МИФЫ И ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

Ян де Фрис опубликовал небольшую книгу о волшебных сказках (Ян де Фрис

"Размышления о сказках, прежде всего, в их взаимосвязи со сказаниями о

героях и с мифами", Хельсинки, 1954), судя по названию эти размышления

касаются взаимосвязей народных сказок с героической сагой и мифом. Очень

ответственная, неисчерпаемая тема и никто не мог с ней справиться лучше чем

этот выдающийся голландский германист и фольклорист. Для того чтобы

исчерпать все аспекты проблемы недостаточно ста двадцати пяти страниц этой

книги. Ни в коем мере она не является учебником. Автор ставит целью подвести

итог века исследований, а главное указать на новые перспективы, которые

недавно открылись перед специалистами, исследующими народные сказки.

Известно, что исследования в этой области за последнее время ушли далеко

вперед. С одной стороны, фольклористы использовали достижения этнографии,

истории религий, глубинной психологии. С другой стороны, сами специалисты

по народным сказкам стали в своих работах обращаться к более строгим

методам. Свидетельством этого могут быть исследования Андре Жолля и Мака

Люти.

Прежде чем излагать свои собственные взгляды на отношение между мифом, сагой

и народной сказкой Ян де Фрис берет на себя задачу дать общее

представление об этой эволюции. Он начинает естественно, с анализа

"финской школы". Заслуги ее достаточно хорошо известны и мы не будем к этому

возвращаться. Скандинавские ученые провели большую и тщательную работу: они

отобрали и классифицировали все варианты сказок, попытались исследовать

пути их распространения. Но эти статистические исследования, касающиеся фор

мы, не решили ни одной существенной проблемы. Представители финляндской

школы решили, что с помощью тщательного анализа вариантов они обнаружили

"первоначальную форму" (Urform) сказки. К несчастью это оказалось иллюзией:

в большинстве случаев Urform явилось только одной из многочисленных

дошедших до нас "пра-форм". Это преследовавшая целое поколение ученых идея

пресловутой "Первоначальной формы" оказалась только гипотезой (Ян де Фрис,

стр.20).

Затем автор обращает внимание на французского фольклориста Поля Сентива и

его теорию ритуала. Основная книга Сентива "Сказки Перро и параллельные

сказки" (1923) читается еще с интересом и пользой, несмотря на проблемы в

информации и методологические недочеты. Нужно признать, что выбор объекта

анализа оказался неудачным. Сказки Перро ~ неблагодарный предмет для

компаративистского исследования. Сказка "Кот в сапогах", например, не

существовала ни в Скандинавии, ни в Германии; в Германии она появляется

позднее и под влиянием Перро. Тем не менее, Сентиву принадлежит заслуга

открытия в сказках тех ритуальных мотивов, которые и сегодня еще существуют

у первобытных народов. Зато он явно ошибался, считая, что ему удалось

обнаружить в сказках "текст", сопровождающий ритуал (де Фрис, стр. 30).

В книге, на которую к несчастью не обратил внимания Ян де Фрис и которая

называется "Исторические корни волшебной сказки" (Ленинград, 1946),

советский фольклорист В.Я.Пропп продолжает и развивает гипотезу,

разработанную Сентивом. Пропп видит в народных сказках напоминание о

тотемических ритуалах инициации. Совершенно очевидно, что структура сказок

имеет характер инициаций. Но вся проблема в том, чтобы выяснить, описывает

ли сказка систему обрядов, относящихся к какой-либо определенной стадии

культуры, или же ее сценарий инициации оказывается "воображаемым", в том

смысле, что он не связан с каким-то историко-культурным контекстом, но

выражает скорее внеисторическое архетипическое поведение психики. В

качестве примера Пропп обращается к тотемическим инициациям; этот тип

инициации был категорически недоступен для женщин, но основным персонажем

славянских сказок оказывается как раз женщина: старая ведьма, Баба-яга.

Иначе говоря, в сказках нет точного на поминания о какой-либо определенной

стадии культуры: здесь смешиваются и сталкиваются друг с другом различные

исторические циклы и культурные стили. Здесь сохранились только образцы

поведения которые могли существовать во многих культурных циклах и в

разные исторические моменты.

Гипотеза У.Е.Пекерта, с которой блистательно полемизировал Ян де Фрис (стр.

30 и след.), сталкивается с теми же трудностями. Этот ученый считал, что

родина сказок ~ восточное Средиземноморье эпохи неолита. Они сохраняли еще

структуру социокультурного комплекса, включающего матриархат, инициацию и

свадебные ритуалы, характерные для земледельческих племен. Пекерт сближает

те испытания, которые проходит герой некоторых сказок, пытающийся жениться

на дочери демона, с теми свадебными и семейными обычаями, которые

распространены у землевладельческих племен: для того, чтобы получить жену,

искатель ее руки должен был обработать поле и снять с него урожай,

построить дом и т.д. Но, как пишет Ян де Фрис, подобные испытания

засвидетельствованы также и в текстах эпоса (например, в "Рамаяне") и в

героических сагах. Аристократическую поэзию саг трудно объединять с

культурным уровнем земледельцев, генетическая связь с крестьянской сказкой

здесь не подходит. С другой стороны, Пекерт ищет "генезис" сказок на

доисторическом ближнем Востоке, по причине экономического богатства и

беспрецедентного расцвета сексуальной символики культов плодородия. Однако

анализ Макса Люти показал, что эротизм не играет в сказках никакой роли.

Ян де Фрис долго и подробно останавливается на гипотезе К.В. фон Сюдов

относительно индоевропейского генезиса волшебных сказок (стр.48). Слабости

недостатки этой гипотезы настолько очевидны, что настаивать на ней не

приходится и сам фон Сюдов вынужден был изменить свои взгляды. Он склонен в

настоящее время отнести время возникновения сказок еще глубже в прошлое, а

именно, в эпоху праиндоевропейской культуры времен мегалита. В недавно

вышедшей работе "Сказки и религия эпохи мегалита" (Paideuma,V, 1950) Отто

Хут обратил внимание на эту точку зрения и достойно сожаления, что Ян де

Фрис не счет необходимым рассмотреть ее. По мнению Отто Хута, два

господствующих мотива сказок: путешествие на край света и женитьба на

королевской дочери ~ по-видимому, принадлежат "религии эпохи мегалита".

Обычно сходятся на том, что центром возникновения культуры мегалита

считается Испания и западная часть северной Африки. Отсюда мегалитический

цивилизация докатилась до Индонезии и Полинезии. Подобное распространение

по трем континентам может, по мнению Хута, объяснить чрезвычайно широкую

циркуляцию сказок.

К сожалению, эта новая гипотеза неубедительна, тем более, что мы почти

ничего не знаем о доисторической "мегалитической религии".

Профессор Фрис не долго останавливается на объяснениях психологов, в первую

очередь обращая внимания на идеи Юнга (с. 34). Он принимает юнгианское

понятие архетипа в качестве структуры коллективного бессознательного, но

справедливо напоминает, что сказка не есть непосредственное и спонтанное

творение бессознательного (как, например, сон или мечтание): это прежде

всего "литературная форма", как роман или драма. Психолог пренебрегает

историей фольклорных мотивов и эволюцией литературных народных тем; он

поддается искушению разбирать абстрактные темы. Эти упреки вполне

правомерны. Не надо забывать, что представитель глубинной психологии

работает в том масштабе, который ему нужен, а мы знаем, что "именно масштаб

создает явление". Фольклорист может возразить психологу лишь сказав, что

результаты последнего не решают его, психолога, проблем, они могут лишь

подсказать ему новые пути исследований.

Вторая часть книги посвящена собственным взглядам Яна де Фриса. Ряд удачных

анализов (стр.38) показывает, что объяснения саги (сага об аргонавтах или

сага о Зигфриде) находится не в сказках, а в мифах. Что касается поэмы о

Зигфриде, то проблема заключается не в том, чтобы узнать, как эта поэма

вышла из переплетения фольклорных легенд и "мотивов", а в том, чтобы

узнать, как из определенного исторического прототипа могла родиться

легендарную биографию. Автор очень справедливо напоминает, что сага не есть

конгломерат "мотивов": жизнь героя составляет единое целое, от рождения до

трагической смерти (стр.125). Героическая эпопея не принадлежит к народной

традиции, она является поэтическим жанром, созданным в аристократической

среде. Его вселенная ~ идеальный мир, созданный в золотой век,

напоминающий мир Богов. Сага ближе к мифу, чем к сказке. Часто бывает трудно

решить, повествует ли сага о героической жизни исторического персонажа или

же она, напротив, оказывается секуляризованным мифом. Конечно, в мифах,

сагах и сказках встречаются одни и те же архетипы, т.е. те же образцовые

личности и ситуации. Но в то время как герой саг трагически погибает, сказка

всегда имеет счастливый конец (стр.156).

Автор настаивает также на другом различии между сказкой и сагой, оно кажется

ему очень существенным: сага еще близка миру мифа, сказка же от него

отдаляется (стр.175). В саге герой живет в мире, управляемым Богами и

судьбой. Персонаж сказок, напротив, свободен и независим от Богов, для

победы ему хватает друзей и покровителей. Свобода от воли Богов, доходящая

до иронии по отношению к ним, сопровождается полным отсутствием какой бы то

ни было проблематики. В сказках мир прост и прозрачен. Но действительная

жизнь, замечает Ян де Фрис, не является ни простой, ни прозрачной и он

задает вопрос: в какой исторический момент человеческое существование еще

не ощущается как катастрофа. Ему приходит мысль о мире Гомера, о времени,

когда человек начал отдаляться от привычных Богов, но еще не искал убежища в

мистической религии. Именно в таком мире (или же в аналогичных условиях,

если речь идет о других цивилизациях) профессор де Фрис усматривает

присутствие наиболее благоприятных условий для возникновения сказок

(стр.174). Сказка также есть выражение аристократического бытия и в этом

смысле сближается с сагой. Но направления их развития расходятся: сказка

отделяется от мифологического и божественного мира и "уходит" к народу,

когда аристократия открывает, что существование это проблема и трагедия

(стр.178).

Подробное обсуждение этих вопросов увело бы нас слишком далеко. Некоторые

результаты исследований Яна де Фриса неоспоримы: общность структур мифа,

саги и сказки, пессимизм саг и оптимизм сказок, последовательная

десакрализации мира мифов. Что касается вопроса о "происхождении" сказок,

то он слишком сложен, чтобы здесь его касаться.

Основная трудность состоит в двусмысленности самих терминов "происхождение"

и "рождение". Для специалиста по фольклору "рождение" сказки совпадает с

возникновением устного литературного произведения. Это исторический факт и

он должен быть исследован как таковой. Специалисты по исследованию устного

литературного творчества правы, следовательно, когда пренебрегают

"предысторией". В их распоряжении находятся устные "тексты", так же как в

распоряжении их коллег, историков литературы, находятся письменные тексты.

Они изучают и сравнивают эти устные "тексты", выявляют их распространение и

их взаимные влияния, примерно так же как это делают историки литературы.

Цель толкования текстов ~ понять и представить духовный мир сказок, не

вникая в выяснение их мифического прошлого.

Для этнолога же и историка религий "рождение" сказки как самостоятельного

литературного текста, представляет, напротив, второстепенную проблему. На

уровне "первобытных" культур граница разделяющая мифы и сказки не такая

четкая, как в тех культурах, где существует глубокое различие между

"культурным классом" и "народом" (как это было на древнем Ближнем Востоке,

в Греции, в странах европейского средневековья). Часто мифы смешиваются со

сказками (этнологи нам их представляют почти всегда именно в таком состоя

нии). Часто то, что уважается и принимается как миф в одном племени, в

соседнем племени оказывается лишь сказкой. Но этнолога и историка религий

интересует отношение человека к сакральному, вобравшему в себя всю

совокупность устных текстов. Сказка не всегда знаменует "десакрализацию"

мира мифов. Речь скорее должна идти о сокрытии мифических мотивов и

персонажей, правомернее говорить не о "десакрализации", а о "деградации

сакрального". Как доказал Ян де Фрис, между сценариями мифов, саг и

волшебных сказок существует преемственность. Кроме того, если в сказках боги

не появляются больше под своими собственными именами, их еще можно узнать

в персонажах покровителей, они лишены прав (если больше нравится такая

формулировка), но продолжают выполнять свои функции.

Одновременно сосуществование мифов и сказок в традиционных обществах ставит

перед исследователями трудную, но разрешимую проблему. В средневековой

Западной Европе, подлинные мистики терялись в массе верующих и суеверных

обывателей и порой соседствовали с христианами, весьма пассивными и их

отношение к христианству было чисто внешним. Религия всегда проживается

(или принимается и признается) в нескольких регистрах, но между этими

различными планами опыта существует сходство и равнозначность. Эта последняя

сохраняется даже после "вульгаризации" религиозного опыта, после внешней

десакрализации опыта, (чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать

научные и светские определения и оценки "Природы" после Руссо и

философов-просветителей). Но в настоящее время религиозное поведение и

структуры сакрального (персонажи богов, действия, служащие примерами)

обнаруживаются на глубинных уровнях психики, в "подсознании", на уровне

воображаемого и сновидений.

Здесь встает другая проблема, не представляющая интереса для фольклориста и

этнолога, но интересная для историка религий и, в будущем, для философа, а

также возможно, для литературного критика, так как она, хотя и косвенно,

имеет отношение к "генезису литературы". Превратившись на Западе в

развлекательную литературу (для детей и крестьян), волшебная сказка

продолжает все же сохранять структуру очень важного и ответственного собы

тия, поскольку сводится, по существу, к сценарию инициации: здесь

встречаются испытания, характерные для ритуалов инициации (сражения с

чудовищами, непреодолимые на первый взгляд, препятствия, загадки,

предлагаемые герою, задания, которые невозможно выполнить и т.д.),

нисхождение в ад или вознесение на небо, смерть или воскресение (что,

впрочем, одно и то же), женитьба на царской дочери. Как справедливо

подчеркнул Ян де Фрис, сказка действительно всегда имеет счастливый конец.

Но содержание ее ужасающе серьезно: оно заключается в переходе через

символическую смерть и возрождение от незнания и незрелости к духовному

возмужанию. Трудность в том, чтобы определить, где сказка превращается в

обычную волшебную историю, лишенную элементов инициации. Не исключено, по

крайней мере, в отношении некоторых культур, что это произошло в тот момент,

когда традиционная идеология и ритуалы выходят из употребления и когда

становится возможно безнаказанно "рассказать" то, что раньше существовало

как великая тайна. Очень может быть, что этот процесс не был всеобщим. Во

многих примитивных культурах, где образцы инициации еще живы, также

рассказываются истории, имеющие структуру инициации, причем с давних пор.

Пожалуй, можно сказать, что сказка повторяет, на другом уровне и другими

средствами, сценарий инициаций, служащий примером. Сказка продолжает

"инициацию" на уровне воображаемого. Она воспринимается как развлечение

только в демифологизированном сознании и, в частности, в сознании

современного человека. В глубинной же психике сценарий инициации не теряют

серьезности и продолжают передавать соответствующие заповеди и вызывать из

менения. Не отдавая себе в этом отчета, считая, что он развлекается и

отвлекается от реальности, современный человек все еще продолжает

пользоваться воображаемой инициацией, содержащейся в сказках. Можно задать

себе вопрос: не стала ли волшебная сказка, уже на ранней стадии

существования, своего рода "облегченной копией мифа и ритуала инициации, не

способствовала ли она, на уровне воображения и сновидений, возрождению

"испытаний инициации". Эта точка зрения удивит только тех, кто рассматривает

инициацию исключительно как принадлежность человека традиционных обществ.

В настоящее время мы начинаем понимать, что "инициация" сосуществует с

жизнью человечества, что всякая жизнь складывается из непрерывной цепи

"испытаний", "смерти", "воскрешений", независимо от того, какими словами

пользуются для передачи этого (первично религиозного) опыта.

ПРИЛОЖЕНИЕ II

Поиск по сайту: