|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Нет, попытка создать на месте Руси вторую Хазарию провалилась не из‑за случайного невезения. Личные отношения с храбрым и доверчивым князем не могли восполнить той непопулярности, даже неприязни, которую вызывали иудео‑хазары в киевлянах, еще помнивших поход достопочтенного Песаха. Да и сам Мстислав, оказавшись в Чернигове, увлекся храмостроительством и охладел к еврейским товарищам своей юности. Предполагаемая реконструкция событий была бы только домыслом, если бы не сохранился документ XI в. — «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Смысл этого краткого сочинения — в противопоставлении еврейскому «закону», данному для одного только народа, христианского учения о благодати, наводняющей все страны, в том числе Русь. И тут замечает автор: «Июдея молчит». Произведение это, видимо, навеяно ситуацией. Когда еврейские войска с русским князем во главе стояли в Чернигове, киевляне вряд ли чувствовали себя спокойно. Отсутствие войны не всегда мир. Прямая антииудейская агитация могла вызвать ответную реакцию, направленную против талантливого христианского автора. Можно думать, что именно поэтому «Слово о законе и благодати» было обнародовано после 1037 г., т.е. по смерти князя Мстислава. Тогда тема была уже не столь актуальна, но миновала и опасность для автора, ибо еврейским сподвижникам Мстислава пришлось вернуться в родную Тьмутаракань. И все‑таки слово Илариона, тогда простого киевского священника, сыграло свою роль. Оно дало киевлянам направление патриотической мысли, доминанту, формирующую общественное сознание. А это грозная сила. Не перед мечами наемных варягов отступили поборники иудаизма, а перед общественным мнением киевлян и окрестных славян, сделавших выбор в пользу византийского православия, ставшего культурной доминантой для последующих поколений русичей. Для иудейской струи в этой культуре не осталось места. Правда, еврейская колония в Киеве существовала до 1113 г. и даже имела каменную синагогу, но эта колония принадлежала не хазарским евреям‑воинам, а западным, выходцам из Германии, — ростовщикам. Было высказано предположение, что обострение русско‑еврейских отношений было вызвано попыткой пропаганды иудаизма в Киевской Руси ««См.: Малишевский И. Евреи в Южной Руси и Киеве в Х‑ХII вв.//Труды Киевской Духовной Академии. Т. III. 1878. С. 436‑439»». Вряд ли это правильно, скорее наоборот: «Евреи с чрезвычайным отвращением относились к прозелитизму, и… влияние иудаизма всюду отражалось помимо их прямой деятельности в этом отношении» ««Берлин И. Указ соч. С. 153»». Единственным путем распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии, — смешанные браки. Язычники, терпимые к иноверцам, шли на это охотно, но православные священники категорически воспрещали браки с иноверками. Но у евреев был другой, окольный путь, уже испробованный в Испании и Лангедоке: распространять скептицизм и индифферентизм, а тем самым ликвидировать этнокультурную доминанту. Это был принцип «вавилонского столпотворения». В Вавилоне, по легенде, возникло «смешение языков», причем все продолжали говорить по‑арамейски, но придавали словам разные значения. Отличия были в нюансах, но взаимопонимание исчезло, и этнос «рассыпался розно». Но в Киевской Руси проповедники иудаизма встретили мощное сопротивление развитого и продуманного православного богословия. Их выпады против христианской догматики были давно известны грекам, нашедшим толковые и исчерпывающие опровержения их. Русские священники XI в. греческий язык и византийскую теологию знали, а миряне, отнюдь не глупые и не ленивые, ее понимали. В своем «Слове» Иларион отводит особое место еврейской неблагодарности. Он пишет, что Христос пришел не только к «погибшим овцам дома израилева», закон которых он не собирался нарушить, но и ко всем народам. Однако иудеи объявили его обманщиком, сыном блудницы, творящим чудеса силою Вельзевула… и замучили его на кресте, как если бы он был злодеем ««См.: Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона‑русского писателя ХI в.//Slavia, №32. Прага, 1963.С. 159‑160»». Вспомним расправы хазарских царей над русскими союзниками, когда после тяжелых боев на южных берегах Каспия те возвращались на Волгу, надеясь найти там отдых и поддержку. Неблагодарность воспринималась славянами как нечто противоестественное и потому омерзительное. Их этнические стереотипы не совпадали ни с иудейскими, ни с норманнскими. Развивая высказанную мысль, Иларион рассказывает о том, как иудеи в древности убивали своих пророков, чем дает понять, что гибель Иисуса Христа — не случайность, а обычная расправа над праведником, «понеже дела их темна бяху», так как иудеи «не взлюбиша света». И он не без удовольствия констатирует, что «избивающие пророков камнями» были разбиты «до основания» римлянами. При этом он четко отделяет древнейший период — эпоху Авраама, Исаака, Иакова — от эпохи Моисея и царей Иудеи. К первым он относится вполне положительно, а ко вторым — более чем скептически. Отсюда логично вытекает противопоставление «закона», данного только евреям, «благодати», которая осияла все народы Земли. Это вполне законченная и предельно четкая концепция. Очевидно, она была понятна киевлянам XI в., иначе «Слово» не стоило бы писать. А ведь у иудаизма были шансы на победу. Православие еще не укрепилось на Русской земле. Даже там, где местные культы были сломлены, воцарилось двоеверие, которое не исчезло вплоть до XX в. Но, получив возможность выбора между верой и безверием, русичи, от князей до смердов, выбрали греческую веру, так что иудейская пропаганда, видимо, играла роль катализатора в обращении славян и финно‑угров в православие. Это отнюдь не снижает значения подвига митрополита Илариона, противопоставившего позитивное мировоззрение негативному, т.е. отсутствию всякой веры. Заслуга его не меньше, чем у прославляемых им каганов: Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Но для нас важно другое: статистический процесс этногенеза в инерционной фазе, когда выздоровевший от возрастной болезни этнос отбрасывает чуждую ему культуру, противится превращению себя в химеру и тем избегает образования на своей земле антисистсмы. Такова была воля народа, к которому принадлежал Иларион. Его огненные строки сыграли для Древней Руси ту же роль, какую для средневековой Франции одна фраза лотарингской пастушки — «La Belle France!». А ведь из‑за этого простого лозунга Англия проиграла Столетнюю войну. Однозначное общественное мнение значительнее симпатий или антипатий отдельных князей. Оно исключало не только проповедь иудаизма, но и смешанные браки, которые в языческой Хазарии играли определяющую роль. Поэтому попытки западноевропейских евреев утвердиться в Киеве было неудачны, а хазарским пришлось ограничиться Тьмутараканью, где они находились под властью русских князей. Но евреи тут попытались найти выход. Выжидать они умели. И действительно, в события вмешались новые выходцы из Азии — куманы, которых на Руси назвали половцами. Их появление оказалось роковым для печенегов, трагичным для гузов и весьма существенным для русско‑иудейской коллизии.
XIII. НА СТЕПНОЙ ГРАНИЦЕ (1036‑1061)
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.004 сек.) |