Свойства накапливающей памяти: дистанцирование, двувременность, индивидуализация

С функциональной памятью связано политическое притязание или профилируется особая идентичность. Накапливающая память образует противоположность формированию этих различных перспектив культурной памяти. То, что она может себе позволить, с наибольшей отчётливостью проявляется там, где она отменена, как в тоталитарных обществах. В сталинистской России культурная накапливающая память была разрушена. Допускалось только то, что проходило через игольное ушко официального учения. Оруэлл убедительно обрисовал эту ситуацию в своём романе «1984» и, как сегодня известно, это было далеко не преувеличение.

В качестве причин для возможной политической нежелательности накапливающей памяти можно было бы назвать, к примеру:

· Наличие остаточной накапливающей памяти составляет инерцию, тяжеловесность социальной памяти, что означает в то же время её всегда лишь ограниченную манипулируемость.

· За определёнными элементами этой накапливающей памяти может неотступно следовать фантазия позднейших поколений и интегрировать их снова в функциональной памяти. Это не только условие того культурного феномена, которое мы называем «Ренессансом», это в самом общем виде важный ресурс культурных изменений.

· Накапливающая память может стать коррективом функциональной памяти. Только благодаря тому, что вспоминают всегда больше, чем требуется в действительности, пределы функциональной памяти остаются видными.

Возможность непрерывного обновления предполагает высокую проницаемость границы между накапливающей и функциональной памятью. Если граница держится открытой, дело может дойти до обмена элементами и изменения структуры смыслового стереотипа. В противном случае происходит фиксация в результате «затемнения» поставленного под сомнения контекста накапливающей памяти. Если пограничное сообщение между обеими памятями блокируется стеной и накапливающая память остаётся «за дверью» в качестве скрытого резервуара возможностей, альтернатив, противоречий, сопоставлений и критических возражений, не бывших в употреблении, то изменение исключается и происходят окостенение и абсолютизация памяти.

Оруэлл исходил из того, что накапливающая память образуется автоматически и надёжно, если только отказаться от намерения манипулировать ею или даже элиминировать её. Этого, однако, не происходит. Это столь же естественно, сколь и функциональная память. Ведь то, что всегда должно узнаваться и обретать историческую действенность в качестве культурного смысла, должно формироваться, сохраняться и циркулировать. Поэтому накапливающая память особым образом нуждается в формах и институтах (архивах), сохраняющих от вчерашнего дня то, что не используется на горизонте дня сегодняшнего. Она так же сопротивляется непроизвольному отталкиванию прошлого в коммуникативной памяти, как и осознанному «диафрагмированию» в функциональной памяти. Для этого ей необходимо двоякое – стабилизация текстов и/или контекста, освобождённого от непосредственной социальной потребительской функции.

Стабилизация текстов происходит, с одной стороны, с помощью материализации в образе письма, которое останавливает язык в неизменности, с другой – посредством фиксации или канонизации, гарантирующей, что тексты с течением времени сохраняются в неприкосновенности. Сначала привилегией канонизации пользовались священные и юридические, позже и литературные тексты, обращающие на себя внимание авторством. У них есть реальный шанс независимо от их использования специфическими функциональными памятями выжить в культурной накапливающей памяти. Они создают часть той воображаемой библиотеки, именуемой всемирной литературой, которую венгерский писатель Г. Конрад назвал «европейской памятью».

Другим условием культурной накапливающей памяти является лицензия, заключающаяся в освобождении от функции социального использования. Общество, не позволяющее себе такие ниши и свободные пространства, едва ли аккумулирует накапливающую память. Контекстами такой лицензии являются искусство, наука и музей. В таких контекстах стабилизируются при соблюдении дистанции культурные информации – способ, который нельзя представить себе ни в устно выраженной социальной, ни в опирающейся на письменность функциональной памяти. Одна часть этой информации должна считаться абсолютно незаселяемой; это данные, возвращаемые к жизни только в рамках научного или исторического любопытства; другая часть доступна посредством дидактического или эстетического восприятия. Речь идёт о темах, концепциях, предметах, которые могут быть возвращены в общественное сознание в музеях, фильмах, романах и с помощью других средств реактуализации. И, наконец, ещё одна часть переживает возрождение в функциональных памятях, в которых бездействующие культурные информации возвращаются к жизни и снова могут быть заселены. В качестве примера этих трёх способов актуализации мы назовём иудейскую кабалу. При условии её материального хранения в культурной памяти, т. е. её доступности в рассеянных рукописях, эта сложная смысловая структура

1) реконституируется исторически в своём распространении, а в своём развитии научно интерпретируется;

2) эстетически актуализируется в романе вроде «Маятника Фуко» Умберто Эко и

3) лично испытывается в виде космической музыки на заряженной оккультизмом сцене поп-культуры.

Другим аспектом, связанным с отказом от фокусировки, характерной для функциональной памяти и усвоения прошлого, является двувременность культурной накапливающей памяти. Двувременность представляет собой ещё одну форму обеспечения дистанции, она проистекает из блокирования между Вчера и Сегодня на оси времени. К прошлому не апеллируют, как в случае с функциональной памятью, в качестве легитимирующей и обосновывающей предыстории настоящего, оно остаётся в других временных координатах и в результате этого обретает иммунитет в отношении инструментальных злоупотреблений и необоснованного использования. Так с накапливающей памятью возникает временная комплексность, которую мы обозначаем как двувременность или анахрония, и которая так же отличается от синхронии коммуникативной памяти, коллокации воспоминаний в ограниченном временном горизонте, как и от диахронии функциональной памяти. Эта последняя связывает прошлое с настоящим.

Из всего сказанного вытекает, что накапливающая память не может предоставить базис воспоминаний для коллективных идентичностей. Вмонтированные сохранение дистанции и выражение сомнения в содержаниях блокирует именно инструментальное отношение к идентификации. Воплощения этой памяти мыслимы, во всяком случае, спорадически и идиосинкразически, т. е. на индивидуальном уровне. Тем не менее не следует недооценивать значение накапливающей памяти для общества; она образует контекст различных функциональных памятей, до некоторой степени их внешний горизонт, исходя из которого могут быть поставлены под сомнение, подвергнуты критике и не в последнюю очередь изменены суженные перспективы взгляда на прошлое. Было бы, конечно, бессмысленно, выступать в пользу одного и против другого. На почве культурной памяти существуют оба образования, и для будущего культуры многое зависит от того, что они в своём сосуществовании сохраняются и в новых медиальных условиях.

4. Эволюция средств массовой информации и изменение структур социальной памяти

25/12/2012

Исследование истории технологии СМИ скачкообразно возросло с середины нынешнего столетия. Это было связано с ускоренным изменением в данной области, которое имеет следствием соответствующее давление в направлении рефлексии о потенциалах и проблемах различных средств информации. Эта история распространяется так далеко во все сферы культуры, что здесь её нельзя набросать даже приблизительно. Поэтому мы должны ограничиться аспектами этой истории, которые прямо связаны с организационными формами социальной памяти.

Поиск по сайту: