Социальные законы и причины

Какими законами управляется социальный процесс и какова конечная природа социальной причинности?

Так как общество суть, в сущности, явление психическое, обусловленное физическим процессом, то строго социологические законы суть, во-первых, законы психического процесса и, во-вторых, законы ограничения психического закона физическим. Воля воздействует на социальный процесс посредством внушения и подражания и сознательно посредством свободного выбора. Поэтому законы волевого процесса суть законы подражания и социального выбора. Законы ограничения, вносимые физиче­ским процессом, суть законы отбора и переживания.

Тард сформулировал два главных закона подражания. При отсутствии интерференции подражание распространяется в геометрической прогрессии. Если новый пример скопирован одним-единственным индивидом, то получается непосредственно 2 центра подражания. Если каждый из них будет в свою очередь скопирован одним индивидом, то будет 4 центра подражания, а если каждый из этих последних также найдет себе по одному подражателю, тогда этих центров станет 8. Это и есть геометриче­ская прогрессия, объясняющая чрезвычайную быстроту, с которой распространяются иногда новые слова, моды, привычки и мнения. Второй закон подражания был уже нами рассмотрен при объяснении форм ассоциации. Подражания преломляются средой. Слова, законы, обычаи, верования и учреждения изменяются, переходя от расы к расе, из века в век.

Законы разумного социального выбора суть неизменно отно­шения между распределением социальных ценностей и формами социального поведения. Распределение социальных ценностей является предшествующим условием, а форма социального поведения условием последующим. При данной определенной комбинации социальных ценностей должен иметь место особый род социального поведения, если только оно обусловлено разумным выбором.

Чтобы понять группировку социальных ценностей, необходимо обратиться к процессу, посредством которого субъективные ценности всякого рода возникают в индивидуальном сознании, а особенно обратить внимание на некоторые обстоятельства, малоисследованные при изучении экономических ценностей, но имеющие большое значение для теории этических и социальных ценностей.

Во всяком выборе разум созерцает 2 или более из своих собственных состояний или 2 или более метода, опыта, плана, условия или предмета и находит, что он смотрит на них с неравной степенью желания или одобрения. Желание есть чувство; одобрение есть суждение, оно есть признание, что рассматривае­мый опыт, предмет или действие обладают некоторым элементом или качеством, которое считается важным или же соответствует требованию или вкусу. Выбор оканчивается, когда один из многих сталкивающихся предметов или порядков принимается или допускается, причем все прочие исключаются.

Сравнивая наши выборы, мы находим, что мы не всегда одобряем то, чего желаем, и не всегда допускаем или принимаем то, что одобряем. Истинный выбор определяется одобрением, или по крайней мере он происходит после того, как одобрение было рассмотрено, хотя бы суждение в конце концов и было побеждено противоположным желанием. Законы разумного социального выбора имеют отношение только к тем явлениям, в которых одобрение является фактором. Воля, в которой желание является единственным мотивом, импульсивна и подражательна.

Обобщая наши опыты выбора, мы называем хорошими те состояния, опыты, вещи и поступки, которые мы одобряем, а те состояния, опыты, вещи и поступки, которые мы не одобряем, мы называем дурными. Выражаясь иначе, мы можем сказать, что добро есть абстракция для различных состояний духа и качеств поступков и вещей, которые мы одобряем, когда судим о них.

Так как многие состояния духа, многие предметы и поступки оказываются лишенными некоторого важного элемента или качества, или же оказываются ниже наших требований, так как часто сами требования повышаются вследствие открытия того, что мы можем достичь еще более высоких степеней превосходства, чем известные нам доселе, то наше понятие блага превращается в идеал, который мы пытаемся осуществить. Идеал этот изменяется, и различные одобряемые состояния почитаются более или менее, смотря по развитию характера и образования. Осуществление идеального блага подразумевает приспособление средства к цели. Сообразно своему развитию люди правильно или неправильно оценивают действительность средств, а сообразно своим убеждениям о важности или действительности какого-либо средства они дают ему более или менее высокую оценку.

В анализе экономической ценности я показал, что субъ­ективная ценность в экономическом смысле есть степень оценки. Подобное же рассуждение должно подтвердить также то утверждение, что субъективная ценность как в этическом, так и социологическом смысле, также является степенью оценки. Так как все субъективные ценности заключаются в этих трех категориях, то мы можем вывести из наших определений следующее обобщение: степень оценки какого-либо состояния души или какого-либо качества, заслуживающего одобрения и считающегося хорошим, или какого-либо качества, рассматри­ваемого в виде необходимого элемента или идеального блага, или какой-либо вещи, поступка или отношения, являющихся средством достижения идеального блага, и является субъ­ективною ценностью. Это экономическая ценность, если одобряе­мое состояние души есть состояние удовлетворенности, достигну­тое через удовлетворение потребности посредством материальных предметов или физической деятельности, или если оцениваемый предмет есть физическое средство удовлетворения потребностей. Это этическая ценность, если одобряемое состояние духа есть состояние внутренней гармонии или если средство является делом поведения. Это социальная ценность, если оцениваемая вещь есть социальный род, тип, свойство или условие или если средством, ведущим к социальному благу, являются социальный элемент, отношение или деятельность.

Этика исследует критические элементы, входящие в понятие блага, и те критерии, посредством которых можно достичь истинного познания идеального блага. Социология же должна исследовать их исторически и индуктивно — сообразно ходу их эволюции — в качестве составной части своего изучения процесса социального выбора.

Элементы и критерии социального _блага бывают двух различных родов. Одни из них субъективны; они суть состояния духа или же качества поведения или характера, считаемые достойными сами по себе. Другие из них объективны; они суть отношения, приспособления к внешнему миру. Удовольствие, например, есть субъективный элемент идеального блага, пережи­вание же есть объективный критерий. Системы этики потерпели неудачу вследствие недостаточного разделения субъективной и объективной сторон. Социология не должна повторять этой ошибки.

Первоначальным элементом какой-либо субъективной ценности является или некоторое состояние духа, считаемое хорошим, или некоторый субъективный критерий блага. Если, например, удовольствие считается благом, то первоначальным состоянием этой оценки являются или приятность душевного состояния, или способность данной вещи доставлять удовольствие. Впоследствии может быть приложен также и объективный критерий, и суждение ценности может быть изменено, как это и бывает, когда некоторый род приятного поведения оказывается неблагоприятным для переживания. Приложение объективного критерия зависит, одна­ко, от более высокого развития сознания, чем приложение субъективного критерия. Следовательно, в развитии социальных ценностей и в определении социального выбора субъективные основания более действительны, чем объективные критерии. Таким образом, для того чтобы открыть законы социального выбора, необходимо прежде всего исследовать, какие субъективные элементы входят в социальные ценности.

Когда люди начинают видеть различие между своими суждениями и своими желаниями, субъективным элементом и критерием блага, первый, заслуживающий одобрения, стано­вится силой. Это происходит от того, что сама жизнь есть деятельность и вид конфликта.

Чтобы иметь успех в борьбе за существование, индивид, как и общество, должен быть силен и энергичен. Эти условия действуют на все душевные процессы. Умственная и нравственная сила, равно как и физическая, вызывали удивление; смелость и самообладание заслуживали одобрения как мужество. Из этих качеств развилось понятие добродетели. Добродетель в первона­чальном смысле этого слова является первым субъективным элементом блага и первым субъективным критерием поведения и характера. В развитии этической философии эта фаза мысли находит свое выражение в стоицизме.

Далее, однако, обнаруживается, что добродетель не всегда сопровождается приятной реакцией. Полное силы действие может быть приятно некоторое время, но оно может истощить. Мужество может быть опрометчиво, самообладание может быть чрезмерно и нелепо. Эти размышления не могут иметь никакого практическо­го последствия, пока жизненная борьба тяжела и гибельна. Постепенно, однако, жизненные условия улучшаются. Образова­ние племен и государств сопровождается долгими периодами мира и безопасности. Тогда люди начинают себя спрашивать: есть ли добродетель единственное благо, единственный критерий? Не надо ли принять во внимание последствия повеления? Разумно ли предполагать, что страдания есть нормальный результат усилий? Не вернее ли допустить, что нормальный результат есть удовольствие? Не становясь менее добродетельным, не должен ли добродетельный человек стараться по возможности вести себя так, чтобы обеспечить себе счастье, а не нужду? Ответ был утверди­тельным. Счастье является вторым субъективным элементом блага, и полезность становится, как и добродетель, критерием поведения. В развитии этической философии эта фаза мысли нашла свое выражение в эпикурействе.

Вскоре оказалось, что в своей попытке сделать счастье элементом идеального блага, а полезность — критерием поведения люди стали преувеличивать удовольствие данной минуты. Они жертвуют будущим удовольствием ради сиюминутного удоволь­ствия, они допускают излишества. Вследствие таких практических ошибок они разрушают добродетель и портят характер. Доброде­тель, как и удовольствие, должна также приниматься во внимание. Характер также должен нравиться. А так как человек — существо социальное и зависит от своих товарищей в большей части своих удовольствий, то удовольствие каждого индивида должно быть сообразно с удовольствием большинства, идеально — с удовлетворением всех. Поэтому чистота является третьим субъективным элементом идеального блага и третьим критерием характера. В развитии этической философии эта фаза мысли нашла свое выражение в пуританизме. Но даже чистота поведения может оказаться слишком жестким условием. Органи­зация полезности и добродетели в поведении и характере может быть сочтена окончательной. Против такой окончательности возмущаются чувство и разум. Они ищут расширения жизни. Разум не может быть удовлетворен в своих поисках истины, прежде чем не поймет весь мир. Чувство не может перестать расширять свои симпатии, пока симпатия не объединит всех людей в добровольное товарищество. Самоосуществление поэтому является четвертым и последним субъективным элементом идеаль­ного блага и последним критерием жизненного поведения. В развитии этической философии эта фаза мысли находит свое выражение в гуманистическом идеализме.

Таким образом, идеальное благо является сложным феноме­ном. Оно не есть одна добродетель, или одно удовольствие, или одна чистота, или одно самоосуществление. Оно есть синтез всех этих явлений. Идеальное благо есть разумное счастье, состоящее из "добродетели и удовольствия, из чистоты и продолжающегося расширения жизни.

Из этих принципов выводится первый закон социального выбора.

Общество постоянно стремится усовершенствовать свой тип сообразно преобладающему понятию идеального блага. Это понятие изменяется время от времени в соответствии с эволюцией или дезинтеграцией общества и с изменениями в составе населения. Во всех обществах, существовавших до сих пор на этом свете, большинство состоит из недостаточно умственно развитых людей; люди с высокоразвитым умом составляют незначительное меньшинство. Поэтому большинство людей имеют еще очень низкие идеалы. Тем не менее чем дальше идет социальная эволюция, тем больше становится развитых людей, имеющих более высокие идеалы. Следовательно, первый закон социального выбора можно определить следующим образом.

Во всех социальных выборах самым главным идеалом является идеал личной силы, или добродетели, в первоначальном смысле; вторым является гедонистический, или утилитарный,, идеал; третьим — чистота и последним — идеал самоосуществления; но если умственная и нравственная эволюция продолжается, то более высокие идеалы могут приобретать все большее и большее влияние.

Этот первый закон социального выбора является законом предпочтения какой-либо одной из достижимых целей. Остающие­ся законы суть законы комбинации и выбора средств. Этот закон социального выбора комбинаций и средств может быть сформули­рован так: населеннее немногочисленными, но, однако, находящи­мися в гармоничном сочетании интересами будет консервативно в своих выборах. Население с разнообразными, но не находящи­мися в гармоничном сочетании интересами будет радикально в своих выборах. Только население, имеющее многочисленные, разнообразные и гармонично переплетающиеся интересы, будет постоянно прогрессивным в своих выборах.

Многочисленные подтверждения этого закона встречаются в политике, законодательстве, религии и обычаях, но самым лучшим из всех примеров этого закона может служить распреде­ление политического большинства во Франции. Твердынями консерватизма являются Бретань и южные департаменты. Центры радикализма находятся в середине, где горное дело и фабричная промышленность оказались в резком контрасте с прежними земледельческими занятиями и привнесли в население новые элементы и конфликты. Умеренное республиканство находится главным образом в прирейнских и юго-восточных департаментах, где в течение многих столетий социальная и интеллектуальная жизнь была очень разнообразна вследствие скрещивания нацио­нальностей и обмена идеями между ними.

Если законы социального выбора таковы, то что же обусловли­вает постоянство выбора? Настоящие социальные порядки являются пережитками. Тысячи различных порядков исчезли, потому что их полезность для человека была временной и незначительной. Они не были достаточно полезны для практиковавших их племен и народов, чтобы предохранить народы или учреждения от вымирания. Социальные порядки, являющиеся как бы частью жизни сильных обществ, суть именно те порядки, которые дают силу этим обществам. Прямо или косвенно они способствуют улучшению социального человека, изощряя его разум и делая его более искусным в кооперации. Но какие именно выборы приводят к этим результатам из возможных социальных выборов в создании законов и учреждений? Ответ, даваемый социологией, очень точен. Закон этот не подлежит сомнению: выживут те субъективные ценности, которые являются составными частями всей совокупности субъективных ценностей, все более и более усложняющейся вследствие включения новых интересов и в то же время делающейся все более и более согласованной и связной.

Этот закон не выражает физического процесса, подобно закону социальных выборов. Он формулирует объективные физические условия, с которыми должен сообразовываться выбор. Как только эти условия ясно подмечены, закон становится всецело понятным. Общество, как и индивид, должно приспосабливаться к физи­ческой и органической среде. Его удовольствия, законы и учреж­дения должны составлять часть этого приспособления и сообразо­вываться с ним как с целым. Среда, однако, не есть постоянная или неизменная группа отношений. Она претерпевает постоянную эволюцию, хотя изменения часто слишком медленны, чтобы их можно было заметить в данный момент. Она становится все более и более разнообразной благодаря дифференциации. Общество может увеличивать это разнообразие, но не может воспрепятство­вать ему. Оно не может упростить те явления, к которым жизнь должна приспособиться. Напротив, сама жизнь должна стано­виться все более сложной вследствие приспособления к более сложным условиям, или она должна прекратиться. Вот почему вкусы должны становиться все более разнообразными. Вот почему удовольствия должны увеличиваться и способствовать друг другу, повышая, смягчая и развивая друг друга, пока не сольются в гармонии. Вот почему, наконец, наши главные и наиболее частые наслаждения не должны быть настолько сильны индивиду­ально, чтобы могли исключить те более слабые, более редкие и утонченные удовольствия, которые необходимо входят в полноту максимального удовлетворения. Общество, обладающее разно­образными вкусами, получит больше пищи и более высокого качества и будет иметь более опытности, чем общество с немного­численными вкусами. Общество или класс, наслаждающиеся многими согласованными удовольствиями, в общем более жизне­способны, чем общество, удовлетворяющееся только немногими сильными удовольствиями. И наконец, сохраняются только те привычки, обычаи и учреждения, которые вообще приноравлива­ются к разнообразию природы. Поэтому в самой физической природе вещей скрывается то обстоятельство, что ультраконсерва­тивные или ультрарадикальные социальные выборы должны с течением времени исчезнуть, и только умеренные, но постоянно прогрессивные выборы должны сохраниться.

Одним словом, тогда как искусственный отбор или социальный выбор управляется субъективной ценностью, переживание управ­ляется органической и субъективной полезностью. Эта очень важная истина является основанием для установления различия между субъективной полезностью и субъективной ценностью.

В качестве примера и подтверждения этого закона пережива­ния я укажу на новейшие ступени в эволюции семьи. Они показывают, насколько неумолимо зависит форма семьи от необходимости приспосабливаться к усложняющимся условиям, а также показывает, почему должна сохраниться этическая семья.

Религиозная семья была, между прочим, социальным органом культа и собственности. Новые формы религии, новые формы накопления капитала и страсть к личной свободе сделали необходимым изменение семейной системы. Религиозная семья как таковая перестала существовать.

Две возможности могли занять освободившееся место. Одной из этих возможностей был неправильный союз полов. Если этот беспорядочный союз был бездетен, то генеалогическая линия мужчин и женщин, предпочитавших такие отношения законному браку, приходила к концу. Если же были дети, то они или совсем не получали ухода и погибали, или получали общественный уход, который был настолько недостаточен, что многие из них также погибали. Вследствие этого беспорядочный союз стремился к исчезновению и оставил продолжение расы главным образом тем, кто придерживался законного брака и передавал свою привязанность к этой форме своим детям. Так возникла романтическая семья. Хотя эта семья и основана на предпочтении и договоре, но она была относительно прочна, пока женщины находились в экономической зависимости, а развод был труден. Но с изменением промышленных условий и с усложнением социальной жизни произошло экономическое освобождение жен­щин, и развод стал легче. Романтическая семья стала непрочной.

Тогда оказались возможными 3 исхода, и все они были испробованы. Снова возникли беспорядочные союзы, но, как и прежде, неизбежно пришли к исчезновению. Законный союз, оканчивающийся разводом, также был испытан, но и эта форма клонится к исчезновению. Третьей возможностью является прочный брак на основе привязанности и долга. Если такая семья устанавливается с целью и в ожидании передать детям и отда­ленному потомству здоровую физическую наследственность и ум­ственные и нравственные достижения цивилизации, то она должна сохраниться. Дети в семьях этого типа будут иметь качества, дающие им возможность сохранить себя в борьбе за существова­ние и продолжить унаследованные социальные формы.

Должны ли мы заключить, что в последнем анализе социаль­ная причинность является объективным или физическим процес­сом, несмотря на то важное значение, какое имеет в нем воля? Если этот вопрос сводится к метафизическому вопросу о том, не есть ли разум простое проявление материи, то социология не может дать на это определенного ответа. Социология не имеет никакого дела с этим неразрешимым вопросом. Если, напротив, речь идет о том, не обусловлен ли в обществе волевой процесс физическим или же он является независимым и непроизводным, то в этом случае социология может дать ответ.

Роль, которую играют волевые факторы в социальной эволюции, настолько значительна, что человек, коснувшийся этой проблемы только с одной стороны, легко может увидеть в этих факторах непроизводные, независимые причины, а из этого ненаучного представления вытекают многие другие ошибочные представления. Социология имеет дело с явлениями воли на каждом шагу. Действительно, как мы видели, они являются •центральными пунктами, около которых группируются все другие виды социальных перемен. Мало того: социологу приходится иметь дело не только с причинами, которые оказываются не просто физическими, но также и с такими причинами, которые оказываются не просто психическими. Они настолько же сложнее просто психических, насколько психические сложнее просто физических. Это причины социологические — продукты самой социальной эволюции, и настоящий социолог не будет тратить понапрасну время, пытаясь объяснить все человеческое посредством среды и помимо истории.

Поэтому суть вопроса не касается существования или важного значения волевых и чисто социологических причин. Речь идет о том, чтобы узнать, не происходят ли они от более простых явлений, чем сами, и не обусловливаются ли процессами физического и органического мира. На этот вопрос социология и дает свой ответ. Социология есть продукт тех новых понятий природы — естественной причинности и естественного закона,— которые сформировались в сознании ученых в связи с доктринами эволюции и сохранения энергии. Эти понятия как разработанные гипотезы физической и органической науки совсем не похожи на те старые метаэмпирические понятия, которые делали из есте­ственного закона сущность, наделяя ее всемогуществом и поме­щая ее в мире управляемых ею людей и вещей. Естественные законы суть просто неизменные отношения между силами вне зависимости от того, будут ли это силы физические, психические или социальные. Естественная причина есть просто такая причина, которая в то же время есть и следствие. Во вселенной, известной науке, нет независимых, несвязанных, беспричинных причин. Поэтому под естественной причинностью человек науки подразу­мевает процесс, в котором каждая причина является также следствием предшествующих причин, в котором каждое действие является в то же время противодействием. Природа есть лишь совокупность соотносящихся друг с другом вещей, в которой каждое изменение причиняется предшествующим изменением и само причиняет последующее изменение и в которой среди всех изменений имеются отношения сосуществования и последователь­ности, являющиеся неизменными.

В этой системе человек является изменяемым, но независимо изменяемым. Он является функцией бесчисленных изменений. В мире бесконечных изменений он воздействует на этот мир, но только потому, что он часть этого мира. Его воля есть истинная причина, но только потому, что она есть истинное следствие. Вот почему социолог, утверждая реальность социологических сил, совершенно отличных от чисто биологических и чисто физических сил, должен подчеркивать, что они различны лишь настолько, насколько продукты отличны от факторов; насколько протоплазма отлична от некоторых количеств кислорода, водорода, азота и углерода, ее составляющих; насколько организм и его комбинированные действия отличны от группы не связанных тесно клеток. Замечая, что общество есть организация, воздействующая определенным образом на своих членов, социолог смотрит глубже и находит, что всякое социальное действие является в действи­тельности реакцией и как таковое имеет определенные ограничения и условия. Он нигде не находит социальной силы, которая не была бы облечена в физическо-органический процесс или "такой силы, которая не была бы обусловлена в каждый данный момент физическими факторами.

Именно в этой истине социолог видит существенное, значение доктрины "естественных прав". Естественные права, как они некогда понимались, отошли в область отживших верований; социология начинает различать не эти естественные нормы положительного права. Законные права суть права, санкционированные законода­тельной силой; нравственные права суть правила, санкциониро­ванные сознанием общества; естественные права суть социально необходимые правовые нормы, укрепленные естественным отбором в сфере социальных отношений; и не может быть ни юридических, ни нравственных прав, которые не основывались бы на есте­ственных правах, определяемых таким образом.

Я не пытаюсь этим восстановить старую идею в новой физиологии. Я отбрасываю старую идею, а вместе с ней то употребление слова «естественный», которое отождествляло естественное исключительно с первобытным. Это употребление в настоящее время изгнано из биологии, но оно непростительно удерживается в политических науках многими экономистами и юристами, как если бы естественное значило не более как природное. На научном языке «естественное» стало приближаться к значению «нормальное». В своем безусловно научном смысле естественное есть то, что существует в силу своего участия в космической системе взаимно определяющихся деятельностей; затем в более узком смысле оно есть то, что находится в гармонии с условиями своего существования. Неестественное находится на пути к разложению и исчезновению.

Таким образом, определение социологии как объяснения социальных явлений посредством естественных причин становится несколько яснее. Следовательно, социология является истолкова­нием социальных явлений посредством психической деятельности, органического приспособления, естественного отбора и сохране­ния энергии. Как таковая она может быть менее доказуемой наукой по сравнению с науками опытными, но мы не можем допустить, что она есть лишь описательная наука, как это утверждают французские социологи, близко стоящие к философии Конта. Социология есть наука истолковывающая, подтверждаю­щая индукцию дедукцией и относящая следствия к их истинным причинам.

Поиск по сайту: