НЕОМАРКСИЗМ. РАДИКАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Н. Бирнбаум. Кризис в марксистской социологии¹

¹Birnbaum N. The Crisis in Marxist Sociology / Birnbaum N. Toward a Critical Sociology. N. Y., 1971. P. 95—129 (Перевод Н. Лафицкой).

Введение *

*B данном очерке я не стремился осветить все вопросы. В частности, я довольно свободно пользуюсь такими упрощенными выражениями, как «марксистская социология» и «буржуазная социология». Я прекрасно понимаю, что эти термины здесь условны, что обозначенные ими направления в развитии научной мысли сложны и разнообразны, что существует взаимопроникновение этих двух типов социологии и что внутри каждой из этих групп имеют место конфликты и противоречия, не менее серьезные, чем между ними. Довольно полную библиографию можно найти в моей работе «The Crisis of Industrial Society» (N. Y., 1969).

Сегодня мы сталкиваемся с парадоксом. Никогда прежде марксизм не оказывал такого сильного воздействия на буржу­азную социологию (которую можно определить как социологию, практикуемую буржуазными профессорами, не считающими себя марксистами, в противоположность не менее буржуазным профес­сорам, считающим себя марксистами); никогда прежде он не подвергался столь широкому анализу, критике и обсуждению. Совершенно неоправданные запреты политического характера, тормозившие развитие марксистской социологии (как, впрочем, и всей критической марксистской мысли) в обществах государ­ственного социализма, начинают терять свою силу. Набирает силу международная дискуссия по вопросам марксизма, охватившая уже пространство от Лондона, Парижа, Франкфурта и Милана до Загреба, Будапешта, Праги и Варшавы. Тем не менее марксизм и особенно марксистская социология переживают кризис: именно этот кризис привел к тому, что нынешняя дискуссия идет столь напряженно и столь плодотворно.

Понятие «кризис» требует в данном случае пояснений. Доктринальный, или теоретический, кризис философской системы возникает тогда, когда формируется один из двух рядов абстрактных условий. В одном случае исчерпывается внутренний потенциал развития системы; применяемые в ней категории теряют способность трансформироваться; возникающие в рамках такой системы дискуссии становятся схоластическими в худшем смысле слова. Во втором случае реалии, на основе которых строится система, претерпевают такие изменения, что ее исходные категории становятся неприменимы в новых условиях. Совершенно ясно, что эти два ряда условий часто проявляются одновре­менно; применительно к системам, связанным с историческим развитием общества, два ряда условий кризиса чаще всего проявляются в комплексе, а иногда они неразделимы. В случае с марксизмом положение осложняется тем, что он претендует на роль тотальной системы, включающей не только описание общества, но и предписания, как людям следует действовать в обществе. Я предлагаю ограничиться анализом кризиса марксистской социологии, но при этом необходимо будет затро­нуть политические и философские элементы марксизма.

В общих чертах кризис марксизма можно описать следующим образом. Развитие капиталистического общества пошло несколько иным путем, нежели тот, который предполагался в теоретических работах первого поколения марксистов. В частности, несомненно, цикличное развитие капиталистической экономики достигло такой производительности, что релятивизировало понятия обнищания трудящихся. Правда, различия между социальными классами в распределении богатств, доходов, в доступности других благ продолжают оставаться огромными. Тем не менее абсолютный прирост общественного продукта и политическая борьба рабочего класса привели к тому, что последнему обеспечен такой уровень жизни, который никак нельзя назвать абсолютным обнищанием. В то же время изменилась классовая структура капиталистическо­го общества: возникла новая промежуточная прослойка работни­ков административной, технической сфер и сферы обслуживания, часто обладающих высоким уровнем образования. Хотя объ­ективно эта прослойка зависима от тех, в чьих руках в основном сконцентрирована собственность, в том числе и государственная, тем не менее эта прослойка не пожелала вступить в политический союз с рабочим классом.

Таким образом, растущая концентрация собственности сказы­валась на усилении классовой борьбы совершенно неожиданным образом: она усилила раздробленность и усложнила структуру сил, участвующих в этой борьбе. Далее, буржуазное государство вплотную занялось экономикой, вплоть до того, что в некоторых обществах оно приняло на себя координационные и даже командные функции, так что сегодня следует говорить о возникно­вении общества «неокапиталистического» типа, которое в значи­тельной мере уже сменило старое капиталистическое общество, где четко разграничивались государственная и экономическая сферы. Упорство сторонников абсурдной идеологии свободного предпринимательства в Соединенных Штатах не должно ослеп­лять нас настолько, чтобы мы не смогли заметить столь очевидно­го в нашем обществе срастания государства и экономики. В этих условиях такие понятия, как «собственность» и даже «капитал», размываются: классические марксистские постулаты об отношени­ях между базисом и надстройкой нуждаются в корректировке.

Такая корректировка особенно необходима сегодня в связи с изменениями, происходящими в обществах государственного социализма. Только теперь мы начали получать первые результа­ты марксистского анализа этих обществ, проведенного их внутренними силами, в отличие от марксистского анализа, проведенного оппозиционными или внешними силами. Этим исследованиям придется разобраться с фактом возникновения новой классовой структуры, вызванным тем, что владельцем собственности является государство, а монополия контроля за нею принадлежит коммунистическим партиям. Кроме того, возникно­вение новых структур политического и культурного господства сопровождалось в социалистических странах ростом государ­ственной собственности.

Вызовом общепринятым канонам марксизма стал еще один ас­пект исторического развития. Можно сказать, что третий мир пред­ставляет собой мировой пролетариат и что отношения господства и эксплуатации характеризуют связи между индустриальными и неиндустриальными обществами. Народы стран третьего мира представляют собой доиндустриальный пролетариат, соучастни­ком в эксплуатации которого является рабочий класс передовых обществ. Более того, борьба народов этих стран за экономическую независимость приобретает националистические и крайне нацио­налистические формы (феномен, относящийся не только к странам третьего мира). Будучи немцами, по их собственному признанию, Маркс и Энгельс никогда не стремились в своих теоретических работах к интеграции проблем национальных отношений и других разделов своей теории. В действительности их собственные труды об империализме как социально-экономическом феномене носили фрагментарный характер; их последователи и даже наши современные марксисты были вынуждены развивать и расширять эту теорию. Истинная роль империалистических экономических отношений в экономически развитых странах продолжает оста­ваться предметом споров, еще больше спорят о более широких социально-политических последствиях империализма.

К этим значительным затруднениям марксистской теории, вызванным ходом исторического процесса, а в некоторых случаях самим распространением марксизма, мы должны прибавить проблемы, вызванные столкновением марксизма с буржуазной наукой. У своих истоков марксизм, конечно же, был частью критического направления буржуазной мысли, исторически сфор­мировавшегося и выкристаллизовавшегося в работах философов; марксизм вместе с создавшим его основу левым гегельянством можно рассматривать как позднюю германскую аналогию фран­цузским энциклопедистам. Маркс и Энгельс особенно упорно настаивали на «научном» характере марксизма в одном очень существенном отношении: критическая социальная и историче­ская теория должна синтезировать в своих категориях достиже­ния и, где это необходимо, методологию передовых кругов буржуазной мысли — даже в тех случаях, когда достижения относились к некритическим по своему исходному замыслу направлениям науки,, но приобретали свою критическую силу в применении на практике. Иными словами, в то время, когда марксизм появился, он был chef d'oeuvre ² буржуазной мысли: последующее расхождение между ним и развитием мысли за пределами социалистического движения является одновременно причиной и следствием движения интеллектуального самоопре­деления, имевшего много негативных последствий. Психоанализ, структурный анализ языка, целые области в развитии есте­ственных наук, важные философские течения, такие, как феноме­нология, к сожалению, в том или ином виде противопоставлялись марксизму. В одном варианте упрощенная трактовка или трансформация значения позволяли сделать вывод, что структура и открытия в других системах бесплодны, поскольку рассматрива­емые этими системами феномены могут быть поняты наилучшим образом только с помощью целостного марксизма. Другой вариант рассуждений, предполагавший не менее упрощенную трансформацию значений, позволял показать, что немарксистский метод при глубоком анализе оказывается соответствующим духу марксизма больше, чем даже сам марксизм. Специфические черты марксизма часто игнорировались или же значение их искусственно принижалось ради того, чтобы не дать ему отстать от уровня развития современной научной мысли или ее суррогатов на Западе.

² Шедевром (франц.) — Прим. перев.

Эта общая проблема особенно ярко проявилась в социологии. Истоки марксистской и буржуазной социологии в значительной своей части идентичны. Гегель оказал влияние как на Лоренса фон Штейна, так и на Маркса, работы Сен-Симона нашли продолжение у Конта, идеи английских политэкономистов отраже­ны в трудах Джона Стюарта Милля (в его «Системе логики» можно найти методологические постулаты социологии, основанной на естественной модели познания). По мере того как социология развивалась в форме академической дисциплины, ее соответствие марксизму чаще всего игнорировалось учеными-марксистами. Самый глубокий и оригинальный из буржуазных социологов — М. Вебер — наиболее успешно спорил с марксистами там, где признавал в качестве предпосылки радикальный историзм соци­альных структур. Трудно представить себе работу Лукача или ее академизированное изложение Маннгеймом без веберовской критики позитивизма. Впервые интерес марксизма к социологии проявился в Веймарской республике в Германии и во Франции после 1915 года. Поразительно, что в обществах государственного социализма социологию сегодня больше связывают с разработкой и применением определенных технических средств изучения социальных феноменов, чем с теоретической работой. В этой связи полезно было бы вспомнить, что социологический эмпиризм в буржуазной социологии в своих истоках тесно связан с движени­ями социального реформаторства (протестантские истоки чикаг­ской школы в Соединенных Штатах, фабианский социализм и разработки начала XX века в Англии, «Verein fur Sozialpolitik» и прочие подобные течения, в том числе проект Вебера, в Герма­нии). Эмпирическая техника позднее была отторгнута от своей морально-политической основы и стала восприниматься как распространение естественнонаучных методов на социальную сферу. Недавнее возрождение некоторых видов эмпирических исследований в обществах государственного социализма отлича­лось тем, что все этапы развития методов были пройдены за одно десятилетие, а не за несколько, как у нас. Во всяком случае разработанные буржуазной социологией многочисленные теорети­ческие традиции и методы проведения исследований ставят перед марксистской социологией сложные проблемы, которые еще далеко не решены, а зачастую с трудом признаются.

В ходе общего развития идей, приведшего к кризису в марксистской социологии, мы наблюдаем не прямое и прими­тивное проявление конфликта между социальными и политически­ми группировками, а скорее попытку понять долгосрочные тенденции общественного развития, конкретно выраженные в проблемах, непосредственно связанных с пониманием сути конфликта. Возникшие без определенного намерения, часто полуосознанные представления об историческом процессе не могут быть столь же эффективны, как четко сформулированные представления. В то же время наши интеллектуальные возможно­сти позволяют нам «утилизировать» сформулированные представ­ления лишь как desideratum ³, а недействительное. С фрагментар­ным же описанием исторического процесса мы справляемся вполне. Должно быть ясно, что кризис в марксистской социологии есть частное проявление интеллектуального кризиса, корни которого уходят в социальное положение и политическую направленность групп, к каким принадлежат (или сами относят себя) те или иные социологи, но который имеет определенную, хотя и ограниченную, независимость от этих факторов.

³ Желаемое (лат.). Прим. перев.

Один значимый элемент этого кризиса обусловливает как интеллектуальную раздробленность, о которой я уже упоминал, так и приведшие к ней исторические условия. Мы сталкиваемся не с единым рядом марксистских идей, а с несколькими «марксист­скими традициями», которые разнятся от страны к стране, и иногда даже у разных группировок внутри одной страны. Этот процесс дифференциации указывает на реальное наличие кризиса: те усилия, которые предпринимаются для его преодоления, в действительности являются реакцией на реальные исторические проблемы, переживаемые в конкретных формах. Упомянув об относительной автономии марксистской мысли, я хочу теперь привлечь ваше внимание к масштабам марксистской дискуссии (а также суждений, предварявших дискуссию и возникающих вокруг нее). Развитие, самоанализ, взаимодействие между этими зспектами марксизма, по моему мнению, раскрывают одну из ценнейших возможностей марксизма как системы. Она позволяет добиться качественно иной проверки идей по сравнению с метода­ми анализа социальных явлений, привнесенными в социальную сферу из естественнонаучной. Она также признает существование антиномий и скачкообразности общественного развития, и, что особенно важно, она отрицает и полную независимость мышления, и взгляд на мышление как на прямое «отражение» окружающей действительности. Первое ведет к самодовольно-благодушной изоляции мышления от реальности и фактически делает мыслите­лей менее устойчивыми перед внешним давлением, второе же обесценивает интеллектуальную деятельность как таковую и в то же время отвергает способность мысли изменять мир. Правда, эти соображения могут служить прекрасным завершением обсужде­ния проблемы кризиса марксистских методов. Я же предлагаю перейти к последовательному рассмотрению ряда специфических аспектов социологии, в которых кризисные явления проявляются наиболее контрастно.

Поиск по сайту: