Германская историография ХХ века

Состояние исторической науки в Веймарской Германии. Крах кайзеровской империи, ноябрьская революция 1918 г. и установление Веймарской республики существенным образом сказались на состояние исторической науки в Германии. Многие прежние концепции герман­ской историографии оказались дискреди­тированными. Однако радикального разрыва с прошлым не произошло. Наоборот, боль­шинство историков стремилось сохранить преемственность традиций и возродить «национальное самосознание» как непре­менную предпосылку восстановления внешней мощи и внутренней стабильности германского государства. Общей чертой немецких историков стало отклонение тезиса о главной ответственности Герма­нии за развязывание мировой войны, идеологическая борьба против Версаль­ского договора, требование возвращения территорий бывшей Германской империи.

В веймарской Германии не существо­вало общенационального центра исторических исследований. Университеты сохра­нили традиционную автономию, все во­просы преподавания и научных исследо­ваний решали сами ординарные профес­сора, не заинтересованные, поэтому, в централизации исторической науки. К тому же, философские факультеты, куда входили исторические кафедры и семина­ры, стали оплотом антиреспубликанской оппозиции. Они отвергали попытки вей­марской администрации увеличить число лояльных профессоров путем создания новых кафедр. Лишь с большим трудом властям удалось, например, создать в Бер­линском университете в 1922 г. кафедру истории социализма, демократии и поли­тических партий, руководителем которой стал близкий к социал-демократии Г. Майер.

В методологическом отношении боль­шинство историков оставалось на позици­ях идеалистического немецкого историзма с его культом индивидуального и абсолю­тизацией идиографического метода. Они по-прежнему с подозрением и недоверием относились к социологии и стремились воспрепятствовать её утверждению в уни­верситетах. Тем не менее, в 1919 г. первые кафедры социологии появились в универ­ситетах Кёльна и Франкфурта, в 1923 г. кафедра социологии была организована и в Берлине.

Старые и новообразованные историче­ские учреждения и комиссии осуществили в эти годы публикации важных источни­ков. Специально для издания источников по новой истории Германии в 1928 г. была организована Имперская историческая комиссия, выпустившая до 1939 г. восемь томов документов по внешней политике Пруссии. Активную работу по изданию источников вела Историческая комиссия Баварской Академии наук, под эгидой ко­торой вышло 28 томов документов по не­мецкой истории ХIХ-ХХ вв. Но самой значительной публикацией источников стали изданные министерст­вом иностранных дел дипломатические документы «Большая политика европей­ских кабинетов, 1871-1914» (1922-1927). В удивитель­но короткое время, за шесть лет, в свет вышла огромная публикация из 40 томов (54 книги), включавших почти 16 тысяч документов. Важным психологическим преимуществом было и то, что германское правительство первым открыло столь большое количество документов из тайных дипломатических архивов.

Переходя к характеристике основных направлений немецкой межвоенной историографии следует заметить, что под влиянием политических процессов в германской исторической науке в зависимости от отношения историков к Вемарской республике оформилось несколько направлений: консервативное, либеральное, леволибиральное и демократическое.

Консервативная историография. За­дающее тон в германской историографии консервативное направление не признава­ло республику как законную форму госу­дарства, объявляя эту систему «импорти­рованной с Запада» и глубоко чуждой не­мецкой сущности. Считая демократию и парламентаризм величайшей социально-политической опасностью для современ­ности, консерваторы неустанно пропаган­дировали возврат к авторитарным формам правления или даже к восстановлению монархического режима. Заметную роль в их исторических представлениях стала играть антикапиталистическая демагогия, выраженная в требованиях создания «на­родного сообщества» под эгидой сильной государственной власти, защищающей трудящихся и средние слои от своекоры­стного эгоизма крупных капиталистов и банкиров еврейского, прежде всего, про­исхождения.

Особенно показательной в этом отно­шении была эволюция Вернера Зомбарта (1863-1941) в сторону социально-консервативных позиций. Он превратился в идеолога средних слоев, пропагандиста особого немецкого пути развития, против­ника индустриализма, требовавшего воз­родить социально-экономические ценно­сти доиндустриального прошлого. Клас­сическим произведением социально-консервативной историографии стала кни­га Зомбарта «Пролетарский социализм» (1924), направленная против марксизма и либера­лизма. В другой своей работе – «Немецкий социализм» - Зомбарт защищал идею автаркии, предлагал ликвидировать круп­ные предприятия и возродить мелкое ре­месло и сельское хозяйство. Капитализм с его конкуренцией и стремлением к при­были был изображен как порождение дья­вола.

Изучая историю Германии нового вре­мени, консерваторы противопоставляли кайзеровскую империю и Веймарскую республику. Основание империи они рас­сматривали как «ослепительный восход солнца, позолотивший полвека немецкой истории», Веймарская республика каза­лась «темной долиной, которую нужно покинуть как можно скорее». Например, Адальберт Валь (1871-1957) в монографии «Германская история от основания империи до начала мировой войны» проводил мысль, что эпоха империи есть вершина немецкой истории и критиковал преемников Бисмарка за ошибки, привед­шие к изоляции Германии.

Восходящим светилом консервативной историографии был представитель нового поколения, фрейбургский профессор Герхард Риттер (1888-1967), с достаточной лояльностью относившийся к республике. Исследуя англо-германские отношения на рубеже ХIХ-ХХ вв., Риттер верно отметил глубину их противоречий и убедительно показал, что распространенный среди ис­ториков тезис о возможности союза с Англией - это не более чем красивая ле­генда. Риттер объяснял невоз­можность такого союза извечными геополитиче­скими факторами и принципиальной про­тивоположностью немецкого и британско­го мышления. Одновременно он выступил за более тесную связь Германии и Совет­ской России, рассчитывая использовать её для укрепления международных позиций немецкого империализма.

Подобную идею сближения Германии и России Риттер проводил в самом круп­ном своем произведении того времени - двухтомной биографии инициатора и ру­ководителя прусских реформ начала XIX в. барона К. Штейна («К.Штейн. Одна политическая биография». 1924). Смысл её состоял в подчеркивании оригинального характера реформаторской политики Штейна. Идеи Штейна базиро­вались не на принципах Великой Фран­цузской революции, как доказывал ранее либерал Макс Лемен, а коренились, по мнению Риттера, в либеральном мышле­нии старой Священной Римской империи, в учении Лютера и Канта и, частично, в английских конституционных порядках. Поэтому реформы Штейна вовсе не поры­вали радикально с традициями германско­го прошлого, они произросли исторически именно на немецкой национальной почве. Другим важным аспектом книги была проблема создания единого немецкого государства. Риттер противопоставил реа­листа Бисмарка моралисту Штейну и сде­лал вывод, что для успеха государствен­ной политики необходимо отбросить ме­шающие моральные принципы, что уда­лось сделать только Бисмарку, в то время как Штейн остался в плену морализма.

Либеральное направление. Либе­ральные историки принимали и поддер­живали Веймарскую республику, считая её неизбежностью и наилучшим в данных условиях заслоном против социальных потрясений. Не отказываясь от борьбы за ре­визию Версальского договора и возвраще­ние утраченных территорий, прежде всего восточных, либералы выступали за более гибкую внешнюю политику и примирение с западными державами.

Идейным лидером и духовным настав­ником либерального направления после смерти Фридриха Наумана и Макса Вебера стал Фридрих Мейнеке (1862-1954). В 1924 г. появилась его наиболее значительная кни­га «Идея государственного разума в новой истории». Явный отпечаток на концеп­цию автора наложило крушение Герман­ской империи. Мейнеке отказался от сле­пого преклонения перед государством силы. Теперь политическая власть и госу­дарство предстают в его глазах не созда­телями, а губителями ценностей культуры. Чтобы ограничить их пагубное воздейст­вие, Мейнеке предлагает ориентироваться на несколько туманную категорию «госу­дарственного разума», которую следует отличать от абстрактной теории государ­ства. Эта категория определяет государст­венные интересы не в смысле создания идеального государства, а в интересах го­сударства, существующего в конкретном выражении. Политика силы, свойственная государству, не идентична государствен­ному разуму, т.к. задачей подлинно вели­кого государственного деятеля Мейнеке считает сохранение необходимого равно­весия морали и силы. В Германской импе­рии баланс был нарушен в пользу второй, что и привело к катастрофе 1918 г.

В книге «Возникновение историзма» (1936) Мейнеке нарисовал грандиозную картину генезиса историзма как одной из вели­чайших духовных революций в жизни Европы. Идеалистический немецкий ис­торизм выступил в его концепции высшим выражением человеческого духа. Он тща­тельно проследил истоки историзма у крупнейших французских, английских и немецких просветителей. При этом Мей­неке искал почву историзма не в социаль­ной природе и направленности Просвеще­ния, а в духовной жизни людей. Стремясь показать постепенное преобразование просветительского мышления в историче­ское, Мейнеке обосновал тезис о диамет­ральной противоположности Просвеще­ния и историзма, трактуя последний как преодоление просветительского прагма­тизма и рационализма.

К создателям раннего историзма Мей­неке относил Мёзера, Гердера, и Гёте, ук­ладывая их в русло антипросветительской реакции в идейной жизни Германии XVIII в. Неправомерно считая Гердера и Гёте неоплатониками, имея в виду иррацио­нальный аспект философии Платона, Мейнеке настойчиво подчеркивал якобы присущий им иррационализм мышления. Эта концепция Мейнеке полу­чила широкое распространение.

В межвоенный период продолжалась интенсивная деятельность Германа Онкена (1869-1945), издавшего ряд значи­тельных исторических источников. Осо­бый интерес вызвала его публикация трех­томного собрания документов по рейн­ской политике Наполеона III, извлеченных из многих европейских архивов. Сборник ставил целью показать, что экспансиони­стская политика Наполеона, добивавшего­ся установления границы по Рейну, была непосредственной причиной франко-германской войны 1870-1871 гг. и истори­ческой прелюдией к первой мировой вой­не из-за реваншистских устремлений Франции.

Леволибиральное направление. Историки этого направления выступали за сохранение и расширение парламентаризма, за мирное сотрудничество между государствами, против милитаризма, пруссачества и национализма. В прошлом Германии они искали историческое обоснование Веймарской республики, поэтому обраща­ли главное внимание на периоды либе­рально-демократического подъема и рево­люционных битв.

Одним из первых историков, давших общую критическую картину Германской империи был профессор Кёльнского университета Иоганнес Цикурш (1876-1945). Трудом всей его жизни стала трёх­томная «Политическая история новой Германской империи» (1925-1930). В центре внима­ния автора стояла проблема Пруссии, по­скольку ее дух и порядки оказались пере­несенными и на всю империю. Главным содержанием исто­рии Цикурш считал индивидуальные явления. От­сюда проистекал его повышенный интерес к выдающимся личностям: «герой» Фрид­рих Великий, «политический гений» Бис­марк, «циничный» дипломат Бюлов чередой проходят по немецкой истории. Но, отдавая дань великим личностям, Цикурш вовсе не считал, что они творят историю по своему усмотрению. Наобо­рот, они всегда выражают определенные политические идеалы, стратегические концепции, групповые интересы. Даже «демоническая гениальность» Бисмарка проявлялась для Цикурша не столько в личностном содержании его политики, сколько в его способности осуществить необходимую задачу национального объе­динения на основе уже отжившей своё традиции «прусскопротестанского военно-дворянского государства Гогенцоллернов».

Крупнейшим произведением леволиберальной историографии стала написан­ная Файтом Валентином (1885-1947) «Ис­тория германской революции 1848-1849 гг.» (2 т., 1930-1931). Из-за противодействия академиче­ских кругов Валентин не смог получить место ни в одном университете и работал в Высшей торговой школе Берлина. Его фундаментальный труд был основан на огромном материале, почерпнутом из раз­личных немецких архивов, а также архи­вов Вены и Москвы. По богатству источ­ников и использованной литературы (свыше полутора тысяч названий) книга Валентина до сих пор не имеет себе рав­ных.

Автор убедительно показал характер революции, направленной против отжив­ших феодально-абсолютистских порядков и политической раздробленности страны. Главными вехами революции в его изло­жении выступают мартовские революции, апрельское республиканское восстание в Бадене, сентябрьское восстание во Франкфурте-на-Майне, борьба за импер­скую конституцию в Саксонии, Бадене, Рейнской области. В книге проводилась новая и важная мысль о связи немецкого, польского и итальянского во­просов как выражения общих процессов формирования национальных государств.

Главной силой революции Валентин считал не народные низы, а демократиче­скую мелкую буржуазию и выражавшую её интересы демократическую левую Франкфуртского парламента во главе с Р. Блюмом и К. Фогтом. Что же касается са­мостоятельного рабочего движения и дея­тельности Маркса и Энгельса, то Вален­тин полагал, что они сыграли в революции весьма незначительную роль, гораздо меньшую, чем Стефан Борн и его «Рабочее братство».

Демократическое на­правление. В большинстве вопросов де­мократические историки занимали пози­ции, почти идентичные леволиберальным. Но некоторые моменты позволяют опре­делить их взгляды как демократические. Они выступали за упрочение и расшире­ние демократических завоеваний Ноябрь­ской революции, критически оценивали политику правых лидеров социал-демократии, проявляли большой интерес к марксизму и стремились использовать его теоретико-методологические принципы в практике исторического исследования.

Демократические традиции германской истории подчеркивала в своих произведе­ниях Хедвиг Хинтце (1884-1943), жена известного исследователя Пруссии Отто Хинтце. Она проводила линию преемст­венности от Реформации и Крестьянской войны через освободительное движение против Наполеона и революцию 1848-1849 гг. до Веймарской республики, не­сколько преувеличивая при этом её демо­кратизм.

Хинтце являлась одним из видных специалистов по истории Великой Фран­цузской революции. Её дис­сертация «Единство государства и федера­лизм в старой Франции и во время рево­люции» (1922) была принята в Берлинском уни­верситете к защите только из-за уважения столичных профессоров к своему коллеге Отто Хинтце. Критиками эта работа не без основания была расценена как подлинная «апология Горы». Действительно, несмот­ря на то, что Хинтце осуждала террор с морально-этической точки зрения, этап якобинской диктатуры она считала «ге­роическим периодом великого движения». Хинтце подчеркивала, что социально-экономические аспекты революции наи­более плодотворно можно исследовать, опираясь на методологию исторического материализма.

Другим видным представителем демократической историографии оставался Карл Каутский (1854-1938), с 1924 г. живший в Вене. Там Каутский опубликовал двухтомное произ­ведение «Материалистическое понимание истории» (1927), которое он сам рассмат­ривал как квинтэссенцию своего творчест­ва. В этой работе Каутский отделил метод и мировоззрение марксизма друг от друга. По его мнению, материалистическое по­нимание истории как метод может быть совместимо с любым другим мировоззре­нием, а не только с материалистической философией. Далее, он настаивал на «тео­рии производительных сил», по которой развитие капиталистического общества является естественно-необходимым про­цессом, в конце которого организованный пролетариат подхватывает выпавшую из рук господствующих классов политиче­скую власть. Таким образом, для Каутско­го социализм предстает столь же неиз­бежным и естественным конечным ре­зультатом истории, как день приходит на смену ночи. Поэтому он полагал, что главная задача рабочего класса и его пар­тии состоит не в том, чтобы совершить революцию, а в том, чтобы этой револю­цией воспользоваться для создания социа­листического общества. Столь фаталисти­ческое понимание обедняло многообразие и сложность исторического развития, пре­вращало его из живого и противоречивого процесса в сухую предопределенную схе­му.

Историография в Третьей империи. Приход Гитлера к власти был воспринят неодинаково историками различных на­правлений. Либеральные ученые являлись естественными противниками тоталитарной политики германского нацизма. Они опасались, что она приве­дет не к сплочению немецкой нации, а к новому нарастанию социальных противо­речий и классовых конфликтов. Отпугива­ла их также социальная демагогия нациз­ма, его плебейская массовая база.

Консервативно-националистическим историкам было легче приспособиться к идеологии фашизма, хотя до 1933 г. и они относились к национал-социализму с опасливой осторожностью. Между кон­серваторами и нацистами существовали принципиальные мировоззренческие раз­личия. Главные произведения нацистской идеологии «Моя борьба» Гитлера и «Миф XX века» Розенберга ставили в центр ис­тории расу, а историки отводили эту роль государству, первые пропагандировали австро-великогерманские идеалы, вторые были в основном приверженцами Прус­сии.

В первые годы нового режима было уволено около 15 % университетских про­фессоров; среди историков увольнения были вызваны большей частью расовыми, а не политическими причинами. Исклю­чением в этом смысле явилось отстране­ние от работы Ф. Валентина, Ф. Шнабеля, В. Гёца, Г. Онкена. В 1935 г. Ф. Мейнеке был вынужден покинуть пост редактора «Исторического журнала», который пере­шел к Карлу Александру фон Мюллеру (1882-1964), единственному ординарному профессору, еще до 1933 г. ставшему чле­ном НСДАП. Другой ведущий журнал «Исторический квартальник», руководимый либералом Э. Бранденбургом, был поставлен в столь сложное финансовое положение, что в 1938 г. вынужденно прекратил существо­вание.

На ведущую роль в германской исто­риографии претендовал молодой и често­любивый Вальтер Франк (1905-1945). Он получил известность как автор биографии пастора А. Штёккера, лидера христианско-социального движения в кайзеровской Германии, которому он стремился придать характер массовой антисемитской партии. Другим крупным произведением Франка была книга «Национализм и демократия во Франции Третьей республики» (1933), в которой проводилась идея, что «пивной путч» нацистов в 1923 г. аналогичен буланжистскому движению. Франк рассмат­ривал оба явления как выступление «пле­бисцитарного национализма против пар­ламентарной демократии». Написанная живо и интересно, книга ярко изображала моральное разложение и коррупцию в Третьей республике, оказавшейся во вла­сти денежных тузов. Было очевидно, что, беспощадно критикуя парламентарную демократию во Франции, Франк направля­ет удар против Веймарской республики и требует её ликвидации.

В 1935 г. по настоянию Франка была распущена Имперская историческая ко­миссия, а вместо неё был создан Импер­ский институт истории новой Германии. Став во главе Института, Франк начал яростные атаки как против либералов, так и против опеки ведомства Розенберга, ядовито высмеивая претензии людей, не получивших должного образования, на духовное руководство нацией. В итоге трений Франк был по настоянию Розен­берга отправлен в 1941 г. в отставку. Пропагандируемая им «борющаяся наука» об­ратилась против него самого. Франк уда­лился в частную жизнь, в 1943 г. опубли­ковал трёхтомник документов из архива колониального деятеля Германии Карла Петерса. В день капитуляции Германии Франк застрелился.

Нацистскому режиму не удалось по­ставить историков под полный контроль и насадить в университетах свою официаль­ную идеологию. Но антидемократизм, национализм и реваншизм немецкой бур­жуазной историографии были точками её соприкосновения с идеологией фашизма. Это позволило историографии без сущест­венных трений занять свое место в систе­ме национал-социализма. Конечно, в эти годы было невозможным появление не только открыто оппозиционных работ, но даже таких, которые недостаточно соот­ветствовали официальной идеологии. Так был наложен запрет на печатание пятого тома «Немецкой истории XIX века» Шнабеля.

С другой стороны, пример Г. Риттера, проявившего гражданское мужество, ко­гда он выступил в защиту Г. Онкена или критиковал нацистскую интерпретацию Лютера на Международном историческом конгрессе 1938 г. в Цюрихе, показывает, что политически консервативный историк, которого к тому же нельзя было обвинить в неарийском происхождении, мог позво­лить себе известное инакомыслие. Но кни­ги Риттера вполне соответствовали духу Третьей империи. Его научно-популярная биография Фридриха Великого (1936) воспевала личность короля-солдата и обосновывала линию преемственности от него до церемонии в Потсдамской гарни­зонной церкви, где над прахом Фридриха президент Гинденбург и канцлер Гитлер обменялись символическим и торжествен­ным рукопожатием.

Большинство историков рассматривало национал-социализм, как радикальное вы­ражение национальных немецких тради­ций. Поэтому они не видели никаких причин для отказа от сотрудничества с режи­мом. Но чисто нацистские сочинения пи­сали исключительно молодые историки, скорее не из идейных, а из карьеристских побуждений. Такими были работы руко­водителя отдела «еврейского вопроса» в Имперском институте Вильгельма Грау, который не уставал доказывать, что «в искоренении истинно германского народ­ного духа еврейский финансовый капита­лизм и большевизм идут рука об руку. Ротшильд и Маркс - это братья по крови и духу». Мистикой и ненавистью к культуре была проникнута книга Кристофа Штединга «Империя и болезнь европейской культуры» (1938).

С начала второй миро­вой войны историки, воодушевленные первыми крупными успехами Германии, с удвоенной энергией принялись обосновы­вать и развивать идею немецкой культур­ной миссии в Европе. В 1940 г. в «Истори­ческом журнале» появилась программная статья В. Франка «Немецкие науки о духе во время войны», где было заявлено, что после победы Германии в новой «Великой империи» науки о духе займут в табели о рангах приоритетное положение. Они призваны, по словам Франка, отбросить все прежние никчемные ценности и соз­дать современные ориентиры, воспиты­вающие совершенно нового человека гря­дущего.

Историки стремились также осмыслить опыт прошлой войны, чтобы избежать ее ошибок. В 1939 г. появилась капитальная двухтомная работа А. Вегерера «Начало мировой войны», в которой подробней­шим образом излагались все перипетии июльского кризиса 1914 г. Но из такого скрупулезного исследования автор делал ничего не говорящий вывод о том, что войну предопределила «судьба». Единст­венными виновниками войны Вегерер объявил Сербию и подстрекавшую её Рос­сию, отметив, впрочем, что большая доля ответственности лежит на провокационно ведущей себя Франции. Примечательным образом автор не упоминал о роли Вели­кобритании, что было связано с надежда­ми гитлеровской верхушки на возможное установление союза с Англией.

В противоположность этому Риттер в книге «Государство силы и утопия» (1940) за­нял четкую антианглийскую позицию, которая настолько отвечала духу нацист­ской пропагандистской машины, что, не­смотря на войну, книга в 1943 г. вышла сразу третьим и четвертым изданиями. Риттер исходил из геополитической трак­товки принципиальной противоположно­сти германского «континентального» и британского «островного» мышления. Первое открыто и честно, в духе Макиавелли признаёт жестокость политики, второе, идя по стопам Мора, прикрывает эту жестокость лицемерными рассуждениями о гуманности, справедливости и демократии.

В конце 1943 г. переход к «тотальной войне» привёл к закрытию большинства исторических журналов, научных учреждений, дезорганизации университетов. Провозглашённое нацистской идеологией «обновление немецкой исторической науки» закончилось полным его крахом.

Историческая наука в ФРГ во второй половине ХХ в. Крах нацизма в 1945 г. вызвал у немецких историков чувство растерянности и дезориентации. Прежний оптимизм и вера в превосходство немецкого духа сменились столь же безудержными причитаниями по поводу «ужасной беспросветности» будущего Германии. Это ярко отразилось в работе Фридриха Мейнеке «Германская катастрофа» (1946) в которой он открыто поставил вопрос о необходимости пересмотра и ревизии традиционных постулатов немецкой исторической науки. Однако до конца 1950-х гг. доминирующее положение в западногерманской историографии занимало консервативное направление представленное Г. Риттером, Г.И. Шёпсом, В. Хубачем и др. Понимая историю, как только сферу действия человеческого духа, консерваторы настойчиво рекомендовали идеалистический историзм.

Начиная с начала 1960-х гг. в немецкой исторической науке наметился переход от консер­вативно-националистического к более со­временному неолиберальному направле­нию, выступившему за модернизацию идеалистического историзма, за изучение социальных структур, экономических и социальных процессов, массовых движе­ний. На Фрейбургском кон­грессе Союза историков в 1967 г. боль­шинство участников констатировало, что «историзм в его старой форме канул в прошлое». Он был отвергнут, но одновре­менно выяснилось отсутствие приемлемой для всех новой теоретической платформы. Споры и дискуссии проходили на протя­жении всех 1970-х гг. В ходе полемики не­олибералы фактически разделились на два крыла - умеренно-реформаторское и более радикальное социально-критическое, чёт­ко ориентированное на использование методов других социальных наук - социо­логии, политологии, демографии, соци­альной психологии.

Программное значение в обращении к социальной истории имела работа гейдельбергского профессора Вернера Конце (1910-1986) – “ Die Strukturgeschichte des technischindustriellen Zeitalters als Aufgabe fur Forschung und Unterricht” (1957), обосновавшая приоритет структурно-социального подхода и необходимости изучения не индивидуальных явлений, а «типичных коллективных феноменов».

Конце заявил, что следует отказаться от укоренившейся трехступенчатой схе­мы: античность, средневековье, новое время. Он предложил иную схему трех всемирно-исторических эпох: доистори­ческая эпоха примитивной техники и со­циальной стагнации; начавшаяся около шести тысяч лет тому назад эпоха высо­ких культур, которые, однако, имели в основном статичный характер; третья ста­дия начинается в современный период индустриализации и является завершени­ем европейской и всемирной истории. Из­менение исторического процесса требует также изменения исторического метода. Сферу действия историографии следует расширить путём нового истолкования истории на базе теории индустриального общества, структурированного рассмотре­ния истории как синтеза истории социаль­ной и политической.

Развитие социальной истории повлекло за собой на рубеже 1960-1970-х гг. неожиданное последствие. Соглашаясь с тем, что в современном технологическом обществе многие связи с прошлым оказались прерванными, часть учёных стала выражать сомнение в ценности и значимости изучения прошлого вообще. В связи с таким положением развернулась широкая дискуссия о роли и задачах исторической науки и её теоретико-методологических основах. Развитие полемики привело к размежеванию неолиберального направления. От него отделилась группа историков образовавших новую социально-критическую школу.

Специфической чертой новой школы явились две отличительные особенности. Во-первых, она провозгласила своей задачей «анализ социальных слоёв, политических форм господства, экономического развития и социокультурных феноменов». Это означало, что структурно-исторический принцип не может быть монополией лишь социально-экономической истории, а должен применяться ко всем сферам исторической действительности.

Во-вторых, писать историю необходимо с критической точки зрения. Только в этом случае историческая наука может внести весомый вклад в создание рационально-гуманного общества.

Центром социально-критической школы стал Билефельдский университет, а её рупором выпускаемый с 1975 г. журнал «История и общество. Журнал исторической социальной науки». Видными историками этой школы являются Ю. Кокк, В. Моммзен и др.

Юрген Кокк (1941 г.р.) в своей основной работе «Состояние немецкого общества в годы первой мировой войны 1914-1918» (1973) исследует социально-экономические структуры и процессы развития в недрах общества вместо традиционной интерпретации, кон­центрирующей внимание на деятельности руководящих личностей в области эконо­мики и политики. Свой анализ Кокка стремится вести на основе классовой тео­рии марксизма, дополнив ее, несколько эклектично, новыми теориями конфликта. Такая модель позволяет принять во внимание и иные тенденции, религиозные факторы, регио­нальные особенности, не теряя при этом общих контуров, выразившихся, прежде всего, в растущем отчуждении рабочих не только от государства, но и от обюрокра­тившихся профсоюзов и СДПГ. В духе Макса Вебера Кокка подчеркнул, что его концепция является идеальным типом или эвристическим средством, которое невоз­можно ни верифицировать, ни опроверг­нуть. Это - инструмент "аналитической идентификации, объясняющий связи, и убедительного изображения элементов и факторов исторической действительно­сти».

Автор аргументировано показал, как в ходе войны внутри юнкерско-буржуазного блока произошла передвижка сил в пользу усиления промышленных элементов, от­теснивших аграрную аристократию на второй план. Под влиянием индустриаль­ных магнатов оказались не только органы гражданского управления в рейхе, но и верховное командование армии, которое совместно с промышленниками ра­зрабатывало методы государственного регулирования экономикой.

Вольф­ганг Моммзен (1930 г. р.). В своих мно­гочисленных исследованиях также ис­пользует системно-аналитические методы, не отказываясь радикально при этом и от применения традиционных, зарекомендо­вавших себя филолого-герменевтических приемов текстуального анализа.

Произведения Моммзена «Эпоха импе­риализма» (1968), «Теории империализма» (1977), «Европейский империализм» (1979) исходят из признания необходимо­сти плюралистической трактовки этого сложнейшего исторического явления. По его мнению, все прежние классические теории империализма страдают тем, что, во-первых, они базируются, прежде всего, на определенных политических, а не на научных позициях, и, во-вторых, вся их аргументация чересчур монокаузальна, т.е. сводит все к одной причине. Моммзен же считает, что необходима комбиниро­ванная модель объяснения.

В общих контурах концепция импе­риализма самого Моммзена заключается в следующем. Империализм - это, прежде всего, следствие льющейся через край энергии европейских обществ в экономической, политической и военной сферах, но не присущая этой системе необходимость. Империалистическая экспансия была вы­звана к жизни технологическим и эконо­мическим превосходством индустриаль­ных государств, которым стали тесны соб­ственные границы. Способствовали этому и общественные процессы внутри стран, прежде всего стремление традиционных доиндустриальных господствующих элит сохранить своё положение путём активной внешней экспансии.

Социально-критический подход к историческим исследованиям вызвал критику со стороны многих историков. Наиболее фундированный критический анализ концепции социально-критической школы дал Томас Ниппердай (1927-1992). Он выступил против исключительно критической функции историографии. Если история ограничивается только извлечением уроков из прошлого, считал Ниппердай, она видит в нём лишь те негативные стороны, которые надо преодолеть. А задача истории состоит в том, по его мнению, чтобы показать, что произошло в прошлом и почему случилось именно так, а не иначе. Поэтому, Ниппердай и другие сторонники применения модернизированных принципов историзма выступали за умеренный вариант социальной истории. Такой подход в историографии получил название неоисторизм Его характерной чертой является возрождение и быстрый расцвет нарративной (повествовательной) историографии в духе стилистики блестящих работ Л.Ранке.

Стремление вернуть в историю человека, отразилось не только в подъёме нарративной литературы, но и в появлении направления, изучающего историческую повседневность. В крупных коллективных сборниках «История в повседневной жизни – повседневность в истории» (1982) и «История снизу» (1984) были разработаны теоретико-методологические основы исследований по повседневности.

С начала 1990-х гг. развитие немецкой исторической науки определяется несколькими тенденциями, характерными и для всей мировой историографии, о чём будет сказано в последней главе нашего пособия.

Поиск по сайту: