмоции, связанные с судом совести и способные влиять на судьбу человека. Их онтология и в русской, и в татарской литературах носит универсальный характер. С данными чувствами в сопоставляемых произведениях связана философская проблематика жизни и смерти, вечного и временного, конечного и бесконечного, экзистенциального одиночества человека, проблема выбора и свободы.

Стыд и вина в творчестве и русских и татарских писателей являются особой рефлексией, выражающей антиномию взаимоотношений личности и общества, сознательного и бессознательного, собственного счастья и социального долга, личных желаний и нравственно-религиозной морали. Эмоции стыда и вины тесно взаимосвязаны с трагическим пафосом произведений: раскрывают страшный, дисгармоничный, противоречивый мир вокруг героев, и одновременно с этим, репрезентируют откровения, активные духовные поиски и разочарования, мучительные раздумья, яркие и сильные переживания внутри них самих.

Стыд и вина раскрывает своеобразие эстетического идеала писателей, где основными ценностями авторов выступают гуманистические ценности: свобода, нравственные императивы, духовная чистота, гармония с внешним миром и самим собой.

Во-вторых, реализация феноменологии стыда и вины в произведениях русского и татарского писателей имеет ярко выраженную национальную специфику. В русской и татарской литературах устанавливаются разные мотивировки возникновения подобных чувств в душе человека. В трактовке данных эмоций Толстой делает акцент на бессознательной структуре в психике человека. Не только общественная мораль, православная религия и другие социальные институты влияют на их появление в душе Анны, Левина, Вронского и т.д., но и внутренняя дисгармония, противоречивость, раздвоенность, невозможность сделать выбор между чувством и долгом в ситуации, когда для героев важно и то, и другое. Желание соединить несоединимое, претворить свои идеалы в жизнь заканчиваются глубокой духовной трагедией, бегством от реальности, попытками суицида.

У Г. Ибрагимова феноменология стыда и вины в романе «Молодые сердца» носит надличностный характер, раскрывает проблему несвободы человека в её социальном аспекте. Стыд тесно связан с общественным порицанием тех или иных поступков, со страхом наказания и унижения. Герои Ибрагимова стыдятся там, где в принципе этого чувство не должно быть. Джаляль мулла вместо стыда, наоборот, может испытывать гордость своими неординарными сыновьями. Так же естественным является желание общения татарских девушек с противоположным полом. Чувство стыда ярко детерминировано социальными, культурными и историческими факторами. Их понимание неразрывно связано с пониманием контекста описанной эпохи – эпохи правления традиционных патриархальных отношений, Ислама и догм шариата.

В-третьих, исследование феноменологии стыда и вины позволяет определить своеобразие творческой индивидуальности писателей: принципы художественного изображения, жанровую специфику произведений, особенности стиля. Стыд и вина у Толстого и Ибрагимова есть индивидуально-авторские, мировоззренческие модусы восприятия и выражения мира.

У Толстого ярко проявляется реалистический метод изображения эмоциональной сферы героев, когда каждое движение человеческой души («диалектика души») автор исследует, словно под микроскопом, расщепляя мотивы и следствия сознательного и бессознательного.

На первый план в романе Г. Ибрагимова «Молодые сердца» выходит тема судьбы и рока. Стыд и вина, как и другие эмоции героев, раскрываются в большей степени со стороны диалога с внешним миром. Внутренняя, скрытая духовная жизнь героев лишь обозначена автором, но досконально не экстраполирована в тексте произведения. Чувства героев согласно романтическому методу изображения в романе относятся к категории невыразимого, трансцендентного.

Перспективы данной работы видятся, во-первых, в расширении материала исследования (обращение к другим произведениям Толстого и Г.Ибрагимова), во-вторых, в возможности применения разработанной методики сопоставления при решении аналогичных задач.

Список использованной литературы

Поиск по сайту: