 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Эквивалентность и смысл. Денотативное и сигнификативное значения
Понятие «смысл», которое определяется как «внутреннее логическое содержание, значение чего-либо, постигаемое разумом»1, представляется несколько расплывчатым. В самом деле, в нем смысл определяется через такие понятия, как значение и логическое содержание. Еше в конце XIX в. немецкий логик и математик Г. Фреге, один из основоположников логической семантики, предложил различать понятия «значение» и «смысл». Согласно его концепции, знак называет предмет и выражает смысл. Значение оказывается непосредственно связано с называнием, обозначением предмета (денотата), а смысл — с информацией о нем, знаниями о предмете, зафиксированными в данном имени. Иначе говоря, значение оказывается связанным с объемом понятия, а смысл — с его содержанием. Так, знаки подлунный мир, голубая планета, белый свет называют один и тот же предмет — землю, т.е. имеют одно и то же значение, но их смыслы различны, так как они сообщают разные знания о предмете. Такие высказывания (знаки), как П.И. Чайковский, автор оперы «Евгений Онегин», великий русский композитор, хозяин домика в Клину и т.п., относятся к одному денотату (обозначают одно и то же лицо), т.е. имеют одно и то же денотативное значение (один и тот же единичный Предмет). Но их смыслы различны, так как во втором высказыва-
См.: Рецкер Я.И. Указ. соч. С. 36—37.
| С1 С2 СЗ С4 |
|
| д |
нии устанавливается связь с другим объектом (творчеством), в третьем объект относится к классу, а в четвертом опять устанавливается связь с другим объектом, но уже по линии посессивности. Иногда термин значение дополняется определением денотативное, что подчеркивает функцию знака по называнию, обозначению предмета. Денотативное значение в этом случае может противопоставляться не смыслу, а сигнификативному значению знака. Различение денотативного значения и смысла (сигнификативного значения) усложняет хорошо известный семантический треугольник Огдена—Ричардса, превращая его в трапецию:
31 32 33 34
Д — денотат (образ предмета реальной действительности, о котором идет речь в высказываниях), 3 (1, 2, 3, 4) — внешняя (фонетическая или графическая) оболочка знака, ДЗ — денотативное значение (единое для всех высказываний), С (1, 2, 3, 4) — смыслы (различные во всех высказываниях).
Различие сигнификативного и денотативного значений прекрасно иллюстрируют наблюдения Р. Барта. Проанализировав подписи «Злая собака», «Осторожно: собака» и «Сторожевая собака», увиденные им на воротах усадеб в маленьком городке на юго-западе Франции, Барт утверждает, что все они несут одно и то же сообщение: Не входите (если не хотите быть укушенными}^. Добавим, что эти высказывания соотносятся с одной и той же предметной ситуацией, которой нетрудно найти аналогию в ином социуме, в иной культуре. В русской действительности этим высказываниям могло бы соответствовать узуальное «Осторожно: злая\ собака». Но смысл этих выражений, продолжает Барт, «заключен в их различии: "Злая собака" звучит агрессивно, "Осторожно: собака!" — человеколюбиво, "Сторожевая собака" выглядит как простая констатация факта. Таким образом, в одном и том же сообщении читаются три выбора, три вида личной вовлеченности, три образа мыслей или, если угодно, три вида воображаемого, три личины собственности»2. Барт делает обобщение, представляю-щееся чрезвычайно важным и для теории перевода: «Лингвистика, занимающаяся одними лишь сообщениями, могла бы тут сказать лишь самые элементарные и тривиальные вещи»3.
1 Барт Р. Избранные работы. Семиотика и поэтика. М., 1989. С. 535.
2 Там же.
3 Там же.
Неопределенность понятия «смысл» заставила немецкого исследователя Г. Егера отказаться от него, заменив понятием «коммуникативная значимость текста». Егер рассматривает коммуникативную значимость как основную категорию, обеспечивающую коммуникативную эквивалентность при переводе. «Коммуникативная эквивалентность, — пишет он, — представляет собой отношение между текстами, возникающее в том случае, когда при переходе от исходного текста к результирующему тексту (т.е. при перекодировании), а в случае межъязыкового общения — при переходе от оригинала (текста на языке источника Тия) к тексту на языке перевода (Тля) коммуникативная значимость остается сохраненной, т.е. инвариантной»1. С помощью понятия инварианта Егер придает анализу переводческой эквивалентности большую научную строгость, так как сравнение текста оригинала с текстом перевода получает некую третью промежуточную величину, то обязательное общее в сопоставляемых объектах, на основании которого легче выявить их сходства и различия.
Коммуникативная значимость, по мнению Егера, опирается на функциональную значимость языковых знаков, которая предстает как совокупность функций отдельных знаков. Эти функции оказываются связанными с тремя уровнями отношений: семантическим (отношение знака к обозначаемой им действительности), синтаксическим (отношение знаков друг к другу в речевой последовательности) и прагматическим (отношение знака с использующими их коммуникантами). В условиях реальной коммуникации эти отношения оказываются иерархически подчиненными друг другу. Семантический уровень подчиняет себе синтаксический, и оба они подчинены прагматическому. Таким образом, семиотическая модель переводческой эквивалентности выстраивается на трех уровнях: прагматическом, семантическом, синтаксическом.
В пределах семантического значения Егер предлагает различать сигнификативное и денотативное значения, первое из которых оказывается связанным с содержанием понятия, а второе — с объемом2. Сигнификативое и денотативное значения оказываются подуровнями семантического уровня, располагаясь также в иерархической последовательности: «Для трансляционной лингвистики, ~ пишет Егер, — на первом плане бесспорно должно стоять сигнификативное значение, но учет денотативного значения также представляется существенным, по крайней мере в плане синонимики»3. Данный вывод весьма важен для теории пере-
Егер Г, Коммуникативная и функциональная эквивалентность // Вопросы е"рии перевола в зарубежной лингвистике. М., 1978 С 138
2 См.: Там же. С. 141-142.
3 Там же. С. 143.
вода, ведь нередко переводчики, стремясь попять сообщения и их предметную соотнесенность, т.е. денотативное значение, не уделяют должного внимания тому, какую информацию о предмете несет в себе знак исходного текста, т.е. сигнификативному значению.
Но вернемся к категории смысла, которая оказывается тождественной сигнификативному значению. Смысл, отражая некоторые объективные свойства и признаки предметов, является категорией объективной и присущ языковому знаку постоянно. Однако он «как бы занимает промежуточное положение между "значением" (т.е. предметом) и представлением, имеющим субъективный характер»1.
В реальной практике переводчик сталкивается именно с определенным представлением, т.е. с тем субъективным смыслом, который вкладывает в создаваемую комбинацию знаков автор исходного речевого произведения. Барт называл этот смысл «личной вовлеченностью».
Анализ этих субъективных смыслов высказывания, не всегда удачный, неполный, а иногда и сомнительный, можно найти в литературоведческих работах, в первую очередь в работах тех исследователей, которые попытались применить в литературоведении семиотические методы. Переводчик пытается расшифровать субъективные смыслы исходного текста, оперируя общими, т.е. объективными смыслами знаков. Но его интерпретация также субъективна. Она подчинена его собственному когнитивному опыту, его умению понять частное, субъективное через общее и объективное. Именно поэтому один и тот же текст может быть понят разными людьми по-разному, поэтому же в практике художественного перевода множественные переводы одного и того же произведения — обычное дело. По этой же причине один и тот же перевод может вызывать диаметрально противоположные оценки критиков.
Переводчик, расшифровывая смыслы комбинаций знаков исходного текста, которые он принял за единицу ориентирования, совершает по меньшей мере три семасиологических операции, следуя от знаков к значениям:
1) определяет предметную соотнесенность знака (денотатив
ное значение);
2) уясняет общую, объективную информацию о предмете
(смысл, сигнификативное значение);
3) пытается выявить субъективный смысл знака, ту информа
цию о предмете, которую желал сообщить конкретный автор
конкретного речевого произведения.
Сигнификативное значение (сигнификат) знака в лингвистике часто отождествляют с логической категорией понятия. Понятие также содержит общественно осознанную объективную информацию о предмете или явлении. Следовательно, нобходимо выделить такую когнитивную категорию, которая соответствовала бы знанию о предмете конкретного индивида, строящего конкретное высказывание в конкретном речевом акте, т.е. ту, которая и формирует субъективный смысл высказывания. Такая когнитивная категория может быть определена как концепт.
§ 5. Понятие и концепт
Говоря о понятии, его объеме и содержании, о логических операциях, совершаемых над понятием, мы оперировали категорией понятия как универсальной, не принимая в расчет того, что в сознании каждого конкретного человека большинство понятий имеют и собственный объем, и собственное содержание. Такие индивидуализированные понятия, которыми оперирует в своей познавательной деятельности каждый индивид, в теории, построенной средствами русского языка, удобно назвать заимствованным термином концепт. Понятие отличается от концепта именно своей универсальностью. Его объем включает в себя все мыслимое множество объектов, подпадающее под его содержание, а содержание фиксирует основные, сущностные признаки объектов, принадлежащих данному классу. Объем и содержание концепта зависят от индивидуального когнитивного опыта индивида и во многом определяются условиями жизни, культурой и т.п. Так, концепт лопата у пятилетнего ребенка будет отличаться от одноименного концепта у землекопа, при том что понятие, лежащее в основе концепта, будет примерно одинаковым (функциональный признак — чтобы копать; конструктивный — ручка и то, чем копают). Ю. Найда выводит четыре уровня способности понимания: способность детей, чей словарь и жизненный опыт ограничены, способность малограмотных людей, не владеющих письменной речью, способность среднеобразованного человека, свободно понимающего как устную, так и письменную речь, способность специалиста понимать сообщения в рамках своей специальности1.
Приведем ставший хрестоматийным пример понятия снег, перекочевавший в работы по теории перевода из книги Ладо. Понятие снега как природного явления известно многим народам северного полушария. Отношение же к этому явлению различно. В русском языке в обыденном сознании это понятие определяется
Новиков Л.А. Семантика русского языка. М, 1982. С. 17.
1 См.: Найда Ю. К науке переводить // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. С. 115.
как «твердые атмосферные осадки, выпадающие из облаков в виде белых звездообразных кристалликов или хлопьев, представляющих собой скопление таких кристалликов»1. Специальное определение этого понятия добавит уточняющие признаки о названии кристалликов (снежинки), о их форме (шестиугольные пластинки и шестилучевые звездочки), об условиях существования явления (при температуре воздуха ниже (ГС). Французский словарь предложит более строгое определение neige — Eau congelee dans les hautes regions de I'atmosphere, et qui tombe en tlocons blancs et legers (вода, замерзшая в верхних слоях атмосферы, выпадающая в виде белых легких хлопьев). Даже при сравнении этих определений уже видны некоторые различия в содержании данных понятий. Если же попросить дать определение снега эскимоса, для которого снег является одной из основных сред обитания, то ол приведет еще больше дифференцирующих признаков данного объекта. Более того, говоря о снеге, покрывающем землю, он непременно выделит подмножества объектов и определит их дифференциальные признаки.
Житель экваториальной Африки, не видевший снега, т.е. не имевший соответствующего ощущения, будет иметь о снеге только абстрактное представление, созданное в результате прочитанного либо услышанного. Его концепт снега будет походить на понятие с нулевым объемом, оно составит как бы пустой класс, за которым не будет стоять реально представляемая действительность, Иначе говоря, та часть языковых картин мира, которая демонстрирует внешнее подобие, т.е. представляется симметричной, является в самом деле неэквивалентной. Эта неэквивалентность отражает оппозицию общего и частного в когнитивной деятельности человека, разных уровней абстракции. Она обусловлена тем, что каждый этнос имеет собственное представление о мире, об общих явлениях культуры во всех ее четырех сферах (материальной, духовной, организационной и поведенческой). Речь здесь идет не только о том, что в одной этнической культуре могут отсутствовать некоторые элементы, имеющиеся в другой культуре, но и о том, что отношение к тем или иным объектам, существующим в общечеловеческой культуре, может быть различным. Эти объекты могут вызывать разные ассоциации, т.е. по-разному сопоставляться с культурным опытом народа. Вер?темся к понятию снега. Для южан снег — экзотика, редкое явление природы, иногда пугающее и раздражающее, когда снег реально выпадает и на некоторое время останавливает жизнь в городах. В то же время снег — это символ Рождества. Для народов более северной части снег
Словарь русского языка. Т. 4. С. 164.
обычное явление, ожидаемое (психологическая готовность) и достаточно легко переносимое в определенные периоды года. Для яароД°в Крайнего Севера снег представляет собой одно из основных жизненных средств.
Во всех трех случаях снег влияет на жизненный уклад и становится предметом разнообразных ассоциаций, но ассоциации эти в различных культурах в зависимости от климатических условий всегда различны. Если у южан снег — это бедствие, то у северных народов — либо нейтральное, либо положительное явление, которое во многом облегчает, а иногда и спасает жизнь (по снегу открываются санные пути, позволяющие двигаться по непроходимым дорогам, в другие сезоны снег защищает землю от мороза, спасая урожай, а соответственно и человека от голода). Чем большее место занимает снег в культуре того или иного народа, тем более обширной и вариативной оказывается лексико-семантическая область, связанная с этим явлением.
Эти различия в значениях наиболее отчетливо проступают именно в переводе, когда мы стараемся как можно точнее передать какое-либо понятие средствами иного языка.
Попытаюсь проиллюстрировать это теоретическое рассуждение о различии структуры понятия и концепта примером, непосредственно затрагивающим область перевода.
Приведу фрагмент из романа французского писателя М. Па-неля, уроженца Марселя, прекрасно знающего юг Франции, Прованс, «Слава моего отца» (La gloire de mon pere). В этом фрагменте речь идет о деде рассказчика, искусном каменотесе, с большим почтением относившемся к работе старых мастеров. Представим сначала русский перевод:
«Как только выдавался у него свободный день — а это бывало раз пять или шесть в году, — он вывозил всю семью пообедать на травке в пятидесяти метрах от Пон дю Тара.
Пока бабушка готовила еду, а дети барахтались в реке, дед поднимался на настил моста, что-то измерял, рассматривал какие-то стыки, делал какие-то чертежи в разрезе, гладил камни» (пер. П. Баккаретти).
«Des qu'il avail un jour de liberte — c'est-a-dire cinq ou six fois par an — il emmenait toute la famille dejeuner sur 1'herbe, a cinquante metres
fa port du Card.
Pendant que ma grand-mere preparait le repas, et que les enfants Pataugeaient dans la riviere, il montait sur les tabliers du monument, prenait des mesures, exammait des joints, relevait des coupes, caressait des pierres».
Словарь русского языка. Т. 4. С. 164.
В первом высказывании мы видим «чужое» словосочетание Пои дю Гар, по форме явно имя собственное, которое, с точки зрения логики, должно обозначать единичный объект и заключать в себе, таким образом, единичное (индивидуальное) понятие. Этой формой, т.е. транскрипцией, переводчик, француз южанин, хорошо знающий описываемую действительность, называет объект, неизвестный русскому читателю.
Концепт французского переводчика, которому хорошо известно, о каком объекте реальной действительности идет речь, т.е. в его индивидуальный концепт, облеченный в форму pont du Card, симметричен единичному понятию, сформировавшемуся во французской культуре и обозначенному этим именем. Но русский читатель, незнакомый ни с этим единичным объектом, ни с понятием, заключенным в форме Пон дю Гар, не может более или менее четко вывести из этого имени какой-либо концепт об объекте, во всяком случае из той фразы, в которой оно возникает. Его концепт не имеет ни ясного содержания, ни очерченного объема, его] можно определить лишь через понятие максимального универсального ктасса — «нечто, возле чего можно обедать на травке». Это «нечто» может быть селением, сооружением, рекой, горой, рощей, плошадью и т.п. Знак Пон дю Гар оказывается для русского читателя столь же малозначимым, как и имена Пер ла Шез, Вьё-пон, Дюран и пр. Потребуется довольно глубокое знакомство с французской культурой, чтобы эти имена действительно «заговорили», наполнившись значением, как заговорило сейчас и стало однозначно соотноситься с конкретным объектом — собором Парижской Богомагери -- имя Нотр-Дам благодаря всемирно известному мюзиклу. А ведь еше каких-нибудь 50 лет тому назад даже начинавшие изучать французский язык школьники или студенты, не успевшие проникнуть во французскую культуру, иногда калькировали это имя: наша дама из Парижа.
Читатель, встретив имя Пон дю Гар, полагает, что в дальнейшем контекст объяснит значение непонятного имени. Так и случается, но не сразу. Следующая фраза текста также мало что проясняет. Мы видим лишь, что дети плескались в реке и что неподалеку был какой-то мост. За теми двумя фразами, что мы привели выше, следует текст:
«После еды он садился на траву впереди семьи, расположив- | щейся за ним полукругом напротив этого многовекового памятника, и до вечера глядел на него.
Вот почему, даже тридцать лет спустя, его сыновья и дочери при одном упоминании о Пон дю Таре закатывали глаза и протяжно вздыхали». Читатель уже может построить логическую цепочку Пон дю Гар -> мост -> многовековой памятник —> Пон дю
fap. oh узнает, что Пон дю Гар — это старинный мост. Но о какой реке идет речь и чем примечателен этот мост, ему останется неизвестным. Более того, прагматическая сторона высказывания также изменяется, стирается. Русский читатель, стараясь расшифровать значение экзотического имени, отвлекается от той задачи, которую, на мой взгляд, старается решить здесь автор — вызвать симпатию к персонажу, который, будучи мастером своего дела, с таким трепетом и восхищением относится к творению древних мастеров и стремится воспитать эти чувства в своих детях.
Обратившись к французскому тексту, мы видим, что в словосочетании pontdu Gard именем собственным является слово Card. Все словосочетание может быть переведено конструкцией, где одно имя называет класс предметов, а другие — видовой признак, обозначенный именем реки: мост через Гар. Однако переводчик не идет этим, казалось бы, вполне логичным путем, а предпочитает транскрипцию словосочетания, придавая всему заключенному в нем понятию вид единичного, отражающего единичный объект. В самом деле, переводчику хорошо известно, что pont du Gard — действительно единичный объект. Это уникальное сооружение, акведук через реку Гар, построенный еще древними римлянами в виде трех ярусов аркад, длиной 273 м и высотой 49 м. Французы называют его исключительно Pontdu Gard, поэтому переводчик и транскрибирует это имя — Пон дю Гар, не задумываясь над тем, что имя, известное каждому французу, может быть неизвестно русскому. Нужно принять во внимание, что перевод, сделанный П. Баккаретти, имеет учебный характер и предназначен главным образом для французских студентов, изучающих русский язык, которым данное имя должно быть хорошо известно. Вероятно, это и определило выбор переводчика.
Для русского же читателя ситуация оказывается иной. Даже если из второй фразы он поймет, что Пон дю Гар — это мост, у него не возникнет концепта, отражающего уникальное сооружение. Скорее всего он ограничится общим понятием «мост», представляя себе Пон ди Гар как «один объект из класса мостов». Более того, изменением грамматической формы множественного числа на единственное при передаче понятия, заключенного в слове les tabliers (платформы трех ярусов моста) — настил моста, он в еще большей степени закрепляет за единичным объектом понятие общего класса, лишая его уникальности.
Этот пример показывает различие между референтом и денотатом — теми самыми объектами реальной действительности, которые отражаются в понятиях. В самом деле, в любом речевом произведении называется с помощью знака не класс предметов, а какой-либо конкретный предмет этого класса. Иначе говоря, де-
нотативное значение оказывается не таким простым (соотнесенность с предметом), как это кажется на первый взгляд. Для различения классов предметов и конкретных предметов, о которых идет речь в конкретном тексте, в лингвистике и используют тер. мины денотат и референт.
Поиск по сайту: