ШАНЬДУН

Бодхи сидел на открытой террасе просторной чайной.

Было раннее утро.

Добродушный хозяин заваривал знаменитый зеленый чай. Чай с

горы Хуан-Шань — самой красивой в Чжун-Го.

Царевич смотрел на рябь реки, чьи берега украшали плакучие ивы и вечнозеленые платаны.

Прохладный, чистый, бодрящий воздух нес в себе светлую пе­чаль осени и запах любви.

Мимо чайной строем прошли сторожа ночного дозора.

Загромыхала повозка продавца горячей лапши. Ей навстречу шла шумная толпа грузчиков-кули.

А на кухне в полуподвале зашумели бойкие повара.

Шипело масло в огромных котлах.

Булькала вода в медных чанах.

И застучали ножи о дубовые доски,.

разделывая мясо, овощи, птицу и рыбу.

Хозяин принес царевичу расписной чайник, пиалу, поклонился и

ушел.

Появился первый луч солнца.

И город Цезинин проснулся.

Вдоль улиц открывались лавки.

Вдали зашумел городской рынок.

Со стороны реки раздались крики матросов и кули.

На другой стороне улицы Бодхи увидел осевшую на землю жен­щину с маской горя на лице.

Царевич, присев, посмотрел ей в глаза: — Чем Вам помочь?

Шаньдун

дочь.

Мой муж проиграл в кости дом, меня, а сейчас играет на нашу Покажите Дорогу.

На берегу реки, где стояли торговые суда, среди доков, где стро­или военные корабли, между сотнями джонок стояла плавучая чай­ная.

Оставив женщину на берегу, Бодхи поднялся по трапу.

Хозяин — человек со шрамом на лице — провел его в зал, где на полу, на ковриках, люди играли на деньги в вэйци •— облавные шашки и в шуну — кости.

Зал был освещен тусклым светом лампад. Пахло вином, потом и страхом.

У входа стояла охрана — каторжники, на их руках и лбах стояли клейма палачей.

Увидев потного, рябого человека, Бодхи сел рядом.

Рябой был мужем несчастной.

Рябой принес несчастье в их дом.

Напротив сидел серый человек — игрок.

Равнодушный к страданиям, алчный,

любящий разорять людей, любящий разорять и убивать.

Убивать слабых. Убивать глупых. Убивать гордых.

Разбивать их семьи, их свет, их детей.

Он играл с жизнью, которую ненавидел.

Он играл с людьми, которых презирал.

Сейчас он играл с Бодхи.

■

Бодхи бросил кости — и игра началась. Пять раз бросил Бодхи — и пять раз выиграл. Выиграв десять золотых, выкупив дом, жену, дочку рябого, он вместе с ним ушел из притона на лодке.

Бодхи знал, что игра не окончена. Поэтому согласился выпить чаю в доме, который отыграл в кости.

Сотни людей трудились на берегу.

Тысячи грузов перемещались с реки в город.

Поднявшись на холм, они шли по узким кривым улочкам к дому, освещенному солнцем.

Шаньдун

На одном из поворотов перед ними выскочили трое мужчин в ма­сках. Они бросились на царевича, который ударом ладони оттолкнул женщину к стене сада.

В это время сзади раздался свист, и нож вонзился в спину рябого.

Бодхи с разворота вырвал нож из спины убитого и круговым дви­жением распорол животы двум грабителям, третьего он пригвоздил к стене, пробив ему рукояткой ножа череп.

Высоко подпрыгнув в воздух, Бодхи оказался за спинами еще трех нападавших.

Прямым ударом в горло он убил одного, и одновременно ударом ноги пробил второму низ живота.

Последний грабитель бросился бежать, но свистящий нож про­бил ему затылок и вышел из переносицы.

Бодхи развернулся к стене.

Главный игрок молча поднимался с земли, держась сломанной рукой за пробитый живот.

Лицо его было серым.

Его синий рот беззвучно открывался, как у рыбы на песке.

На камнях Бодхи увидел выпавшие игральные кости.

Одним взмахом Бодхи подхватил их и, не останавливая движения удара, затолкал их в рот умирающего игрока.

Человек-игра упал на колени.

Человек-игра забился в конвульсиях.

Человек-игра больше не играл.

Приведя в сознание женщину, царевич ушел.

И тут же появилась городская стража*. _ь

После того, как она проводила в последний путь мужа, после до­знания чиновника из городской управы женщина стала жить одна со своей дочкой.

Она проклинала свою жизнь.

У нее не было родных — семья мужа отвергла ее.

И вот однажды в час ночной слезы вдова проснулась и нашла под подушкой мешочек с золотыми монетами. Их было очень много.

Упав на колени перед фигуркой Богини Гуань-Инь, она благода­рила ее за спасение.

Утром она вышла во двор, посмотрела на звезды — и вдруг ее пронзила мысль-Просветление.

Она вспомнила глаза сурового странника из чайной, как, накло­нившись к ней, он посмотрел ей в глаза, и она поверила ему сразу.

Шаньдун

Женщина смотрела на восходящее солнце. О чем шептали ее губы, знает только ветер и ласточка в изумруд­ном небе в платье ладежды.

После схватки на кривой улочке Бодхи, пройдя два квартала, ока­зался на центральной площади, где шумела громадная толпа народа.

Встав под углом к квадратной площади, Бодхи увидел,что на воз­вышении сидит в окружении охраны судья, слева — глашатай, писарь и посыльный.

Посмотрев внимательно на судью, Бодхи подошел поближе.

А на площади в это время человек получал шестьдесят ударов палкой за то, что вылил помои на улицу.

Другому на шею надели обитую железом колодку, чтобы он все время стоял на коленях и не мог сам есть. Ему могли помочь только родные. Это было наказание за неуплату налога в казну.

Еще троих отправили в подземную тюрьму.

По традиции смертные приговоры приводились в исполнение осенью, во время холодов, поэтому им только объявили приговор.

Взглянув на шелковый халат судьи, Бодхи ушел в чайную на краю площади и стал ждать.

В пять часов дня площадь опустела.

Узнав у хозяина чайной, в какой стороне находится дом судьи, Бодхи направился к южной стороне города.

Царевич шел из внешнего города во внутренний.

Мимо него шумели кварталы богатых купцов, знатных мастеров-ювелиров, изысканных жриц любви, чиновников городской управы.

Во внутреннем городе было спокойнее.

Вдоль широкой улицы высились скульптуры небожителей и буд­дийские храмы.

Улица переходила в широкую аллею, идущую через цветущий сад.

Через искусственные каналы были переброшены резные мости­ки, вокруг фонтанов высились живописные камни.

Здесь, перед площадью, за которой стоял дворец правителя уез­да, находился дом судьи.

Повернув влево, Бодхи вышел на мощеную камнем улицу и на­правился к высоким резным воротам.

Среди сложного рисунка, где сплетались цветы и птицы, бабочки и рыбы он заметил колесо — символ Истины и Жизни.

Шаньдун

Внезапно Бодхи почувствовал запах гари.

Вокруг не было стражников. Не было прохожих.

Только шум фонтана с площади.

Только клекот голубей с деревьев.

И знакомый треск падающих балок и горящей черепицы.

С разбегу Бодхи поднялся на ворота и посмотрел вниз.

Широкий каменный двор был усыпан телами убитых слуг.

С треском и визгом горел дом.

Бодхи спрыгнул с ворот и побежал к дому.

Издали сквозь раскрытые двери была видна центральная зала дома с домашним алтарем, боковые комнаты малых семей были охва­чены огнем.

У алтаря в луже крови лежал судья.

Из боковой восточной комнаты раздался крик и кашель.

И одновременно в ворота дома застучали городские стражники и пожарная команда.

Бодхи бросился в клубок дыма и вынес оттуда на руках девушку лет семнадцати. Это была одна из наложниц судьи.

Через калитку в саду царевич с девушкой на руках вышел к озеру.

Здесь у пристани стояла на привязи лодка.

Положив девушку на дно джонки, Бодхи ровными и уверенными движениями заработал веслами.

На другом берегу Бодхи небольшим растирающим массажем окончательно привел девушку в чувство.

Набросив на нее свой плащ, он приказал ей идти за ним.

Через час они были в чайной.

Хозяин сам принес чайник и две пиалы гостям.

Он узнал Да-Мо, и это было для него честью.

По ароматному запаху Бодхи определил, что чайные листы со­браны со склонов гор в Фуцзяни, а сам сорт называли «Железная Гуань-Инь».

Девушка была красива, одна из тех, кого с детства воспитывали для того, чтобы стать певичкой в домах высокопоставленных особ. Таким девушкам радуются и берут их, обучая читать стихи, играть на цитре, писать тушью иероглифы, петь, танцевать и любить.

Бодхи посмотрел на юное, нежное лицо с глазами-рекой:

— Кто был другом судьи?

-г У него не было друзей.

Шаньдун

— К кому Вы ходили с ним в гости?

— К ученому господину Ван-Бо.

— Когда ты допьешь чай, мы пойдем к нему. Девушка кивнула и двумя руками обхватила пиалу. Несмотря на волнение, она пила мелкими глотками.

Дом господина Ван-Бо был окружен холмом, рекой и садом.

Господин Ван-Бо был ученым мужем — шэньши, он знал много полезного и был освобожден от уплаты налогов и отбывания повин­ностей.

Это был невысокий, полноватый, добрый человек.

Он верил во всех Богов, во всех Духов, в Фэн-Шуй, в гадания и в научные познания.

Господин Ван-Бо считал, что физический труд унизителен, что работать надо ради удовольствия жизни.

Единственное, что его восхищало — это древность.

Шэньши Ван-Бо сидел в своем кабинете и слушал Бодхи, при этом он мерно раскачивал головой влево-вправо.

— Судья убит грабителями. Его дом сгорел. У него никого нет. Эта девушка — его наложница.

— Это хорошо. Пусть она живет у меня. Печальные известия. Странные люди и странный человек судья.

Ван-Бо стал молча ходить по кабинету. Потом вызвал служанку, и девушка ушла с ней.

Ученый посмотрел на царевича:

— Я позабочусь о ней. Вместе мы будем слушать пение дождя, в лунную ночь любоваться золотыми рыбками в сверкающей лазурной воде, я научу ее видеть невидимое.

— Скажите, куда Вы отправили монаха, знатока древних мануст-криптов?

— Очень добрый человек. Он понимает древность.

По просьбе судьи он жил у меня, но несколько дней назад он прислал письмо, где сказано, что монаха ждет в монастыре Синтай проводник, и он отведет его в назначенное место.

Три дня назад монах ушел в монастырь Синтай, что в землях Хэ-бэя. А Вы будьте моим гостем.

— Спасибо. Утром мне нужно в дорогу.

— Вас поселят в домике для гостей, это в южной части сада.

— Хорошо.

Шаньдун

В полночь Бодхи вышел из домика для гостей. Прошел по изви­листой тропинке, окруженной цветами, деревьями и изящными скуль­птурами к пруду, где шумели на берегу заросли бамбука.

Здесь он сел на землю в тени большого красного камня и стал ждать.

Вечером неожиданно похолодало, но сейчас тепло возвраща­лось.

Царевич смотрел на белый цветок.

На границе ночи и утра, когда уходит с небосвода луна, а солнце еще в дороге, в саду раздался шорох мелких камней.

По звуку царевич определил, что людей было двое.

Через мгновение люди в черном оказались на линии красного камня.

Бесшумно встав, Бодхи двойным ударом левой руки нанес им страшные удары по голове.

Третий из нападавших стоял у стены.

Третий тоже получил удар в голову.

Это были молодые люди. Городские крестьяне.

Бодхи не стал убивать их.

Он связал их и оставил на дороге, за стеной сада.

Будет солнце. Будет суд доброго человека Ван-Бо.

Он прочитает им назидание.

Он даст им работу.

Он снова прочтет им назидание -— и худшего наказания Бодхи не знал.

*

Они сидели на земле. В желтой, бархатной пыли. Под белым солнцем, под дневной, красной жарой. Девять стариков в черных халатах. Девять жизней, наполненных трудом, терпением и верой. Верой в предков, живущих на Небе и всегда стоящих рядом. Верой в сыновей — продолжателей рода и верой в Западный Рай Будды Амитабы.

С реки иногда набегала волна свежего ветра.

С гор сбегала оранжевая духота.

Бодхи смотрел на руки стариков — коричневые, покрытые узором вен и загаром бесконечного труда, в глаза, где была видна извилистая дорога^ покрытая радугой радости и глиной горечи.

Шаньдун

Деревня находилась недалеко от основания гор Тай-Шань.

В деревне совершилось тяжкое преступление.

Никто не хотел, чтобы о нем узнали власти.

Знали злодея. Его связали и бросили под дерево ждать на­казания.

Преступление было совершено — сын в гневе убил отца.

Требовалось исполнить наказание за страшный грех, но никто не хотел прикасаться к преступнику.

И вот в деревню вошел Бодхи.

И девять стариков просили его о помощи.

Преступник был из большой деревенской семьи Ван.

Если его выдать властям, то клан потеряет лицо. Потеряет честь и уважение односельчан. Потеряет милость предков и Божества де­ревни.

Преступника решили убить.

И просили об этом путника, зашедшего в деревню.

Бодхи посмотрел на стариков:

— Я воин, а не палач. Но убить отца — страшный грех, поэтому

я найду вам палача.

Пусть приведут преступника.

Двое крестьян бросились к дереву и привели связанного мужчи­ну лет двадцати пяти.

Он был покрыт грязью и грехом. Он с ненавистью смотрел на

стариков и односельчан.

Внезапно он закричал, сплевывая на землю и на людей:

— Я вас всех ненавижу! Всех бы убил! Ненавижу вас!

■

Один из стариков повернулся к царевичу:

— Где твой палач?

-— Вот он!

Бодхи показал на связанного, орущего преступника.

Царевич сказал старикам, что вечером его надо оставить у под­ножия горы Тай-Шань, там, где находится вход в преисподнюю, и где обитают Души умерших.

Ночью злодей сам совершит над собой суд.

На закате дня, в лучах красного цвета Бодхи поднимался в пред­горья Тай-Шань.

Шаньдун

Трое крестьян вели за ним преступника. На холме лежали несколько громадных, серых валунов. Между ними было небольшое пространство, куда и посадили от­цеубийцу.

Всю ночь старики клана Ван не покидали своего места. Рядом с ними в беседах провел царевич время до рассвета. Все пили чай и слушали теплую ночь.

На рассвете Бодхи и старики пошли к валунам и увидели на дне их тело преступника.

Камни были на месте, как и вчера, но тело было раздавлено.

Бедный член клана завернул тело преступника в рогожу, а потом сжег его на холме.

Деревня вздохнула, и жизнь пошла своим чередом.

Бодхи искупался в чистой речке, что огибала деревню, и пошел к священной горе Тай-Шань.

Царевич знал, что впереди его ждут горы, а за горами — великая река Хуан-Хэ.

Но главное — он знал, где найти человека, который объявил охо­ту на Посвященных в тайну ваджры Будды.

Царевич поднимался на священную гору Тай-Шань.

Внизу было много храмов — даосских и буддийских.

Наверху был ветер неба, прозрачный, хрустальный, свежий.

Тай-Шань, тебе преклоняются императоры и рабы,

тебя охраняют Духи камней и деревьев,

в тебе находят утешение мудрецы, воины, поэты и крестьяне,

на тебя уповают влюбленные, поющие, спящие, сумасшедшие и пьяные,

тебе доверяют тайны и мечты, страхи и надежды, боль и радость, веру и безверие!

У твоих ног размышлял Кун-Цзы.

На твоей груди пил вино Лао-Цзы.

Глядя в твои глаза, плакал Цинь Ши-Хуанди.

Бодхи сидел на скале и смотрел на черепаху. Она медленно двигалась в пахучей траве. Небо было синее-синее. Облака — громадные, белые, бес­крайние.

Шаньдун

Съев ягоду дикого винограда, Бодхи стал подниматься на вер-

шину

Красное солнце уходило за горизонт.

Стало прохладно. Небо потемнело, и от него повеяло дождем.

Царевич сидел на земле, разглядывая пластину с тайными зна­ками.

Вначале он нашел знак на камне, покрытом пылью и колючками. На нем было изображено дерево, а на обратной стороне — бирюзовый дракон Цанлун.

Это были символы Востока, страны Тянь-Ся.

Запомнив знаки и рисунки на пластине, Бодхи встал, отложил в сторону суму и посох, стал читать благожелание горе Тай-Шань.

Поклонившись на четыре части света, Бодхи приступил к заняти­ям по боевому искусству.

Медленно двигаясь, он очистил легкие и так же медленно в дви­жении стал делать вначале нижнее дыхание, потом верхнее.

Застыв столбом, царевич сделал шестьдесят четыре раза полное

йоговское дыхание.

Сидя в асане Лотоса, Бодхи стал созерцать мир. Он видел все: ночь, горы, луну, деревья и камни, видел бегущую вдали лису, летящую сову. Бодхи видел и не видел все вокруг. Чувствовал и не чувствовал. Вот так все, что есть, превращается в Пустоту.

Утром, отработав удар ногой и прыжки на одной ноге, Бодхи спу­стился с горы в долину.

У подножия он поклонился ей и пошел на Север по извилистой,

красной дороге.

Дорога есть Любовь. Дорога есть Красота. Дорога есть Размышление.

Бодхи размышлял:

«Переводчик сутр ищет ваджру Будды. Колдун Я-Ван ищет переводчика сутр.

Семь Посвященных — монах, грабитель, рыбак, актер, жрица любви, торговец, судья — погибли, спасая его. Остался еще один, чей символ — знамя».

Шаньдун

Бодхи посмотрел на деревья. Сел на камень у дороги: «Это все война, которая очевидна. Надо найти тех, кто стоит за этой игрой. Тех, кто в тени. Тех, кто считает себя выше Неба».

Бодхи встал с камня и пошел по дороге. Дорога есть сражение. Дорога есть смех. Дорога есть жизнь. Дорога есть дорога!

В трех полетах стрелы от реки Хуан-Хэ, в деревне, начинался праздник сбора урожая.

На узких, кривых улочках, поднимавшихся вдоль линии холма, бегали радостные дети.

Между школой и сельским храмом собирались крестьяне, чтобы начать шествие с фигурой Божества по улицам деревни.

Местные музыканты били в барабаны, играли на флейтах и гре­мели трещотками.

Кузнец готовил праздничный фейерверк.

Празднично одетые люди семьями стекались к храму, и радост­ный гул нарастал, словно снежный ком.

Мужчины по случаю сбора щедрого урожая пили вино, юноши и девушки, каждый в своем круге, смеялись друг над другом и шумели.

В свежем осеннем воздухе пахло любовью и свадьбами.

Неожиданно все радостно и восхищенно охнули, увидев, как сель­ский учитель с ребятишками подняли в небо разноцветных бумажных змеев в виде драконов, пагод, волшебных птиц и даже черепахи.

Улыбались старики, вспоминая молодость.

Смеялись дети, освобожденные от уроков в честь праздника.

Краснели девушки под взглядами юношей.

Был важен даосский жрец из храма.

Был торжествен буддийский монах из нового монастыря.

Отцы больших, богатых семей руководили обрядом.

Жены судачили о праздничном обеде.

С высокого дерева смотрело на праздник семейство аиста. Золотая осень.

Время небесной усталости.

Время нежности. Время хрустальной росы.

Хэбэй

Время любви женщины. Женщины, летящей в Космосе. Женщины-Земли.

Великая и прекрасная страна Чжун-Го — Срединная!

Страшные войны и смуты разделяют тебя.

Ритуал и добродетель воссоединяют.

В императорских дворцах идет борьба за власть.

На границах идет война.

Реки сметают города наводнениями.

Землетрясения рушат города огнем.

И, словно птица Феникс, вновь и вновь возрождается народ, сила которого в Сяо — любви к родителям и почитании старших, из чего вырастает семья-семя.

Семя, которое невозможно разрушить.

Семя, связанное с Небом Душами предков.

Семя, неподвластное земным бурям и страстям.

i

ц|

Сказал учитель Кун-Цзы — семья и есть государство!

Кто добродетелен в семье, тот хорош и для государства, кто не может управиться с семьей, тому не под силу управлять и государ­ством.

Тысячу лет, десять тысяч лет будет процветать Тянь-Ся, если будут соблюдены ритуал — Ли, добродетель —- Сяо. Если будет сохранено семя — семья.

ХЭБЭИ

Бодхи шел на Север.

За великой равниной Тянь-Си начинались горы.

Плодородные земли с полями пшеницы, кукурузы, гаоляна и про­са остались позади.

Теперь больше встречались пастухи, охраняющие стада Хуанию, буйволов и коров.

Царевич вспомнил крестьян, выращивающих хлопок в долине,

и подумал о великом искусстве выращивания и сбора хлопка.

Искусство это передавалось в семьях крестьян из века в век.

От поколения к поколению.

Хэбэй

От отца к сыну.

От деда к внуку.

Мастер хлопка должен был понимать все слои земли,:

быть сыном Солнца, I

понимать жизнь Воды.

Вершиной его мастерства считался полив полей —

соединение энергии Солнца, Воды,-Земли

с энергией Бога растений — хлопка. |

Тысячи и тысячи лет назад мудрецы Востока знали, что энер­гия хлопка есть энергия Космоса, и придет время, когда люди сое­динят их.

Рожденные в запахе хлопка,

рожденные под шум водяных мельниц,

мастера хлопка в Поднебесной были равны великим поэтам, во­инам, ученым.

Перейдя реку Юдин-Хэ, царевич направился в страну реки Сан-ганьхэ, которую ему указал на карте отшельник из Аньцы.

Ночью пошел дождь, и царевич решил переночевать в пещере, которую нашел среди скал, покрытых диким виноградом и сплетением

лиан.

Вход был загорожен тяжелыми камнями.

Царевич развел костер и, разглядывая стены, вдруг увидел уди­вительную картину.

Он встал и с лучиной в руках приблизился к стене.

Потом Бодхи отошел к огню и, сделав из засохшей ветки и тряпья факел, вновь стал рассматривать удивительный узор, нанесенный на ровную, отполированную рукой человека стену гранитной скалы.

Бодхи понял, что перед ним скрыта тайна.

Тайна, из-за которой люди убивают друг друга.

Карта сокровищ, за которыми охотились тысячи людей.

Место, которое искали все императоры Чжун-Го.

Внимательно изучая все линии и круги карты, Бодхи понял, что в пещере умер человек. И этот рисунок — его последнее слово-завещание.

Бодхи пошел вглубь пещеры и увидел то, что искал.

В глубине пещеры, в каменной нише сидел человек. Это была не мумия. Это было не каменное изваяние. % Это был старик.

Хэбэй

Это был один из космических странников, который на время оставил свое тело, чтобы вернуться в него через время. Время раз­рушений.

Бодхи поклонился ему. И, сев напротив, вспомнил слова йогина в

оранжевом из джунглей Лакхнау:

— У наших дорог нет ни начала, ни конца. Есть миры — постоя­лые дворы, где иногда мы останавливаемся на ночлег.

Рядом лежали свиток из кожи буйвола, меч и медная чаша.

Бодхи взял свиток и, поклонившись сосуду тела неизвестного, подошел к костру, разглядывая рисунок и иероглифы на свитке.

С первого раза запоминал царевич все, что видел и слышал. Все,

что считал нужным.

Бросив свиток в огонь, Бодхи за час при помощи камня сбил ри­сунок со скальной поверхности.

Так было написано в завещании странствующего по облакам -

запомнить и уничтожить.

За выходом из пещеры бушевала метель и стояла воющая мгла, но Бодхи не обращал на это внимания. Ему хотелось проверить карту, изображенную на скале, и карту старинного свитка.

Для этого он должен был увидеть «Великую Стену длиной в де­сять тысяч Ли». Так говорили о ней в Чжун-Го.

Наступала синяя осень, красивая и печальная — женщина с белым лицом и синими глазами, в голубом халате, в фиолетовых сапожках и с алмазной заколкой в иссиня-черных, пахнущих снегом волосах.

Ее алые губы просили о поцелуе.

Ее тело желало слияния с Метелью — телом воды,

Бодхи шел по хрустящей, обледенелой дороге к деревне

Синтай.

Вода в каналах, деревья у дороги стали серыми и холодными.

Ветер с красных холмов нес крупинки снега.

Одинокие птицы на голых ветвях молчали. И только треск сло­манной ветки будил их ото сна.

На деревенской площади у здания управы сидели понурые кре­стьяне. Хмурые старейшины смотрели в землю. Дети держались за родителей. Стражники держались за алебарды. Священник-буддист держался за свитки.

Хэбэй

/

Бодхи видел, как пыль воронкой кружила по улочкам, вдоль из­городей и дверей пустующих домов.

Воющий ветер срывал солому с крыш домов и уносился к желтой горе, над которой нависли тяжелые фиолетовые тучи.

Когда Бодхи вышел из проулка к людям, многие из них попяти­лись от него, а некоторые упали на колени и стали молить, чтобы он не трогал их.

Заплакали женщины и дети, а стражники наставили на него ору­жие.

Увидев, что своим видом он напугал крестьян, Бодхи поднял руку:

— Меня зовут Да-Мо, я — паломник, идущий в страну зыбучих песков. Что случилось? Почему в ваших глазах танцует страх?

Из толпы вышел монах-буддист:

— Вот уже неделю как в нашем селении поселились Гуи —- злые Духи.

Эти горные демоны по ночам забираются в наши дома и творят блуд и мерзость.

Они свели с ума нашего старосту и его жену, в облике прекрасных женщин они завлекли и скинули в пропасть двух стражей порядка.

Они дышат на людей смрадом, свистят и плюются, вызывая у людей лихорадку и другие болезни.

Это оборотни! Они похищают детей и вводят в грех женщин и мужчин.

Это -— волки и лисы, змеи и жабы, ящерицы и скорпионы, превра­щающиеся ночью в людей, которые пьют кровь и разрушают рисовые поля.

Бодхи смотрел на лица крестьян и видел в их глазах страх и уста­лость от этого страха.

Плакали дети, кусали губы женщины, а мужчины смотрели в землю.

— Когда приходят Духи?

— Как только заходит солнце.

— Тогда у нас есть время для встречи с оборотнями. Бодхи поговорил с тремя старейшинами селения.

Вначале они встревожились, а потом согласно кивнули головой. До захода солнца оставалось немного времени, и все торопи­лись.

Хэбэй

На площади перед деревенским храмом люди соорудили девять горок из дров и хвороста для костров — восемь по частям света и один в центре.

У входа в храм привязали четырех кошек и четырех петухов.

В сторонах Юга и Севера положи два зеркала, в сторонах Востока и Запада — два меча.

Бодхи вспомнил слова отшельника с гор Хунани, которые он ему говорил о Духах. Даосский отшельник сказал:

— И когда будут готовы костры, зеркала и мечи, кошки и петухи, отгоняющие злых голодных Духов, пусть дети возьмут в руки ветви ивы или персика, женщины держат при себе красные бобы, а мужчи­ны — побеги бамбука. Пусть все помочатся за кругом, где стоят.

Люди деревни так и сделали.

Также они приготовили гонги, трещотки, барабаны, чтобы их звуки отгоняли Духов зла.

Царевич сказал им, чтобы они поели, так как ночь предстоит трудная и до рассвета вряд ли им удастся поесть.

Крестьяне ужинали и смотрели на холм, куда поднялся Бодхи, ожидая от него сигнала.

Наступили фиолетовые сумерки.

Багровый диск солнца медленно уходил в темноту туч, скрываясь за синей горой.

Запахло кровью женщин и расплавленным оловом.

Запахло потом болезни и гнилью болот.

Люди у храма стоя ждали сигнала.

Женщины, дети, старики и мужчины — все были готовы к схватке с голодными Духами.

*

Бодхи стоял перед воротами алтаря, и как только солнце скры­лось за горой, с криком воющих джунглей бросился внутрь.

Услышав крик, люди на площади зажгли костры и стали бить в гонги и трещотки.

Монах и дети читали заклинания и молитвы.

Внутри алтаря стоял тягучий гул, и вдруг раздались детские и женские голоса, просившие о помощи.

Внутри Бодхи клокотала энергия света.

Хэбэй

Внезапно он почувствовал что-то знакомое, как будто он снова в Космосе, в битве лучей и волн света, которые могут принимать любые формы любого из миллионов миров.

В долю секунды он растворился в свете и стал зыбким и неви­димым, с молнией в руках — так нежная вода, превращаясь в бурю, сметает все на своем пути.

С потолка, с темных углов кинулись к нему существа с телами, покрытыми шерстью, с лицами без глаз.

С толстых бревенчатых балок ползли к нему одноглазые, одно­рукие и одноногие карлики с вывернутыми конечностями.

Вращаясь с неимоверной скоростью и создавая вокруг себя ог­ненный смерч, Бодхи поражал демонов огнем, словно мечом.

Тряслись стены амбара.

Рушилась вниз крыша.

А голодные Духи летали, ползали, кричали дикими голосами во­круг царевича.

С ужасными воплями они сгорали в огне и свете.

Увидев, что их осталось мало, Духи черным дымом устремились на площадь. Царевич побежал за ними.

Здесь оборотней остановили костры и обереги.

Но Бодхи загонял их в полосу огня, где они погибали.

Те, кто прорывался сквозь завесу из огня и молитв, падали на землю, превращаясь в ящериц, жаб, скорпионов. Люди тут же дави­ли их.

Уже занимался рассвет, когда последние три страшных существа рухнули в огонь. •,

И закричали петухи, приветствуя солнце! j

И замяукали кошки, требуя молока!

На другой день золу от костров закопали.

Перед входом в селение поставили камни-обереги. А по краям селения и у входов на улицы для голодных Духов выставили уго­щение.

В каждом доме появилось изображение Чжан Тянь-Ши, даосско­го патриарха, и кусочки яшмы на алтаре предков.

Через сутки, убедившись, что голодные Духи не причиняют вре­да жителям деревни, Бодхи продолжил путь. Провожать его вышло все селение.

Хэбэй

Жители деревни навсегда запомнили странника Да-Мо, изгнав­шего Духов из их домов.

В горах ночью бушевала снежная буря.

Перед наступлением холодного мрака Бодхи видел с вершины горы, что с Запада на Восток движется армада черно-синих туч, сце­пленных, словно кисть черного винограда.

Он поспешил подняться выше, туда, где были расселины в из­ломах скал.

Прыгнув в одну из них, он нашел небольшую нишу, где и стал пережидать бушевавшую стихию.

Царевич закрыл глаза и вспомнил, как он проходил по городу Ин-Чэну и посетил дом поэта времен Чжаньго — Цуй-Юаня.

Бодхи шел по арочному мосту через бурную реку в город Бао-дин.

С двух сторон моста, рядом с перилами расположились торговцы горячей похлебкой, вишнями, ранними яблоками, алычой и чаем. Мост, как и река, шумел, смеялся, ворчал и спорил. Река, как и мост, упрямилась, думала, и молчала, и пела.

Царевич присел рядом с продавцом зеленого чая. Болтливый хозяин принес ему маленький глиняный чайник с пиа­лой и важно удалился.

Напротив Бодхи сидели гончары.

Они ели горячий бобовый суп с острой приправой и спорили

о глине красной с оранжевой горы,

о белой глине с черной горы,

о фарфоре — волшебном и истинном.

Один говорил, что в огне глина меняет свойства.

Второй говорил, что свойства меняются в смешении с водой.

Третий ел горячий суп и молчал.

На правом берегу, на склоне холма находилась деревня. Дорога в Баодин, а затем и в Датун шла через нее. Вот оттуда и появился бегущий человек. Увидев Бодхи, он упал перед ним на колени:

— Спаси меня, путник! Моя жена рожает!

— Пошли, человек.

Хэбэй

По дороге крестьянин сообщил царевичу, что жрец деревенского храма уехал к сестре, а жена просит привести святого человека.

Седой крестьянин был богат — и был он нищим.

У него было много буйволов, земли, работников и риса.

У него не было сына!

У него было две жены — молодые и красивые.

У него не было сына!

И вот третья жена должна родить.

И, возможно, это будет сын!

И, возможно, родится тот, кто будет думать о нем в час разговора с Небом.

Войдя в широкий двор, Бодхи сел под старым деревом, что росло в центре двора.

Из большого, каменно-деревянного дома доносились крики и сто­ны роженицы.

Со всех сторон к царевичу сбежались работники, служанки и род­ственники мужа.

Они упали на колени и ждали.

Бодхи вспомнил слова даосского жреца из Сычуани и поблаго­дарил его.

И, словно в бою, царевич начал говорить спокойно и уверенно.

Слушавшие его все исполняли быстро и четко.

Роженицу положили на кан, устланный соломой.

Муж вышел во двор и замолчал. Он мог сглазить ребенка.

Слуги застучали в гонги и забили в барабаны, отгоняя нечисть.

Старухи зажгли факел и пронесли над ним стонущую женщину.

Из храма принесли маленькую фигурку Богини Гуань-Инь — по­кровительницы женщин — и запели ей молитвы.

Чтобы роды были легкими, тетушка положила рядом с рожени­цей острый нож.

Исполнив указания, люди бежали к Бодхи, чтобы выполнить новые.

Закрыли двери комнаты, где рожала женщина, зажгли там све­чу и повесили по углам и над ее головой бумажные обереги и та­лисманы.

Восемь человек упали на колени лицом к горе Тай-Шань и стали просить хозяйку горы о ниспослании им сына.

Хэбэй

Во дворе разожгли костер, и вокруг него стали ходить четыре человека.

А вокруг подушки положили в назначенный час раскрытый зонт, зеркало, восемь блюд и травы.

Внезапно во дворе наступила тишина. Это Бодхи поднял левую руку. В глубине дома раздался первый крик ребенка. Лицо крестьянина стало белым. Из дверей алтарной комнаты выскочила старуха: — Сын! Родился сын! И упал на колени и заплакал крестьянин! И упали на землю родственники и заплакали! И полетел с неба легкий пух снега, и все знали, что сын будет богатым и счастливым.

Хозяин дома бросился благодарить путника в красном плаще, но его не было под деревом.

Только шел из горлышка чайника пар.

Только на первом снегу отпечатались босые следы.

Только зыбкий, хрупкий, скользящий Дух дерева улыбнулся вслед путнику.

Из Датуна царевич пошел на Запад.

Там, у Великой Стены, стоял гарнизон северной армии.

Бодхи знал, что восьмым Посвященным в тайну ваджры был воин.

Его знаком было полотнище, знамя.

Его символом — Преданность.

В небольшой, усеянной глыбами камней, долине расположился палаточный лагерь гарнизона.

Пройдя его, Бодхи вышел к Стене и пошел вдоль нее. Ее украша­ли и возводили новые башни.

Тысячи и тысячи людей-строителей.

Сотни и сотни повозок.

Пыль, крики, рев верблюдов и стоны голодных крестьян.

Свист бичей, топот всадников и проклятия каторжников.

Стена в десять тысяч ли.

Стена слез, скорби и горя.

Стена побед, пота и крови.

-

Хэбэй

Великий воин Бодхи сразу определил значение Великой Стены. Высотой в десять метров земляной вал был облицован камнем. По ее верху могли двигаться войска и боевые колесницы. Она имела много башен с бойницами. Много тайных ходов и коридоров.

Через час царевич узнал, что командир с двумя солдатами про­вел сквозь дозорную башню паломников. Это было вчера вечером. Сейчас полдень, но воины не вернулись.

Незаметно, среди шума и криков солдат и строителей Бодхи прошел сквозь охранную дозорную башню и оказался на другой сто­роне.

Это была степь.

Сухая, безводная, безлюдная и безбрежная.

В трех полетах стрелы от Стены царевич нашел то, что искал.

В овраге лежали убитые воины.

На рукаве одного из них было нарисовано знамя.

Из сухих веток и сухой колючки Бодхи соорудил гору и положил на нее тела воинов.

Жаркий, алчный костер пылал среди густой степной ночи.

Одиноким желтым факелом он уносил в Западный Рай, в мир Амитабы Души тех, кто достойно служил Родине.

У кочующей по бескрайней степи семьи Бодхи купил лошадь.

Он сам показал на нее в крутящемся и фыркающем табуне степ­няков, и старый кочевник удивленно посмотрел на лохматого человека в багровых одеяниях и с пронзительными горящими глазами-углями.

Путник, не глядя, выбрал лучшую лошадь табуна.

На маленькой, черной степной лошади Бодхи вторые сутки сле­довал за колдунами Бо по солончаковой пустыне — Шамо.

Вся низменность до горизонта была покрыта травой.

Ковыль, полынь, солянка.

Саксаул, карагач, тамериск.

Ветер, снег, песок.

Лицо Бодхи стало бронзовым от встречного холодного октябрь­ского ветра.

Хэбэй

Изредка он видел в степи далекую одинокую юрту кочевника. Иногда мимо него пробегали испуганные куланы. Из-под ног выносли­вой лошади выскакивали грызуны.

Бодхи не обращал внимания ни на что.

На четвертые сутки он, наконец, увидел следы шестерых лошадей.

На месте стоянки Бодхи определил, что пленника снимали с ло­шади.

Бодхи дал лошади немного ячменя из торбы и рысью двинулся в путь.

К вечеру он набрел на небольшое селение кочевников рода Цян. Это были охотники на диких верблюдов, которых потом продавали.

Старый кочевник принял гостя настороженно, но, увидев Бодхи поближе, стал угощать его кобыльим молоком.

Пока в большом котле варилось мясо, Бодхи спросил хозяина, когда проезжали шесть всадников.

— У тебя зоркие глаза, путник.

— Мне нужно спасти связанного человека.

— Сначала мы поедим, путник. Потом разговор.

Юрта была сложена из соединяющихся жердей, а сверху закрыта шкурами диких верблюдов. Внутри было тепло, по кругу на мягких овечьих коврах сидело все семейство кочевника — два сына, две не­вестки, жена и трое внуков.

Мясо лежало на большой плоской чаше, и каждый ножом доста­вал себе кусок. Запивали мясо айраном.

После трапезы старик — отец семейства — сказал:

— Они прошли, не останавливаясь. Попросили только воды. Пленный был привязан к лошади и, по всей видимости, болен. Пот стекал с него градом.

Рано утром отправляйся в дорогу — и ты нагонишь их в полдень, так как перед ними будет выбор — идти через пустыню Алошань к озеру Цинхай-Кукунор или пересечь хребет Иншань и уйти в степи.

Если хочешь спасти человека, то торопись. Я дам тебе сильного и быстрого верблюда, в пустыне он важней лошади.

— Почему ты беспокоишься об этом пленном человеке?

— Пять лет назад у реки Хуанхэ я встретил праведного человека-монаха. Он рассказал мне о Будде. А пленный монах — из Сангхи Будды. Я это сразу понял.

— Спасибо тебе, хозяин. Мир твоему дому, детям и стаду.

•

Хэбэй

Верблюд оказался своенравным, но быстрым. Бодхи шел вдоль хребта Иншань, а потом по следам направился к реке Хуанхэ, за ней начиналась пустыня Алошань. В Чжун-Го ее называли Ша-Мо.

Это были зыбучие, движущиеся пески. |

Это были песчаные бури. Это были скрытые под горами песка и пыли города, дворцы, храмы, гробницы, тайны.

Пройдя малую пустыню Тэнгэр, он увидел их в местечке Увэй.

Изо всех сил погоняя верблюда, он стал настигать их. И когда до беглецов оставался один полет стрелы, Бодхи увидел на горизонте приближающийся гриб — воронку черного смерча.

За страшной свистящей воронкой глыбами надвигались черные облака. В лицо подул холодный, влажный ветер. Вихрь из песка, кам­ней и воды стремительно приближался.

Всадники на холме неожиданно исчезли, и Бодхи понял — там овраг. Единственное укрытие от бури — и животное поняло его.

С бешеной скоростью мчались друг другу навстречу смерч и всадник.

Когда смерч приблизился вплотную,

когда в лицо Бодхи ударила волна жгучего песка,

когда над головой пролетели вырванные деревья и камни,

и страшный грохот обложил все существо,

верблюд прыгнул в овраг и забился в углубление, расчлененное весенним паводком.

Бодхи перелетел через голову животного и оказался запертым телом верблюда, который вжался в расселину. Все тело животного вздрагивало, и из его глотки раздавалось хрипение.

Песчаная буря неслась дальше, засыпая овраг волнами желтого песка, корнями деревьев и кусками вырванных скал.

Через час наступила тишина.

Воздуха не было. Было темно.

Напрягаясь изо всех сил, Бодхи стал выбираться.

Он остановил до предела свое дыхание. Успокоил свое сердце, как научил его йогин в красном, и плавными движениями стал раз­гребать песок.

Через час он достиг края оврага.

Отряхнувшись, он стал помогать верблюду, который не сводил с Hefo своих блестящих глаз.

Хэбэй

Бодхи шел по краю оврага, пытаясь определить, куда спрятались от бури колдуны с пленником.

Становилось темно, но внезапно Бодхи увидел ладонь, торчащую из песка.

Он быстро и ловко начал разгребать и выбрасывать песок чашей для подаяний.

Вскоре он вытащил тела трех колдунов и связанного пленного.

Лицо у него было синим.

Развязав его, Бодхи разорвал путы и, приставив руку к груди, по­нял, что монах не дышит.

Быстро и резко царевич начал стучать большим и указательным пальцами по энергетическим рекам тела, одновременно сдавливая легкие.

Раздалось урчание — и вдруг монах открыл глаза и с шумом вы­дохнул. Лицо его вновь стало красным.

Бодхи, не обращая внимания на кашель, сжатой ладонью растер печень и селезенку. Ткнул мизинцем в сердце, тревожа сосуды, и, на­конец, кровь пошла в головной мозг.

Монах тяжело дышал. Лицо его было испуганно. Он пытался улыбнуться.

Внезапно Бодхи вскочил на ноги и обернулся.

На него с двумя мечами в руках шел колдун Я-Ван.

Колдун прыгнул вверх, пытаясь убить монаха, но Бодхи, столкнув его в расселину оврага, тоже прыгнул в сторону колдуна, швыряя пе­сок ему в глаза.

Они одновременно приземлились и мгновенно развернулись друг к другу.

Внезапно небо стало наливаться свинцом.

Ветер стал колючим.

И пошел хлопьями мокрый снег.

И начался бой! И забурлили воронкой желтые пески!

Два врага смотрели друг другу в глаза. Два цвета. Два мира. Красный и черный. Рожденные на одной земле. Рожденные в апреле.

Хэбэй

Седой, железный,

подвижный, словно ртуть, с нервами из стали,

маг Я-Ван смотрел с любопытством,

смотрел, изучая, смотрел, чтобы уничтожить.

Бодхи видел другое.

За спиной мага стояли белесые, воющие тени черной реки,

стоял смрад подземных пещер,

пропахших кровью и страхом,

стояла гарь сожженых заживо

детей, женщин, стариков,

кричала боль неродившейся мечты,

неродившихся детей, неродившейся Любви.

Завыл гиеной колдун, прыгнул вверх и вперед, завертелся, закружил, забурлил вокруг Бодхи! И забились на лбу его жилы, и поднялись к небу зыбучие пески.

Бодхи стоял в центре кругового движения бешеной атаки кол-

дуна

Стоял без оружия. Стоял, собравшись в одну точку. Вращая мечами, Я-Ван увеличивал скорость бега. Он летел над землей, перебирая ногами, едва прикасаясь к песку. Круг сужался, свистел. Круг сжимался, хрипел. Внезапно Бодхи подпрыгнул высоко вверх и, развернувшись в воздухе, ударил колдуна ногой в затылок. Я-Ван упал вперед и тут же, развернувшись змеей, вскочил на ноги и замер.

На лице его была улыбка. Зубы были крепко сжаты. Бодхи топнул ногой, очерчивая вокруг себя круг Шамбалы. Внезапно колдун метнул в него два меча и когда царевич упал, уклоняясь, тут же бросился в атаку слева —-и мгновенно получил страшный двойной удар в грудь. Снова они стояли друг против друга. Все стало ясно. Им не нужны были мечи, кинжалы, копья, щиты. Им не нужны были орудия жизни и смерти. Они сами были оружием, они сами были Жизнью и Смертью, * сгустками страшной энергии — энергии Пустоты!

Колдун, стоя в асане Грифа, взмахнул руками,

и тени — жирные, черные, смрадные —

полетели на Бодхи.

Зарычало темное небо.

Забился в круговороте мокрый снег.

Запахло дымом пожарищ.

Запахло горелым мясом.

А невидимые удары-молнии

били Бодхи слева-справа, сверху-снизу,

били по круговой, рвали, ломали,

жгли, выворачивали.

И крикнул тогда Бодхи криком джунглей,

и хлынул с неба красный дождь.

Захохотал маг Я-Ван

и снова взмахнул руками, вырывая из черного неба

новую волну ударов.

И тут послышался шорох.

Раздался хруст мокрого песка.

Это монах Ратан шел вперед с протянутыми руками.

Он шел в горячке, ничего не видя,

ничего не слыша, ничего не понимая.

Он шел в сторону колдуна.

И снова засмеялся Я-Ван и развернулся,

чтобы убить человека.

Это было одно мгновение. Это было долей мига.

Но маг перешел границу двух миров.

И вновь земля стала землей,

вода — водой, а боль — болью.

Нельзя воевать на чужой земле. Нельзя переходить границы. У каждого мира — своя война. У каждой войны — одни законы.

Бодхи сжал кулак и ладонь в мудре Защиты Шамбалы и, прыгнув с места, нанес пушечный удар ногой в грудную клетку мага. Я-Ван, отлетев высоко в сторону от монаха, приземлился в нижнюю стойку и сразу же начал атаку

Хэбэй

Хэбэй

Он бежал к Бодхи сквозь пелену мокрого снега,

сквозь порывы серого ветра, и пена шла из его черного рта.

Колдун с двумя мечами атаковал по кругу/ быстро меняя пози­ции.

Меняя движение, он менял сущность: оскал воина переходил в рев и удар тигра, свист гиены торопил шипение гадюки и рыканье ягуара.

Зловонный, ядовитый запах гниющих болот, багровое солнце, гарь пылающих тел на жертвенном алтаре.

Дробящиеся кости, куски красного мяса в зубах колдуна и волна-петля детских голосов.

Колдун прыгнул в воздух и, наконец, вонзил мечи в тело Бодхи — в сердце и печень.

И взорвалось месиво крови и снежной грязи, и закричал гордый Я-Ван!

Закричал — и внезапно смолк.

Тело, пронзенное мечами, стало расплываться-исчезать.

Он обернулся — перед ним стоял царевич.

Я-Ван посмотрел на его руки, где трепетало черное сердце, и рухнул в песок, породивший и уничтоживший его.

Бодхи швырнул горящее сердце далеко в пески и стал мыть руки песком.

Вымыв руки, царевич достал из мешочка снадобье, которое ему дал отшельник из Сычуани, и посыпал им скорченное тело колдуна.

Отойдя в сторону, он увидел, как показался зеленый дым, а по­том тело вспыхнуло, раздался рев оборотней и чудовищ — они мета­лись в кругу тела.

Но огонь сжег всех.

Огонь очистил пустыню.

Бодхи нашел монаха за сплетением желтых степных колючек. Тело переводчика сутр билось в конвульсиях. От него шел жар.

Черная болезнь рвала его на части.

Из его забитого песком рта было слышно только одно слово — Цинхай!

Хэбэй

Бодхи усадил больного монаха на верблюда и для надежности связал тело поясом.

Через час они,были далеко от места боя.

Злой ветер начал стихать.

Постепенно перестал идти и мокрый снег.

Все вокруг было серо. Промозгло. Влажно.

Только сейчас, когда ушла горячка боя, Бодхи почувствовал хо­лод пустыни.

Накинув свой плащ на монаха, сцепив зубы и тряхнув упрямой головой, Бодхи повел верблюда на Север.

Они шли к озеру Цинхай.

Перед восходом солнца путники остановились.

Бодхи быстро развел костер, на котором приготовил травяной настой для больного монаха.

Держа в руках бронзовую чашу, Ратан посмотрел на хрустящий колючкой костер:

— Почему проводник хотел убить меня?

— Ему была нужна ваджра Будды и был нужен ты — потомок Просветленного.

Знай, монах! Твою жизнь оберегали восемь добрых людей. По­молись за них. Они были хранителями Света.

— Вы тоже хранитель?

— Нет. Не хранитель, не Учитель, не монах. Меня попросил найти тебя твой сын, так как твой отец погиб.

Лицо монаха изменилось.

Он долго смотрел на угли костра.

Потом ушел в темноту пустыни.

На рассвете путники продолжили путь.

Когда тепло, идущее от солнца, согрело птиц, монах остановил верблюда:

— После того, как мы дойдем до озера Цинхай, я вернусь домой. Я увижу сына, жену, мать. Теперь я понял, что такое родной дом.

Вспоминая карту Поднебесной, царевич знал, что они идут по пустыне Тэнгэр.

Впереди была река Дантухэ и хребет Датуньшань.

9 Горы Дзэн

Хэбэй

Снег перестал идти еще ночью, и небо из бледного и холодного стало превращаться в темно-фиолетовое.

Солнце исчезало за хлопьями облаков, но теперь оно грело, и птицы запели.

А к вечеру показались первые люди.

Это были кочевые семьи, разводившие степных, лохматых лоша­дей, умеющих сутками бежать, не требуя воды.

Ночью монаху вновь стало плохо.

Тогда Бодхи дал ему семена сушеного мака, убирающего любую боль и безумно веселящего человека.

На всем протяжении пути Бодхи видел соляные обозы.

Соль на земле Ганьсу добывали с озер.

В Чжун-Го Бодхи видел, как ее добывают на побережье земли Цзянсу, в Хэбэе и Шандуне. Там работали на промыслах работники императора.

Здесь же соляными работами занимались жители степей.

На лодках по реке Хуанхэ и Янцзы они переправляли ее вглубь страны.

Соль давала им рис.

Рис давал жизнь.

Вокруг многочисленных озер добывали, выпаривали из соленой воды соль многочисленные семейства народа Хуэй.

Видел Бодхи и кочевников, разводивших стада коров, коз, овец, лошадей, ослов и верблюдов. Скотоводы жили в степи и в горных районах.

Пройдя пустыню Тэнгэр, пройдя древней дорогой проход Лянч-жу, пройдя хребет Лэклуншен, Бодхи и переводчик сутр вышли к реке Датунхэ.

Здесь, на берегу, царевич развел огонь.

Они находились на громадном плато Ганьсу.

На земле, где властвуют северные песчаные бури.

На земле, где люди ежедневно молятся о дожде, так как засуха из года в год приходит сюда вместе с летом.

Сидя у костра в середине горной долины, монах Ратан сказал Бодхи, почему он должен увидеть озеро Цинхай. I Это был его обет.

Хэбэй

Еще в Рангпуре к нему во сне явился великий святой Кумарад-жива и сказал ему, чтобы он шел в Поднебесную и прошел через пять вод.

— Я понял, что это озера — Дунтинху, Поянху и Цинхай. И реки Хуанхэ и Янцзы. И что мне будет дан знак великого Будды Шакьяму-ни, к роду которого я принадлежу. Царь Суддхадана — мой предок по материнской линии.

Бодхи знал, что Учитель Кумараджива, прибыв в Тянь-Ся на склоне лет, перевел в библиотеках Чанани четыреста томов буддий­ских текстов за двенадцать лет. Среди многих мудрых мыслей Кума­раджива сделал с санскрита полный перевод фразы из сутры «Сети Брамы»:

— Не убивай! Это Истина. Но Истина есть и то, что сделай все для сохранения и спасения всего живого!

Утром Бодхи договорился с одним из рыбаков, что тот перепра­вит их на западный берег реки Датунхэ. Платой был верблюд, пода­ренный кочевником, поклоняющимся Богу Митре.

На берегу, глядя на заснеженные вершины, Бодхи сказал:

— Это хребет Датуншань. За ним — озеро Цинхай. Собери все свои силы, монах. На этих вершинах твое выздоровление.

Целый день и ночь путники поднимались на вершины хребта, проходя мимо небольших горных селений.

Монах Ратан был болен. Холодный западный ветер Гималаев вы­звал в нем жар.

В ущелье, где протекала горная река, Бодхи увидел хижину отшельника-даоса, и они направились к ней.

Четыре часа даосский лекарь отгонял болезнь от тела Ратана. Бодхи сделал настойку из лекарственных трав. После того, как монах выпил ее и уснул, отшельник приготовил похлебку из трав для царевича.

Старик с детскими глазами смотрел, как Бодхи ест:

— До озера день пути, но будьте осторожны. На земле Ганьсу неспокойно.

Северный правитель Чжун-Го — Тоба-Гун из рода Тоба. А вот роды Сяньби, Ди, Ци этим недовольны. Они вновь начали войну меж­ду собой.

Хэбэй

Племена Сюнну ушли на Запад. Племена Цзэ ушли на Восток. А эти остались и воюют друг с другом.

Бодхи молчал. Когда он ел — то ел. Когда он спал — то спал.

Монах выздоровел, и на рассвете путники отправились в дорогу.

— Спасибо тебе, мудрый человек. Пусть великий Тянь-Ши всегда будет с тобой!

С неба сыпал мягкий снег. Стих ветер. Воздух неожиданно по­теплел.

В полдень путники подошли к бессточному, соленому озеру Цинхай.

Прекрасное озеро со всех сторон окружали горы Нань-Шань.

Было начало ноября, и вскоре озеро должно было одеться ледя­ным покровом.

Стоя на коленях, монах Ратан читал сутры.

Бодхи сидел недалеко на камнях и смотрел на другой, туманный берег. На одиноких птиц. На деревья, покрытые снегом.

На белые облака, похожие на образы диких зверей.

Осмотрев берега, Бодхи разделся и омыл свое тело в соленых водах озера Цинхай.

Снег таял, целуясь с водой.

Птицы пели над веерами волн.

Солнечный луч скользил, танцуя по камням.

Серебристая рыба, взлетая и изгибаясь, хлопнула, падая в воду, хвостом.

Внезапно радостно стало царевичу.

Он вспомнил и понял молнию, что ударила в дерево.

Выйдя на берег, Бодхи развел большой костер. Приготовил много хвороста. Приготовил особый настой для монаха Ратана. Приготовил суп из сушеного мяса.

— Что сказал тебе нищий старик в Рангпуре, когда увидел твой медальон?

— Он сказал, что если существует такой медальон, то существует и ваджра Будды.

— А во сне ты увидел-узнал, что ваджра находится на берегу озера Цинхай.

Хэбэй

— Это сказал воин, к которому нас отправил судья. Я буду мо­литься за них.

*

Бодхи взял из рук монаха медальон и стал внимательно рассма­тривать его. На одной его стороне было изображение лошади, слона, зеркала и рога носорога.

На другой были выгравированы две книги и жемчужина.

Бодхи встал и подошел к берегу:

— Страна лошадей — степи — это Север. Страна слонов — джунг­ли — это Запад. Зеркало — это озеро.

Царевич прошел вдоль водяной кромки и встал лицом на Запад. Там была Бхарата — оттуда пришел ученик Будды с ваджрой. За его спиной находились степи. Перед ним простиралось озеро.

Начинало темнеть, но Бодхи видел все берега. Внезапно он увидел скалу в форме рога носорога. Он приказал монаху сидеть у костра, а сам побежал к оранжево­му выступу.

Подойдя к известковой глыбе, окруженной громадными валуна­ми, царевич задумался. Это место что-то напоминало. Что-то далекое. Из молочного детства.

Бодхи сидел на камне.

Издалека он услышал музыку отчаяния и боли. Из дворца его ведут по городу Канчипураму. Его ведут по дорогам деревень, мимо полей джута и риса. Его оставляют в джунглях, на болотах. Семилетний, он лежит в горячей жиже. Среди пиявок и змей, его едят комары, ему страшно. Его кровь пьют водяные личинки.

Он лежит на спине и видит только звездное небо! Он знает это небо!

Бодхи резко поднялся с камня и огляделся.

Скалы вокруг были разбросаны в виде небесного ковша. Камней было семь. И они указывали на восьмой — это был расколотый валун, напоминающий раскрытую книгу.

Хэбэй

Итак, восемь камней должны показать на девятый.

Бодхи встал рядом с камнем-книгой и повернулся лицом на Юг. Перед ним ничего не было. Восемь камней. Восемь шагов. Бодхи отсчитал восемь шагов на Юг.

В темноте он стал разгребать речные камни, песок, ракушки, землю. Его железные пальцы не знали боли. Его кисть не знала усталости. Через час работы он нашел кожаный чехол.

Не раскрывая его, Бодхи пошел к костру, где его ждал монах, слушающий ночное пение волн и вой степных волков.

Бодхи вытащил из кожаного чехла алмазную ваджру и отдал ее сияющему от радости монаху.

Держа в руках ваджру, монах неожиданно заплакал:

— Она была в руках Будды!

— Нет. Ваджру изготовили ученики Будды и украсили ее алма­зами.

Рассматривая сверкающий жезл, Бодхи увидел рядом с основани­ем жемчужину редкой формы.

Такая же была изображена на медали.

Когда он повернул драгоценный камень в форме груши, из руко­ятки жезла выпал свернутый пергамент.

Монах, прочитав несколько строк на санскрите, вдруг закрыл глаза:

— Это алмазная сутра, написанная рукой Будды Шакьямуни.

Ратан заплакал во второй раз.

Лицо у него было счастливое, как у малыша, которому дали гро­мадный леденец на весенней ярмарке.

Временами он подносил рукопись к голове, губам и сердцу, шеп­ча при этом слова молитвы.

С важным видом монах бережно скатал свиток и вложил его в ваджру.

Получив ваджру Будды, монах стал торопиться. *Его Душу жгло нетерпение.

Хэбэй

Его Душа рвалась домой.

Бодхи посмотрел на него и поднял руку:

— Не торопись, монах. Сядь у костра и молчи.

Алмазная сутра — слова. Надо ждать Откровения.

— Откуда ждать? Но Бодхи молчал.

Расстелив на плоском камне свой багровый плащ, он сидел в аса­не Сиддхи и смотрел на гудящую темноту соленого озера.

Стояла промозглая осенняя ночь.

Среди черных рваных облаков временами являлась танцующая, смутная, желтая луна.

С озера на берег волнами плыл молочный, серый, облачный ту­ман.

Монах сидел на берегу, возле костра, сжавшись, словно воробей в трескучие морозы. Сидел и шептал слова молитвы.

Наконец Бодхи услышал сквозь шум волн звон колокольчиков. Из серой мглы тумана к костру вышли восемь тибетских лам. Бодхи встал и пошел к ним навстречу. Старый лама шагнул вперед:

— Мир вам, путники.

— Мир вашему дому.

Монах Ратан удивленно смотрел на тибетских жрецов. Бодхи показал жестом, чтобы они сели вокруг костра: -— Скажите, кого вы ищете?

— Мы тибетские ламы. Восемь настоятелей из монастырей от Лхасы до горы Кайлас.

Год назад ушел от нас верховный лама Тибета.

Год мы ищем мальчика, в которого переселилась Душа великого Учителя. Мы обошли сотни деревень, искали в монастырях, храмах, городах — но все тщетно.

Тибетские ламы устали.

Они тянули руки к костру.

Их светлые лица улыбались Великим Спокойствием.

Старик взял в руки камешек:

— Мы должны идти на Юг, но решили обойти священное озеро Цинхай восемь раз, чтобы понять — где искать дорогу.

— Как ты узнаешь мальчика?

— Он не такой, как все. Он не боится грома и огня. Он — это Великая Пустота. И еще Духи сказали, что у него, как и у ушедшего ламы, будет знак Великих Трех.

Бодхи посмотрел на переводчика сутр:

— Расскажи им о знаках твоего сына.

— Мой сын — обычный мальчик.

А знаки... Да! Есть у него три странные родинки. Ламы переглянулись и встали, глядя на монаха. Старик взял его за руку:

— Одна на лбу в форме Солнца. -Да.

— Другая — на шее, слева, в виде лотоса. -Да.

— Третья — между сосков, как будто это третий сосок. -Да.

Ламы упали на колени:

— Хвала Небу, мы нашли его!

Наступал рассвет.

Но ламы продолжали читать молитвы и петь сутры.

Бодхи отвел монаха Ратана в сторону:

— Ламы пойдут вместе с тобой в Рангпур.

Не беспокойся за сына — он будет великим верховным ламой Тибета.

Восемь Посвященных знали это.

— Хорошо. Я сделаю все, как сказало Небо. Бодхи поднял руку.

Ламы остановились:

— Мы идем в Рангпур.

— Я провожу вас до хребта Хара-Ула.

В горах идут дожди. Пахнет травой и грибами.

На рассвете, в темноте, по извилистой, мокрой тропе идут палом­ники к храму Лхасы.

Они разные. Они разделены. Они похожи.

Шэньси-Шаньси

С горящими глазами, из деревень, городов, лесов, полей, пу­стынь и гор, одиночками, семьей, общиной, с друзьями — они все поднимаются в горы.

Все идут к великому ламе Тибета.

В поисках спокойствия и понимания.

В поисках радости и любви.

В поисках Истины и Веры.

А сейчас в городе Рангпуре во сне улыбается мальчик.

Мальчик, не испугавшийся молнии.

Юноша, который спасет людей от чумы.

Лама, чья улыбка изменит мир тысяч и тысяч людей,

идущих по дороге Сострадания,

идущих от болот Невежества

к рекам Доброты!

Поиск по сайту: