ГЛАВА VI. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАПИСОК ДОКТОРА ДЖОНА УОТСОНА

По-видимому, яростное сопротивление нашего пленника вовсе не

означало, что он пылает ненавистью к нам, ибо, поняв бесполезность борьбы,

он неожиданно улыбнулся и выразил надежду, что никого не зашиб во время

этой свалки.

- Вы, наверное, повезете меня в участок, - обратился он к Шерлоку

Холмсу. - Мой кэб стоит внизу. Если вы развяжете мне ноги, я сойду сам. А

то нести меня будет не так-то легко: я потяжелел с прежних времен.

Грегсон и Лестрейд переглянулись, очевидно, считая, что это довольно

рискованно, но Шерлок Холмс, поверив пленнику на слово, тотчас же развязал

полотенце, которым были скручены его щиколотки. Тот встал и прошелся по

комнате, чтобы размять ноги. Помню, глядя на него, я подумал, что не часто

можно увидеть человека столь могучего сложения; выражение решимости и

энергии на его смуглом, опаленном солнцем лице придавало его облику еще

большую внушительность.

- Если случайно место начальника полиции сейчас не занято, то лучше

вас никого не найти, - сказал он, глядя на моего сожителя с нескрываемым

восхищением. - Как вы меня выследили - просто уму непостижимо!

- Вам тоже следовало бы поехать со мной, - сказал Холмс, повернувшись

к сыщикам.

- Я могу быть за кучера, - предложил Лестрейд.

- Отлично, а Грегсон сядет с нами в кэб. И вы тоже, доктор. Вы ведь

интересуетесь этим делом, так давайте поедем все вместе.

Я охотно согласился, и мы спустились вниз. Наш пленник не делал

никаких попыток к бегству; он спокойно сел в принадлежавший ему кэб, а мы

последовали за ним. Взобравшись на козлы, Лестрейд стегнул лошадь и очень

быстро доставил нас в участок. Нас ввели в небольшую комнатку, где

полицейский инспектор, бледный и вялый, выполнявший свои обязанности

механически, со скучающим видом записал имя арестованного и его жертв.

- Арестованный будет допрошен судьями в течение недели, - сказал

инспектор. - Джефферсон Хоуп, хотите ли вы что-либо заявить до суда?

Предупреждаю: все, что вы скажете, может быть обращено против вас.

- Я многое могу сказать, - медленно произнес наш пленник. - Мне

хотелось бы рассказать этим джентльменам все.

- Может, расскажете на суде? - спросил инспектор.

- А до суда я, наверное, и не доживу. Не бойтесь, я не собираюсь

кончать самоубийством. Вы ведь доктор? - спросил он, устремив на меня свои

горячие черные глаза.

- Да, - подтвердил я.

- Ну, так положите сюда вашу руку, - усмехнулся Хоуп, указывая

скованными руками на свою грудь.

Я так и сделал и тотчас же ощутил под рукой сильные, неровные толчки.

Грудная клетка его вздрагивала и тряслась, как хрупкое здание, в котором

работает огромная машина. В наступившей тишине я расслышал в его груди

глухие хрипы.

- Да ведь у вас аневризма аорты! - воскликнул я.

- Так точно, - безмятежно отозвался Хоуп. - На прошлой неделе я был у

доктора - он сказал, что через несколько дней она лопнет. Дело к тому идет

уже много лет. Это у меня оттого, что в горах Соленого озера я долго жил

под открытым небом и питался как попало. Я сделал что хотел, и мне теперь

безразлично, когда я умру, только прежде мне нужно рассказать, как это все

случилось. Не хочу, чтобы меня считали обыкновенным головорезом.

Инспектор и оба сыщика торопливо посовещались, не нарушат ли они

правила, позволив ему говорить.

- Как вы считаете, доктор, положение его действительно опасно? -

обратился ко мне инспектор.

- Да, безусловно, - ответил я.

- В таком случае наш долг - в интересах правосудия снять с него

показания, - решил инспектор. - Можете говорить, Джефферсон Хоуп, но еще

раз предупреждаю, ваши показания будут занесены в протокол.

- С вашего позволения, я сяду, - сказал арестованный, опускаясь на

стул. - От этой аневризмы я быстро устаю, да к тому же полчаса назад мы

здорово отколошматили друг друга. Я уже на краю могилы и лгать вам не

собираюсь. Все, что я вам скажу, - чистая правда, а как вы к ней

отнесетесь, меня не интересует.

Джефферсон Хоуп откинулся на спинку стула и начал свою удивительную

историю. Рассказывал он подробно, очень спокойным тоном, будто речь шла о

чем-то самом обыденном. За точность приведенного ниже рассказа я ручаюсь,

так как мне удалось раздобыть записную книжку Лестрейда, а он записывал

все слово в слово.

- Вам не так уж важно знать, почему я ненавидел этих людей, - начал

Джефферсон Хоуп, - достаточно сказать, что они были причиной смерти двух

человеческих существ - отца и дочери - и поплатились за это жизнью. С тех

пор, как они совершили это преступление, прошло столько времени, что мне

уже не удалось бы привлечь их к суду. Но я знал, что они убийцы, и решил,

что сам буду их судьей, присяжными и палачом. На моем месте вы поступили

бы точно так же, если только вы настоящие мужчины.

Девушка, которую они сгубили, двадцать лет назад должна была стать

моей женой. Ее силком выдали замуж за этого Дреббера, и она умерла от

горя. Я снял обручальное кольцо с пальца покойницы и поклялся, что в

предсмертную минуту он будет видеть перед собой это кольцо и, умирая,

думать лишь о преступлении, за которое он понес кару. Я не расставался с

этим кольцом и преследовал Дреббера и его сообщника на двух континентах,

пока не настиг обоих. Они надеялись взять меня измором, но не тут-то было.

Если я умру завтра, что очень вероятно, то умру я с сознанием, что дело

мое сделано и сделано как следует. Я отправил их на тот свет собственной

рукой. Мне больше нечего желать и не на что надеяться.

Они были богачами, а я нищим, и мне было нелегко гоняться за ними по

свету. Когда я добрался до Лондона, у меня не осталось почти ни гроша;

пришлось искать хоть какую-нибудь работу. Править лошадьми и ездить верхом

для меня так же привычно, как ходить по земле пешком; я обратился в

контору наемных кэбов и вскоре пристроился на работу. Я должен был каждую

неделю давать хозяину определенную сумму, а все, что я зарабатывал сверх

того, шло в мой карман. Мне перепадало немного, но кое-что удавалось

наскрести на жизнь. Самое трудное для меня было разбираться в улицах - уж

такой путаницы, как в Лондоне, наверное, нигде на свете нет! Я обзавелся

планом города, запомнил главные гостиницы и вокзалы, и тогда дело пошло на

лад.

Не сразу я разузнал, где живут эти мои господа; я справлялся везде и

всюду и наконец выследил их. Они остановились в меблированных комнатах в

Камберуэлле, на той стороне Темзы. Раз я их нашел, значит, можно было

считать, что они в моих руках. Я отрастил бороду - узнать меня было

невозможно. Оставалось только не упускать их из виду. Я решил следовать за

ними повсюду, чтобы им не удалось улизнуть.

А улизнуть они могли в любую минуту. Мне приходилось следить за ними,

куда бы они ни отправлялись. Иногда я ехал в своем кэбе, иногда шел

пешком, но ехать было удобнее - так им трудно было бы скрыться от меня.

Теперь я мог зарабатывать только рано по утрам или ночью и, конечно,

задолжал хозяину. Но меня это не заботило; самое главное - они были у меня

в руках!

Они, впрочем, оказались очень хитры. Должно быть, они опасались

слежки, поэтому никогда не выходили поодиночке, а в позднее время и вовсе

не показывались на улице. Я колесил за ними две недели подряд и ни разу не

видел одного без другого. Дреббер часто напивался, но Стэнджерсон всегда

была настороже. Я следил за ними днем и ночью, а удобного для меня случая

все не выпадало; но я не отчаивался - что-то подсказывало мне, что скоро

наступит мой час. Я боялся только, что эта штука у меня в груди лопнет и я

не успею сделать свое дело.

Наконец, как-то под вечер я ездил взад-вперед по Торки-Террас - так

называется улица, где они жили, - и увидел, что к их двери подъехал кэб.

Вскоре вынесли багаж, потом появились Стэнджерсон и Дреббер, сели в кэб и

уехали. У меня екнуло сердце - чего доброго, они уедут из Лондона! Я

хлестнул лошадь и пустился за ними. Они вышли у Юстонского вокзала, я

попросил мальчишку присмотреть за лошадью и пошел за ними на платформу.

Они спросили, когда отходит поезд на Ливерпуль; дежурный ответил, что

поезд только что ушел, а следующий отправится через несколько часов.

Стэнджерсон, как видно, был недоволен, а Дреббер вроде даже обрадовался. В

вокзальной сутолоке я ухитрился незаметно пробраться поближе к ним и

слышал каждое слово. Дреббер сказал, что у него есть маленькое дело; пусть

Стэнджерсон подождет его здесь, он скоро вернется. Стэнджерсон

запротестовал, напомнив ему, что они решили всюду ходит вместе. Дреббер

ответил, что дело его щекотливого свойства и он должен идти один. Я не

расслышал слов Стэнджерсона, но Дреббер разразился бранью и заявил, что

Стэнджерсон, мол, всего лишь наемный слуга и не смеет ему указывать.

Стэнджерсон, видимо, решил не спорить и договорился с Дреббером, что, если

тот опоздает к последнему поезду, он будет ждать его в гостинице

"Холлидей". Дреббер ответил, что вернется еще до одиннадцати, и ушел.

Наконец-то настала минута, которой я ждал так долго. Враги были в

моих руках. Пока они держались вместе, я бы не мог с ними справиться, но,

очутившись врозь, они были бессильны против меня. Я, конечно, действовал

не наобум. У меня заранее был составлен план. Месть не сладка, если

обидчик не поймет, от чьей руки он умирает и за что несет кару. По моему

плану тот, кто причинил мне зло, должен был узнать, что расплачивается за

старый грех. Случилось так, что за несколько дней до того я возил одного

джентльмена, он осматривал пустые дома на Брикстон-роуд и обронил ключ от

одного из них в моем кэбе. В тот же вечер он хватился пропажи, и ключ я

вернул, но днем успел снять с него слепок и заказать такой же. Теперь у

меня имелось хоть одно место в этом огромном городе, где можно было не

бояться, что мне помешают. Самое трудное было залучить туда Дреббера, и

вот сейчас я должен был что-то придумать.

Дреббер пошел по улице, заглянул в одну распивочную, потом в другую -

во второй он пробыл больше получаса. Оттуда он вышел пошатываясь - видно,

здорово накачался. Впереди меня стоял кэб: он сел в него, а я поехал

следом, да так близко, что морда моей лошади была почти впритык к задку

его кэба. Мы проехали мост Ватерлоо, потом колесили по улицам, пока, к

удивлению моему, не оказались у того дома, откуда он выехал. Зачем он туда

вернулся. Бог его знает; на всякий случай я остановился ярдах в ста. Он

отпустил кэб и вошел... Дайте мне, пожалуйста, воды. У меня во рту

пересохло.

Я подал ему стакан; он осушил его залпом.

- Теперь легче, - сказал он. - Так вот, я прождал примерно с четверть

часа, и вдруг из дома донесся шум, будто там шла драка. Потом дверь

распахнулась, выбежали двое - Дреббер и какой-то молодой человек - его я

видел впервые. Он тащил Дреббера за шиворот и на верхней ступеньке дал ему

такого пинка, что тот кувырком полетел на тротуару "Мерзавец! - крикнул

молодой человек, грозя ему палкой. - Я тебе показу, как оскорблять честную

девушку!" Он был до того взбешен, что я даже испугался, как бы он не

пристукнул Дреббера своей дубинкой, но подлый трус пустился бежать со всех

ног. Добежав до угла, он вскочил в мой кэб. "В гостиницу "Холлидей"!" -

крикнул он.

Он сидит в моем кэбе! Сердце у меня так заколотилось от радости, что

я начал бояться, как бы моя аневризма не прикончила меня тут же. Я поехал

медленно, обдумывая, что делать дальше. Можно было завезти его куда-нибудь

за город и расправиться с ним на безлюдной дороге. Я было решил, что

другого выхода нет, но он сам пришел мне на выручку. Его опять, видно,

потянуло на выпивку - он велел мне остановиться возле питейного заведения

и ждать его. Там он просидел до самого закрытия и так надрался, что, когда

вышел, я понял - теперь все будет по-моему.

Не думайте, что я намеревался просто взять да убить его. Конечно, это

было бы только справедливо, но к такому убийству у меня не лежала душа. Я

давно уже решил дать ему возможность поиграть со смертью, если он того

захочет. Во время моих скитаний по Америке я брался за любую работу, и

среди всего прочего мне пришлось быть служителем при лаборатории

Нью-Йоркского университета. Там однажды профессор читал лекцию о ядах и

показал студентам алкалоид - так он это назвал, - добытый им из яда,

которым в Южной Америке отравляют стрелы. Этот алкалоид такой сильный,

говорил он, что одна крупица его убивает мгновенно. Я приметил склянку, в

которой содержался препарат, и, когда все разошлись, взял немножко себе. Я

неплохо знал аптекарское дело и сумел приготовить две маленькие

растворимые пилюли с этим алкалоидом и каждую положил в коробочку рядом с

такой же по виду, но совсем безвредной. Я решил, что, когда придет время,

я заставлю обоих моих молодчиков выбрать себе одну из двух пилюль в

коробочке, а я проглочу ту, что останется. Алкалоид убьет наверняка, а

шуму будет меньше, чем от выстрела сквозь платок. С того дня я всегда

носил при себе две коробочки с пилюлями, и наконец-то настало время

пустить их в ход.

Миновала полночь, время близилось к часу. Ночь была темная,

ненастная, выл ветер, и дождь лил как из ведра. Но, несмотря на холод и

мрак, меня распирала радость - такая радость, что я готов был заорать от

восторга. Если кто-либо из вас, джентльмены, когда-нибудь имел желанную

цель, целых двадцать лет только о ней одной и думал и вдруг увидел бы, что

она совсем близка, вы бы поняли, что со мной творилось. Я закурил сигару,

чтобы немного успокоиться, но руки у меня дрожали, а и висках стучало. Я

ехал по улицам, и в темноте мне улыбались старый Джон Ферье и милая моя

Люси - я видел их так же ясно, как сейчас вижу вас, джентльмены. Всю

дорогу они были передо мной, справа и слева от лошади, пока я не

остановился у дома на Брикстон-роуд.

Кругом не было ни души, не слышно было ни единого звука, кроме шума

дождя. Заглянув внутрь кэба, я увидел, что Дреббер храпит, развалясь на

сиденье. Я потряс его за плечо.

- Пора выходить, - сказал я.

- Ладно, сейчас, - пробормотал он.

Должно быть, он думал, что мы подъехали к его гостинице, - он молча

вылез и "потащился через палисадник. Мне пришлось идти рядом и

поддерживать его - хмель у него еще не выветрился. Я отпер дверь и ввел

его в переднюю. Даю вам слово, что отец и дочь все это время шли впереди

нас.

- Что за адская, тьма, - проворчал он, топчась на месте.

- Сейчас зажжем свет, - ответил я и, чиркнув спичкой, зажег

принесенную с собой восковую свечу. - Ну, Енох Дреббер, - продолжал я,

повернувшись к нему и держа свечку перед собой, - ты меня узнаешь?

Он уставился на меня бессмысленным пьяным взглядом. Вдруг лицо его

исказилось, в глазах замелькал ужас - он меня узнал! Побледнев, как

смерть, он отпрянул назад, зубы его застучали, на лбу выступил пот. А я,

увидев все это, прислонился спиной к двери и громко захохотал, Я всегда

знал, что месть будет сладка, но не думал, что почувствую такое

блаженство.

- Собака! - сказал я. - Я гонялся за тобой от Солт-Лейк-Сити до

Петербурга, и ты всегда удирал от меня. Но теперь уж странствиям твоим

пришел конец - кто-то из нас не увидит завтрашнего утра!

Он все отступал назад; по лицу его я понял, что он принял меня за

сумасшедшего. Да, пожалуй, так оно и было. В висках у меня били кузнечные

молоты; наверное, мне стало бы дурно, если бы вдруг из носа не хлынула

кровь - от этого мне полегчало.

- Ну что, вспомнил Люси Ферье? - крикнул я, заперев дверь и вертя

ключом перед его носом. - Долго ты ждал возмездия, и наконец-то пришел

твой час!

Я видел, как трусливо затрясся его подбородок. Он, конечно, стал бы

просить пощады, но понимал, что это бесполезно.

- Ты решишься на убийство? - пролепетал он.

- При чем тут убийство? - ответил я. - Разве уничтожить бешеную

собаку значит совершить убийство? А ты жалел мою дорогую бедняжку, когда

оторвал ее от убитого вами отца и запер в свой гнусный гарем?

- Это не я убил ее отца! - завопил он.

- Но ты разбил ее невинное сердце! - крикнул я и сунул ему коробочку.

- Пусть нас рассудит Всевышний. Выбери пилюлю и проглоти. В одной смерть,

в другой жизнь. Я проглочу ту, что останется. Посмотрим, есть ли на земле

справедливость или нами правит случай.

Скорчившись от страха, он дико закричал и стал умолять о пощаде, но я

выхватил нож, приставил к его горлу, и в конце концов он повиновался.

Затем я проглотил оставшуюся пилюлю, с минуту мы молча стояли друг против

друга, ожидая, кто из нас умрет. Никогда не забуду его лица, когда,

почувствовав первые приступы боли, он понял, что проглотил яд! Я захохотал

и поднес к его глазам кольцо Люси. Все это длилось несколько секунд -

алкалоид действует быстро. Лицо его исказилось, он выбросил вперед руки,

зашатался и с хриплым воплем тяжело рухнул на пол. Я ногой перевернул его

на спину и положил руку ему на грудь. Сердце не билось. Он был мертв!

Из носа у меня текла кровь, но я не обращал на это внимания. Не знаю,

почему мне пришло в голову сделать кровью надпись на стене. Может, из

чистого озорства мне захотелось сбить с толку полицию, - очень уж весело и

легко у меня было тогда на душе! Я вспомнил, что в Нью-Йорке нашли как-то

труп немца, а под ним было написано слово "Rache"; газеты писали тогда,

что это, должно быть, дело рук какого-то тайного общества. Что поставило в

тупик Нью-Йорк, то поставит в тупик и Лондон, решил я и, обмакнув палец в

свою кровь, вывел на видном месте это слово. Потом я пошел к кэбу - на

улице было пустынно, а дождь лил по-прежнему. Я отъехал от дома, и вдруг,

сунув руку в карман, где у меня всегда лежало кольцо, обнаружил, что его

нет. Я был как громом поражен - ведь это была единственная памятка от

Люси! Подумав, что я обронил его, когда наклонялся к телу Дреббера, я

оставил кэб в переулке и побежал к дому - я готов был на любой риск, лишь

бы найти кольцо. Возле дома я чуть было не попал в руки выходящего оттуда

полисмена и отвел от себя подозрение только потому, что прикинулся в

стельку пьяным.

Вот, значит, как Енох Дреббер нашел свою смерть. Теперь мне

оставалось проделать то же самое со Стэнджерсоном и расквитаться с ним за

Джона Ферье. Я знал, что он остановился в гостинице "Холлидей", и слонялся

возле нее целый день, но он так и не вышел на улицу. Думается'мне, он

что-то заподозрил, когда Дреббер не явился на вокзал. Он был хитер, этот

Стэнджерсон, и всегда держался начеку. Но напрасно он воображал, будто

убережется от меня, если будет отсиживаться в гостинице! Вскоре я уже знал

окно его комнаты, и на следующий день, едва стало светать, я взял

лестницу, что валялась в проулке за гостиницей, и забрался к нему.

Разбудив его, я сказал, что настал час расплатиться за жизнь, которую он

отнял двадцать лет назад. Я рассказал ему о смерти Дреббера и дал на выбор

две пилюли. Вместо того, чтобы ухватиться за единственный шанс спасти свою

жизнь, он вскочил с постели и стал меня душить. Защищаясь, я ударил его

ножом в сердце. Все равно ему суждено было умереть - Провидение не

допустило бы, чтобы рука убийцы выбрала пилюлю без яда.

Мне уже немногое осталось рассказать, и слава Богу, а то я совсем

выбился из сил. Еще день-два я возил седоков, надеясь немного подработать

и вернуться в Америку. И вот сегодня я стоял на хозяйском дворе, когда

какой-то мальчишка-оборванец спросил, нет ли здесь кучера по имени

Джефферсон Хоуп. Его, мол, просят подать кэб на Бейкер-стрит, номер 221-б.

Ничего не подозревая, я поехал, и тут вдруг этот молодой человек защелкнул

на мне наручники, да так ловко, что я и оглянуться не успел. Вот и все,

джентльмены. Можете считать меня убийцей, но я утверждаю, что я так же

послужил правосудию, как и вы.

История эта была столь захватывающей, а рассказывал он так

выразительно, что мы слушали, не шелохнувшись и не проронив ни слова. Даже

профессиональные сыщики, blase[15] всеми видами преступлений, казалось,

следили за его рассказом с острым интересом. Когда он кончил, в комнате

стояла полная тишина, нарушаемая только скрипом карандаша, - это Лестрейд

доканчивал свою стенографическую запись.

- Мне хотелось бы выяснить еще одно обстоятельство, - произнес

наконец Шерлок Холмс. - Кто ваш сообщник - тот, который приходил за

кольцом?

Джефферсон Хоуп шутливо подмигнул моему приятелю.

- Свои тайны я могу уже не скрывать, - сказал он, - но другим не

стану причинять неприятности. Я прочел объявление и подумал, что либо это

ловушка, либо мое кольцо и в самом деле найдено на улице. Мой друг

вызвался пойти и проверить. Вы, наверное, не станете отрицать, что он вас

ловко провел.

- Что верно, то верно, - искренне согласился Холмс.

- Джентльмены, - важно произнес инспектор, - надо все же подчиняться

установленным порядкам. В четверг арестованный предстанет перед судом, и

вас пригласят тоже. А до тех пор ответственность за него лежит на мне.

Он позвонил. Джефферсона Хоупа увели два тюремных стражника, а мы с

Шерлоком Холмсом, выйдя из участка, подозвали кэб и поехали на

Бейкер-стрит.

Поиск по сайту: