Глава 16. Я бы хотел, чтобы она знала, как много я о ней думал

Оуэн

Я бы хотел, чтобы она знала, как много я о ней думал.

Как каждую ночь я задавался вопросом, это давление в груди - результат того, что я скучаю по ней или это просто из-за того, что мне нельзя было ее видеть. Иногда люди хотят то, что они не могут иметь и это путает их чувства к другому человеку.

В любом случае, это чувство было. Давление и боль так скрутились в моем животе, что это подстегивало меня как можно быстрее сократить расстояние между нами, чтобы просто поцеловать ее. И так бы и сделал, но по дороге сюда увидел, как Трей выходит из квартиры. К счастью, этот невнимательный придурок даже не заметил меня.

Но определенно, я видел его. И это заставляет меня задаться вопросом, что он делал здесь так поздно ночью? Не то чтобы у меня есть право знать, но мне определенно было любопытно.

На прошлой неделе он приходил навестить меня в тюрьме. Мне сказали, что у меня посетитель, и я думал, что это будет мой отец. Совсем маленькая частица меня надеялась, что это Оберн. Я не ждал, что она навестит меня, пока был в тюрьме, но все-таки надеялся, что это может произойти, и это помогало оставаться мне более позитивным, чем если бы я думал иначе.

Когда я вошел в комнату для посещений и увидел Трея, стоящего там, сначала решил, что он здесь не для того, чтобы увидеть меня. Но как только его взгляд метнулся ко мне, все стало понятно. Я подошел к моему стулу и сел, он сделал то же самое.

Он уставился на меня, не говоря ни слова в течение нескольких минут. Я тоже смотрел на него. Не знаю, хотел ли он запугать меня своим присутствием, но он молчал. Просто сидел на своем стуле десять минут, уставившись на меня.

Я же не колебался. Хотел засмеяться несколько раз, еле сдержался. Когда он, наконец-то, встал, я остался сидеть. Он обошел стол и направился было к выходу позади меня, но вдруг остановился и посмотрел на меня сверху вниз.

- Держись подальше от моей девушки, Оуэн.

Вот тогда я отвел взгляд. Не потому, что он бесил меня или заставил нервничать, а потому что его слова были, как невыносимый удар в живот. Тот факт, что он упомянул об Оберн, как его девушке, это последнее, что я хотел услышать, и это не имеет ничего общего с моей ревностью и моими инстинктами относительно Трея.

Должен признать, что возненавидел то, как я угробил свою жизнь до такой степени, что это негативно скажется на нас, если будем вместе.

Ненавижу его еще больше за то, что от моих действий он получает Оберн.

Потому что она заслуживает лучшего. Намного лучшего.

Она заслуживает меня.

Если бы она только знала это.

Она уставилась на меня, как будто хочет броситься мне в руки. Как будто хочет меня поцеловать. И поверьте, если она сделает что-либо из этого сейчас, я был бы более чем рад.

Она стоит, прижав руки к бокам, будто не знает куда их деть. Наконец, поднимает свою правую руку, подносит ее к другой, сжимает бицепс и опускает взгляд на свои ноги.

- Ты в порядке? - ее голос звучит неуверенно.

Не пойму, это вопрос или просто утверждение. Все равно киваю.

Она вздыхает с облегчением, и это что-то, чего я не ожидал.

Я лишь надеялся, но надеяться и увидеть - это две разные вещи.

Не знаю, что именно в эту секунду произошло, но мы оба одновременно делаем быстрый шаг вперед. Никто из нас не останавливается, пока ее руки не обвиваются вокруг моей шеи, а мои руки не смыкаются вокруг ее талии. Мы оба отчаянно обнимаем друг друга.

Я наклоняю лицо к ее шее и вдыхаю ее запах. Если бы ее запах имел цвет, то он был бы розовым. Сладким и невинным, с оттенком роз.

После долгого, но все еще слишком короткого объятия, она делает шаг назад, хватает мою руку и тянет меня к себе в спальню.

Я иду за ней.

Она открывает дверь, мой взгляд падает на синюю палатку, по-прежнему установленную рядом с ее кроватью. То, что палатка все еще здесь заставляет меня улыбнуться.

Оберн закрывает дверь в спальню позади нас, берет подушки с кровати, ласково мне улыбаясь, швыряет их в палатку и заползает внутрь.

Она уже лежит в палатке, я тоже забираюсь внутрь и ложусь рядом с ней. Мы лицом друг к другу, и несколько мгновений, все, что мы делаем - это пялимся.

В конце концов, я поднимаю руку и убираю прядь волос с ее лба. Заметив, как она слегка отстраняется, я роняю руку.

Похоже, она не хочет начинать разговор, потому что знает, первое, что необходимо обсудить - это ее отношения с Треем. Я не хочу ставить ее в неловкое положение, но мне тоже нужно знать правду. Я прочищаю горло и выдавливаю из себя вопрос, который не хочу задавать.

- Ты теперь с ним?

Это первые слова, которые я сказал ей с тех пор, как мы попрощались месяц назад. Я ненавижу, что выбрал именно эти слова быть.

Я должен был сказать: “я скучал по тебе” или “ты выглядишь прекрасно”.

Я должен был сказать слова, которые она хотела бы услышать, но вместо этого, я выбрал слова, которые ей неприятно слышать. Я знаю, что ей непросто их слышать, потому что ее глаза опустились вниз, и она больше не смотрит на меня.

- Это сложно, - объясняет она.

Если бы она только знала.

- Ты его любишь?

Она сразу же качает головой:

- Нет.

Это наполняет меня облегчением, но я ненавижу, что она с кем-то по неправильным причинам.

- Почему ты с ним?

Она смотрит мне в глаза и выражение ее лица ожесточается.

- По той же причине, по которой я не могу быть с тобой, - она замолкает. - ЭйДжей.

Это, пожалуй, то, что я не хочу слышать, потому что это - единственное над чем я не имею контроля.

- Из-за него ты ближе к ЭйДжею, а из-за меня с точностью до наоборот.

Она кивает, но слегка.

- Ты что-нибудь чувствуешь к нему? Хоть что-то?

Она закрывает глаза, как будто ей стыдно.

- Как я сказала… все сложно.

Я протягиваю свою руку к ее руке, сжимаю, тяну ко рту и целую.

- Оберн, посмотри на меня.

Она смотрит на меня снова, и больше всего на свете я хочу наклониться и поцеловать ее. Хотя, это последнее, что ей нужно. Это только добавит еще больше осложнений в ее жизнь.

- Прости, - шепчет она.

Сразу качаю головой. Мне не нужно слышать, как она сожалеет о том, что мы не можем быть вместе. Причины, по которым мы не можем быть вместе - моя вина. А не ее.

- Я понимаю. Я никогда не стану частью чего-то, что может держать тебя далеко от сына. Но ты должна понимать, что Трей - это не выход. Он нехороший человек, и ты не захочешь, чтобы ЭйДжей взрослел вместе с ним, имея его в качестве примера.

Она перекатывается на спину и смотрит вверх. Мне не нравится расстояние, появившееся только что между нами, но вижу, что мои слова не удивили ее. Понимаю, что она знает, что он за человек.

- Он любит ЭйДжея. Он хорош для него.

- Как долго? - спрашиваю ее. - Как долго ему придется притворяться, чтобы завоевать вас? Ведь это не продлится долго, Оберн.

Она поднимает руки вверх к лицу, плечи начинают трястись. Я обнимаю ее и притягиваю к груди. Не думал, что своим визитом заставлю ее плакать.

- Прости, - шепчу я. - Я не сказал тебе ничего нового. Уверен, что ты уже взвесила все варианты, и этот единственный, который приемлем для тебя. Я понимаю. Просто ненавижу это.

Я провожу рукой по ее волосам и целую в макушку. Она позволяет мне держать ее несколько минут, я смакую каждую из тех минут, потому что мы оба знаем, что следующее, что она скажет мне - это «прощай». Не хочу, чтобы ей пришлось сказать это.

Целую ее еще раз в макушку. Целую ее в щеку и провожу пальцами по ее подбородку, наклоняя ее лицо к моему. Наклоняюсь к ней и нежно прикасаюсь к ее губам. Не даю ей времени на то, чтобы напрячься по этому поводу. Закрываю глаза, отпускаю ее и выбираюсь из палатки.

Она сделала свой выбор, и хотя это не наш выбор, это единственный выбор, который ей подходит прямо сейчас. И я должен уважать ее решение.

Оставив своего кота в студии, решаю, что нет лучшего времени для встречи с отцом, как не в полночь.

Он почтил мою просьбу - не навещал меня и не звонил во время моей отсидки. Я был удивлен, что он не навестил меня, но маленькая часть меня надеялась, что он не сделал этого потому, что увидеть собственного сына в тюрьме по собственной вине было слишком для него.

За эти годы я давно понял, нельзя позволять себе слишком надеяться, но солгал бы, если бы сказал, что каждая часть меня не молилась о том, что, пока меня не было, он был в реабилитационном центре.

Я ждал, что он будет либо спать, либо его не будет, так что захватил свой ключ от дома. Свет был везде выключен.

Вхожу в дом и сразу же вижу слабое свечение телевизора. Поворачиваюсь в сторону гостиной - отец лежит на диване. Понимание, что он не в реабилитационном центре накрывает меня волной разочарования, но я не могу отрицать, что был и маленький прилив надежды на то, что он лежит на диване и уже не дышит.

И это не то, что сын должен чувствовать к своему отцу.

Сажусь на журнальный столик, в метре от него.

- Папа.

Он не сразу просыпается.

Я наклоняюсь в его сторону и подбираю пузырек с таблетками. То, что я только что провел месяц в тюрьме, для него должно было быть более, чем достаточно, чтобы перестать хотеть принять хоть одну из них. Увидев это, мне хочется выйти из этого дома и никогда не оглядываться назад.

Мой отец - хороший человек. Я знаю это. Если бы он не был хорошим человеком, мне было бы легче уйти. Я бы сделал это давным-давно. Но я знаю, что он не контролирует себя. Уже много лет.

После аварии, ему было очень больно, физически и эмоционально. Не помогло и то, что весь месяц, пока он был в коме, они подсадили его на лекарства.

Когда он, наконец, пришел в сознание и стал поправляться, таблетки были единственной вещью, которая облегчала его боль. Когда он начал нуждаться в больших дозах, чем ему было предписано, врачи ему отказали.

Неделями я смотрел, как он страдает. Он не работал, он не вставал с постели, он постоянно находился в состоянии агонии и депрессии. В то время я не думал, что мой отец был способен позволить чему-то такому маленькому, как таблетке, полностью поглотить его. Как я был наивен.

Единственное, что я видел, когда смотрел на него - это человека, которому было больно, и которому нужна была моя помощь.

Я был за рулем автомобиля, который забрал жизнь его сына и его жены, и сделал бы что угодно, чтобы облегчить его боль. Чтобы исправить то, что случилось. Я нес огромное чувство вины долгое время из-за этой аварии, хотя знал, что мой отец не винил меня. Это единственное, что он сделал правильно: неоднократно говорил мне, что это не моя вина.

Хотя, все равно, трудно не чувствовать вину, когда ты шестнадцатилетний пацан. Я просто хотел помочь ему. Это началось, когда мне начали выписывать обезболивающе. Было довольно легко подделать боль в спине после аварии нашего масштаба, что я и сделал. После нескольких месяцев его непрерывных болей, он достиг точки, где даже моих дополнительных таблеток было для него уже недостаточно.

Тогда же мой врач снял меня с таблеток и отказался давать мне другой рецепт. Думаю, он знал к чему все идет и не хотел способствовать пристрастию моего отца.

У меня было пару друзей в школе, которые знали, как достать таблетки, которые были нужны моему отцу. Так все и началось: я стал доставать ему таблетки по знакомству. Это продолжалось в течение двух лет, пока эти друзья либо не обчистили заначки их родителей, либо не уехали в колледж. С тех пор я получал их от моего единственного другого источника - Харрисона.

Харрисон не дилер, но из-за алкоголиков, которые здесь почти каждый день ему довольно легко узнать к кому обращаться, когда кто-то нуждается в чем-то. Он также знает, что таблетки не для меня, единственная причина, по которой он готов давать их мне.

Теперь, когда он знает, что я отправился в тюрьму из-за таблеток, которыми он снабжал для моего отца, он отказывается доставать их. Харрисон сделал то, что я надеялся, будет концом зависимости моего отца, поскольку это означало конец его поставкам.

Но вот он здесь, с еще большим количеством таблеток. Не знаю, как он получил эти, но это заставляет меня нервничать, что кто-то еще, помимо меня и Харрисона теперь знает о его зависимости. Теперь он стал беспечным.

Как бы я не пытался уговорить отца отправиться в реабилитационную клинику, он боится того, что произойдет с его карьерой, если это станет достоянием общественности. Сейчас его зависимость - это просто плохо, это разрушает его личную жизнь. Впрочем, он почти достиг той точки, когда она будет разрушать и его профессиональную жизнь. Это просто вопрос времени, потому что алкоголь начинает играть все большую роль и инциденты, которые я разруливал в этом году, становятся все более и более частыми.

Знаю, что зависимость не проходит сама по себе. С ней или активно борются, или активно кормят. И сейчас, он ни черта не делает, чтобы побороть это.

Я открываю крышку, высыпаю таблетки в ладонь и начинаю их подсчитывать.

- Оуэн? - сипит отец.

Он поднимает себя до положения сидя. Он внимательно присматривается к таблеткам в моей руке, больше сосредоточен на том, что я собираюсь сделать с ними, чем на том факте, что я досрочно освобожден, раз нахожусь здесь.

Кладу таблетки рядом с собой на журнальный столик, складываю руки вместе между коленями и улыбаюсь отцу.

- Я встретил девушку недавно.

Выражение лица моего отца говорит за него. Он полностью запутался.

- Ее зовут Оберн.

Встаю и иду к полке над камином. Смотрю на последние семейные фото, которые мы когда-то сделали. Это было более, чем за год до аварии, и я ненавижу, что это последнее воспоминание о том, как они выглядят. Я хочу более свежую память о них в своем сознании, но воспоминания увядают намного быстрее, чем фотографии.

- Это хорошо, Оуэн, - бормочет отец. - Но уже за полночь. Не могли бы мы поговорить завтра?

Возвращаюсь туда, где он сидит, но не сажусь в этот раз. Вместо этого, стою и смотрю на него сверху вниз. Вниз на человека, который когда-то был моим отцом.

- Ты веришь в судьбу, папа?

Он моргает.

- До тех пор, пока я не увидел ее, я не верил. Но она изменила это в ту же секунду, как сказала свое имя.

Я жую внутреннюю сторону щеки секунду, прежде чем продолжить. Я хочу дать ему время переварить все, что я говорю.

- У нее такое же второе имя, как у меня.

Он поднимает бровь над налитыми кровью глазами.

- Иметь одинаковые имена, это необязательно судьба, Оуэн. Но я счастлив, что ты счастлив.

Отец трясет головой, все еще недоумевая, почему я здесь. Уверен, что не каждую ночь сын будит его отца после полуночи из медикаментозного сна, чтобы бредить о девушке, которую встретил.

- Хочешь знать, что самое лучшее в ней?

Мой отец пожимает плечами. Знаю, что он хочет сказать мне «отвяжись», но даже он понимает, что сейчас не время сказать отвалить тому, кто только что вышел из тюрьмы, где он провел месяц из-за тебя.

- У нее есть сын.

Это заставляет его встрепенуться. Он смотрит на меня.

- Он твой?

Не отвечаю на этот вопрос. Если бы он слушал меня, он бы услышал, что я сказал, что познакомился с ней недавно. Официально, во всяком случае.

Я сажусь перед ним. Смотрю ему прямо в глаза.

- Нет. Он не мой. Но если бы он был, я тебе гарантирую, я бы никогда не относился к нему так, как ты ко мне последние несколько лет.

Глаза отца падают на пол.

- Оуэн…, - хрипит он. - Я никогда не просил тебя…

- Ты никогда не просил меня не делать этого!

Я кричу. Снова стою и смотрю на него сверху вниз.

Никогда не чувствовал такой злости по отношению к нему. Мне это не нравится.

Хватаю пузырек с таблетками и иду на кухню. Высыпаю их в раковину и включаю воду. Когда все таблетки смываются, иду в сторону его офиса. Слышу, как он идет за мной, он понял, что я делаю.

- Оуэн! - гневается он.

Знаю, что он какими-нибудь юридическими способами мог получить кое-что, кроме того, что я мог достать для него, так что я иду к столу и открываю ящик. Нахожу еще один полупустой пузырек с таблетками. Он понимает, что не стоит пытаться меня остановить физически, поэтому отходит в сторону, при этом, умоляя меня не делать этого.

- Оуэн, ты же знаешь, они мне нужны. Ты же знаешь, что случается, когда я не принимаю их.

На этот раз, я не слушаю его. Сыплю таблетки в канализацию, стряхивая его с себя, пока он пытается мне помешать.

- Они мне нужны!

Он кричит, снова и снова, пытаясь схватить их, когда они исчезают в канализации. Он на самом деле ловит одну между пальцами и засовывает ее в рот. От этого мне скручивает живот. Он не похож на себя, когда в депрессии и слаб.

Когда последняя таблетка исчезает, я поворачиваюсь к нему лицом.

Ему так стыдно, что он даже не смотрит на меня. Опустив локти на прилавок, он хватается руками за голову.

Делаю шаг ближе к нему, прислоняюсь к стойке и говорю ему спокойно.

- Я наблюдал за ней с сыном. Я видел, чем она жертвует для него, - сообщаю ему. - Я видел, на что готовы пойти родители, чтобы обеспечить своему ребенку наилучшую жизнь. И когда я вижу ее с ним, то думаю о тебе и обо мне. Про то, как мы облажались, папа. С той самой ночи. И каждое мгновение своей жизни с тех пор, единственное, что я хотел видеть - это как тебе становится лучше. Но это не происходит. Стало только хуже, и я не могу сидеть здесь и быть частью этого. Ты убиваешь себя, и я не позволю твоим страданиям быть оправданием того, что я делал для тебя.

Поворачиваю и иду к входной двери, но сначала подхожу к каминной полке и беру рамку. Прохожу мимо него и выхожу через парадную дверь.

- Оуэн, подожди!

Останавливаюсь перед спуском по лестнице и поворачиваюсь к нему. Он стоит в дверях, ждет, что я снова накричу.

Я не кричу.

В миг, когда я вижу его безжизненные глаза, чувство вины просачивается в мою душу.

- Подожди, - повторяет он.

Я даже не уверен, что он знает, о чем он просит меня. Он просто знает, что он никогда не видел эту сторону меня прежде.

Решительную сторону.

- Я не могу ждать, отец. Я ждал в течение многих лет. Мне больше нечего сказать.

Отворачиваюсь и ухожу.

Поиск по сайту: