Глава 11

Что я знаю точно, когда прихожу в себя, так это то, что Кармел залепляет мне пощечины. Затем появляется настоящая боль. Голова вполне могла треснуть на три или четыре части; она раскалывается, и это плохо. Кровь залила рот, растекаясь по языку. На вкус она как старые монеты, а тело, пребывая в легком оцепенении, говорит о том, что совсем недавно я пролетел по воздуху и жестко приземлился. Мой мир окрасился болью и тусклым желтым светом. Поблизости раздаются знакомые голоса. Кармел и Томас.

- Что случилось? – спрашиваю я. – Где Анна?

Несколько раз моргнув, я все же рассеиваю дымку перед глазами. Фонарь светит желтым светом. Кармел на коленях сидит возле меня с запачканным лицом и стекающей тонкой струей крови с носа. Томас находится рядом с ней. Он выглядит ошеломленным и, словно околачивался здесь все время без дела, с, безусловно, мокрой от пота футболкой, но никакой крови на нем нет.

- Я не знала, что еще можно сделать, - отвечает Кармел. – Ты собирался пройти этот коридор и не отвечал мне. Не думаю, что даже слышал меня.

- Я не мог, - отвечаю, заставляя себя приподняться на локтях и стараясь при этом не слишком мотать головой. – Заклинание было слишком сильным. Дымовая завеса и бубен…Томас, с тобой все в порядке? - он кивает и жестом показывает, что все ОК. – Я пытался пройти коридор? Из-за этого произошел взрыв?

- Нет, - отвечает Кармел. – Я схватила атаме и опалила твою кровь на нем, как и велел мне Томас. Я не знала, что все будет так… не знала, что оно взорвется, словно гребаный блок С-4[1].

- Я тоже не знал, - бурчит Томас. – Поэтому никогда бы об этом не попросил тебя, - он прижимает руку к ее щеке, и она на секунду позволяет ей там задержаться, перед тем как убрать.

- Я думала, ты собирался пройти туннель и добраться до другого края, - говорит она.

Что-то давит на мою ладонь: это атаме. Томас и Кармел берут меня за руки и помогают встать на ноги.

- Я не знала, как еще поступить в такой ситуации.

- Ты все сделала правильно, - говорит ей Томас. – Если бы он все-таки попытался это сделать, то, вероятно, его вывернуло бы наизнанку. Это был всего лишь коридор. Не дверь. Или врата.

Я посмотрел назад на груду мусора, когда-то считавшуюся викторианским домом Анны. Земля возле круга выглядела намного темнее, чем остальная, а ветра, кружившиеся здесь, образовывая вихри, наметали песок, формируясь в пустынные дюны. Место, где я приземлился, находилось в десяти футах от того, где сейчас я сидел.

- Вы видели двери? – громко спрашиваю я. – Врата?

Томас потрясенно смотрит на меня. На дрожащих ногах он ходил вокруг того, что осталось от круга, поднимая разбросанные вещи: бубен, куриную ножку, декоративный атаме.

- О чем ты говоришь? – оба спрашивают они.

Кажется, мои мозги превратились в яичницу, а спина, должно быть, вся в синяках, и похожая на батут для гиппопотама, но я отчетливо помню все, что со мной произошло. Я помню, что сказала Анна, и как она выглядела.

- Я говорю о вратах, - снова продолжаю я. – Достаточно большие, чтобы пройти сквозь них. Я говорю о том, чтобы открыть их и вернуть ее назад.

Я слушал несколько минут, пока они брюзжали слюной и утверждали, что это невозможно. Что-то типа «не для того мы затевали провести этот ритуал». Затем доказывают, что таким образом я собираюсь покончить с собой. Возможно, они правы. Скорее всего, это так. Но это не имеет значения.

- Послушайте меня, - осторожно начинаю я, очищая джинсы и опуская атаме в ножны. – Анна не может там больше оставаться.

- Кас, - говорит Кармел, - никуда от этого не денешься. Это сумасшествие.

- Ты видела ее, не так ли? – спрашиваю я, и они обмениваются виноватыми взглядами.

- Кас, ты же рассчитывал на такой исход. Она, - глотает Кармел, - много людей убила.

Когда я поворачиваюсь к ней, Томас на полшага втискивается между нами.

- Но она спасла нас, - возражает он Кармел.

- Я знаю, - отвечает та.

- Они там вдвоем. Чародей тоже. Ублюдок, который убил моего отца. Я не позволю ему вечность кормиться ею.

Я с такой силой сжимаю рукоятку атаме, что хрустят костяшки пальцев.

– Я пройду через врата и засуну ему это так глубоко в глотку, чтобы он подавился.

Когда я произношу последние слова, они оба переводят дыхание. Я смотрю на них, избытых и потрепанных, как пара старых ботинок. Но они смелые; надо отдать должное, они были намного храбрее, чем я от них ожидал.

- Если мне придется в одиночку с этим справляться, то я пойму. Но я все равно вытащу ее оттуда.

Когда я уже на полпути к машине, начинают сыпаться аргументы. Я слышу фразы типа «суицидная миссия» и «обреченные поиски», оба принадлежащие Кармел. Затем я отъезжаю настолько далеко, что перестаю слышать их голоса.

***

Правду говорят, что чем больше знаешь, тем меньше понимаешь. Мне есть к чему стремиться: больше знать, изучать и делать. И вот сейчас я знаю, что Анна в аду. Нужно обязательно найти способ вытащить ее оттуда. Сидя за столом на кухне, я тыкаю вилкой в грибной омлет, приготовленный матерью, что вызывает такое ощущение, словно меня зарядили в пушку. Еще так много нужно сделать. Так какого хрена я здесь делаю, накалывая сырный яйцевой мешок?

- Тост хочешь?

- Не очень.

- Что с тобой? – мама садится в банном халате, потертом по краям.

Прошлой ночью к ее волосам опять добавилось немного седины, когда я пришел с ушибленным черепом. Она бодрствовала все время, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, что убедиться, что у меня нет сотрясения мозга и я не умер. Прошлой ночью она не задавала вопросы. Кажется, увидев меня живым, она вздохнула с облегчением, и, возможно, часть ее не хотела все знать.

- Бубен нас не подвел, - тихо сообщаю. – Я видел Анну. Она в аду.

Моргая, ее глаза загораются и тухнут.

- В аду? – переспрашивает она. – С огнем и серой? Мелкий красноватый парень с большущими вилами и заостренным хвостом?

- Тебе смешно?

- Конечно же, нет, - отвечает она. – Я просто никогда не думала, что такое вообще возможно, - она больше не знает, что еще сказать.

- Для справки, никакого заостренного хвоста я там не видел. А вот она в аду. Или что-то в этом роде. Думаю, не имеет значения, ад это или нет.

Мама вздыхает.

– Полагаю, слишком много десятилетий подряд совершались убийства, чтобы искупить их. Как по мне, это несправедливо, но… мы ничего не в силах изменить, дорогой.

Искупление. Это слово так сильно вспыхивает в сознании, что из глаз почти сыплются искры.

- Насколько я знаю, - отвечаю я, - это был один сплошной провал.

- Кас.

- И я вытащу ее оттуда.

Мама опускает взгляд на тарелку.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Знаешь же, что не сможешь ей помочь.

- Думаю, смогу. Мы с друзьями уже открыли проход между нашим миром и адом, и я готов побиться об заклад, что мы откроем эту дверь.

Воцаряется затяжная, еле сдерживающая тишина.

– Невозможно, ибо это решение может погубить тебя.

Я пытаюсь напомнить себе, что она моя мать и это ее прямая обязанность напоминать мне, что все мною задуманное невозможно выполнить, поэтому я в какой-то степени просто киваю в ответ. Но она видит меня насквозь, поэтому вспыхивает от раздражения. На одном дыхании она угрожает выкинуть мою задницу из Тандер-Бей, увезти подальше от Томаса и его ведьмаковских штучек. Она даже обещает отобрать у меня атаме и послать его Гидеону.

- Ты не слушаешь? Когда я или Гидеон тебе что-то говорим, ты вообще прислушиваешься? – ее губы сжаты в тонкую линию. – Я ненавижу то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это самая худшая несправедливость, о которой я когда-либо слышала. Но ты не будешь этого делать, Кас. Определенно.

- Нет, буду, - огрызаюсь я. – И это не только ради нее, а и ради него тоже. Ублюдка, который убил моего отца. Он тоже там. Поэтому я пойду за ним и прикончу его снова. Я буду убивать его тысячу раз, пока все не закончится.

Она начинает плакать, да и я сам близок к этому.

– Ты не видела ее, мам.

Она должна понять меня. Я не могу сидеть за столом и стараться есть яйца, зная, что она в ловушке. Это единственное, что я должен сделать, но понятия не имею, с чего собственно начинать.

Я люблю ее, почти срывается из моих губ. Как бы ты поступила, если бы на ее месте был отец? Едва ли произношу я. Но я выжат как лимон и знаю, что, вытирая слезы со щек, она думает о цене, которую предстоит заплатить. Я не могу больше думать об этом. Мне чертовски жаль, но не могу. И даже не ради нее. Не тогда, когда я должен придумать план.

Вилка опускается на тарелку. С едой покончено. Со школой тоже. Прошло только четыре дня, а большинство учеников уже устраивают пропагандистские митинги. В прошлый четверг я сдал последний тест и получил отметку «хорошо». Не похоже, что меня исключат из школы.

***

Вероятно, черному лабрадору не следует проглатывать печенье с арахисовым маслом, а также не стоит поить его молоком. Но они уверены, что ему это нравится. Стелла кладет голову мне на колени, переместив большую часть своего туловища на бордовую подушку, покоившуюся на диване, где сижу я. Ее суженные щенячьи глаза, моргая, переводят взгляд от моего лица на стакан молока, поэтому я наклоняю его так, чтобы ее большой розовый язык приступил к делу. Когда она закончила пить, благодарственно утыкается в мою ладонь.

- Всегда пожалуйста, - говорю, почесывая ее. В любом случае, я не хотел есть. Я пришел в магазин сразу же после своего несостоявшегося завтрака, чтобы увидеться с Морфаном. Видимо, большую часть ночи они с Томасом просидели, обсуждая ритуал, поэтому сейчас перед глазами маячит это задумчивое, сочувствующее выражение, скрывающееся за очками, которое вынудило меня тотчас плюхнуться на этот диван, при этом организовав мне полдник. И почему люди продолжают свои попытки накормить меня?

- Вот, выпей это, - проговаривает Морфан, появляясь из ниоткуда. Он наполняет чем-то кружку, и эта смесь трав бьёт ароматом мне в лицо, поэтому я отшатываюсь.

- Что это?

- Корень ангелики, восстанавливающая настойка. С небольшим количеством чертополоха. После того, как прошлой весной Чародей причинил вред твоей печени, ты должен хорошенько о ней заботиться.

Я скептически осматриваю микстуру. Она горячая и пахнет так, словно сварена с отстоянной воды.

- Это безопасно пить?

- Если только не забеременеешь, - фыркает тот. – Я позвал Томаса. Он уже в дороге. Он пошел сегодня в школу, предполагая, что ты будешь там. Тот еще медиум, а?

Мы типа вместе с ним улыбаемся и проговариваем, копируя Томаса «у меня получается это только иногда». Затем я нерешительно делаю глоток. На вкус она хуже, чем пахнет, горче и почему-то солонее.

- Отвратительно.

- Ну, молоко должно было смягчить твой желудок, а печенье – изменить вкус, но ты все предпочел отдать собаке, идиот.

Он хлопает по заду Стеллы, поэтому та неуклюже спрыгивает с дивана.

- Послушай, парень, - говорит Морфан, и от его могильного тона я прекращаю потягивать настойку. – Томас рассказал мне, что ты собирался сделать. Не думаю, что должен тебе напоминать, что такие попытки приведут тебя только к гибели.

Я вглядываюсь в красно-зеленую жидкость. Умное замечание, готовое сорваться с моего языка, наподобие того, что его настойка меня быстрее погубит, но я все же тяжело проглатываю слова, хотя и трудно сдерживаться.

- Но, - вздыхает он, - я также не собираюсь переубеждать тебя, что у тебя нет ни единого шанса. Ты владеешь атрибутом, сила которого волнами исходит от тебя, о котором раньше я никогда не слышал. Они распространяются не только от ближайшего рюкзака, - он пальцем указывает на сумку, лежащую рядом со мной на диване.

Затем садится на подлокотник кресла напротив, ощупывая рукой бороду. Независимо оттого, что он скажет, мне будет нелегко.

- Томас намерен пойти с тобой, - продолжает он. – Я бы не смог его остановить, даже если бы и попытался.

- Я не позволю, чтобы с ним что-нибудь случилось, Морфан.

- Ты не сможешь сдержать это обещание, - строго отвечает он. – Ты думаешь, что с другой стороны коридора ты сразу же столкнешься лицом к лицу с силами? С тем мрачным и с дредами чуваком, который мечтает переварить тебя как еду? Должно быть, ты везунчик.

Я заглатываю зелье. Он же вновь заводит шарманку о буре. То, что он чувствует, добирается до меня, притягивает, запутывает, что бы он ни говорил, черт возьми, в своей неясной бесполезной привычке.

- Но ты не собираешься меня останавливать, - сообщаю я.

- Не знаю, поможет ли мне такое решение. Возможно, ты должен через это пройти. Оказаться на другой стороне, а затем посмотреть через окно, словно вырванный из другого мира ночной шарик.

Он потирает бороду, оставляя на ней пробелы.

– Слушай. Я тоже не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но если моему внуку причинят вред или что-то похуже… - он смотрит мне прямо в глаза, - ты станешь для меня врагом. Ты понимаешь это?

За эти месяцы Морфан стал мне почти что дедом. Стать его врагом – последнее, чего бы я хотел.

- Да.

Он хватает меня, обвивая руку, словно змея, и удерживает так некоторое время. Прежде, чем за четверть секунды короткий импульс энергии взбудоражит мою кровь под кожей, я замечаю кольцо: малый круг вырезанного черепа. Я никогда прежде не видел его на нем, но я узнаю его и понимаю, что это может значить. А именно: я не просто приобрету врага в лице Морфана, но и Вуду как такового.

- Будь уверен, что справишься, - отвечает он, отходя.

Как бы то ни было, это пронзает меня и заставляет не только на лбу выступить пот. Даже на ладонях.

Дверь магазина бряцает и Стелла рысью пускается навстречу Томасу, клацая когтями по полу. Когда он появляется, напряжение спадает, и мы с Морфаном глубоко вздыхаем. Я надеюсь, прямо сейчас Томас не использует свое умение, что он не особо наблюдательный, чтобы спросить, почему мы выглядим такими встревоженными и смущенными.

- Сегодня без Кармел? – спрашиваю я.

- У нее заболела голова, поэтому осталась дома, - отвечает он. – Как ты себя чувствуешь?

- Словно меня подбросили на двенадцать футов в воздух, и я приземлился с ожогами второй степени. А ты?

- Чувствую себя утомленным и вялым, как тряпка. Плюс ко всему, кажется, я забыл буквы алфавита. Если бы я не попросился уйти, то миссис Снайдер в любом случае отправила бы меня домой. Сказала, что я выгляжу бледным, и подумала, что у меня, возможно, инфекционный мононуклеоз [2], - он широко улыбается.

Я вторю ему в ответ, и воцаряется тишина. Она кажется странной, с витающей в воздухе напряженностью, и отчасти это хорошо. Было бы неплохо, задержись такой момент на некоторое время, что заставило бы нас замереть на месте и не нестись куда попало. Потому что в следующий момент, что мы ни скажем, окунет нас в кое-что опасное, и я не думаю, что каждый из нас действительно в курсе, к чему это приведет.

- Стало быть, я так понимаю, ты действительно собираешься попытать счастья, - продолжает он.

Лучше бы его голос не звучал в таком неуверенном, скептическом тоне. Возможно, поиски обречены с самого начала, но нет никаких причин приукрашивать, таким образом, истину.

- Полагаю, что это так.

Он криво усмехается.

– Помощь нужна?

Томас. Он мой лучший друг, но иногда продолжает вести себя, словно он мой хвостик. Конечно, мне нужна его помощь. Более того: я желаю ее.

- Ты не должен так говорить, - заявляю я.

- Но я хочу помочь, - отвечает тот. – Ты хоть имеешь представление, с чего начинать?

Я провожу рукой по волосам.

– Не совсем. Меня что-то побуждает к движению, словно это где-то тикающие часы, которые едва ли слышу.

Томас пожимает плечами.

– Все возможно. Образно говоря. Чем дольше Анна будет там оставаться, тем тяжелее ей будет перейти черту и оказаться в другом месте. Возможно, она погрязнет там. Конечно, это только мое предположение.

Предположение. Честно говоря, ничем не подкрепленные догадки о наихудшем варианте развития событий не то, о чем я хочу сейчас слышать.

- Давай просто понадеемся, что то были ненастоящие часы, - говорю я. - Томас, она пробыла там очень долгое время. Одна секунда для нее длится слишком долго после всего, что она для нас сделала.

Мысли о том, как она расправлялась со всеми беглецами в своем подвале, – все подростки, оказавшиеся не в том месте и странники, застрявшие в ее паутине – бередит мои раны. Другие могут судить судьбу Анны как надлежащее наказание. Возможно, большинство людей. Но только не я. Когда она умерла, проклятье связало руки Анны. Каждая из ее жертв стала орудием проклятия, а не девушки. С этим не поспоришь. Я уверен, что ни один из людей, которых она разорвала на части, вероятно, не сказал бы того же.

- Кас, мы не можем вот так все оставить, - сообщает Томас, и я соглашаюсь с ним.

А также нам нельзя топтаться на одном месте.

___________________________________________________________________________________________

[1] C-4 (Composition C-4) — распространённая в США разновидность пластичных взрывчатых веществ военного назначения. В русском языке название обычно используется в формах си-четыре и си-фор.

[2] Инфекцио́нный мононуклео́з (mononucleosis infectiosa, боле́знь Фила́това, анги́на моноцита́рная, лимфобласто́з доброка́чественный) — острое вирусное заболевание, которое характеризуется лихорадкой, поражением зева, лимфатических узлов, печени, селезенки и своеобразными изменениями.

Поиск по сайту: