ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ ВЕЛИКОЙ СТЕПИ

Суперэтнос, условно названный нами «хуннским» ««См.: Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Вып. IV. М., 1987»», включал не только хуннов, сяньбийцев, табгачей, тюркютов и уйгуров, но и многие соседние этносы иного происхождения и разнообразных культур. Мозаичность этнического состава отнюдь не препятствовала существованию целостности, противопоставлявшей себя иным суперэтносам: древнему Китаю (IX в. до н.э. — V в. н.э.) и Китаю раннесредневековому — империи Тан (618‑907 гг.), Ирану с Тураном (250 г. до н.э. — 651 г. н.э.), халифату, т.е. арабо‑персидскому суперэтносу, Византии (греко‑армяно‑славянской целостности) ««Включая Грузию»», и романо‑германской Западной Европе; особняком стоял Тибет, который, в сочетании с Тангутом и Непалом, тоже следует рассматривать как самостоятельный суперэтнос, а не периферию Китая или Индии. Все эти суперэтнические целостности взаимодействовали с Великой степью, но по‑разному, что весьма влияло на характер культуры и вариации этногенеза как степных, так и окрестных суперэтносов. В чем было различие этих контактов? Решать поставленную задачу традиционными приемами просто, но бесполезно. Можно перечислить все войны и мирные договоры, а также межплеменные распри, что, кстати, уже сделано, но это будет описание ряби на поверхности океана. Ведь воюют государства, т.е. социальные целостности, а не этносы, целостности природного происхождения, вследствие чего они более консервативны. Войны часто идут внутри этнической системы, а с чужаками сохраняется «худой мир», который не всегда лучше «доброй ссоры».

Поэтому целесообразно избрать иной путь. Комплиментарность — вот тот механизм, на базе которого не просто проходят, но осуществляются судьбы взаимодействующих этнических систем, а иногда и отдельных персон. Уточним сие понятие.

Положительная комплиментарность — это безотчетная симпатия, без попыток перестроить структуру партнера; это принятие его таким, каков он есть. В этом варианте возможны симбиозы и инкорпорации. Отрицательная — это безотчетная антипатия, с попытками перестроить структуру объекта либо уничтожить ее; это нетерпимость. При этом варианте возможны химеры, а в экстремальных коллизиях — геноцид. Нейтральная — это терпимость, вызываемая равнодушием; ну и пусть его, была бы только польза, или хотя бы не было вреда. Это означает потребительское отношение к соседу либо игнорирование его. Этот вариант характерен для низких уровней пассионарного напряжения.

Комплиментарность — явление природное, возникающее не по приказу хана или султана и не ради купеческой прибыли. То и другое может, конечно, корректировать поведение контактирующих персон, руководствующихся соображениями выгоды, но не может изменить искреннего чувства, которое, хотя на персональном уровне и бывает столь же разнообразным, как индивидуальные вкусы, но на популяционном приобретает строго определенное значение, ибо частые уклонения от нормы взаимно компенсируются. Поэтому установление взаимных симпатий и антипатий между суперэтносами правомерно.

Легче всего запутаться в мелочах и потерять нить Ариадны — единственное, что может вывести из лабиринта противоречивых сведений, вариаций и случайных совпадений. Эта нить — селекция политических коллизий и зигзагов мировоззрений на персональном уровне, ибо источники составляли авторы, т.е. люди, а суперэтносы — системы на три порядка выше.

Древние китайцы относились к хуннам с нескрываемой враждебностью ««См.: Гумилев Л.Н.»». Это особенно четко проявилось в IV в., когда хунны, теснимые засухой, поселились в Ордосе и Шаньси, на заброшенных земледельцами иссушенных полях. Китайцы так издевались над степняками, что довели их до восстания.

Так же китайцы относились к тибетцам и сяньбийцам; не щадили они и метисов, но поскольку тех было много, то они уцелели около развалин Великой стены, на границе степного и китайского суперэтносов.

Пассионарный толчок VI в. обострил эту неприязнь, превратив ее во вражду.

Обновленные китайцы династий Бэй‑Ци и Суй истребляли последних потомков степняков, а те подняли на щит династию Тан и сохранили старое племенное название — табгачи, хотя говорить стали по‑китайски ««См.: Гумилев Л.Н. Хунну; он же. Хунны в Китае. Н. Древние тюрки»».

Империя Тан аналогична царству Александра Македонского, но не по фазе этногенеза, а по идее. Как Александр хотел объединить эллинскую и персидскую культуры и создать из них единый этнос, так Тай‑цзун Ли Шиминь попытался совместить «Поднебесную», т.е. Китай, Великую степь и Согдиану, уповая на обаяние гуманной власти и просвещенного буддизма. Казалось бы, этот грандиозный эксперимент должен был удаться, так как уйгуры, тюрки и согдийцы, которых теснили арабы, готовы были искренне поддержать империю.

Но китайская лояльность была лицемерной, вследствие чего династия Тан пала в 907 г., а этнос табгач был истреблен менее чем за одно столетие (X в.) ««См.: Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства»».

Но традиции пережили людей. Эстафету «третьей силы», равно чуждой и Китаю, и Степи, подхватили на востоке кидани, а на западе, точнее, в Ордосе — тангуты. Те и другие многократно громили Китай и жестоко сражались на севере: кидани — с цзубу (татарами), тангуты — с уйгурами, «так, что кровь текла, как журчащий поток» ««Кычанов Е.И. Звучат лишь письмена. М., 1965»». Однако, когда пассионарный толчок XII в. вознес монголов над Азией, покоренные тангуты, кидани и чжурчжэни уцелели и стали подданными монгольских ханов, а уйгуры и тибетцы получили привилегии и разбогатели.

Когда же победили китайцы династии Мин, тангутов не стало, а западные монголы — ойраты— еле отбились в XV‑XVI вв.

Но нельзя считать китайцев злодеями! Они считали свою историческую миссию цивилизаторской, принимая в свой суперэтнос тех, кто был согласен превратиться в китайца. Но в случае упорного сопротивления комплиментарность становилась отрицательной. Тюркам и монголам приходилось выбирать между потерей жизни и утратой души.

Иранская группа этносов — персы, парфяне, хиониты, аланы, эфталиты — постоянно воевали с хуннами и тюркютами, что, разумеется, не располагало их друг к другу. Исключение составляли враги сарматов — скифы, у которых, как показали открытия П.К.Козлова и С.И.Руденко, хунны заимствовали знаменитый «звериный стиль» — изображение хищных зверей на охоте за травоядными. Но, увы, детали истории столь древнего периода неизвестны.

В VI в. союзниками и настоящими друзьями тюркютов стали хазары, но падение Западно‑Тюркютского каганата и переворот в Хазарии не позволили хазарам реализовать благоприятную возможность, и развивать победу над персами и хионитами, благодаря чему и те, и другие успели оправиться.

И тем не менее, влияние персидской культуры на Великую степь имело место.

Зороастризм — религия не прозелитическая, она только для благородных персов и парфян. Но манихейство, гонимое в Иране, Римской и Китайской империях и в раннехристианских общинах, нашло приют у кочевых уйгуров и оставило следы на Алтае и в Забайкалье. Высшее божество сохранило свое имя — Хормуста (отнюдь не Агурамазда), что в сочетании с другими деталями указывает на конгениальность древних иранцев и древних тюрок. Победа арабов‑мусульман сменила цвет времени, но до XI в. иранские этносы — дейлемиты, саки и согдийцы — отстаивали свою культуру и традиции в борьбе с тюрками. Погибли они героически, ничем не запятнав своей древней славы: арабы и тюрки сохранили к персам глубокое уважение, поэтому счесть тюрко‑персидскую комплиментарность отрицательной нет ни повода, ни основания.

Несколько по‑иному сложились отношения тюрок с арабами на Ближнем Востоке.

Мусульмане требовали смены веры: это в те времена означало, что Кок‑Тенгри (Голубое Небо) надо было называть Аллахом (Единственным). Тюрки охотно принимали такую замену, после чего занимали важные должности, если они были рабами‑гулямами, или получали пастбища для овец, если они оставались свободными скотоводами. В последнем случае возникал симбиоз, со взаимной терпимостью и даже уважением, хотя культурные персы находили тюрок «грубыми».

Острые коллизии возникали лишь в крайних случаях, например, при подавлении восстаний зинджей или карматов, при войнах с дейлемитами и при дворцовых переворотах. Но и тут многие арабы и даже персы предпочитали тюрок сектантам и грабителям. А уж когда туркмены‑сельджуки загнали греков за Босфор, а куманы‑мамлюки сбросили крестоносцев в Средиземное море, взаимопонимание восстановилось, и обновленный суперэтнос нашел в себе силы для самоутверждения.

Византия взаимодействовала с кочевниками двояко: на своей родине греки пользовались помощью тюркютов в VII в., печенегов ‑в Х в., половцев — в XI‑XIII вв., на чужбине, где эмигрировавшие из Византии несториане обратили в христианство много монгольских и тюркских племен, часть оседлых уйгуров и часть хорезмийцев, а православные миссионеры крестили Болгарию, Сербию и Русь, возникал уже не сдержанный симбиоз, а инкорпорация: крещеных тюрок принимали как своих. Убежище от монголов последние половцы, преданные венграми, нашли в Никейской империи.

Видимо, аналогичная положительная комплиментарность должна была иметь место в Древней Руси. Так оно и было, как мы вскоре увидим.

В отличие от восточных, западные христиане — католики — относились к евразийским степнякам совсем иначе. В этом они напоминают скорее китайцев, а не персов, греков и славян. При этом важно, что политические конфликты между обоими суперэтносами были эпизодичны и куда менее значительны, чем войны гвельфов с гибеллинами. Просто существовало убеждение, что гунны и монголы — грязные дикари, а если греки с ними дружат, то ведь восточные христиане «такие еретики, что самого Бога тошнит». А ведь с испанскими арабами и берберами в Сицилии европейские рыцари воевали постоянно, но относились к ним с полным уважением, хотя африканцы заслуживали его не более, чем азиаты. Оказывается, сердце сильнее рассудка.

И, наконец, Тибет. В этой горной стране бытовали два мироощущения: древнеарийский культ Митры — бон — и разные формы буддизма — кашмирская (тантризм), китайская (чан‑буддизм созерцания) и индийские: хинаяна и махаяна. Все религии были прозелитическими и распространялись в оазисах бассейна Тарима и в Забайкалье. В Яркенде и Хстане утвердилась махаяна, быстро вытесненная исламом, в Куче, Карашаре и Турфане — хинаяна, мирно уживавшаяся с несторианством, а в Забайкалье симпатии обрел бон — религия предков и потомков Чингиса. С христианством бон ладил, но китайских учений монголы и тибетцы не принимали, даже чан‑буддизма. Это не может быть случайным, так что с Тибетом у степняков комплиментарность была положительной.

Как видим, проявление комплиментарности не зависит от государственной целесообразности, экономической конъюнктуры или от характера идеологической системы, потому что сложная догматика недоступна пониманию большинства неофитов. И все же феномен комплиментарности существует и играет в этнической истории если не решающую, то весьма значительную роль. Как же его объяснить? Сама собой напрашивается гипотеза биополей с разными ритмами, т.е. частотами колебаний. Одни совпадают и создают симфонию, другие — какофонию: это явно явление природы, а не дело рук человеческих.

Конечно, можно игнорировать этнические симпатии или антипатии, но целесообразно ли это? Ведь здесь кроется ключ к теории этнических контактов и конфликтов, и не только III‑XII вв.

Тюрко‑монголы дружили с православным миром: Византией и ее спутниками — славянами. Ссорились с китайскими националистами и по мере сил помогали империи Тан, или, что то же, этносу табгачей, за исключением тех случаев, когда при императорском дворе в Чанъани брали верх китайские грамотеи.

С мусульманами тюрки уживались, хотя это и вело к образованию химерных султанатов, больше среди иранцев, чем среди арабов. Зато агрессию католической романо‑германской Европы тюрки остановили, за что до сих пор терпят нарекания.

На этих невидимых нитях выстраивалась международная обстановка вокруг берегов Каспийского моря перед выступлением монголов. Но и после монгольских походов констелляция изменилась лишь в деталях, отнюдь не принципиальных, что может проверить любой читатель, знакомый с элементарной всеобщей историей.

107. НЕПОЛНОЦЕННЫХ ЭТНОСОВ НЕТ!

Теперь, когда весь арсенал этнологической науки в наших руках, и мы знаем о невидимых нитях симпатий и антипатий между суперэтносами ««См.: Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989»», настало время поставить точки над i в вопросе о «неполноценности» степных народов и опровергнуть предвзятость европоцентризма, согласно которому весь мир — только варварская периферия Европы.

Сама идея «отсталости» или «дикости» может возникнуть только при использовании синхронистической шкалы времени, когда этносы, имеющие на самом деле различные возрасты, сравниваются, как будто они сверстники. Но это столь же бессмысленно, как сопоставлять между собой в один момент профессора, студента и школьника, причем все равно по какому признаку: то ли по степени эрудиции, то ли по физической силе, то ли по количеству волос на голове, то ли, наконец, по результативности игры в бабки.

Но если принять принцип диахронии — счета по возрасту — и сравнить первоклассника со студентом и профессором, когда им было тоже по семь лет, то сопоставление будет иметь не только смысл, но и научную перспективу. Так же обстоит дело в этнологии. Диахрония всегда напомнит, что цивилизованные ныне европейцы стары и потому чванливы и гордятся накопленной веками культурой, как и все этносы в старости, но она же напомнит, что в своей молодости они были дикими франками и норманнами, научившимися богословию и мытью в бане у культурных в то время мавров.

Этнология не ставит вопросов, кто культурнее: хунны или древние греки, тюрки или немцы, ибо культурные и творческие сегодня через 300 лет вдруг оказываются равнодушными обывателями, а еще полторы тысячи лет назад и имени‑то их никто не знал. Она беспристрастна, так как единственным мерилом является уровень пассионарного напряжения, проявляющийся в частоте событий, последовательность которых образует плавную мелодию чередования эпох и, наконец, заметную смену фаз этногенеза. Можно до бесконечности выяснять, что лучше — войлочная юрта, деревянная изба, мраморная вилла или каменный замок, и так и не прийти к выводу, ибо критерий такого сравнения отсутствует, но, сопоставляя хуннов, эллинов и немцев, например, по их жертвенности и накалу страстей, легко убедиться, что в «юные лета» они одинаково «загорались», готовые отдать жизнь за свои идеалы, в «зрелости» — боролись за свободу, равно блистая умом и выдержкой, а в «старости» их чувства одинаково остывали и силы ослабевали.

«Но как же можно сравнивать каких‑то хуннов с культурными эллинами и цивилизованными немцами? — возмутится иной читатель. — Ведь хунны — это дикари, жестокие и грубые, а эллины — носители самых высоких идей, учителя всех позднейших философов, поэтов и художников!» К этой оценке мы привыкли настолько, что задумываться над ее правильностью стало казаться кощунством.

А если все‑таки подумать? Вспомним, как часто привычные мнения опровергались научным анализом, начиная с вопроса о форме Земли и кончая законом сохранения энергии.

Об извечной «дикости» хуннов и их сверстников — степных народов мы уже говорили в других работах ««См.: Гумилев Л.Н. Хунны; он же. Хунны в Китае; он же. Древние тюрки»». Повторяться не будем. О цивилизованности средневековых немцев и французов говорить особенно нечего. В эпоху Гогенштауфенов и «кулачного права» Германия, как и Франция в конце Столетней войны, была еще весьма неуниверситетской страной. А какими они станут в эпоху обскурации, мы можем только гадать. Поэтому сравним Хунну, Германию и Элладу по одинаковым возрастам, отсчитывая последние с момента «рождения» (как самостоятельных этнополитических систем), зафиксированного историей. Мы знаем, что этим датам предшествовал относительно короткий инкубационный период, но его мы опустим, потому что хронология в рамках этого периода всегда неточна. Зато моменты выхода на арену истории всегда ярки и выпуклы. Для Хунну это 209 г. до н.э., для Германского королевства — Верденский договор 841 г. — образование на территории «Священной Римской империи германской нации» Арелатского, Французского, Ломбардского, Аквитанского королевства, а для Эллады дата расплывчата ««Дату первой Олимпиады — 776 г. до н.э., равно как и дату основания Рима — 753 г. до н.э., следует считать легендарной. Может быть, здесь начало инкубационного периода, но доказать это трудно. Обойдемся без этих дат»» — VII в. до н.э. Это «Великая греческая колонизация» и образование государств с записанными законами. Чтобы дать уточнение, изберем эталоном Афины. Тогда аналогичной датой начала становления будет 621 г. до н.э., т.е. Драконтовы законы.

Спарта возникла несколько раньше, но этой неточностью можно пренебречь.

Все три этноса прошли фазу пассионарного подъема и вступили в фазу перегрева (акматическую) за период около 250‑300 лет. Хунну — от создания родовой державы в 209 г. до н.э. до 46 г. н.э. — распада на Северную и Южную державы. Германия — от 841 до 1147 г. — неудачных крестовых походов императора Конрада III в Малую Азию и герцога саксонского Генриха Льва против вендов (полабских славян). Афины (ведущий субэтнос) — с 621 г. до н.э. до 449 г. до н.э. — конца греко‑персидской войны. В фазе перегрева хунны, составлявшие с сяньби единую суперэтничсскую систему, с 46 по 181 г. хотя и воевали между собой, но одерживали победы над всеми соседями: империей Хань, усунями, динлинами и аланами. В Германии Гогенштауфены в борьбе с папами держатся до 1268 г. и гибнут, оставив страну в полном распаде. Зато война за Прибалтику выиграна. Афины и Спарта, растратив силы в Пелопоннесской и Фиванской войнах, стали жертвами Македонии (в 337 г. до н.э.), входившей в суперэтничсскую систему греко‑римского мира. В фазе надлома, которая в Азии была осложнена Великой засухой III в., происходит распад степной империи на мелкие химерные государства. В Германии — Междуцарствие и «кулачное право», нажим чехов, вылившийся в гуситские войны, и блестящее Возрождение на фоне всеобщего вырождения. И так тянулось до 1436 г., т.е. до конца гуситских войн. А что Эллада? Благодаря господству Македонии идет «распыление» греков вплоть до Индии, сооружение Александрии и Антиохии, расцвет эллинизма. Но сами эллины и македоняне завоеваны жестокими римлянами. Последний оплот эллинства — Коринф разрушен в 146 г. до н.э. В инерционной фазе хуннов приветили тюркюты, воссоздавшие степную империю (546‑745). В Германии навели порядок Габсбурги (1438‑1918), а эллинистические государства были завоеваны Римом (Пергам ‑в 130 г., Понт ‑в 63 г., Сирия — в 62 г. и Египет ‑в 30 г. до н.э.) и переживали эту фазу вместе с ним, так же как и следующую — фазу обскурации. Последние хунны — тюрки‑шато — в обскурации еще совершили последние подвиги и вошли в гомеостаз как реликт — онгуты, или белые татары. Грекам и римлянам это не удавалось.

Даже при очень беглом сравнении, которое можно при желании провести с еще большей точностью, чтобы обнаружить сходство и в отдельных деталях, видно, что повода считать хуннов неполноценнее европейцев, как современных, так и древних, нет.

Скорее наоборот, надо отдать должное уму и такту хуннов, табгачей и тюрок.

Они относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. Идеологии периферийного варварства они не создали. И благодаря этому при неравенстве сил они устояли в вековой борьбе и победили, утвердив как принцип не истребление соседей, а удержание своей территории — родины — и своей культурно‑исторической традиции — отечества. И потому они просуществовали свои 1500 лет и оставили в наследство монголам и русским непокоренную Великую степь.

Монголы не были продолжением хуннов и тюрок ни в генетическом, ни в этнокультурном аспекте. Общее у них было только в этноландшафтном аспекте — лесостепь и степь, что определяло особенности их хозяйства. Но этнический взлет их был связан с новым пассионарным толчком. Значит, они были не продолжатели, а зачинатели, а причина их взлета — очередная флуктуация биосферы. Не описать этот феномен, когда это возможно и легко, — непростительный грех перед Наукой. Поэтому обратимся к темному периоду истории Азии, дабы с помощью географии пролить на него свет.

Поиск по сайту: