Включение v0.1

«Собственность есть кража» - изрёк некогда Прудон. А интеллектуальная собственность и подавно, так как от того, что кто-то еще пользуется той же самой информацией, её качество не ухудшается. От нарушений копирайта те, кто мог легально пользоваться подлежащим этому копирайту, ничего не теряют в своём пользовании, но зато другие тоже получают доступ к нему. Анархисты, осознавая это, выступают за копилефт. И так сложилось, что за последние полтора века они многое «скопилефтили» у марксистов, начав оперировать такими терминами как «пролетариат», «классовая борьба», «прибавочная стоимость» и так далее. Но, как говорится, не всё то золото, что блестит. Не всё, что можно взять, стоит тут же брать. Зачастую пустая рука лучше, чем рука, вынужденная сжимать ненужную безделушку. Короче, в данном материале я хочу провести критику марксизма, дополняющую то, что уже было изложено в статье «Если будущее есть, то оно не в пролах…», а также изложить смутные наброски новой теории. Не стоит воспринимать эту публикацию как научную в узком смысле последнего слова. Это всего лишь набор случайных интересных мыслей и нетривиальных логических ходов. Это только один из верстовых столбов с указателем, приблизительно направленным туда, куда, пожалуй, стоило бы двигаться. Это просто обобщение некоторых результатов размышлений над прочитанным, бесед или онлайн-дискуссий.

Прежде всего, восстановим важные детали исторического контекста, в котором Маркс делал свои выводы. Во-первых, технология в то время еще не сделала человека выделенным объектом природы. Только в 1960-е биомасса человечества (пусть и с учётом домашних животных) превысила всю остальную биомассу, что позволило говорить о перенаселении планеты, экологических катастрофах и дисбалансе, взявшемся из-за развития цивилизации. В 19-м же веке взгляды людей на этот вопрос не особо отличались от взглядов, распространённых в предшествующие эпохи. А каковы были эти взгляды? Эмпирика повседневной жизни говорила, что природа часто бывает непредсказуемым врагом: в лесах нападали хищные животные, деревянные поселения могли сгорать из-за ударов молний, засуха оборачивалась неурожаем, а морские бури топили корабли. Технология казалась тем, что избавит от угроз, скрытых в мире: замена палки на ружьё – и хищники не страшны, ну а каменным домам не опасны молнии, равно как и большие и прочные суда гораздо устойчивее к штормам. То, что атмосферу можно загрязнить, никому не приходило в голову: воздух и воздух, что с ним станется? Аналогично, никто не был в силах предсказать, что когда-то люди будут озабочены таянием льдов и другими подобными проблемами. И если раньше угрозу в развитии науки и техники видели только религиозные ортодоксы, то ныне каждый мыслящий человек понимает, что сегодняшний уровень достижений прогресса позволяет устроить ядерную зиму или глобальное потепление, а еще есть перспективы внедрения контроля над сознанием. Никакой естественный катаклизм не в состоянии в одночасье уничтожить всё человечество и никакая эпидемия на это тоже не способна, но сотни-другой атомных боеголовок хватит. Технология стала опаснее дикой природы. Это надо учитывать, а марксизм не только не учитывает, но и опирается на прямо противоположную предпосылку.

Во-вторых, в то время в физике придерживались ньютоновской механики. Мир считался состоящим из твёрдых шариков, именуемых атомами. У каждого из них, казалось бы, в некий фиксированный момент времени в некоторой инерциальной системе отсчёта строго определённая скорость, определённое ускорение, определённая производная ускорения по времени и так далее. Таким образом, согласно трём законам Ньютона, по идее, зная весь этот набор данных, гипотетически можно абсолютно точно рассчитать, что будет в будущем. Естественно, на арифмометре Лейбница или на машине Ады Байрон все эти вычисления ни в жизнь не провести, как, впрочем, и на современном суперкомпьютере, но, так или иначе, даже предполагаемая возможность этого делала детерминизм научно доказанным. Концепция того, что будущее может пойти по неоднозначным сценариям, считалась нелепой. Отсюда и проистекала вера Маркса в то, что человечество линейно развивается, а один строй нельзя заменить другим просто потому, что людям так захотелось, если перед этим не развились все нужные для этого антагонизмы. Ныне же теория относительности по-иному понимает время, а квантовая механика описывает электроны и другие частицы не как твёрдые шарики, а как вероятности самих же себя. То есть нельзя даже сказать, где ровно сейчас находится электрон – можно лишь утверждать, что, скорее всего, в пределах той области, которую в учебниках по химии называют «электронным облаком» или орбиталью. Детерминизм опровергнут и стал уделом фанатиков-теистов. И если анархисты считают человека способным на свободу, то тогда из этого вытекает, что больше нет непреодолимых причин, мешающих реализовать эту свободу или какие угодно общественные отношения прямо сейчас. Степень противоречий строя или уровень развитости общества не препятствуют этому, а это уже другой вопрос, что могли иметься частные причины, из-за которых какая-то попытка прийти к новым отношениям оказалась провальной.

В-третьих, во времена Маркса господствовал культ разума. Считалось, что человек поступает рационально и нет ничего, что не могло бы быть постигнуто людским сознанием. Соответственно, вводилась абстракция, называемая «человек экономический». Предполагалось, что каждый руководствуется почти что одними лишь экономическими интересами, а кто поступает не так, тот «романтик» и дурачок. Однако, если вдуматься, то кто это обещал потомкам обезьяны или кого там еще, что мир будет устроен в соответствии с их мозгами? Учёные-физики давно уже понимают, что все теории и все эксперименты могут быть верными лишь с поправкой на какую-то погрешность и за вычетом ряда условий, при которых всё в корне меняется. Нет оснований не только для принятия разума научного, но и для принятия разума «цивилизационного»: после смерти Маркса был 20-й век, полный социальных потрясений, во время которых люди действовали так, что это было совершенно иррационально и вредоносно. Современная наука склонна понимать человека как сложно устроенное существо, зависящее не от одних лишь экономических обстоятельств, а также от причин социальных, психологических, биологических и так далее. И это тоже нельзя игнорировать.

Наконец, тесно связана с двумя предыдущими пунктами следующая ошибка Маркса. Он полагал, что частые рабочие восстания, происходившие при его жизни, объясняются революционностью пролетариата, берущейся из его экономической роли. Ныне же ни для кого не секрет, что их причины не были такими – это даже некоторые марксисты признают. На самом деле, слой тогдашних заводских трудящихся был сконцентрирован в городах и на заводах недавно. Кто-то приехал из деревни, а у кого-то, хоть он и родился в городе, приехали из деревни родители. Сохранялись традиции крестьянских общин, такие как взаимопомощь и коллективность. Не светлая вера в коммунизм, а именно эти традиции побуждали бунтовавших пролетариев действовать так, как будто они бьются за коммунизм. Ну а крестьян Маркс почему-то считал отсталыми (зато на них рассчитывал его оппонент Бакунин). Прошло свыше ста лет, и что мы видим? Общинные традиции разрушены, в современном массовом обществе многие часто даже не знают, как зовут их соседей этажом выше, индустриализация наполняет труд абсурдом, а многие довольны бесконечным потреблением однообразного и ненужного. Если в развитых странах и происходят выступления недовольных, то выглядят они уныло и, что тоже немаловажно, почему-то во время них есть только лозунги, по большей части умеренные и реформистские, но нет жертв со стороны чиновников и полицейских. Страх применить настоящее насилие иногда доходит до совсем позорного. Так, например, недавно выложили на Ютуб видео, в котором Деррик Дженсен сообщает, что во время «сидячей» акции «Occupy Oakland» произошло не менее трёх случаев изнасилования, но сами протестующие остановить насильников постеснялись, в то же время чисто хипповскими методами не пропуская полицию к себе. Гораздо более перспективны те очаги сопротивления капитализму, в которых против него выступают народы, еще не подсевшие на иглу товарного производства. Например, тут же вспоминающиеся сапатисты. Хотя, это не самый удачный пример, так как они тоже иногда применяют мирные демонстрации с требованиями (читай: просьбами) к правительству.

Теперь посмотрим на то, что Маркс называл главным противоречием капитализма. На его взгляд, это была несоответствие между общественным характером производства и частным характером присвоения/потребления (в известной степени, присвоение эквивалентно потреблению и наоборот). До появления мануфактур и, впоследствии, заводов, даже если какой-то объём работ выполнялся коллективно, то, всё равно, все участвовавшие в этом делали примерно одно и то же и можно было считать, что «каждый сам за себя», но просто они случайно оказались в одно и то же время в одном и том же месте. В условиях же капитализма так считать нельзя, поскольку глупо рассматривать рабочего, монотонно бьющего молотком, отдельно от тех, кто произвёл куски стали, по которым он долбит. Грубо говоря, это и называется общественным характером производства. А частным характером потребления называлась ситуация, при которой пролетарии жили в тесных комнатах, сдававшихся им в аренду, покупали второсортную еду в дешёвых лавочках и не имели условий для элементарного соблюдения гигиены, в то время как буржуазия обладала орудиями производства, наращивала капитал в своих руках и пользовалась широким спектром благ. Маркс, наивно веря в утрированные законы экономики, выдвинул гипотезу о дальнейшем обнищании индустриального пролетариата. Как видим, она не подтвердилась. И никакой всемирной революции рабочих, осознавших несправедливость капитализма, тоже не произошло. Сейчас обнаруженное им противоречие во многом уже снято. Да, люди, возглавляющие списки всяких Forbes’ов, пользуются гораздо большим количеством благ, но потребление, тем не менее, перестало быть частным. По отношению к развитым странам давно уже укоренился термин «общество массового потребления», а иногда последнее слово в этом выражении даже заменяют на «перепотребление». Следы размытия границ между бедными и богатыми можно увидеть и здесь, в России, где перед одним и тем же торгово-развлекательным центром рядом могут быть припаркованы «жигули-семёрка» и «BMW-X5». Наконец, что наиболее примечательно, охарактеризованные выше процессы затронули не только обычные товары, но и капитал: на отдельных предприятиях определённому кругу рабочих, дабы создать им стимул трудиться там же и дальше, выдают небольшое количество акций компании, на которую они работают. Безусловно, в странах Третьего мира о подобном говорить пока не приходится. Однако, на первый взгляд, ничто не мешает тому, чтобы через сколько-то лет и до них докатилось state of welfare. Лишь на первый взгляд, поскольку, как выше было замечено, запас прочности нашей планеты не бесконечен. Дело и в истощении невозобновимых ресурсов, и в истощении плодородия почвы, и в разрушении природного баланса. Постоянно расширяющиеся потребности среднестатистического благополучного человека при сохранении текущих условий не могут быть распространены на всё человечество даже сегодня, не говоря уже о ближайшем будущем, в котором меньше они точно не станут. Выведено такое правило как «расти или умри!», характеризующее капитализм и означающее, что при нём предприятие, выходящее на рынок, но переставшее набирать обороты, обречено загнуться. Непрерывное увеличение производства (и производительности) – это неустранимая черта. Она была описана в книге Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», вышедшей в 1905-м году, и в книге Розы Люксембург «Накопление капитала», вышедшей в 1913-м. В первой работе акцент поставлен на социологическом аспекте и на реконструкции образа мыслей людей, живших в переходный период, когда отношения, построенные на наёмном труде, стали активно распространяться. Во второй работе акцент сделан на экономических аспектах. Но, так или иначе, очевидно, что на ограниченной планете невозможно вечно внедрять всё новые и новые производства всё более и более ненужных товаров. Это-то и есть главное противоречие капитализма. И, пожалуй, вероятность экспансии на другие планеты ниже вероятности того, что при сохранении массовых производств раньше наступит экологический кризис, способный поставить под сомнение существование человека, да и других сложно устроенных животных. От социальной несправедливости, к которой отсылал Маркс, настало время перейти к анализу моделей функционирования общества на их устойчивость во времени и на возможность людей удовлетворять при них свои истинные потребности.

И тут опять продолжаем заниматься критикой. Вера в непрестанное движение от простого и «отсталого» к всё более нетривиальному и «передовому» поставила вопрос о том, за счёт чего это движение осуществляется. Признать причиной что-то локальное или субъективное Маркс не мог, потому что это бы противоречило его взглядам на объективность истории, понимаемой им чуть ли не как некий фатум, то есть обезличенный аналог Мойр или Норн. Поэтому была предложена концепция глобального антагонизма, а именно антагонизма между уровнем развития производительных сил и производственными отношениями. Вообще-то, этот антагонизм, и впрямь, являлся причиной скольких-то перемен, затронувших человечество, но, в то же время, придание исключительной роли данному противоречию создаёт искусственные преграды для понимания социальных процессов. Основная черта, характеризующая социальные взаимодействия, – это способ производства и распределения. Однако она оказывается разодранной на две довольно-таки бессодержательные части, как только мы признаём, что степень развития производительных сил всегда стремится «опередить» имеющиеся на тот момент производственные отношения. Действительно, находится ли та или иная технология в использовании или нет, и как её применяют - это то, что является одним из параметров, задающих способ производства и распределения, но, точно так же, аналогичным параметром является и то, каким образом люди скоординированы между собой и как они планируют поступать с конечным продуктом. Первый параметр отнесён Марксом к производительным силам, второй же отнесён к производственным отношениям, но, тем самым, уничтожена целостность способа производства и распределения. Обязательность замеченного Марксом противоречия – это притянутый за уши deus ex machina, а несостоятельность данной фикции будет проиллюстрирована следующим примером. В истории средневековой Европы весьма существенным был переход от индивидуальных ремесленников и цехов к мануфактурам, но обошёлся он без повсеместных революций. В цехах было много ограничений, а еще значительная часть подмастерьев так и не становились мастерами, потому что мастерам было выгодно перманентно эксплуатировать их, стимулируя потенциальным присвоением статуса мастера как морковкой, показываемой перед носом. Затем же просто появились мануфактуры, свободные от цеховых ограничений. Пришедшие с ними перемены не менее значимы, чем перемены между рабовладением и феодализмом, ознаменованные Великим переселением народов и нашествием варваров на Римскую империю, или перемены между поздним феодализмом/абсолютизмом и капитализмом, ознаменованные Буржуазными революциями в Англии/Франции соответственно. Однако с распространением мануфактур нельзя связать никаких серьёзных социальных потрясений. К чему я клоню? А к тому, что, стремясь описать линейное развитие человечества (подчёркиваю: именно линейное), Маркс дал первостепенную роль одной из многих неустойчивостей способа производства и распределения, проигнорировав все остальные неустойчивости. В реальности же, функционирование общества изменяется из-за того, что способ производства и распределения становится неактуальным. Либо появляется что-то более привлекательное, либо изменяются внешние условия (закончились ресурсы, например), либо старый способ даёт сбой и входит в кризис, либо происходит еще что-нибудь. То есть существует также немало других неустойчивостей, способных привести к смене способа производства и распределения, а из их многообразия очевидным образом вытекает, что общество может изменяться по разветвлённым путям. История – не прямая со стрелкой на ней, ведущей вперёд, но сложный граф, а то и, вовсе, полное многомерное пространство.

Теперь откроем БСЭ и посмотрим на одно предложение, содержащееся там в статье «Капитализм»: «Целью капиталистического производства является присвоение создаваемой трудом наёмных рабочих прибавочной стоимости». Понятие «прибавочная стоимость» не является полностью корректным в наши дни. Герберт Маркузе в своей книге «Одномерный человек» заметил, что на предприятиях всё больше действий совершают машины и всё меньше роль человека в процессе производства. А откуда появились современные машины? При их изготовлении самое сложное – это не изготовить все необходимые детали и разместить их на правильных местах, а разработать саму модель того, как они будут устроены. Интеллектуальная составляющая перевесила составляющую физического труда. Тут уместно напомнить о самом начале статьи: во времена Маркса не было продуктов, обладающих такими свойствами, а точнее, были, конечно же, но никто не считал их за продукт, полагая, что информацией сыт и одет не будешь. Но дело даже не в этом. Если говорить о прибавочной стоимости, то она предполагает наёмный труд и отчуждение произведённого от производителя. Однако инженер, разработавший модель оборудования, после сдачи её работодателю и получения за это зарплаты, фактически, всё равно, не теряет своих знаний об этой модели, пусть и, согласно подписанному контракту, не имеет права разглашать результаты своего труда (безусловно, не забываем также о том, что на сложных производствах каждый инженер занимается какой-нибудь узкой задачей, и информация о её решении не представляет самостоятельной ценности). Так или иначе, но в подобной ситуации сложно говорить об отчуждении продукта от производителя. И даже верно большее: сложно говорить об использовании наёмного труда. Инженер – лишь доделал свою работу, а начали её те, кто разрабатывал математический аппарат или открывал законы физики/химии, потребовавшиеся при разработке. Но те же Ньютон и Лейбниц, создавшие дифференциально-интегральное исчисление, создавали его не для того, чтобы буржуи получали прибыль, а просто потому, что им нравилось заниматься наукой и для них это было такое любимое развлечение. Может показаться, что речь идёт только о применении общеизвестных фактов, которые и так учитывались всегда начиная с того момента, как только стали общеизвестными. Есть и более убедительный пример: OpenSource и FreeWare программы зачастую создаются людьми, что называется, just for fun, а потом некоторые из них используют при разработке, скажем, станков с цифровым управлением. Ну а работающая компьютерная программа – это уж никак не знание, но полноценный продукт. Возможность в серьёзных масштабах извлекать прибыль из результатов чужих хобби в корне подрывает утверждение об её извлечении только из наёмного труда. Но не называют же в классическом марксизме извлечением прибавочной стоимости да хоть то же собирательство, распространённое у первобытных людей. А значит, раз большинство действий совершают машины, для создания которых всё возрастающую важность имеет, грубо говоря, «взятие идей из воздуха», то чем дальше заходят подобные тенденции, тем менее осмысленным становится понятие «прибавочная стоимость».

Более того, непосредственно сама трудовая теория стоимости тоже становится некорректной в условиях оцифрованных товаров. Например, есть лицензионная программа Guitar Pro, которую можно купить за 60$, а есть её пиратская копия, к которой добавлен кейген, позволяющий полнофункционально использовать её без активации через буржуйский сайт. Нелегальные копии распространяются совершенно бесплатно. Написание кейгена требовало затрат рабочего времени, однако дополненный им товар в отношениях обмена всегда обменивается тупо ни на что. Возможно, кто-то попытается возразить, что здесь ситуация как со статуей, по которой кто-то прошёлся кувалдой; как-никак, наносить удары – это тоже труд, потому что то же самое раньше делали кузнецы. После такого «дополнения» статуи её уже нельзя будет обменять на многое из того, на что её можно было бы обменять раньше. Однако, согласитесь, что в случае с вандализмом полезность товара снизилась, в то время как добавление кейгена оставляет полезность на прежнем уровне. Если же оставить компьютеры за скобкой, то, тем не менее, опять можно смоделировать гипотетические контрпримеры к трудовой теории стоимости. Допустим, что на планете наступила ситуация, когда истощились все нефтяные месторождения кроме немногих в труднодоступных районах Арктики. Нефтедобыча оттуда требует больших трудовых затрат. Но, как несложно понять, в данных условиях человечество полностью откажется от нефти, перейдя на альтернативные источники энергоснабжения, а на нефть начнут смотреть так же, как, например, на золу, полученную путём сожжения баобаба – её тоже не так-то просто получить и довезти до нас, но проку от неё никакого и невыгодно обменивать на неё что-то толковое. Правда, я не рассмотрел сценарий распространения синтетической нефти, при котором природная нефть будет стоить столько же, сколько стоит искусственная, что согласуется с замечанием Маркса о том, что затраты труда надо брать не на момент непосредственного производства, а на текущий момент с учётом всех имеющихся новых возможностей. Однако тезисы трудовой теории стоимости и вопрос о возможности или невозможности получения синтетической нефти не связаны между собой, поэтому верность или неверность трудовой теории стоимости не изменится, если мы рассмотрим только случай, когда нефть бывает лишь из месторождений.

Помимо марксистов в объяснении феномена стоимости продвинулись только маржиналисты, предложившие теорию предельной полезности. Кое-какие отдельно взятые вопросы она объясняет, но построенные на ней модели потребления легко разбить парой шуточек вида: «Потребитель, знакомый с методом Лагранжа по поиску условного экстремума, - это даже ещё большая абстракция, чем сферический конь в вакууме». Соответственно, если говорить о дисциплине, которую условно назовём фундаментальной экономикой, то в ней полно белых пятен. Я же утверждаю, что анархистам заделывать их все и не нужно, потому что для создания новой теории пока хватает и возможностей, предоставленных уже имеющимся, плюс социологией, плюс антропологией, плюс собственными мозгами, позволяющими моделировать (в том числе и математическим путём) конструкции и события. Для начала, стоит посмотреть на капитализм не коммунистическими, а именно анархистскими глазами. Для анархистов самое главное – это свобода. Любая свобода. Не только свобода психологическая, но и свобода удовлетворения собственных потребностей. И здесь можно согласиться со старой левацкой агиткой: «Капитализм: всё в твоих руках. А твои руки в тисках у рынка». Но мы в своей критике пойдём дальше и не остановимся на том, что взамен предложим то же самое, да только устроенное справедливо. Справедливость – плохой критерий. Она либо отсылает к индивидуальным взглядам в вопросах этики, которые, в свою очередь, основываются на личных ответах на бессмысленные вопросы вида: «Считать ли час труда одного человека равным часу труда другого человека на том основании, что и то, и то – час человеческой жизни, или же нужно также оценивать эффективность труда?», либо же она упирается в вопросы экономической теории. А как выше было показано, любое длинное экономическое рассуждение на эту тему затрагивает или обесценившиеся термины, или еще не решённые проблемы. Поэтому оставим справедливость в покое и будем опираться только на три следующих критерия: свобода, полнота бытия и устойчивость способов производства и распределения. Последний критерий нужен, дабы не предлагать взамен утопии, которые тут же рухнут при малейшей случайной флуктуации.

Итак, я, наконец-то, кончил опускать марксизм и приступаю к анархистскому анализу капитализма, который проведу в соответствии с намеченным выше планом. Антоним к свободе – зависимость. При феодализме зависимость от правителей обеспечивалась применением насилия. Крестьянам было сложно изготавливать оружие, позволившее бы им успешно сопротивляться феодалам. Вспомним хотя бы то, что неспроста полный комплект рыцарского снаряжения стоил не меньше, чем все стада и табуны одной деревни. Но не только в прямом насилии дело. Проще было сжечь часть полей ржи или пшеницы, дабы обречь на муки голода. Кстати, если начать уже избавляться от европоцентризма, которым, между прочим, страдает и марксизм, то можно посмотреть на индейцев обоих Америк, которые до появления конкистадоров не знали ни феодализма, ни капитализма (в узком понимании этих терминов). Это можно объяснить тем, что у них не было религий монотеистических, и уж, тем более, авраамических. А можно объяснить и тем, что часть племён индейцев вообще не знала земледелия, в то время как другие выращивали корнеплоды, например, картофель, а посадки этих культур гораздо сложнее уничтожить огнём. Так или иначе, но в отличие от феодализма прямое насилие характерно для капитализма лишь во время его экспансии и на ранних этапах становления. Развитый капитализм в мирное время подчиняет себе не за счёт угрозы применения силы, хотя и готов пойти на это при дестабилизации обстановки. И зависимость он устанавливает даже не за счёт непосредственно рекламы или масс-медиа как таковых. Основное орудие на этом пути – это механизмы включения. Под включением здесь я понимаю интеграцию в рамки товарного производства, построенного на широком разделении труда. Особенностью этой интеграции является то, что она усложняет пути к дезинтегрированным состояниям. Винтик внутри Системы, построенной на кентавре из разрастающегося производства и разбухающего потребления, не сможет в короткие сроки самостоятельно стать независимой личностью, способной решать все свои проблемы без посторонней помощи. Если уж на то пошло, то о разделении труда неоднократно писалось ранее. Поэтому значительную часть доводов против него здесь приводить не буду, отослав читателя к таким статьям MY как «Общество не классов, а рабочих каст», «О труде», «За всеобщее увольнение!» и «Священная борьба за Священный Коммунизм».

Рассмотрим механизмы включения, лишающие свободы. Первый из них – это создание искажённых потребностей. Он действует так – утверждается, что каждому нужно пользоваться пакетами товаров и услуг, которые, как минимум, не нужны, а то и вовсе, вредят. В придачу, за право приобрести этот набор приходится платить собственным досужим временем. Как известно, современная Африка сейчас сидит на дотациях и гуманитарной помощи не почему-нибудь, а потому что тамошнее сельское хозяйство и тамошний исконный уклад весьма сильно пострадали от намеренного воздействия европейцев, принёсших капитализм. Но до сих пор еще существуют отдельные племена, живущие примитивным образом, в которых каждый тратит на поддержание жизни в организме лишь два-три часа в сутки, всем остальным временем распоряжаясь так, как вздумается. Собственно говоря, есть такой боянистый анекдот: «Валяется негр под кокосовой пальмой. Подходит к нему буржуин: - Нигер, чё ты ничего не делаешь? – А на хера мне что-то делать? – Как нахера? Собрал бы кокосы, изготовил бы копру, продал бы, получил бы денег. – И что дальше? – А если бы удалось накопить много денег, то тогда ты нанял бы рабочих, управлял бы ими и получал бы еще больше денег. – Ну и? – А если бы твоя компания стала бы успешной, то ты бы больше не беспокоился о своём материальном положении и мог бы лежать и ничего не делать. – Так ведь я и так лежу и ничего не делаю!». Кто-то захочет возразить, что подобный образ жизни допустим лишь для регионов с благоприятным климатом. Согласен, что в регионах с более суровыми условиями трудиться придётся больше, чем три часа в сутки. Но, вопреки этому, те же древние славяне, жившие в лесах Севера, всю зиму, когда поля находились под снегом, тоже почти не трудились. И это было о народах, технологии которых не отличались сложностью. А теперь представим, как мало бы мог трудиться современный человек, чтобы обеспечить себе всё необходимое для жизни. Однако никто не предлагает работу, на которой требовалось бы проводить лишь полчаса-час в день. Цены на продукты питания в магазинах в несколько раз выше настоящих, а почему? – потому что владельцы торговых точек желают построить себе громадные коттеджи и не где-нибудь, а именно на какой-нибудь Рублёвке, искусственным и надуманным ажиотажем взвинчивая цены на землю до невероятного. Оставим буржуев и посмотрим на простых людей. Почти все из них хотят приобрести личный автомобиль, а часть из них еще и хочет каждый год покупать для него страховку. Якобы, наличие собственного транспортного средства экономит время. Но подсчёты показывают, что для ежедневной жизни мегаполиса это не так (парковаться возле дома, парковаться возле цели назначения, заезжать на заправки и, особенно, стоять в вечных пробках – всё это накладно), а подлинная причина покупки – желание поднять собственный статус в рамках капиталистической системы ценностей. А результат – гораздо больше времени, чем экономится (если, вообще, экономится) и немало усилий тратится на зарабатывание денег на само авто и на его обслуживание. Также долгое сидение в салоне способствует «бонусам» вроде гиподинамии или других проблем со здоровьем. На примере персонального транспортного средства было показано, как вообще работает механизм создания искусственных потребностей. И, кстати, не только л/а приносят с собой специальные «бонусы»: мобильные телефоны, допустим, могут стать добровольно надетыми жучками, сообщающими информацию о перемещении их владельца.

Второй метод включения – это ассоциирование человека с большими и эфемерными общностями. Патриотизм и национализм – это частные примеры такого, но по ним анархисты уже много всего написали, поэтому отсылаю хотя бы к своим статьям «Национализм под рентгеном мысли» и «Credo in unum Anarhia» (последняя по данной теме лишь отчасти). Здесь же разберу другой момент, а именно ассоциирование просто с обществом или человечеством. Многие заметили следующий парадокс. Современная цивилизация сильнее любой ей предшествовавшей. Если бы сейчас началась война нынешних людей с первобытными людьми или с теми же античными греками, то её исход было бы несложно предсказать. Но если взять изолированного от социума современного человека, помещённого хоть в естественную для него среду обитания (город), хоть в дикую природу, и взять изолированного от сородичей неандертальца, то неандертальцы-то в одиночку выживали, а вот весьма сомнительно, что выживет наш современник. Ну а если и выживет, то точно кардинально изменит свой привычный образ жизни. Таким образом, получается, что на протяжении последних веков истории происходило следующее: общество/человечество становилось сильнее, но ценой ослабления каждого своего члена. Капитализм придал этому парадоксу окончательную форму, потому что средневековый крестьянин, конечно, покупал некоторые вещи на ярмарках или у ремесленников, но, если бы остался в одиночестве, то обошёлся бы и тем, что кое-как делал бы мебель и посуду самостоятельно. В свою очередь, современный человек не сможет сам для себя изготовить всё то, чем пользуется, и, даже больше: как правило, умеет совершать только узкий круг действий, не приносящих никакой пользы, будучи взятыми обособленно от массового производственного процесса. Спрашивается: а и зачем быть самодостаточным? С точки зрения анархизма, самодостаточность способствует независимости, а также нефрагментированному, то есть полному восприятию окружающей действительности. Но, безусловно, абсолютная самодостаточность недостижима по той хотя бы причине, что есть биологическая потребность в общении с себе подобными. Фрагментирование мировоззрения происходит тоже не при любом взаимодействии, а лишь при достаточно неоднородном. Иными словами, речь идёт, скорее, о переходе от массового товарного производства к локальным сообществам, в которых все друг друга знают и в которых занимаются удовлетворением собственных потребностей, а не увеличением прибыли или количества изготавливаемого. В огромных скоплениях людей, где все связаны со всеми сложными и не всегда заметными капиталистическими отношениями, невозможно быть ни свободным, ни уверенным в том, что завтра сможешь наслаждаться жизнью. Поэтому встают вопросы деглобализации общественных отношений и деглобализации технологий. К первому из них можно подойти, используя подход винтажизма, то есть внедрения некоторых моделей прошлого в текущие условия с учётом внесения соответствующих корректур как в одно, так и в другое. Всё-таки, прошлое предоставляет нам широчайшее разнообразие различных децентрализованных социумов, на примерах которых можно многому научиться и из примеров которых можно многое извлечь. Второй же вопрос может быть решён за счёт использования особых современных технологий (в частности, 3D-принтеров), за счёт распространения альтернативных источников энергии (локальное сообщество в состоянии иметь свои собственные солнечные батареи, или ветряки, или, если поблизости есть подходящие водоёмы, микро-ГЭС: Норвегия от них в основном и запитана, благодаря чему является одним из мировых лидеров по производству электроэнергии на душу населения) и за счёт «забытых» способов производства и распределения, более свойственных натуральному хозяйству (взять хотя бы аграрную коммуну Масанобу Фукуоки, где в месяц на закупку внешних товаров тратили всего 35$).

С предыдущим коррелирует третий механизм включения, который я назвал бы выхолащиванием. Он заключается в неизбежности умозрительного принятия уже упомянутой атомизации труда, при которой человек умеет совершать только малый спектр действий. Но еще до попадания на производство аналогично воздействует система образования. Здесь уместно упомянуть о книге Ивана Иллича «Освобождение от школ» - в ней, правда, много реформизма, но зато соответствующую тему она раскрывает. Короче, действие выхолащивания заключается в том, что каждому внушается, что делать совершенно любое действие должны только подготовленные к этому профессионалы. Капитализму такой подход даёт два больших преимущества. Во-первых, возрастает производительность труда и извлекается больше прибыли (ценой того, что кто-то целый день как идиот крутит гайки в одну и ту же сторону, а кто-то другой целый день как идиот сидит в офисе и заполняет однотипные бланки). Во-вторых же, ничего не умеющими людьми проще управлять. Даже если они замыслят восстание, то не смогут обойтись без лидеров, ну а с лидерами всегда можно договориться или повлиять на них. Более того, суть Системы не в том, что «плохие» дорвались до власти и до богатств, а в том, что, как и в басне Крылова, как ни меняй местами людей, при её сохранении всегда будет то же самое, потому что все пороки капитализма, которые я здесь привожу, объективны и не зависят от характеров людей, в этом участвующих. Как говорится, за всё время существования философии философы таки сумели прийти к выводу, что «бытие определяет сознание», а потом передали этот вопрос на рассмотрение филологам, дабы те определили, где в этом предложении подлежащее, а где дополнение. Если твоё бытие заключается в узкоспециализированном труде, то ты не можешь быть свободным, но, в то же время, твоё сознание может захотеть поменять твоё бытие и, если ты его радикально поменяешь, то тогда твой разум станет свободнее. Данная максима – это, по-моему, лучшее, что можно сказать по этому поводу. Так вот, вернёмся к выхолащиванию. Выхолощенный человек не только в вопросах политики вверяет свою волю в руки лидеров-профессионалов. Это происходит с ним всегда и везде. Допустим, кто-то ночью ломится к нему в дверь. Он тут же начинает звонить профессионалам, то бишь мусорам, в то время как «крутой анархист» достал бы свой нож/обрез, а еще позвонил бы своим друзьям/соседям и вместе бы они разобрались, что происходит. И, соответственно, выхолощенные так и будут верить, что без политиканов и мусоров нельзя. Даже если они будут всех их ненавидеть и называть продажными тварями, то, тем не менее, всю вину будут сваливать на их личные качества, считая, что если набрать других, честных и «хороших», то всё изменится к лучшему. «Социальной импотенции» противостоит понимание того, что вместо того, чтобы пьянствовать и валяться перед телевизором, можно тренироваться, читать и приобретать новые навыки. Уничтожение работы, то есть отчуждённого наёмного труда, повлечёт за собой то, что любой активностью будут заниматься лишь при наличии заинтересованности в ней (быть может, психологической: «нравится мне это делать», но, быть может, рациональной: «не хочу идти в огород, но ведь если ничего не выращу, то подохну с голоду»), а это будет значить, что отупляющий отдых сдаст свои позиции и станет более реальным всё успевать и быть мультизадачным.

С вопросом свободы, более-менее, всё. Перейдём к полноте бытия. Как вы уже поняли, отчасти этот вопрос мы тоже уже разобрали, потому что, на самом деле, полнота бытия не всегда отделима от свободы, равно как и свобода не всегда отделима от неё. Сейчас же я укажу на то, как еще капитализм обворовывает наши жизни. Происходит это по аналогии с ассоциированием с вымышленными общностями, при котором «центр тяжести бытия» с личности перемещается на эту надуманную общность. Но здесь «центр тяжести» съезжает снова на личность, и даже, в каком-то смысле, на ту же самую, но только из предполагаемого будущего. Вместо того, чтобы испытывать разнообразные нетривиальные ощущения здесь и сейчас, люди начинают ждать отпуска, рисуя себе в воображении отели и пляжи, или ждать, когда приобретут новую машину, из которой смогут с гордостью смотреть на других. Но отпуска имеют свойство заканчиваться, а после покупки крутой тачки тут же захочется купить тачку ещё круче, и снова будущее вместо настоящего. Такой процесс, я думаю, всем понятен. Привёл я его здесь не столько ради него самого, сколько ради того, чтобы показать, что нечто, подобное ему, заставляет многих анархистов строить модели общества, пропитанные капиталистической логикой, требующей перманентного «развития». В противовес им я считаю, что рано или поздно человечество, найдя оптимум, перестанет изменять общественные отношения, а, точнее, перестанет стремиться изменять их и изобретать что-то новое, если для этого не будет серьёзных внешних толчков. В ответ на упрёки в традиционализме не в первый раз напомню, что в экономическом контексте традиционализм – это образ мышления, противостоящий капитализму, и это не случайно, так как тяга к вечному развитию и вечному расширению – это характеристическая черта последнего. Гораздо интереснее понять, что имелось в виду под словом «оптимум». А для этого сделаем странный финт и посмотрим на трансгуманизм. Я утверждаю, что нелепо «изобретать бессмертие», поскольку если бессмертная нематериальная душа существует, то она уже существует, а если человек полностью материален, то, в силу возрастания энтропии, неминуема тепловая смерть Вселенной. Продление жизни – ничто: у группы Complex Numbers, близкой к идеям трансгуманизма, в песне «Неизбежность», посвящённой обречённости мира, есть в том числе и такие слова: «И триллионы лет пронеслись, как миг». Советую вникнуть в этот трэк, да заодно и в весь альбом «Утро нового тысячелетия». А ведь проблему конечности человеческой жизни гениально решили еще эпикурейцы, сказав в своём Четверояком лекарстве: «Не должно бояться смерти, ибо пока мы есть, её нет, а когда она есть, нас уже нет». И, таким образом, вопрос о бесконечном развитии человечества напрямую аналогичен вопросу о производстве того, потребить что заведомо не сможешь. Можно тренироваться в беге, получая удовольствие от скорости и от поступления эндорфинов, можно упражняться на турнике, наслаждаясь выполнением сложных элементов, можно смотреть на закаты, можно впитывать шум леса, можно заниматься сексом, можно читать и писать книги, можно слушать и сочинять музыку, можно внести в биосферу свой собственный сад, можно лазить по скалам, ощущая притоки адреналина, и так далее, и так далее – неужели же этого списка не хватит, чтобы до конца заполнить свою жизнь? «Оптимумом» я называю такое состояние, при котором каждый сможет свободно и стабильно заниматься чем угодно из подобных видов деятельности. Возможно, кому-то этого покажется мало, и появятся те, кто захочет изобретать звездолёты или «бессмертие». Пожалуйста, никто им не мешает, если без этого никак. Но, как мне кажется, таких энтузиастов окажется мало и ничего они не смогут (особенно в условиях отсутствия централизованных производств). Сейчас разум человека засран капиталистической пропагандой, а индустриальная среда обитания в корне отличается от той, в которой развивалось человечество как биологический вид. Но после падения государств, капитализма и индустриализма и прихода к «оптимуму» разум освободится, а естественные потребности возобладают над ложными и актуальными лишь в уничтоженной техногенной среде. То, что включённым казалось полезным и нужным (космическая экспансия, создание полноформатных виртуальных реальностей, контроль над сознанием), исключившим себя из Системы покажется либо пустыми фантазиями, либо даже таящим в себе опасность. Что, конечно же, не отменяет того, что столь любимая всеми медицина будет существовать (и иногда даже улучшаться) и технологии тоже. Однако это будут уже другие – децентрализованные и заточенные под человека, а не под прибыль и массовость – медицина и технологии.

Про устойчивость способов производства и распределения напишу коротко, потому что, и так, уже немало настрочил. Ни что не вечно, но гигантский запас прочности анархо-«оптимума» налицо, хоть он и не станет совершеннейшим Эдемским садом для каждого. Единственное, про что стоит отдельно сказать, так это про то, что я бы предпочёл не называться коммунистом, но называться коммунаром, потому что мне нисколько не импонирует идея устроить товарное производство справедливым образом. Мне импонирует идея упразднить его и перейти к самодостаточным локальным сообществам. Сторонников соответствующих схем я и понимаю под словом «коммунары», под которым, вообще-то, ныне каждый понимает всё, что ему вздумается, включая, извините за выражение, «русскую Джамахирию». О том, как реализовать эти схемы, - ждите других статей или, лучше, не ждите, а размышляйте сами и опробывайте различные варианты на практике.

Май-декабрь 2011г.

Рекомендуется к аналитическому прочтению:

Макс Штирнер – «Единственный и его собственность»

Альфредо Бонанно и другие – «На ножах со всем существующим»

Блог a-MY на сайте anarhia.org

Тед Качински – «Индустриальное общество и его будущее»

CrimethInc – «Анархия в эпоху динозавров»

Кен Нэбб – «Радость революции»

Масанобу Фукуока – «Революция одной соломинки»

Алексей Боровой – «Анархизм»

Материалы с сайта a-est.info

Contact: Jabber – voldemar-krowhorn@jabber.no

Поиск по сайту: