ЕЩЕ ОДНА ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Несколько по‑иному представлял южнорусскую ситуацию Н.И. Костомаров, считавший украинский народ если не вечным, то очень древним и всегда не похожим на великороссов. По его мнению, в основе русской истории лежала борьба двух начал — удельновечевого и монархического. Республиканским был Юг, монархическим — Великороссия. А кочевники задерживали развитие цивилизации в Древней Руси, даже торки и берендеи, смешавшиеся со славянами и сражавшиеся под знаменами киевских князей. «Русь была окружена чужеземцами, готовыми вмешаться в ее дела. С Востока, как тучи, одна другой мрачнее, выходили полчища степных кочующих народов Азии, жадных к грабежу и истреблению» ««Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования.СПб.,1903. С.112»», и, даже помогая южнорусским князьям, кочевники приносили вред, ибо из‑за смешанности населения «в Руси не могло образоваться ни прочной княжеской власти, ни родовой аристократии, ни… народоправления», а частые половецкие набеги вынуждали «южнорусов» переселяться на север, где они, видимо, превращались в великороссов. Последний удар Киеву нанесло монгольское нашествие ««Там же. С. 112, 116, 133, 158»». Но почему‑то Южную Русь покорили не татары, а литовцы!

Взгляды Н.И. Костомарова появились в 60‑х годах XIX в. и нашли последователей среди украинских националистов, например М.С. Грушевского и др. ««См.: Мавродина Р.М. Киевская Русь и кочевники. Л.,1983. С.19‑20»», но 120 лет спустя этот воинствующий провинциализм представляется несерьезным. Ведь русичи были куда сильнее степняков: Олег Святославич половцев использовал, а Мономах разгромил их. Однако психология Н.И. Костомарова понятна: в собственных бедах приятнее обвинить соседа, нежели себя.

Оба направления — государственное и «областное» — казалось бы, непримиримые, имеют одну общую черту: их представители рассматривали многочисленные и разнообразные степные этносы Евразии как однородную серую массу варваров, враждебных всякой и, главное, европейской цивилизации. Для Западной Европы это давнее традиционное мнение. Туркмены‑сельджуки и мамлюки Египта остановили крестоносные войска и выгнали рыцарей из «Заморской земли», или Палестины. Половцы нанесли смертельный удар Латинской империи, после чего полвека шла ее агония, и изрядно потрепали авангард католического Запада — Венгрию. Поэтому антипатия европейцев к степной Азии понятна. Но почему русские историки болеют за государства, организовавшие в XIII в. крестовый поход против Руси?

Натиск на восток, начавшись в XI в., продолжался в XIII в., и в XIV в., когда были завоеваны литовцами Киев и Чернигов, и в XVII в., когда поляки сожгли Москву; в XIX в. то же самое проделали французы и в XX в. хотели учинить немцы. А половцы только просили мира или защищались от победоносных дружин Владимира Мономаха. Но историки XIX в., при прекрасном знании летописей, делали вид, что «лес борется со степью» и это закономерно.

Наконец, в 1884 г. П.В. Голубовский убедительно доказал, что в южнорусских степях жили три разных тюркских народа, враждебные друг другу, и каждый из них имел свою историю и свою судьбу. Это были печенеги — потомки канглов, торки — ответвление гузов и половцы, или куманы, народ древней культуры.

Половецкие красавицы были матерями многих русских князей, в том числе Александра Невского.

И тем не менее П.В. Голубовский писал: Русь «на своих плечах вынесла эту борьбу (с куманами) и грудью прикрыла Европу» ««Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. Киев, 1884»». Он повторял тезисы Н.И. Костомарова и своего учителя В.Б. Антоновича. Вот что дает гипноз предвзятых мнений ««См.: Мавродина Р.М. Указ. соч. С.23‑24»».

И все‑таки основателем научной куманологии следует считать П.В. Голубовского. С.А. Плетнева вполне справедливо указывает, что «труды о половцах, выходившие до работы П.В.Голубовского, как правило, написаны крайне тенденциозно, иногда просто по‑дилетантски и свидетельствуют только о том, что научный интерес к половцам возник еще в первой половине XIX в.» «„Плетнева С.А. Половецкая земля//Древнерусские княжества Х‑XIII вв. С.260“». Но этот «интерес» характеризовал не столько предмет изучения, сколько вкусы и настроения самих историков. П.В. Голубовский не выступил против господствовавшего предвзятого мнения о служебной роли России по отношению к Западной Европе, зато его исследования дали возможность историкам XX в. открыть серию подлинно научных исследований, без ненужной и навязчивой тенденциозности.

Достоинство научной монографии определяется степенью полноты достоверного материала по данной теме и на заданном уровне исследования. Одному человеку такая задача не под силу. Поэтому вполне законная преемственность, при которой эстафета научных достижений передается от поколения к поколению.

Ныне синтез археологии с историей, после многократных попыток разных исследователей, наиболее полно осуществлен С.А. Плетневой и Г.А.Федоровым‑Давыдовым ««См.: Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях//Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. №62; Федоров‑Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966»».

Но пока суд да дело, спекулятивная историософия в предреволюционные годы развернулась на новой основе, заимствуя идеи, еще носившиеся в воздухе лондонских туманов, парижских бульваров и тихих улиц немецких университетских городков. Наши историки, проявив славянскую непосредственность, иной раз догоняли, а иногда опережали европейскую философскую мысль, что не всегда шло на пользу делу.

141. "И СТАРЫМ ДЫШИТ НОВИЗНА"

Повышенное внимание к русско‑половецким отношениям породило много частных концепций, более или менее остроумных и всегда противоречивых. Разбор их увел бы нас из этнологии в область историографии ««Обилие исследований русско‑половецких контактов имело двоякие последствия. С одной стороны, был накоплен богатый фактический материал, с другой — отдельные построения, пересекаясь, поневоле становились эклектичными (см.: Мавродина P.M. Указ.соч.С.25‑39)»». Но это дает повод для характеристики не славян и тюрок, а славистов и тюркологов, что не входит в задачи нашего исследования. Поэтому можно ограничиться анализом двух концепций: политологической и экономической. Первую сформулировал А.Е. Пресняков ««См.: Пресняков А. К. Лекции по русской истории. Т. 1. М., 1938; Т.2. М.1939»», тем самым предвосхитив теорию «вызова и ответа» А. Тойнби ««Toynbee А.Т. A Study of History. Abridgement of volumes I‑VI by D.C. Somervell. N.Y.; Toronto, 1946. P. 570. Критику теории «вызова и ответа» см.: Гумилев Л.Н. Об антропогенном факторе ландшафтообразования («Ландшафт и этнос», VII)//Вестн. ЛГУ. 1967. №24. С.104‑105»», вторую — Н.А. Рожков ««См.: Рожков Н.А. Русская история в сравнительно‑историческом освещении (основы социальной динамики), 4‑е изд. Л., М., 1930. Т.1»», продолжением взглядов коего явилась теория «торгового капитала» и борьбы за торговые пути М.Н. Покровского ««См.: Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1933»». Эта сторона воззрений Покровского не связана органически с другими его высказываниями, хотя и те и другие были отвергнуты в ходе дальнейших исследований «„См.: Греков Б. Д. Киевская Русь и проблема происхождения русского феодализма у М.Н. Покровского//Против исторической концепции М.Н. Покровского. М.; Л., 1939. 4.1. С. 112“».

При объяснении крупных исторических явлений, например возникновения или исчезновения той или иной «цивилизации» (у нас ее называют «культура»), всегда возникает вопрос «почему?». А. Тойнби отвергает все природные воздействия, биологические и географические, и предлагает свою оригинальную концепцию: «Человек достигает цивилизации не в результате высшего биологического дарования (наследственность) или географического окружения (имеются в виду легкие условия для жизни), но в качестве ответа на вызов в ситуации особой трудности, которая воодушевляет его сделать беспрецедентное усилие» (Ор. cit. P. 570). Поэтому одна из глав его труда названа «Достоинства несчастья».

Что это за вызовы? Иногда плохие природные условия: болота по берегам Нила, тропический лес в Юкатане, море вокруг Эллады, а в России — снега и морозы.

Да‑да, а может быть, причина расцвета Англии — лондонский туман? Об этом автор молчит.

Вторая группа вызовов — нападения иноземцев, что, по мнению А. Тойнби, тоже стимулирует развитие цивилизаций, потому что нападения надо отражать. Как пример фигурирует Австрия, которая будто бы потому обогнала Баварию и Саксонию, что на нее в XVII в. напали турки. Но, как известно, турки напали сначала на Болгарию, Сербию, Венгрию, Византию, на что те ответили капитуляцией. А от Вены турок отогнали гусары Яна Собесского, которых турки в тот момент «не вызывали». Пример не подтверждает концепцию, а противоречит ей.

Это длинное отступление вызвано тем, что А.Е. Пресняков независимо от Тойнби и даже ранее его (1907‑1908 гг.) дал такое же объяснение расцвета Киевского княжества: угроза со стороны кочевников из южных степей вызвала создание в Киеве «военной княжеско‑дружинной организации… Но за свое служение делу европейской культуры Киевщина заплатила ранним надрывом своих сил…» ««Пресняков А.Е. Указ. соч. С.143»». Еще один вариант концепции «извечной борьбы леса со степью».

В интерпретации А.Е. Преснякова непонятно многое, если не все. Киев был захвачен не печенегами, а варягами, печенеги долгое время были союзниками Игоря и Святослава, трагическая смерть которого является эпизодом, заслуживающим отдельного исследования. И потом, печенеги поддерживают Ярополка и Святополка против Владимира и Ярослава ««Там же. С.145»», т.е. участвуют в усобицах, не более. Нападение на Киев в 1036 г. связано со сменой религии, а в то время это означало смену политической ориентации.

Торки просят у Всеволода I союза и места для поселения. Половцы через месяц после случайной победы на р.Альте разбиты наголову Святославом Черниговским при Снови, причем 3 тыс. русичей оказалось достаточно против 12 тыс. куманов. Война 1093‑1116 гг. произошла по инициативе русских, а в XIII в. русские идут на Калку спасать половцев от монголов. С чего бы это?

Да и сам принцип?! Если одной необходимости достаточно, чтобы создать сильное государство, то почему они создаются так редко? Почему не было создано такое же государство в XIII в., когда нужда в нем была еще острее?

И почему киевские князья то и дело покоряли не печенегов и половцев, а славян? Да еще как жестоко! Видимо, славянам сильная держава в Киеве была не нужна, хотя Киев был центром торговли с Европой. Из Киева и через Киев везли меха и драгоценные изделия, дорогие ткани, вина и пряности ««Там же. С.146»». А что попадало в Киев?

Тут вступает в диспут экономическая концепция Н.А. Рожкова, принимаемая А.Е. Пресняковым без критики ««Там же. С.65»». Это не осуждение. Рожков, видимо, вполне прав, когда пишет: «Внешняя торговля того времени характеризовалась двумя отличительными и имеющими первостепенную важность чертами; во‑первых, торговая деятельность была занятием исключительно одних общественных верхов — князей, их дружинников и небольшой группы состоятельных горожан; масса же населения не принимала в ней никакого участия, потому что не продавала, а отдавала даром, в виде дани, продукты охоты и пчеловодства; во‑вторых, внешняя торговля не затрагивала… насущных… потребностей даже этих, руководивших ею, высших классов населения; все необходимое они получали натурой, отправляя на внешний рынок лишь избыток и выменивая там только предметы роскоши» ««Рожков Н.А. Обзор русской истории с социологической точки зрения. Ч.I. Киевская Русь. 2‑е изд. М., 1905. С.24‑25»». Да, но это похоже на «торговлю» с индейцами Канады и зулусами Южной Африки.

Это способ порабощения страны путем обмана и спаивания аборигенов. Это программа колонизаторов эпохи «первоначального накопления капитала», губительная для народов, становившихся ее жертвами. И ее разделяет Н.А. Рожков. Он, подобно всем перечисленным авторам, утверждает, что «в XI в. с падением Хазарского царства и торжеством половцев в южных и юго‑восточных степях торговля с арабами слабеет и, наконец, совершенно прекращается, потому что половцы перерезывают и уничтожают существовавший раньше путь для этой торговли» ««Он же. Русская история в сравнительно‑историческом освещении (основы социальной динамики). Т.1. С.152»». Отсюда Н.А. Рожков делает вывод, что половцы представляли наибольшую опасность для древнерусского государства. ««Там же. Т.2. С.5‑6»».

Рожкову следовало бы поинтересоваться делами халифата, который в Х‑XI вв. поделили карматы, дейлемиты и сельджуки. Война там шла непрестанно. Некому было торговать и нечем! Надо бы знать, что купцы в Степи, от Китая до Германии, пользовались неприкосновенностью, за что платили пошлины.

Но главное не это, а то, зачем русским была дефицитная торговля? Это уж не «лес и степь», а поклонение мамоне. С началом XX в. преклонение перед дефицитной торговлей у ряда историков превращается в навязчивую идею, унаследованную некоторыми советскими историками от минувшей эпохи историографии проблемы. П.И. Лященко усматривал в кочевниках «диких степей юга» причину замедленного исторического развития восточных славян ««См.: Лященко П.И. История русского народного хозяйства. М.; Л., 1927. C. 25, 60»». Как это понять? Неужели восточным славянам так было нужно бесплатно, в виде дани, отдавать свои меха через князей купцам и ростовщикам?! С.В. Юшков оплакивает разгром Хазарского каганата — государства хищных работорговцев и спекулянтов — как «отрицательное» явление в экономическом развитии Руси ««См.: Юшков С.В. Феодальные отношения и Киевская Русь//Учен. зап. Саратов, гос. ун‑та. Т. 2. Вып. 4. 1924. С. 9‑10»».

П.П. Толочко указывает, что оборона и «охрана торговых путей возглавлялась киевскими князьями и велась в интересах всей Руси» ««Толочко П.П. Киевская земля//Древнерусские княжества Х‑ХШ вв. С.6»». А почему же Киев был подвергнут разграблению — сначала суздальцами в 1169 г., а потом черниговцами в 1203 г.?

Даже В.В. Каргалов, весьма недоброжелательно относившийся к малым народам нашей Родины, пишет, что в XII в. «редкая усобица обходилась без того, чтобы тот или иной князь не приглашал к себе на помощь поганых» ««Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. С.49»». Следовательно, половцы и русские уже составляли единую этносоциальную систему, причем число русских достигало 5,5 млн, а половцев — несколько сот тысяч ««См.: Попов А.И. Кыпчаки и Русь//Учен. зап. ЛГУ. Серия исторических наук Вып. 14. 1949. С.98»». Ну и, конечно, торговые отношения Руси с Востоком в XII в. приостановились: из инвентаря древних погребений исчезли восточные бусы ««См.: Каргалов В.В. Указ.соч. С.58»».

Жаль, конечно, но ведь на Восток перестали поступать русские меха. Да и иноземные купцы лишились большей части доходов. Но зато сократился налоговый пресс на население: прокормить князя с дружиной славянским мужам было легко, а вот насытить мировой рынок, пожалуй, не под силу. Поэтому в XII в. на Руси были люди, симпатизировавшие половцам, а были и ненавидевшие их.

А ведь если подумать, то эта точка зрения не так уж оригинальна. Выше было показано, что черниговские и северские князья научились находить общий язык с половцами. Владимир Мономах говорил с половцами с позиции силы. С одной стороны, он подавил их самостоятельность и включил западные кочевья в состав Русской земли, с другой — заключил с половцами «19 миров», т.е. использовал их как союзников против других русских князей. Обе позиции исключили несправедливость в отношении половцев. С ними князья умели договориться, и даже, пожалуй, лучше, чем между собой. Современникам Мономаха интерпретация событий XII в. историками XIX‑XX вв. показалась бы нереальной.

Но, как было указано выше, была и третья программа, правда, только в Киеве, при дворе великого князя Святополка Изяславича. Ее проводили «уные» (юные) сподвижники Святополка II. Название не говорит об их истинном возрасте; это просто название партии, опиравшейся на купеческий капитал и имевшей польско‑немецкую ориентацию. Именно эта партия толкала великого князя на войны, потому что пленных продавали в рабство купцам, увозившим их в Рeгенсбург и Венецию для дальнейшей перепродажи в Египет. Греки были конкурентами этих купцов, и потому митрополия была в оппозиции Святополку II, а Киево‑Печерская лавра, соперница митрополии, Святополка поддерживала.

В Лавре же работал Нестор — ориентация летописца очевидна ««См.: Гумилев Л.Н.//Русская литература.1974. №З. С.171‑172»».

Так вот, куманофобия XII в. была программой заграничных купцов и их прихлебателей в Киеве. Им она была выгодна, и их позиция объяснима. Историки XVIII‑XIX вв. еще не успели изучить историю Великой степи и фантазировали на ее счет. А вот для науки XX в. эти фантазии неуместны.

Взгляды именно этой партии повторяют перечисленные авторы.

Нельзя сказать, что русская наука предреволюционного периода была отсталой, но и передовой она не была. Юридическая школа сомкнулась с экономической в самом остром вопросе истории Древней Руси — проблеме восточных соседей. И вывод обеих школ был один: «Бей дикарей!» Как это совпадает с известным решением индейской проблемы: «Хороший индеец — мертвый индеец!» И как это решение омерзительно ныне! Сами американцы стыдятся того, что их предки выдавали премии за скальп индейца, как за хвост волка. У нас, к счастью, нет причин стыдиться прошлого. Наши предки дружили с половецкими ханами, женились на «красных девках половецких», принимали крещеных половцев в свою среду, а потомки последних стали запорожскими и слободскими казаками, сменив традиционный славянский суффикс принадлежности «ов» (Иванов) на тюркский — «енко» (Иваненко).

Этносы возникают и пропадают в историческом времени; поэтому, для того чтобы разобраться в географической проблеме этногенеза, надо изучить историческую науку — историю событий в их связи и последовательности.

Историю не текстов, не институтов, не культурных влияний, а деяний, и только тогда можно получить достоверный материал, который не шокировал бы читателя, умеющего понимать прочитанное и критически его воспринимать.

Поиск по сайту: