Пять лет назад

Оуэн

Я сижу на полу в коридоре, рядом с больничной палатой моего отца.

Вижу, как она выходит из соседней палаты.

- Ты просто выбрасываешь их? - спрашивает она в недоумении.

Ее слова адресованы женщине, за которой она следует по коридору. Я знаю, что женщину зовут Лидия, но до сих пор не знаю имени девушки. И не потому, что не пытался узнать.

Лидия оборачивается, в руках она держит коробку. Она смотрит на ее содержимое, затем снова на девушку.

- Он не рисовал уже несколько недель. Они не нужны ему больше, они просто занимают место.

Лидия отворачивается и ставит коробку на стол медсестер.

- Вы бы могли найти, куда их можно выбросить? - спрашивает она дежурную медсестру.

Прежде чем медсестра соглашается, Лидия уже идет обратно в палату и возвращается через несколько секунд с несколькими пустыми полотнами. Она устанавливает их на стол рядом с коробкой, в которой, как я теперь понимаю, находятся принадлежности для рисования.

Девушка стоит и смотрит на коробку, даже после того, как Лидия возвращается в больничную палату. Она выглядит расстроенной. Словно прощаться с вещами так же трудно, как прощаться с ним.

Я наблюдаю за ней в течение нескольких минут, в то время, как ее эмоции начинают просачиваться в виде слез. Она вытирает их и смотрит на медсестру.

- Не могли бы вы не выбрасывать их? Могли бы вы просто… отдать их кому-нибудь?

Медсестра слышит печаль в ее словах. Она тепло улыбается и кивает. Девушка кивает в ответ, а затем поворачивается и медленно направляется в больничную палату.

Я не знаю ее, но у меня, скорее всего, тоже была бы такая же реакция, если бы кто-то захотел выбросить вещи моего отца.

Я никогда не пытался прежде рисовать картины.

Нет, все же иногда бывало.

Неожиданно для себя обнаруживаю, что встаю и направляюсь к сестринскому посту. Смотрю на коробку, полную всевозможных красок и кистей.

- Можно мне…?

Предложение не успевает покинуть моего рта, как медсестра подталкивает мне коробку.

- Да пожалуйста, - разрешает она. - Возьми. Я не знаю, что с этим делать.

Хватаю принадлежности и ухожу в палату отца. Складываю их в единственный доступный уголок пространства. Остальная часть его больничной палаты полна цветов и растений, которые несут сюда все последние несколько недель. Мне, вероятно, следует что-то с ними сделать, но я все еще надеюсь, что он в скором времени проснется и увидит их все.

Пристроив инструменты для рисования, иду к стулу, стоящему рядом с кроватью отца и сажусь.

Смотрю на него.

Смотрю на него в течение нескольких часов, пока мне не становится настолько скучно, что я встаю, пытаясь найти что-нибудь еще, на что можно посмотреть.

Иногда я разглядываю чистый холст на столе. Даже не знаю с чего начать, поэтому провожу весь следующий день, разделяя свое внимание между отцом и холстом.

Иногда прогуливаюсь по больнице.

Не знаю, сколько еще таких дней я смогу вытерпеть. Мне кажется я просто не могу как следует переживать свое горе, если он не разделит его со мной.

Я ненавижу, что как только он проснется (если он проснется), мне с ним, более чем вероятно, придется пройти каждую деталь той ночи.

А все, что я хочу - это забыть.

- Никогда не смотри в телефон на дороге, Оуэн, - учит он.

- Смотри на дорогу, - добавляет брат с заднего сиденья.

- Пользуйся поворотниками. Держи руки на рулевом колесе правильно. Выключи радио.

Я был абсолютным новичком в вождении автомобиля, и каждое сказанное ими наставление напоминало мне об этом.

Они предупреждали меня обо всем, но главного не сказали.

Берегись пьяных водителей.

Удар пришелся с пассажирской стороны в то миг, когда загорелся зеленый свет и я выехал на перекресток. Авария произошла не по моей вине, но если бы я был более опытным, то знал бы, что сначала нужно посмотреть налево и направо, прежде чем двигаться на разрешающий свет светофора.

Мои мать и брат погибли сразу, в момент удара.

Мой отец находится в критическом состоянии.

Я подавлен с того времени, когда это произошло.

Я провожу здесь большинство своих дней и ночей, и чем дольше сижу здесь, ожидая его пробуждения, тем больше накатывает одиночество. Посещения родственников и друзей прекратились. Я не хожу в школу неделями, но это меньшая из моих проблем.

Я просто жду.

Жду, что он шевельнется.

Жду, что он моргнет.

Жду, что он заговорит.

Обычно к концу каждого дня, я настолько измучен тем, что ничего не происходит, что вынужден брать передышку. В первые две недели, вечера были для меня самым трудным временем суток. Главным образом потому, что к концу подходил еще один день, в котором не произошло никаких улучшений.

Но в последнее время, вечера превратились в то, что я по-настоящему жду с нетерпением.

Мне нужно поблагодарить ее за это.

Возможно, ей покажется это смешным, но именно из-за ее любви к тому, кого она посещает, я чувствую себя преисполненным надеждой.

Она приходит и навещает его каждый вечер с пяти до семи. Если не ошибаюсь, его зовут Адам.

Я заметил, что, когда она приходит, другие члены его семьи выходят из комнаты. Я полагаю, Адам просит их об этом, чтобы провести с ней время наедине. Иногда я чувствую себя виноватым, сидя здесь, в коридоре, прислонившись к стене между его дверью и дверью моего отца. Но нет больше такого места, где я мог бы почувствовать то же самое, что чувствую, слушая звук ее голоса.

Его смех слышен только во время ее посещений. И раз уж на то пошло, то и разговаривает он с ней гораздо больше, чем с другими. Я слышал достаточно разговоров в течение последних нескольких недель, доносящихся из его палаты, чтобы понять, какая уготована ему судьба. Поэтому тот факт, что он в состоянии смеяться, находясь рядом с ней, говорит о многом.

Думаю, его неминуемая смерть - еще одна вещь, вселяющая в меня немного надежды. Я знаю, это звучит кошмарно, но мне кажется, Адам и я примерно одного возраста, поэтому, когда я начинаю жалеть себя, то ставлю себя на его место.

Что лучше: находиться на смертном одре, имея в запасе всего несколько недель или оказаться в моем трудном положении?

Бывает, в действительно плохие дни, когда вспоминая, что никогда не увижу брата, я думаю, что лучше оказаться на месте Адама.

Но в моменты, когда я слышу, какие слова она ему говорит, то думаю: мне повезло, что я не на его месте.

Потому что у меня все еще есть шанс быть настолько любимым. И мне жаль Адама, ведь он знает, как сильно она его любит, и знает, что это не продлится долго. Ему, должно быть, очень трудно.

Но также это означает, что ему хватило удачи найти ее, прежде чем его время истекло. Это помогает считать смерть не такой бессмысленной, хоть чуточку.

Я возвращаюсь в коридор и соскальзываю на пол, ожидая ее сегодняшнего смеха, но его нет. Я подбираюсь ближе к его двери, удаляясь от палаты отца, и пытаясь понять, почему сегодняшний визит отличается от предыдущих.

Почему сегодняшнее свидание не самое счастливое.

- И то, что родители не захотели нас понять, полагаю, тоже сыграло не последнюю роль, - слышу голос Адама. - Ибо не позволили мне побыть с тобой. Это единственное, в чем я нуждаюсь..

Как только я понимаю, что это их прощальное свидание, мое сердце разрывается за нее и за Адама, хотя лично я их не знаю. Я слушаю в течение еще нескольких минут, пока до моего уха не доносится, как он произносит:

- Скажи мне о себе то, что никто не знает. Что-то, что я смогу сохранить для себя.

Чувствую, что эти признания должны принадлежать им двоим.

Чувствую, что если я услышу хоть одно из них, Адам не сможет сохранить его только для себя. Именно поэтому я всегда встаю и ухожу в такие моменты, несмотря на то, что хочу узнать ее секреты больше всего на свете.

Я иду в зал ожидания рядом с лифтами и занимаю свободное место. Как только сажусь, двери лифта открываются, и входит брат Адама. Знаю, что это его брат, и знаю, что его зовут Трей. А также знаю, просто на основе его кратких визитов, которые он наносит своему брату, мне он не нравится. Я видел, как он пару раз провожал ее в коридоре, и мне не понравилось, как он оборачивался и смотрел ей в след.

Он смотрит на часы и в спешке направляется в палату, где она и Адам говорят друг другу прощальные слова. Я не хочу, чтобы он услышал признания и прервал их, так что ловлю себя том, что следую за ним, прося остановиться. Он заворачивает за угол в коридор, прежде чем осознает, что с ним говорят. Он оборачивается и меряет меня глазами сверху до низу, оценивая.

- Дай им несколько минут, - прошу я.

Судя по его взгляду, понимаю, что разозлил его. Я, конечно, не настаиваю, но мне кажется, он из тех парней, что злятся по любому поводу.

- Кто ты, черт возьми?

Я сразу невзлюбил его. Мне также не нравится, что он выглядит очень злым, потому что он, очевидно, старше меня, и больше, чем я, но на много, много обозленнее меня.

- Оуэн Джентри. Я друг твоего брата, - лгу я. - Я просто… Указываю вниз по коридору на комнату, в которой находятся она и Адам.

- Дай ему побыть с ней несколько минут.

Трей похоже совершенно не собирается давать Адаму и минуты.

- Ну, Оуэн Джентри, у нее самолет, - бросает он, не скрывая своего раздражения тем, что я трачу его время.

Он продолжает идти по коридору и заходит в комнату.

Слышны рыдания. Я впервые слышу ее плач, и мне тяжело слышать эти всхлипы. Поворачиваюсь и иду обратно в зал ожидания, чувствуя ее боль и боль Адама в своей собственной груди.

Следующее, что я слышу - это мольбы дать ей больше времени и ее «я тебя люблю», когда Трей тянет ее по коридору за руку.

Никогда в своей жизни я не испытывал такой жажды причинить кому-то боль.

- Прекрати, - досадует Трей, злясь, что она все еще пытается вернуться в палату Адама.

Он обхватывает руками ее за талию и притягивает к себе, так, что она не в состоянии убежать.

- Мне очень жаль, но мы должны идти.

Она позволяет ему держать себя, и я знаю, что это только потому, что сейчас ей очень плохо. Но то, как его руки перемещаются ниже, вынуждает меня схватиться за подлокотники кресла, чтобы не подбежать и не вырвать ее из его объятий. Она стоит ко мне спиной, а значит, теперь он обращен ко мне лицом, обвивая ее руками. Увидев гнев на моем лице, он одаривает меня легкой ухмылкой и подмигивает.

Поиск по сайту: