Нельсон. С местными вояками я не общался

С местными вояками я не общался. Может, из‑за врожденного снобизма, может, еще из‑за чего. Да и мне платили той же монетой. Со мной и Боном в принципе не желали заводить никаких разговоров. Похоже, мало кто понимал, что мы за фрукты, откуда и какие у нас полномочия, поэтому от греха, так сказать, старались с нами ни о чем не трещать.

Знаете ли, не напрягало. Я как‑то общих тем не видел с ними. Впрочем, если уж начистоту, я мало с кем находил точки соприкосновения. Вот такой я человек. Мне даже с Боном было трудновато.

– Прикинь, такой шоблой за оброком? – вовремя вспомнил я о моем товарище. Что‑то он задумался, а мне сидеть молча было уже совсем невмоготу. И говорить мне сейчас хотелось с кем угодно, пусть даже с этим упертым дегенератом.

Бон, по своему обыкновению, ничего не ответил, только повернулся ко мне, вопросительно взглянув.

– Вот смотри, – с готовностью принялся пояснять я. – Предположим, им должны товар, верно? Предположим, мы на оккупированной или уже получившей статус собственности территории. Так?

Мне всегда в диалоге нужно подтверждение собеседника. Иначе можно просто трещать и трещать, а слушать тебя никто не будет. Поэтому я всегда жду ответа, чтобы заинтересовать человека. Бон же только кивнул, глядя на меня. Словами он пользовался редко. На мой взгляд, он просто очень мало их знал.

– Вот и смотри, мы в таком составе едем за положенным нам. Спрашивается, почему? Почему бы не наладить доставку к нам этих же материальных благ, почему нужно брать с собой вооруженную ораву? Это же нелогично. Получается, здесь что, нет толком власти, если мы за данью едем в составе вот такой колонны? О'кей, если нет, это же нереально фигово. Потому что мы сейчас едем как бандиты, грабить собираемся. А в любом случае, если мы будем кого‑то грабить, нам могут включить обратку. И даже если теоретически с правовой стороны все в норме, то наличие такой орды говорит о том, что реальное положение вещей отличается от теории. Бон, я не хочу получить в башку за то, о чем я вообще не имею никакого представления.

Опа. Закончил я совершенно неожиданно. Хотел как‑то ситуацию рульнуть, а скатился фактически к жалобе. Нет, понятное дело, пожаловаться можно было бы, но не Бону же.

Однако мой товарищ‑скин удивил меня. Вместо того чтобы отвернуться от меня, ну или плюнуть презрительно под ноги, он вступил в диалог:

– Здесь очень много странного. Можешь поверить мне – мы неправильно едем, мы неправильно распределены по машинам, у нас неправильный порядок движения в колонне. Те, кто реально заботится о своей безопасности, так делать не будут.

Если бы его слова хоть что‑то прояснили бы… Понятное дело, никакого одобрения я не ожидал. И успокоения тоже. В конце концов, взрослый человек, кое‑чего повидал в жизни. Не может быть, чтобы вдруг сейчас Бон все расставил по местам. И потому вполне логично, что своими объяснениями он просто подтвердил странность происходящего.

Хотя, чего уж там, о какой странности может идти речь, если меня шесть дней назад завалили на какой‑то улице, названия которой я и не знал, в одном из городов Поволжья?

Бон

Лично я бы так на объект не вышел. Учитывая состав колонны, следует предполагать опасность со стороны кого‑то. В населенном пункте возможность нападения по многим причинам гораздо выше. И минировать проще, и засаду устроить можно без особой подготовки. Рельеф местности, особенности строений, настроения местных жителей – все это однозначные плюсы нападающему и жирные минусы обороняющимся.

Колонна же вошла в село как к себе домой. Сначала броня, подставляясь под все возможные выстрелы, а за ней и машины. Короче, на узких улочках деревеньки я бы, имея возможность, обстрелял колонну. И мне хватило бы дня на подготовку операции. В зависимости от обеспечения, я один был способен нанести противнику урон до отделения включительно. При этом спокойно, не обозначая даже своей позиции, уйти.

Я уже давно уверился, что от подобных мыслей мне не спастись. И воспринимать их стал как данность. Три года, как меня уже нет там, где стреляют и убивают в рамках контртеррористической операции, но я, похоже, никогда не смогу отделаться от привычки оценивать все и вся через призму военной тактики. Это происходит даже в мирное время, когда я в магазин иду и смотрю по сторонам.

При всем при том, оценка действий моих нынешних попутчиков не мешала мне делать и иные выводы. Я нередко попадал в места, которые со своей колокольни безо всяких обиняков называл «деревней». Подобным термином я обозначал городские окраины тех населенных пунктов, в которых мне доводилось побывать, да зачастую и сами областные центры. Не стану отрицать, это издержки воспитания столичного жителя.

Так вот, то место, где оказались мы, я с полным правом собирался назвать просто «дырой». Не деревней, а именно «дырой». Дорога с засохшей, разбитой колеей. Пышущая зелень садов, неухоженных, смешанных с бурьяном, с дикой порослью, скрывшая в себе покосившиеся, а местами и вовсе разваленные плетни. Виднеющиеся с высоты машины старые, потемневшие мазанки с занавешенными каким‑то тряпьем окнами, заросшее травой крыльцо, скошенные перила.

Колонна шла целеустремленно, насколько я мог судить, к центру поселка. Дворы и дома, которые мелькали по сторонам, быстро утомили своим однообразием. Везде одно и то же – полуразвалины, какие‑то сараи, собранные чуть ли не из подручных материалов, низкие заборчики, колодцы. Кое‑где дворы засыпаны песком, но в большинстве и того нет – трава какая‑то неаккуратная, вьюны, лебеда и все тому подобное.

Долго любоваться этими видами мне не случилось. Надоело, да и приехали мы по назначению довольно скоро. БТР, а следом за ним и грузовики, остановились на небольшой расчищенной площадке, судя по всему, центральной площади. Самое место здесь было небольшому постаменту и памятнику Ленину или Сталину, там. Антураж обязывал к подобному. Но вместо того мы увидели все ту же пыльную, слава богу, что не замусоренную, землю, и чуть поодаль, видимо, основное здание – двухэтажное, кирпичное творение деревенского зодчества. Красный, обожженный кирпич, даже по виду старый, деревянная недавно перекрытая крыша с резными коньками, всякими желобками. Та же самая резьба и на наличниках, на ставнях окон. Сами окна застеклены, хорошо вымыты, за стеклом виднеются белые, полупрозрачные шторы.

Этот дом произвел на меня гораздо более благоприятное впечатление, нежели все те развалюхи, что видел я по пути. Даже крыльцо какое‑то мощеное тоже кирпичами, вернее, плиткой, перила выточенные, крепенькие, крашенные яркой краской. Той же краской, бежевой, покрыты и косяк на двери, наличники на окнах. В общем, гораздо более прилично и достойно.

Ну и еще одно, на что не обратить внимания было невозможно. Во‑первых, сбоку от двери была прибита табличка, на которой черным по белому, готическим шрифтом было написано «Land Amt».[51]Во‑вторых, над крыльцом, косо укрепленный на древке, свисал, а не полоскался по причине отсутствия ветра флаг. Красный, с белым кругом посередине, в который был вписан коловрат.

Хотя, с учетом нынешних реалий, следовало признать, что это свастика.

Поиск по сайту: