Уровень лексико-семантического соответствия

Сопоставив эту модель с той, которая предлагалась Швейце­ром, мы обнаруживаем определенное сходство на первых четырех уровнях: уровень цели коммуникации соответствует прагматиче­скому, уровень описания ситуации — семантическому референци-альному, уровень способа описания ситуации — семантическому компонентному и уровень структуры высказывания — синтакси­ческому. В модели Комиссарова по отношению к модели Швей­цера изменена иерархия двух уровней: уровень описания ситуа­ции подчиняет себе уровень способа описания ситуации. Иначе говоря, перевод на уровне способа описания ситуации предстает как более точный по отношению к уровню описания ситуации. С таким изменением иерархии уровней эквивалентности трудно не согласиться. Мы уже показывали на примере, заимствованном у Р. Барта, насколько обедняется текст перевода, если в нем пере­дается только информация о предмете речи (денотативное или референциальное значение) и опускается информация о том, как этот предмет отражается в сознании автора, что находит выраже­ние в выборе определенных речевых форм.

Комиссаров дополняет модель эквивалентности еще одним уровнем — уровнем лексико-семантического соответствия. Это дополнение представляется существенным, во всяком случае, по двум причинам. Во-первых, оно логически завершает иерархию уровней эквивалентности: начав с уровня цели коммуникации, где перевод оказывается максимально свободным, вольным (за верхним пределом этого уровня вряд ли можно уже говорить о переводе), Комиссаров доходит до уровня пословной эквивалент­ности, т.е. до уровня буквального перевода, который в опреде-

.

денных случаях также возможен. Во-вторых, автор модели при­влекает внимание к слову, которое в реальном переводе весьма часто выступает в качестве единицы эквивалентности. Множество трансформационных операций, известных в теории перевода, связаны именно с преобразованием слов (конкретизация, генера­лизация и т.д.).

На первый взгляд, этот уровень эквивалентности переклика­ется с уровнем способа описания ситуации (компонентный уро­вень у Швейцера). Но это не так. В самом деле, на уровне спосо­ба описания ситуации Комиссаров рассматривает семантическую структуру не отдельного слова, а высказывания как речевой фор­мы отражения той или иной предметной ситуации, его компо­нентный состав.

Таким образом, выделение пяти уровней эквивалентности, различающихся степенью детализации, точности и полноты смыс­лов, представляется обоснованным.

Однако в типологии уровней эквивалентности Комиссарова угадывается некоторое противоречие. Первые три уровня выделя­ются на основе ономасиологического подхода к сравнению тек­стов оригинала и перевода, а оставшиеся два, напротив, семасио­логического. Ведь в первых трех случаях Комиссаров движется от значений (цель высказывания — ситуация — отражение ситуации сознанием автора) к формам их выражения в ИЯ и ПЯ, т.е. к знакам. В четвертом и пятом случаях он идет от форм выраже­ния, знаков (синтаксической структуры и слов) к их значениям.

Типология Егера — Швейцера менее подробна, но более логич­на. Она заявлена как функциональная и построена на установлен­ных лингвистикой функциях языкового знака, т.е. на отношениях между знаком и участниками акта коммуникации (прагматическая функция), между знаком и отражаемым в нем фрагментом реаль­ной действительности (семантическая функция) и между знаками в процессе коммуникации (синтаксическая функция). Разведение семантического уровня на два подуровня (Егером и Швейцером) с точки зрения строгости критериев типологии также некоррект­но. Ведь выделяемый в особый подуровень сигнификативный ас­пект семантического значения характеризует не столько отноше­ния между действительностью и знаком, сколько между знаком и коммуникантом, т.е. может рассматриваться в пределах прагмати­ческого аспекта. Если при одном и том же денотативном значе­нии высказываний «Злая собака» и «Осторожно: собака» мы уста­навливаем различия их сигнификативных значений, то должны признать, что различия эти обусловлены желанием, интенцией коммуниканта сказать именно так, а не иначе, т.е. в этих разли­чиях угадывается отношение между знаком и коммуникантом.

Последовательное, поэлементное сравнение уровней эквивалент­ности, описываемых Егером, Швейцером и Комиссаровым, пока­зывает, несмотря на внешнюю вариативность терминов, большое сходство в определении уровней эквивалентности и явную привя­занность к идее о семиотической природе перевода, о взаимодей­ствии в переводе трех типов отношений знака к окружающей действительности:

Иначе строит модель уровней эквивалентности В. Г. Гак. Преж­де всего он последовательно разрабатывает теорию эквивалент­ности на основе семантических отношений, устанавливаемых между знаками (языковые формы), понятиями (значения) и де­нотатами (внеязыковые ситуации). Гак строит простую, но весьма показательную схему уровней эквивалентности¹:

Языковые формы

Значения (понятия и связи)

Внеязыковая ситуация

чх

Формальный

эквивалент

I

¹ Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода. С. 10. - Там же.

Из этой схемы видно, что прагматический уровень не вклю­чается в категорию и выпадает из этой трехступенчатой типоло­гии уровней эквивалентности, т.е. выводится за пределы эквива­лентности. Это означает, что предметная ситуация оказывается первым, необходимым уровнем эквивалентности. Если предмет­ная ситуация в переводе не воспроизведена, то перевод не экви­валентен.

Данная концепция представляет несомненный интерес, так как она позволяет вновь обратиться к категории адекватности и сделать предположение о том, что прагматический уровень дей­ствительно не определяет эквивалентность перевода исходному речевому произведению, а всецело располагается в сфере адекват­ности. Если допустить, что прагматика определяет отношения знака с участниками коммуникации, то к этим участникам следу­ет отнести и переводчика. Поэтому взаимодействие переводчика (даже гипотетическое) с автором оригинала и получателем текста перевода, изменяющееся от условий перевода и запросов получа­теля, от умения переводчика расшифровать и передать коммуни­кативный эффект, от его представлений о реальном или гипоте­тическом получателе речевого произведения, и определяет, как мы видели выше, адекватность перевода.

Что же касается семантического и синтаксического уровней, относящихся к смыслу и структуре сообщения, т.е. к собственно текстовым категориям, то именно они и определяют эквивалент­ность речевых произведений.

Выведение прагматического уровня из области эквивалентно­сти показывает целесообразность использования в теории перевода категории адекватности. Прагматическое значение и коммуника­тивный эффект, достигнутые при переводе, даже при отсутствии эквивалентности на семантическом и синтаксическом уровнях делают перевод адекватным. Перевод оказывается не только адек­ватным, но и в разной степени эквивалентным, если эквивалент­ность достигнута на семантическом и синтаксическом уровнях.

Более четкое соотнесение категорий соответствия (эквива­лентности и адекватности) с компонентами структуры речевого акта позволяет уточнить и саму модель перевода как акта комму­никации. В этом случае сам перевод оказывается соотнесенным с металингвистической функцией в силу того, что перевод является интерпретацией одной языковой системы посредством другой. Экспрессивная и волеизъявительная функции располагаются в области адекватности перевода и соотносятся с тремя участника­ми коммуникации. В этой области располагаются соответствие (или несоответствие) коммуникативного эффекта и соответствие (или несоответствие) коммуникативных интенций. Поэтическая,

референтная и контактоустанавливающая {в том числе контакте-поддерживающая) функции, относящиеся к семантике и синтак-тике, т.е. к структуре речевых произведений и их соотнесенности с обозначаемыми в них объектами реальной действительности (референтами), располагаются в области эквивалентности. Их со­ответствие или несоответствие и определяют эквивалентность пе­ревода. Можно согласиться, но лишь отчасти, что семантический уровень доминирует над синтаксическим, ведь в реальном пере­воде мы вынуждены нередко изменять семантику того или иного элемента только потому, что этого требуют иные, чем в языке оригинала, возможности сочетаемости. Таким образом, гипотеза о подчинении синтаксического уровня семантическому, верная для большинства случаев речи на одном языке, требует некото­рых уточнений для ситуаций столкновения языков в переводе. Мы подробней остановимся на этом в третьей части книги.

§ 10. Теория формальной и динамической эквивалентности. Прагматический инвариант

Юджин Найда, американский лингвист, переводчик и теоре­тик перевода, внес существенный вклад в развитие современной теории перевода. Наиболее значима его книга «К науке перево­дить» (I964)¹. Теоретические взгляды Найды на перевод сформи­ровались в процессе многолетней практики перевода и редакти­рования переводов текстов Библии па многие языки мира. Работа в Американском библейском обществе позволила ему сопостав­лять самые различные пары языков, как близкородственных, так и далеких, обслуживающих самые разнообразные культуры.

Главным в концепции Найды представляется положение о двух типах эквивалентности при переводе: формальной (ФЭ) и динамической (ДЭ). В основе его представлений о необходимости различать эти два вида эквивалентности лежит убеждение в том, что совершенно точный перевод невозможен. Однако очень близ­ким к оригиналу может оказаться воздействие перевода на полу­чателя, хотя тождества в деталях не будет.

Найда отмечает, что существуют самые разные типы перево­да — от сверхбуквального (подстрочника) до свободной парафразы. Различие в выборе того или иного типа перевода обусловлено, по мнению Найды, тремя факторами: характером сообщения, наме­рениями автора и переводчика как его доверенного лица и типом аудитории².

¹ Nida E. Towards a Science of Translating. Special Reference lo Principles and
Procedures Involved in Bible Translating. Leiden, 1964.

² См.: Найда Ю. К науке переводить // Вопросы теории перевода в зару­
бежной лингвистике. М., 1978. С. 115.

.

Признавая неразрывную связь формы и содержания в сооб­щении, Найда отмечает, что сообщения различаются все же тем, чтб доминирует в них — форма или содержание. В этом положе­нии угадывается функциональный подход к сообщению, сформу­лированный Якобсоном, а именно различение денотативной л поэтической функций сообщения, каждая из которых может выступать на первый план в конкретном акте коммуникации, а все остальные функции, присущие сообщению, сохраняются. В качестве иллюстрации этого положения Найда приводит пример библейских текстов: в Нагорной проповеди превалирует содержа­ние, а в некоторых стихах Ветхого Завета, написанных акрости­хом, на первый план выступает поэтическая функция, т.е. доми­нирует форма.

Определяя основные цели, которые преследует переводчик, выбирая тот или иной тип перевода, Найда указывает на две, а именно на передачу информации и вызов определенного типа поведения у получателя переводного речевого произведения. Во втором случае «переводчику мало, когда получатель говорит: "Это понятно". Переводчик стремится, чтобы получатель сказал: "Это для меня важно"»¹. Возможны и более высокие степени импера­тивности текста. Соответственно степень адаптации переводного текста к речевым привычкам получателя переводного текста будет варьировать от минимальной в первом случае до максимальной во втором.

И, наконец, тип перевода выбирается в зависимости от спо­собности получателя понять переводной текст. Найда выводит четыре уровня способности понимания: способность детей, чей словарь и жизненный опыт ограниченны, способность малогра­мотных людей, не владеющих письменной речью, способность среднеобразованного человека, свободно понимающего как уст­ную, так и письменную речь, способность специалиста понимать сообщения в рамках своей специальности.

Все эти факторы определяют стратегию переводчика, выбор определенного типа эквивалентности между оригинальным и пе­реводным сообщениями — формальную эквивалентность или ди­намическую.

«При соблюдении формальной эквивалентности, -- пишет Найда, — внимание концентрируется на самом сообщении, как на его форме, так и на содержании. При таком переводе необхо­димо переводить поэзию поэзией, предложение — предложени­ем, понятие — понятием»². Такой тип перевода Найда называет

¹ Найда Ю. Указ. соч. С. 117.

² Там же. С. 118.

переводом-глоссой (gloss translation). Перевод-глосса предполагает перенесение получателя сообщения в культуру иного народа того, для кого создан оригинальный текст. Переводчик в этом случае часто прибегает к примечаниям, стремясь сделать текст максимально понятным.

Если же переводчик ставит перед собой цель достичь дина­мической эквивалентности переводного текста тексту оригинала, он стремится «не столько добиться совпадения сообщения на языке перевода с сообщением на языке оригинала, сколько со­здать динамическую связь между сообщением и получателем на языке перевода, которая была бы приблизительно такой же, как связь, существующая между сообщением и получателем на языке оригинала»¹. Получатель переводного произведения не перено­сится в иную культуру, ему предлагается «модус поведения, реле­вантный контексту его собственной культуры; от него не требуется для восприятия сообщения, чтобы он понимал контекст культуры оригинала»². Американский исследователь подробно анализирует принципы ориентации перевода на формальную или динамиче­скую эквивалентность.

При формально эквивалентном переводе переводчик в ос­новном ориентируется на исходный язык, на форму и содержа­ние исходного сообщения. Предпринимаются попытки полного воспроизведения грамматических форм, постоянства в употребле­нии слов и выбора значений в рамках исходного контекста. Та­кие переводы не всегда понятны среднему читателю, требуют примечаний и комментариев, однако, разумеется, имеют право на существование. Они могут быть ориентированы на другую группу получателей, а именно на специалистов, желающих полу­чить как можно более точные и полные сведения о культуре и языке другого народа. Таким образом, тексты, переведенные по принципу формальной эквивалентности, оказываются более зна­чимыми с точки зрения сопоставительной лингвистики и сравни­тельной культурологии.

.Перевод, ориентированный на динамическую эквивалент­ность, Найда определяет как «самый близкий естественный экви­валент исходного сообщения»³. Расшифровывая эту дефиницию, он поясняет, что термин «эквивалент» ориентирован на исходное сообщение, термин «естественный» на сообщение на языке пере­вода, а определение «самый близкий» объединяет обе ориентации в максимальном приближении⁴. Рассматривая категорию «есте-

ственности» перевода, Найда говорит о трех определяющих ее ас­пектах: следовании нормам переводящего языка и принимающей культуры в целом, соответствии контексту данного сообщения и соответствии уровню аудитории. Исследователь признает, что формальная и динамическая эквивалентности являются некими полюсами, между которыми располагается множество промежу­точных типов эквивалентности.

Категория «естественного перевода» подробно рассматривается американским исследователем. Приспособление текста перевода к языку и культуре должно привести к тому, что в переведенном тексте не осталось никаких следов иностранного происхождения. Отсюда неизбежно вытекает требование культурной адаптации. Найда приводит в качестве примера такой адаптации, как край­ний случай динамической эквивалентности, фрагмент перевода Нового Завета, выполненного Дж.Б. Филлипсом, где высказыва­ние оригинала «приветствовать друг друга святым целованием» заменяется в переводе на «обменяться сердечным рукопожатием» на том основании, что в библейские времена святое целование было обычной формой приветствия¹.

Естественность изложения на языке перевода связана, по мне­нию Найды, главным образом с проблемой взаимной сочетаемости слов на нескольких уровнях, самыми важными из которых являют­ся классы слов, грамматические категории, семантические классы, типы дискурса и культурные контексты.

Естественность контекстуальная затрагивает такие аспекты речи, как интонация и ритм, а также стилистическая уместность сообщения в рамках контекста.

Третий аспект естественности формулируется как степень со­ответствия переведеного сообщения способности получателя его понять. «Об этом соответствии, — пишет Найда, — можно судить по уровню опыта и способности аудитории к декодированию, если, конечно, преследовать цели истинно динамической эквива­лентности»². Говоря об этом аспекте естественности, исследователь делает весьма важную для теории перевода оговорку: «Не всегда можно быть уверенным, как именно реагировала (или должна была реагировать) первоначальная аудитория»³.

В самом деле, преследуя цель вызвать у аудитории ту или иную реакцию, переводчик исходит из собственного понимания этой цели, из понимания, которое формируется у него как у про­дукта определенной культуры, определенной исторической эпохи.

¹ Найда Ю. Указ. соч. С. 119.

² Там же.

³ Там же. С. 129.

⁴ Там же.

¹ Найда Ю. Указ.

² Там же. С. 134.
¹ Там же.

соч. С. 119.

Способен ли переводчик верно понять те перлокутивные страте­гам, которые заложены автором оригинального текста, обращен­ного к определенной аудитории? Может ли вообще переводное сообщение вызвать у получателя реакцию, подобную той, что вы­зывал текст оригинала у своей аудитории? Эти вопросы не нахо­дят ответа в работе Найды. Следует признать, что в науке о пере­воде на них до сих пор нет ответа.

Идея, положенная Найдой в основу различения двух типов эквивалентности, или, точнее, двух типов перевода, не нова и высказывалась в истории перевода неоднократно. Еще в XVIII в. немецкий писатель и философ Иоганн Готфрид Гердер (1744— 1803) писал: «Давно различали два вида перевода. Один перевод пытается перевести подлинник слово в слово, даже по возможности с теми же интонационными звучаниями. Его назвали 'ubersetzen с ударением на приставке. Второй вид (iiber 'setzen) переносит ав­тора, т.е. выражает образ автора так, как он бы заговорил вместо нас, если бы его родным языком оказался наш язык»¹. Гердер противопоставляет французской манере исправительных перево­дов, адаптированных под «нравы», вкусы и речевые обычаи читаю­щей публики, иную, филологическую: «Французы гордятся своим национальным вкусом, к которому они приноравливают все, вме­сто того, чтобы приноравливаться самим к вкусу иных времен. А мы, бедные немцы, напротив, не имеем Родины и почти не имеем читающей публики. Без широкого национального вкуса хотим видеть Гомера таким, какой он есть, и самый наилучший перевод не может достигнуть этого, если его не сопровождают примечания и комментарий, отмеченные высоким критическим умом. В таком переводе мне бы хотелось видеть и поэзию и гек­заметр»².

Нетрудно заметить, что определение истинного перевода, предложенное Гердером, напоминает положение о функциональ­ной эквивалентности Найды. Однако пристрастия Гердера явно на стороне именно такого, близкого оригиналу, филологического перевода.

Взгляды Гердера разделял и Иоганн Вольфганг Гете (1749— 1832). Предлагая классификацию типов художественного перево­да, расположенных в исторической последовательности, он раз­личал три типа перевода: «Имеется три рода переводов: первый знакомит нас, исходя из наших общих понятий, с чужой страной; здесь более всего у места скромный прозаический перевод. Проза полностью снимает все особенности подлинника, написанного

¹ Цит. по: Копанев П.И. Вопросы теории и истории художественного пере­вола. С. 193.

¹ Там же. С. 179.

.

стихами, и даже поэтический восторг низводит до некоего обще­го уровня, но для начала оказывает величайшую услугу, потому что перевод этот входит в нашу привычную домашнюю нацио­нальную обстановку как нечто новое и прекрасное, незаметно дня нас подымает наш дух, дает нам настоящую радость... За этим следует второй вид перевода, когда мы пытаемся перенес­тись в чужеземные условия, по в сущности только присваиваем ттужие мысли и чувства и хотим их выразить по-своему — в своих мыслях и чувствах. Такую эпоху перевода я хотел бы назвать, ис­ходя из первоначального значения этого слова, пародийной. В большинстве своем лишь остроумные люди имеют призвание к подобному делу. Француз, произвольно обращающийся со слова­ми оригинала, так же произвольно поступает с чувствами, мысля­ми, да и со смыслом вообще, он во что бы то ни стало требует заменить сочный иноязычный плод любым суррогатом, но только чтобы этот суррогат вырастал на его собственной национальной почве... Но поскольку невозможно долго оставаться ни в состоянии совершенства, ни в состоянии несовершенства, а всегда наступает перемена, то мы пережили третью эпоху перевода — самую выс­шую и последнюю. Это — стремление сделать перевод полностью тождествет-тным оригиналу, так что один текст существует не вместо другого, а заменяет другой. Этот род перевода на первых порах вызвал ожесточенное сопротивление, ибо переводчик, неуклонно следующий за оригиналом, в большей или меньшей степени от­ходит от оригинальности своей нации и таким образом возникает нечто третье, для чего еще должен дорасти вкус массы читателей. Фосс, заслуги которого переоценить невозможно, сперва не удов­летворял публику, и это продолжалось до тех пор, покуда мы мало-помату не вслушались и не вжились в новую манеру. Зато ныне всякий, кому ясно значение происшедшего, кто постиг, ка­ким многообразием средств располагают благодаря Фоссу немцы, какие возможности в риторике, ритмике и метрике открыл нам острый ум этого талантливого юноши, как непосредственно вошли в немецкий обиход чужеземцы — Ариосто и Тассо, Шекспир и Кальдерон, став при этом вдвое и втрое доступнее нам, чем были прежде, — может надеяться, что история литературы без обиня­ков скажет, кто первым, ломая многие преграды, ступил на этот путь... Перевод, стремящийся к тождеству с оригиналом, прибли­жается к подстрочнику и сильно облегчает понимание оригинала; таким образом, мы приближаемся к основному тексту, нас подтя­гивают к нему, и круг, в котором происходит сближение чужого со своим, известного с неизвестным, в конце концов замыкается»¹.

Цит. но: Копанев П. //. Указ. соч. С. 189-192.

Как видим, именно формальная эквивалентность расценива­ется Гёте как высший уровень перевода.

Сопоставление взглядов Гердера и Гёте со взглядами Найды интересно не только потому, что показывает явную преемствен­ность идей в теоретических взглядах на перевод, но и потому, что. со всей очевидностью демонстрирует перемещение оценочных акцентов от одного полюса к другому, неоднократно наблюдав­шемуся в истории перевода. На рубеже XVIII и XIX вв. Гердер и Гёте противопоставляют точный, максимально близкий оригина­лу перевод, построенный на принципах формальной эквивалент­ности, французской переводческой манере «прекрасных невер­ных», господствовавшей в европейском переводе в XVII—XVIII вв. В середине XX в. Найда заявляет, что в современном переводе наметился явный крен в сторону динамики.

Возникает вопрос, почему динамическая эквивалентность ока­зывается предпочтительней формальной. Американский лингвист пытается ответить на этот вопрос с позиции теории информации. Опираясь на положение теории информации о том, что надеж­ность понимания сообщения находится в прямой зависимости от степени избыточности речи, Найда делает интересный для тео­рии перевода вывод: переведенный текст, в котором максимально сохранены структура и семантика оригинала, характеризуется не­достаточной избыточностью для полного понимания сообщения, в нем слишком много неопределенного и нового. Адаптация же текста перевода, основанная на принципах динамической эквива­лентности, снимает неопределенность и сохраняет для получателя привычный для него культурный контекст. Текст перевода при­обретает в этом случае необходимую избыточность и благодаря этому легче воспринимается получателем.

Кроме того, динамическая эквивалентность, предполагающая высокую степень адаптации переводного текста к культуре наро­да-получателя, ориентирована на читателя среднего уровня, кото­рый, по мнению Найды, не всегда способен понять текст, при­шедший из иной культуры. Призывая приближать текст к культуре народа, говорящего на языке перевода, «натурализовать» его, Найда тем не менее отмечает, что «культурные расхождения пред­ставляю!' меньше трудностей, чем можно было бы ожидать, особен­но если прибегать к помощи примечаний, разъясняющих случаи культурных расхождений, ибо всем понятно, что у других народов могут быть иные традиции»¹.

В своих более поздних работах, в частности, как отмечает Комиссаров в работе, специально посвященной роли культурных

различий, Найда «уже не требует такой адаптации текста перево­да, которая переместила бы его в новую культурную среду и тем самым в значительной степени удалила бы перевод от оригинала. Теперь упор делается на объяснение культурных реалий с помощью ссылок и примечаний. Таким путем достигается правильное по­нимание текста рецептором перевода, но уже речь идет не об обес­печении одинакового воздействия, как этого требовал принцип динамической эквивалентности»¹.

Таким образом, маятник переводческих пристрастий опять начинает движение в противоположную сторону, вновь пересмат­риваются критерии совершенного перевода. Но регулярное коле­бание маятника переводческих пристрастий не должно помешать увидеть то, что в переводческой практике на всем протяжении ее истории существовали разные, иногда диаметрально противопо­ложные по целям и формам типы переводов. Эта вариативность типов всегда затрудняла оценку качества перевода. Найда, рас­сматривая типы эквивалентности если не как однопорядковые, то, во всяком случае, как имеющие равное право на существование, полагал, что однозначная оценка перевода невозможна: «Нельзя утверждать, что тот или иной перевод хорош или плох, не прини­мая во внимание множества факторов, которые в свою очередь можно оценить с разных позиций, получая весьма различные ре­зультаты. И поэтому на вопрос — хороший это перевод или нет? — всегда будет множество вполне обоснованных ответов»².

Цель сообщения, или коммуникативная интенция, автора оригинала и переводчика могут совпадать, но могут и не совпа­дать. Текст, имеющий директивную направленность для одного народа, не всегда может и должен сохранять ее в переводе. Так, захваченные или перехваченные радиоразведкой боевые докумен­ты (боевые приказы, распоряжения и т.п.) не будут выполнять ту же функцию в переводе на язык противника. Перевод на русский язык Конституции США или Франции не будет выполнять в на­шем обществе тех же функций, что и в соответствующих странах. Эти тексты утратят директивную функцию и будут выполнять лишь функцию информативную. Обратные случаи возможны, но более редки. Например, в Канаде в основу законодательства по­ложены законы Франции и Великобритании. Гражданское право осуществляется на основе французского наполеоновского Граж­данского кодекса, а уголовное — на основании английского Уго­ловного кодекса. Документы, переведенные с этих языков, должны

Найда Ю. Указ. соч. С. 131.

¹ Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. С. 56.

² Найда Ю. Указ. соч. С. 126.

обладать одинаковой юридической силой. Естественно, что под.,' ходы к переводу и принципы соответствия в этих случаях будут различными.

§ П. Эквивалентность перевода как нормативная категория

В процессе исторического развития представление об эквива­лентности перевода неоднократно изменялось, иногда на проти­воположное. Извечная дискуссия о преимуществах вольного или буквального переводов является не чем иным, как попыткой ус­тановить надлежащий уровень эквивалентности. Двухполюсная модель эквивалентности Найды, между крайними точками кото­рой (формальная и динамическая эквивалентность) располагают­ся многочисленные промежуточные уровни эквивалентности, от­ражает суть многовековых споров. В известной триаде: АВТОР ОРИГИНАЛА - ПЕРЕВОДЧИК - ЧИТАТЕЛЬ ПЕРЕВОДА, отражаю­щей связь между основными участниками процесса перевода как акта межъязыковой коммуникации, переводчик является неким мобильным элементом, стремящимся приблизиться либо к автору оригинала, либо к своему читателю. Это отношение можно по­пытаться представить следующими схемами:

1. Переводческая стратегия «верного» переводчика. Перевод эквивалентен и адекватен:

Поиск по сайту: