Нельсон. Случай проверить на деле полученные навыки выдался уже через четыре дня

Случай проверить на деле полученные навыки выдался уже через четыре дня. К тому времени я еще достаточно сильно отличался от всех остальных бойцов неровным цветом лица, который, в свою очередь, был последствием удара прикладом, однако в принципе к несению службы был готов.

В общем, меня, Бона и еще нескольких рядовых казаков собрали во дворе краснокирпичной усадьбы и дали краткие наставления. Нам предстояло взять автомобиль, усесться в кузов и проделать недолгий путь в пятьдесят километров по направлению к населенному пункту Старая Слобода. В указанном пункте мы должны были выполнить роль карающего меча возмездия. За что конкретно осуществлять святую месть, нам сказано не было, да и особо никто, кроме меня и Бона, этим не интересовался. Вообще вопросы были только с нашей стороны. Мой товарищ спросил о характере мести и способе ее осуществления. Проводивший инструктаж есаул обозначил месть как поджог одного‑двух сараев и вольную экспроприацию приглянувшихся продуктов с крайне серьезным внушением о том, что в следующий раз, при необходимости, будет изъят крупный рогатый скот или один человек.

Переглянувшись, мы с Боном практически одновременно сделали заключение о вопиющей абсурдности всего происходящего. Однако возмущаться, поправлять или иным каким‑то способом бойкотировать приказ мы не стали. В первую очередь потому, что любые отлучки были, прежде всего, в наших интересах.

С окончанием инструктажа мы и все остальные, определенные в группу «мстителей», отправились получать оружие и боеприпасы. Руководил нами к тому времени уже знакомый казачий хорунжий, звание которого я толком перевести в общевойсковые не смог. Впрочем, не это главное. Главное то, что нам на руки выдали по винтовке системы Мосина и по две обоймы патронов к ним. Возмутившийся столь скудным боеприпасом Бон получил еще одну гранату и дополнительную обойму. После, проявив чуткость и умение взять за горло, мой товарищ хорошенько потряс распоряжающегося на складе, и мы получили целую кучу ценного барахла. Несколько отрезов портянок, вещевые мешки, фляги для воды, саперные лопатки, каски, подсумки для патронов и какую‑то еще лабуду, в которой я не разбирался. Судя по довольному лицу Бона, отоварились мы все же на славу. В данном вопросе я полагался исключительно на него.

Практически сразу мы отправились на погрузку. У меня и Бона осталось время, лишь чтобы упаковать все грамотно в вещмешки, под его, естественно, руководством. Кроме того, Бон еще и сгонял до нашей хаты, где прихватил на скорую руку разнообразных продуктов. На наши приготовления остальные казаки смотрели с ухмылками. Сами они собирались, как я понимаю, не более чем на увеселительную прогулку, и поэтому мы, экипируясь вообще во все, в полном обмундировании, запасаясь продуктами, для них выглядели смешно.

Действовали мы достаточно нагло. Не знаю, какого рода существовали договоренности у Бона с руководством этих казачков, однако нам почему‑то все выдавали по первому требованию, и особо за нами никто не следил и не приглядывал. Подобная беспечность могла дорого обойтись хозяевам, что мы и собирались продемонстрировать в скором времени.

Да, именно: мы решили рвать из этого гостеприимного места. Нам обоим категорически не нравились предложенные роли, и оттого решение было вполне осознанным. На мои вполне резонные вопросы, куда нам придется валить и где мы будем находиться, Бон велел мне не волноваться. Хотя, знаете, роль работорговца была для меня однозначно неприемлема. Я предпочел бы ей любую неизвестность.

* * *

Ехали мы не меньше часа, однако первоначально внимание мое было поглощено отнюдь не красотами природы. Так бы, конечно, сидел да глазел по сторонам, но мне требовалось четко следить за Боном и ожидать его знака. В общем, диспозиция была следующей – мы сидели друг напротив друга, у разных бортов грузового ЗИСа. Справа и слева от меня находились казаки. Справа двое, слева один. У Бона, соответственно, также. Всего нас было восемь человек в кузове, и нейтрализовать нам следовало шестерых. Плюс к тому водитель и командир, находящиеся в кабине грузовика.

Бон сидел, прислонившись спиной к боковой стенке, полуприкрыв глаза, и выглядел абсолютно расслабленным. Он даже поглядывал с ленцой, не акцентируя внимания ни на ком из присутствующих. Меня же, напротив, било нетерпение, перерастающее в нервную дрожь. Надо отметить, что Бон поделился со мной секретом умерщвления себе подобных еще на стрельбище, справедливо полагая, что мне это пригодится. Тайна сия была проста и незатейлива. Бон порекомендовал воспринимать любого противника как мишень, не более того. Со стороны выглядело толково. Однако, когда я стал задумываться об этом именно здесь, в кузове, мне становилось не по себе.

Легко сказать – мишени. Они рядом сидят, разговаривают. Живые, некоторые даже жизнерадостные. Положим, в драке я бы вышел без проблем против любого из них. Однако сейчас на кону стояла не честь, а именно моя жизнь. И, черт побери, я не был уверен, что смогу нанести смертельный удар ничего не подозревающему человеку. А на этом и строился план – напасть неожиданно. Начинает Бон, а я подхватываю.

Ввиду того, что нам разрядили винтовки и тщательно проверили, чтобы патроны хранились отдельно от оружия, начинать следовало ножами или в кулаки. Короче говоря, вся нагрузка вновь ложилась на Бона, и мы оба это знали. От меня и в прошлый раз, в грузовике, было мало толку, так что о моих реальных возможностях мы оба были осведомлены.

В общем, Бон лениво подремывал, грузовик пылил, покачиваясь на ухабах, казаки изредка переговаривались меж собой, один курил, а я рефлексировал. Думал в ключе «тварь ли я дрожащая или право имею», а успокоения искал в окрестных видах. Кстати говоря, донельзя симпатичных и к себе располагающих. Еще раз повторюсь, в окрестностях Курска, Белгорода и иже с ними мне бывать ранее не приходилось. И буйство зелени, широкие, привольные степи, и достаточно редколесные леса я всегда почему‑то больше связывал с Поволжьем. Что ж, оказывается, ошибался. Было тепло, светло, одурманивал запах трав, а пыль, стелящаяся шлейфом за нашим транспортным средством, дышать совершенно не мешала. Из проносящихся мимо деревьев я опознал дубы, гордо стоящие в одиночестве или в совершенно прозрачных рощах, ряды лип, берез и стройные, пирамидальные тополя. Думаю, вы прекрасно понимаете, почему я сосредоточился именно на этом – совершенно не хотелось думать о том, что мне предстоит в ближайшее время.

Кстати говоря, не могу не упомянуть еще один немаловажный момент. Курск, Белгород, крепость Воронеж, ничего не напоминает вам? Ну подскажу – Прохоровка. По сути, эта безвестная до поры до времени деревенька была не так и далеко от нашего маршрута. Странная ирония судьбы. Мы с Боном оказались в тех местах, где в сорок третьем, в нашем мире, произошел коренной перелом в войне. После «Цитадели» немцы утратили стратегическую инициативу в войне и вынуждены были проводить лишь тактические операции. Ничуть не насмехаясь, повторю за историками – на курской земле был переломан хребет фашизма.

Как оказалось, изучением флоры и экскурсом в историю я сильно увлекся. Потому что, когда поднял глаза на сидящего напротив Бона, тот уже нетерпеливо поглядывал на меня. Удостоверившись, что я его вижу, мой товарищ мне подмигнул. Ничего общего с дружеской поддержкой это не имело. Это был сигнал к тому, что в наших кругах называется «понеслось». Как «понеслось» и куда, мы заранее не обсуждали, исходя из предположения, что план определится на месте. Мне было вменено в обязанность лишь одно – по возможности помогать. Иными словами, хоть кого да завалить.

Подав мне знак, Бон согнулся, взял из‑под ног свой мешок и, утвердив его на коленях, развязал. Достал ломоть хлеба, что‑то ответив заинтересовавшемуся соседу и с удовольствием впился в хлеб зубами. Меня это, признаться, несколько сбило с толку. Я‑то рассчитывал на немедленный махач, а никак не на обеденный перекус. Тем более что мне на нервяке есть совершенно не хотелось.

Бон, надкусив хлеб, тем не удовлетворился. Снова полез в рюкзак, достал отрез сыра… дальнейшее, честно говоря, привело меня в ужас. Вместе с сыром на свет божий появился предмет, который съесть было невозможно. Каким образом так исхитрился Бон, мне неизвестно, но факт в том, что из его мешка вылетела граната. Стукнулась о пол, забранный досками, и покатилась в сторону кабины. Граната была без предохранительной чеки, и спусковая скоба, звонко щелкнув, упала к ногам моего товарища. Получается, быть в добром здравии всем нам в кузове грузовика оставалось не более четырех секунд.

Бон, видимо, следуя инструкции, громко проорал:

– Граната, бойся![67]

Реакция как на его крик, так и на сам факт произошедшего последовала незамедлительная. Двое, мгновенно оценив ситуацию, просто выпрыгнули за борт, еще двое последовали за ними через секунду. Оставшаяся пара поступила в высшей степени абсурдно – один остался сидеть на лавке с ошалелыми глазами, второй упал в угол, сжимаясь калачиком и закрывая голову руками. В общем, у меня было несколько примеров, которыми я мог руководствоваться.

Честно говоря, я мгновение находился в прострации, поскольку при виде катящейся гранаты едва позорным образом не наделал в штаны. Привел меня в себя и заставил действовать спокойный вид Бона. Он безо всякой паники вынул из своего мешка обойму с патронами, перехватил винтовку, стоящую рядом, и зарядил оружие. Встал со своего места, упер приклад в плечо, передернул затвор и практически в упор выстрелил в шарахнувшегося от него, все еще сидящего казака. Из дула вырвалась воронка пламени, коротко вспыхнула на свету дня, и пуля, проделав ничтожный путь в метр, начисто разнесла затылок человека. Совсем как в фильмах.

Бон, резко развернувшись в сторону борта, дослал второй патрон, и все так же, находясь на ногах, выстрелил во второго бойца, спрятавшегося от гипотетического разрыва гранаты.

Думаете, тут я и очнулся? Ничего подобного. Оцепенение мое прервал Бон. Он довольно сильно пнул меня по коленке, и обидно крикнул:

– Заряжайся, упырь! – после чего, свалившись на колени, устроился у заднего борта, пристроив на него винтовку. Следуя выданным мне указаниям, я суетливо развязал мешок и зашарил в нем в поисках обоймы.

Сколько это все заняло времени – убей бог, не знаю. Бон предупреждал меня, что каждую акцию нужно считать про себя, но я как‑то этот аспект упустил. Да и не до счета мне стало практически сразу. В общем, я был в безвременье и, выудив‑таки обойму, старался впихнуть ее в затвор. На стрельбище выходило неплохо, а вот в настоящих боевых условиях я отчего‑то давал маху.

Чего, естественно, нельзя сказать о Боне. Со своего места, все еще сидя на лавке, я прекрасно видел, что он стреляет по выпрыгнувшим с машины и делает это весьма результативно. Засчитать поражения наглухо, как это было в кузове, я не мог, поскольку видел все довольно смутно и обрывочно, однако двое из спрыгнувших определенно валялись на земле без движения. Не радовала другая парочка, кинувшаяся в разные стороны.

В тот самый миг, когда я наконец‑то впихнул обойму куда следует и передернул затвор, водитель и командир нашей группы сообразили, что в кузове что‑то неладно. Водила резко ударил по тормозам, и наш автомобиль вполне закономерно повело в сторону, отчего мы с Боном, как сбитые кегли, полетели в левый борт. Я сильно ударился спиной и головой и выпустил винтовку из рук. Мой товарищ, судя по раздавшемуся мату, испытал нечто подобное. Однако помимо физических неприятностей меня ждала беда и эстетического характера. Труп с пробитой головой слетел с лавки прямо на меня, как‑то совсем не элегантно приземлившись мне на грудь.

Знаете, с самого начала операции я чувствовал себя совершенно лишним? Пока я спихивал с себя убиенного, пока на четвереньках достигал своей винтовки, Бон уже успел подняться со своим оружием. Мало того, когда я на него посмотрел, он уже забивал в винтовку новую обойму! В этот миг я любовался им. Вы только меня поймите правильно, сравните мои успехи в этой операции и его. Бон мало того что все начал, так он еще и четверых минимум гасанул, пока я сумел зарядить оружие. Представьте, что бы было со мной без него! Сейчас Бон брал на себя еще одну обязанность – нейтрализовать выскочивших из кабины грузовика командира группы и водителя. И делал это в высшей степени своевременно – секунды промедления могли нам стоить жизни.

Мгновения моего восхищения были прерваны в высшей степени неожиданно и печально. Практически на моих глазах обмундирование на груди Бона окрасилось темной дырой попадания. Мало того, следующая пуля пришлась ему в голову. Брызнула в сторону кровь, и Бон, выронив винтовку, безжизненно свалился на дно кузова.

Честно говоря, у меня не было времени даже подумать. Вообще ни о чем не думал. Подхватил с пола гранату, так и не взорвавшуюся, и выкинул ее навесом через кабину автомобиля. Подождав секунду, поднялся, как раз из‑за кабины, опуская локоть на металлическую крышу. Прижался щекой к прикладу, совмещая спину бегущего прямо от меня хорунжего и мушку прицела. Как и говорил Бон, аккуратно потянул на себя спусковой крючок, выжимая слабину и медленно завершил движение пальца.

Оружие уже знакомо толкнуло меня в плечо, но не заставило недовольно скривиться, как делал я частенько в последние дни. Казак, всплеснув руками, и потеряв темп, сделал еще два шага. Затем его ноги подогнулись, и он, раскинув в стороны руки, рухнул лицом в высокую сочную траву. Все это я наблюдал, уже передергивая затвор. Как и учил Бон. Поэтому много времени захват второй цели у меня не потребовал.

Водитель, обернувшись на выстрел, вообще облегчил мне задачу. Естественно, я не занимался снайперской стрельбой, и даже первого беглеца я доставал метров с десяти, не больше. Но он‑то двигался, пусть даже и по прямой. Этот же, раззявив рот, остановился, уставившись на меня. Те же десять метров. Всей разницы, что он стоит лицом ко мне.

Раньше всегда думал, что будет трудно. И у Бона спрашивал, специально узнавал, как сделать так, чтобы смочь. Знаете, как? Очень просто.

Поймав в прицел грудь водилы, я выжал слабину, и выстрелил.

Не будем останавливаться на моих моральных терзаниях. По странному стечению обстоятельств, их просто не было. Да и мозги были заняты другим. Я обернулся, зорко вглядываясь вдаль, где, по расчетам, должны были быть еще двое персонажей, выскочивших из грузовика. Обнаружить‑то я их обнаружил, однако дивидендов это мне не принесло. Один улепетывал в ближайшие кусты, а второй двигался в противоположном направлении – в заросшее высокой травой поле. И до первого, и до второго мне было примерно по пятьдесят‑шестьдесят метров. Я коротко глянул на дорогу в обе стороны, на лежащего без движения Бона и подумал вслух:

– А какого хера?

С этими мыслями переместился к заднему борту, положил на него винтовку, и постарался совместить мушку со спиной убегающего в кусты.

Возможно, с точки зрения профессионального военного, я делал что‑то неправильно. Возможно, я вообще все делал неправильно. Но на самом деле мои побудительные мотивы были просты.

Бон, мой товарищ, а может быть, даже друг, лежал в кузове, недалеко от меня, с пробитой головой. У меня была винтовка, куча патронов в рюкзаках несостоявшихся сослуживцев и полное отсутствие плана. В вопросах планирования, как вы прекрасно понимаете, я целиком и полностью всегда полагался на Бона. Так вот, при отсутствии твердых жизненных ориентиров я решил с божьей помощью, естественно, пострелять в убегающих. То, что Бон был мертв и недвижим, а они живы и шустро передвигались на своих двоих, мне казалось несправедливым.

Восстановление справедливости я начал с взятого упреждения – побег к кустам у казака проходил со смещением. Пользуясь данными мне ранее советами, я взял полкорпуса вперед, выжал свободный ход спускового крючка и выстрелил. Приклад толкнул меня в плечо, и я, ругнувшись вслух, быстро передернул затвор. Единственным результатом моего выстрела стало то, что казак пригнулся и продолжил свой бег уже зигзагами. Тем самым негодяй снижал мои и без того невеликие шансы попасть в него.

Прицелившись во второй раз, я постарался поймать в прицел бегущего в момент, когда шарахания вправо‑влево приобретали единую точку, пересекаясь. В общем, не буду вас утомлять, я и во второй раз промахнулся. Плюнул за борт и четко определил для себя, чем автоматическое оружие отличается в лучшую сторону. Поглядев в сторону второго спринтера, я решил вовсе не стрелять и не переводить патроны. Он чрезвычайно хорошо преодолевал дистанцию и при моем уровне снайперского искусства был уже «в домике».

Ну, да и черт с ними. При условии, что оба были без оружия, именно сейчас они угрожать мне были не в состоянии. Поэтому я приступил к следующему пункту в череде необходимых мероприятий. Этот списочек Бон заставил меня заучить наизусть и применять независимо ни от чего. Я взглянул на распластанных в кузове казаков и твердо понял, что «контролировать» их незачем. У обоих башни были разбиты наглухо. А вот те, кого пристрелил я, вероятно, нуждались в более строгом надзоре.

Я спрыгнул с грузовика через борт. Не так, как в кино или в телевизионных передачах, а по‑лоховски. Перелез, упираясь ногами в колесо, и лишь с него приземлился. Подошел к водителю, лежащему на боку, и пинком ноги в плечо перевернул его на живот. Бон советовал вообще не подходить – стрелять издали, и этот пункт инструкции я нарушил. Сделав себе пометку, я вскинул винтовку и… не выстрелил. Меня почему‑то глюкнуло, как сейчас пуля прошьет голову, как разворотит ее на части. Представил это все в мельчайших деталях, выпустил из рук оружие, развернулся к грузовику, и… вы абсолютно правы в своих самых пошлых предположениях.

Прочистив желудок, я утерся, обошел кабину грузовика и полюбовался на второго своего крестника, командира группы. Подошел, попинал его ботинком и даже потыкал стволом. Стрелять сейчас у меня не было никакой охоты, и вообще не факт, что я смог бы это сделать. Вот такой парадокс. Наклонившись, подобрал отброшенный или просто выпавший из руки командира пистолет‑пулемет, а винтовку закинул за плечо. Осмотрел раритетный ППС, простой как палка, и путем обыска изъял у мертвеца два запасных коробчатых магазина.

Тривиально, конечно, но представьте, какой я бравый, весь такой на кураже, собираю военные трофеи. Фиг знает где, на какой‑то третьеразрядной грунтовой дороге, среди летней красотищи. Трава по пояс, ну или вру, по колено точно, заброшенные поля, лес неподалеку. Солнце, опять же светит. И Бон мертвый. Точно! Бон!

На секунду мне стало страшно. Оттого, что я остался с этим суровым миром один на один. Настолько страшно, что я ужас в буквальном смысле почувствовал на своей шкуре. Мороз пробежал по коже, и отвратительная, мерзкая слабость заставила ноги подогнуться. Паника накрывала меня. Огромным, как мироздание, черным саваном, заглушая рациональное мышление, и выталкивая на поверхность рождающийся внутри крик бессилия.

Размахнувшись, я треснул себя по лбу жестяным магазином от ППС. Бон – мелькнула спасительная мысль, принесенная болью от удара. «Бон, Бон», – повторяя про себя как заклинание, я повернулся к грузовику.

Уверен, только скрупулезное исполнение заповедей, которые буквально вдолбил в меня мой товарищ, спасало меня от впадания в ступор или истерику. После контроля[68]всех противников Бон советовал мне заняться своими ранениями или осмотреть собственных раненых. Посему, вооруженный как Рембо, я полез с колеса через борт грузовика. С грехом пополам совершил сие действие, снял с себя оружие, и присел рядом с Боном на колени. Теша себя надеждой, что попадание в голову с четырех‑пяти метров может быть не фатальным.

Вы знаете, какая штука… ранения не были смертельными. Уж не знаю как, но пуля, скользнув по черепу, голову Бону не пробила. Судя по всему, Бон потерял сознание от контузии. Припомнив его наставления, я нашарил опять же в его мешке моток бинта и щедро замотал им голову, соорудив подобие чалмы.

Что же касается попадания в грудь, то тут я мало что мог определить. Только одно – пуля застряла внутри, выходного отверстия не было. Поэтому я и здесь сделал что мог – прижал к ране тампон и замотал его бинтом. После уложил товарища головой на мешок, ближе к кабине автомобиля, рассудив, что так его будет меньше трясти. И занялся третьим пунктом из вдолбленной мне инструкции. Выход из боя.

Сюрреализм, как направление в искусстве подразумевает совмещение сна и реальности. Абсурдные сочетания несочетаемого. Так что я сейчас в кабине грузовика Завода имени И. В. Сталина, прямо‑таки просился на кисть к Сальвадору Дали! В общем, я восседал на водительском сиденье, на пассажирском, справа от меня, покоился раритет имени Судаева.

Как вы абсолютно правильно догадались, убираться с поля боя я решил на автомобиле, резонно рассудив, что таскаться с Боном по кустам мне будет проблематично, и совсем не факт, что от такого передвижения товарищ выиграет. Поэтому сейчас я пылил, делая пятьдесят километров в час, стараясь не растрясти пострадавшего и в надежде, что нужное решение само всплывет в моей голове.

Знаете, век бы пялился в лобовое стекло, да и в боковые тоже. Трава, невдалеке рощицы, пологая, длинная степь, хорошо просматривающаяся во все стороны, и уже ближе к горизонту легкая возвышенность, покрытая серьезным лесом. Солнце, практически не скрываясь за облаками, заставляет щурить глаза, но вместе с тем прямо таки волшебно играет на стеблях какой‑то овощной культуры, похожей на кукурузу. В отличие от моего времени, моего мира, вся растительность действительно яркая, а не покрытая слоями пыли от проносящихся мимо машин. Здесь вообще все природные цвета небывало яркие, можно сказать, даже режущие глаз. Возможно, это субъективное впечатление, но вот запахи, настолько вкусные, что их можно было есть, сто процентов – отчетливее, чем в моем мире.

Меж тем любование красотами природы не отвлекало меня от тяжких дум. Движуха помогала хоть как‑то устраниться от проблем, а вот теперь, когда я сидел за баранкой, меня в самом деле накрыло. Чуть ли не до слез и истерики, серьезно! До такой степени, что я чуть не вжал педаль тормоза в пол. В самом деле, куда я еду? Прямо по дороге, черт возьми! Куда она ведет, не знаю, куда мне ехать, совершенно непонятно. Чтобы не сойти с ума и не сделать какой‑нибудь глупости мне требовалось срочно сформировать перед собой цель. Можете смеяться, но меня действительно трясло прямо за рулем, и эта мысль о поставленной задаче показалась спасительной соломинкой, за которую я и ухватился.

Итак, у меня есть раненый Бон. Раненых лечат. Значит, мне следует найти врача. Все вроде бы логично и безупречно. Сделанный вывод позволил перевести дух, и я, вспомнив всяческие советы, задышал полной грудью, стремясь подобным образом справиться с волнением. Врача мне следует искать в населенном пункте и никак иначе. Отсюда вывод – я еду прямо до ближайшего поселения.

Принятое решение заставило меня чуть притопить педаль газа. Естественно, я тут же образумился и сбросил скорость, однако нерешительность и туман в мозгах как рукой сняло. У меня была ближайшая цель, и я стремился к ней. Разумеется, далеко не факт, что я делал все правильно. Однако делать хоть что‑то всяко было лучше, чем сидеть в ступоре или рыдать навзрыд посреди полей.

За подобного рода думами я прокатил… сколько?.. А без понятия, сколько. Я не замечал километража. Мало того, взглянув на спидометр, я вспомнил и еще об одной своей промашке, которая, возможно, грозила мне неприятностями. Пристрелив командира группы и оставив его лежать в живописной траве, я тщательно его обыскал и изъял два запасных магазина для пистолета‑пулемета. А вот планшетку, где, не исключено, были карты местности, снять забыл.

Впрочем, знаете, уже через минуту это не стало иметь никакого значения. Поскольку от основной дороги налево вел накатанный съезд, довольно разбитый, и невдалеке виднелись деревенские дома. Следуя своей недавно разработанной стратегии, я взял влево, съехал на разбитую грунтовку и покатил в сторону деревеньки. Тут же мне пришла в голову еще одна мысль. Вполне вероятно, учитывая время в дороге, что этот поселок и есть то местечко, куда мы в принципе катили для акции устрашения. Так что вариант, что меня не примут с распростертыми объятиями, существовал. Разматывая клубок мыслей, я подумал и о том, кем мне представляться – казаком, бунтующим казаком или вовсе немцем. Прикинув и так и эдак, я решил остановиться на последнем и прикинуться дойчем. Не думаю, что тут, в поселке, есть чистокровные немцы. Наобещаю этим свекловодам семь верст до небес, прикинусь важной шишкой. Мне главное, чтобы они Бона более‑менее на ноги поставили. Чтобы он хоть разговаривать начал и строить планы. Ну а там мы с ним ударимся в любимое наше занятие последнее время – в бега.

Другие

– Оружие на землю! Руки поднимите! – окрик не стал неожиданностью. Назойливое внимание к их персонам Свиридов и его бойцы заметили несколько минут назад. И потому залегли, рассыпались по месту привала, за любыми мало‑мальски пригодными укрытиями. Так что неожиданностью поданный голос не стал. Неприятным сюрпризом стало то, что командовали с тыла. Совсем не с той стороны, которая была признана опасной, и сейчас контролировалась.

Свиридов покосился на зажатую в руке двустволку «зауэр». Взглянул назад, безнадежно скользя взглядом по зарослям кустарника и короткого подлеска.

– Оружие на землю! Руки вверх, и сами поднимайтесь! – кричали на русском. Значит, не видели их. В противном случае форма вермахта, надетая на них, заставила бы выбрать другой язык.

Лейтенант встретился взглядом с Илюхиным и в его глазах прочитал отражение своих собственных мыслей. Снова посмотрел на зажатое в руках ружье.

Однажды он уже опустил оружие, подчинившись врагам. И больше не хотел бы повторять того, что было – заново проходить круги ада и предательства, на которые обрекла его собственная слабость.

– Не пойдет, – хрипло отозвался Илюхин. – Я направо, лейтенант. Жилов, за мной. Не видят они нас, на понт берут.

И добавил, взяв короткую паузу:

– Я сдаваться не буду, ребята, – качнул отрицательно головой и скользнул по‑пластунски в траве направо, под прикрытие раскидистого орешника.

Даже обсуждать не надо было. Уходит с Жиловым вправо, а остальные пару минут ждут и ныряют следом. Спустятся вниз, в лес, а там ищи‑свищи. Свиридов прижал приклад к плечу, покрепче уперев его, и взвел курки ружья. Решено. Никакой сдачи.

– Стойте. Слышите, стойте! Я выхожу, один выхожу, смотрите. – Снова со спины раздался голос. Другой на этот раз, и… Свиридов боялся ошибиться, но ему казалось, что человека, призывающего остановиться, он знает.

Лейтенант не мог сказать с определенностью, но предполагал, что и Илюхин с Жиловым, уже скрывшиеся за листвой кустарника, наверняка остановились.

Человек, исполняя свое обещание, неторопливо направился к ним. Поднял руки над головой, демонстрируя отсутствие в них чего‑либо. Но главное, конечно же, было не в этом.

Положив ружье на землю, Свиридов ответно поднялся на ноги, показывая открытые ладони.

– Свои, лейтенант, свои, – словно бы констатируя факт, без малейшего удивления или облегчения, произнес Терехов, остановившись в нескольких шагах.

– Свои! – крикнул чуть громче, обернувшись, и один за другим, с занятых позиций поднялись все те, кого сам Свиридов считал погибшими. Такими же, как он сам и его бойцы.

Лейтенант чувствовал, как улыбка растягивает его губы. Парадоксально, но он был рад видеть их. Их всех.

И вдруг он будто пропустил удар под дых. Не в силах вздохнуть, сильно зажмурил глаза, страстно желая, чтобы то, что он увидел, оказалось неправдой. Мороком, видением. Открыл глаза, чувствуя, как сердце падает куда то вниз, в пропасть без дна.

Среди высоких фигур разведчиков Терехова лейтенант увидел стройную, утопающую в куртке не по размеру девчонку.

– Он сообщил, что является хозяином окрестностей. Площадью в тысячу триста гектаров. У него есть поселение, владение как он сказал, и еще четыре деревни. Все они принадлежат ему. Получается, вроде как помещик.

Нечто подобное здесь везде. Советского Союза, по его словам, также нет. Всеми землями владеют только немцы. Советы потерпели поражение в сороковом году. И с той поры вот такая система распространена на всей территории. Пожалуй, все.

Терехов, внимательно выслушав короткое сообщение, больше похожее на доклад, согласно кивнул.

– У нас схожие данные. Мы почти сразу наткнулись на патруль. Вернее как патруль, какую‑то пародию на него. Итогом – три винтовки, по два магазина к ним и немного информации. Все, что ты сказал, лейтенант, в полной мере подтверждается. Русские здесь значат не больше, чем грязь под ногами. Рабы.

– Мы не дома. Не в нашем мире, верно? – не спросил, а скорее утвердительно произнес Свиридов.

– Судя по всему, нет, – подтвердил догадку Терехов.

В полном молчании лейтенант оглянулся по сторонам. На своих бойцов, расположившихся отдельно от разведчиков.

База, вернее, место, что избрал Терехов под базу, явно было найдено на скорую руку. Из укрытий – густой подлесок, препятствующий тому, чтобы поляну можно было легко рассмотреть из леса, да природные завалы на пути.

– Слушай, капитан, там понятно как все было… а здесь?

Терехов, остро взглянув в глаза лейтенанту, усмехнулся:

– А что здесь, лейтенант? Или форма напомнила о чем?

Свиридов взгляда не спрятал:

– Вы оторвались от егерей. И ты знаешь, благодаря кому, капитан. Я к немцам больше не пойду, и ребята мои тоже. Так что думай, но учти – как там, больше не будет.

Терехов понимал, о чем говорит лейтенант. И что хочет услышать в ответ, тоже было ясно. Действительно, капитану нужно было выполнить задание, и для того были все средства хороши. Он не доверял бойцам РОА. Он готов был пожертвовать ими в любую секунду, если бы это спасло его группу и повлияло бы на положительный исход его миссии. Так вышло, что жертву Свиридов принес сам. Хватило этого для искупления вины?

Предавший раз… какая ему вера? А вот с другой стороны, ведь сам капитан час назад назвал Свиридова и его ребят своими. Не просто слова слетели с губ, они смысл какой‑то несли.

Терехов понимал, что сейчас ему нужно что‑то решить. Окончательно поверить. Отказать в доверии. Что‑то нужно выбрать, поскольку ситуация, в которой оказался он и его отряд, предполагала быстрые решения. Быстрые и безошибочные.

Свиридов же ждал ответа. Его не обманывало радушие, с которым их встретили, гораздо более знаковым являлось то, что его бойцы оказались в одиночестве, в центре поляны, а вот разведчики, коих было, разумеется, больше, расположились по периметру, явно выполняя приказ. Терехов не верил ему ТАМ. Использовал его.

Что‑то должно было измениться теперь. Другие условия, может быть, должны были влиять на статус бывших бойцов РОА. Иное время. Или просто изменившееся отношение к ним. Свиридов надеялся на последнее.

– Хорошо. Тогда что, вместе? – помедлив, Терехов протянул ладонь Свиридову. Лейтенант крепко стиснул ее:

– Вместе.

– Слушай, – внезапно вспомнил капитан, – а с этим, хозяином местных земель, что?

Свиридов пожал плечами. По его мнению, вариант мог быть только один:

– Тысячи триста ему оказалось много. Хватило одного кубометра.

Поиск по сайту: