Глава 17. Безнадежный

Ты когда-нибудь замечал, как безнадежны люди? Безнадежны в своей лжи, в своей суете, в своих попытках. Как часто ими движет желание разрушать чужие жизни, чтобы обезопасить свою? Ты видел этот бешеный, почти животный восторг в глазах тех, кто вчера говорил красивые речи о голодающих в Африке, а сегодня вбил кол в сердце своего друга? Ты знаешь, в чем счастье этих безнадежных, потерянных для себя? Ты слышал стук их лживого сердца? Холостой, гулкий, словно эхо на старом кладбище; на кладбище, где под слоем пыли и невыполненных обещаний покоятся гордость, вера в Бога и в себя, сила воли, ответственность, иногда - мечты. А где ты прячешь свою могилу? В складках прогнившей мышцы - сердца? Или ее ты давно сравнял с землей, не пытаясь уцепиться даже за это? Ну, давай, зачем же делать хоть что-то?

Давно пора умыть руки и залить в глотку алкогольное дерьмо, вбить еще один гвоздь в свой гроб, бросить еще одну лопату земли на свою могилу.

А ты когда-нибудь замечал, как мы одиноки? Нас, кажется, много, но мы все одиноки. Никому нет дела друг до друга. Слишком заняты своими похоронами, слишком суетливы, слишком безнадежны, слишком пусты и малодушны.

Когда ты в последний раз смотрел в глаза своей матери? Боишься увидеть в них разочарование? Боишься понять, что она знает обо всей твоей лжи? Боишься правды? Или любовь к матери ты похоронил в первую очередь?

Я безнадежен.

Нет, я не суетлив - я выше этого.

Я не гонюсь за деньгами и не готов унижаться ради выгоды.

Я тот, за которым гонятся; тот, перед которым унижаются; тот, которого ненавидят.

Я пуст. Я не сделал в этой жизни ровным счетом ничего, что должно спасти мою душу там, на Суде. Я жалок. Я не прощал, не спасал, не любил. Я лгун. Я лицемерный подонок, не умеющий считаться с чужим мнением. Я не знаю цвета глаз своей матери, но знаю цвет глаз смерти - кислотно-зеленый. Сколько раз я побывал в ее объятиях? А ты знаешь запах ее дыхания? Запах гнилых осенних листьев, запах свежей земли и пыли, запах дыма и крови, запах свободы от всего этого дерьма...

Еще я знаю запах своей свободы, персональной, созданной исключительно для меня. Запах мятной жвачки, сигаретного дыма, горького кофе... Я читал про то, что бывает с грешниками после смерти. И... знаешь... я готов прожить эту жизнь еще тысячу раз и пройти через все круги ада еще столько же. Я готов на многое, если не на все, чтобы остаться с этим парнем. Жизнь - чертовски неустойчивая штука, я не знаю, что случится с нами через секунду, но я буду грызть землю и рвать глотки, чтобы держать его тонкие, изящные пальцы в своих руках.

Он ублюдок - такой же, как я; испорченный эпохой, человеческой грязью, ложью, возрастом, наркотиками, алкоголем, химией, амбициями, мнениями. Поэтому я знаю твердо одну вещь: мы оба отправимся в ад. И неважно, кто из нас попадет туда раньше: две-три минуты, которые понадобятся выжившему, чтобы найти бритву или удавку, ничего не изменят.

И пока он лежит рядом со мной, морщась во сне от боли в сломанных ребрах, я буду беречь его сон. Нет, я не люблю его. Я болен им. Насквозь, по уши, смертельно болен. От этого нет вакцины.

Я безнадежен.

- Фрэнки…

Он улыбнулся мне, и я не смог не улыбнуться ему в ответ. Я утонул в его глазах - живых, предназначенных только мне; там, за космической глубиной скрывалась его душа, черная, сожженная в пепел, истекающая кровью и покрытая ссадинами – та самая, которую он подарил мне. Он улыбался немного грустно и будто виновато, словно извиняясь за это. Затем, не выдержав моего пристального взгляда, уткнулся носом мне в плечо, тихо засопел и заерзал, пытаясь лечь поудобней и не беспокоить ребра.

- Доброе утро, - хрипло прошептал я, прикасаясь губами к его мягким волосам, от которых еще пахнет шампунем. Меня раздражал этот запах химии, искусственный аромат мяты его геля для душа, но я прижал его к себе – аккуратно, стараясь не причинить боли.

- Мы слишком разные, - внезапно прошептал он. – Ты не замечал?

Конечно, я замечал, идиот! Мы чертовски разные. Мы абсолютные противоположности друг другу. Но когда меня останавливали трудности?

- Противоположности притягиваются, - отозвался я тихо.

Джерард засмеялся мне в грудь, щекоча ресницами кожу.

- Помоги мне подняться.

Я встал с кровати, придерживая его острые плечи, помог спустить ноги и позволил опереться на свои плечи, чтобы он мог подняться. Придерживая за талию, отвел в ванную комнату и стал терпеливо ждать, пока он закончит с утренними процедурами. Я бодрствовал уже давно, потому успел умыться и почистить зубы до его пробуждения. Теперь, пока он вяло выдавливал зубную пасту на щетку, мои руки блуждали по его телу. Я стянул его джинсы, обнажая острые бедра, и, чувствуя себя всемогущим, отправлял по его телу бесконечные волны дрожи легкими, невесомыми прикосновениями. После долгих лет жестоких ударов и грубых толчков это казалось мне чем-то невероятным и волшебным – прикасаться так ласково и аккуратно к его телу, украшенному шрамами, но не менее великолепному от этого.

Джерард уже давно сполоснул рот от химической пены, но продолжал сжимать свою белую зубную щетку, будучи не в силах отстраниться от меня и остановить танец моих пальцев, которые ласкали кожу на его ключицах. Он тихонько урчал от наслаждения, откинув голову на мои плечи и выгибаясь, когда я прикасался языком к тому самому волшебному месту за его ухом. Я чувствовал холодную плитку под нашими босыми ногами, не менее холодный край раковины, и слышал, как бьется его сердце. В унисон с моим. Я видел его лицо в зеркале – прикрытые глаза, дрожащие ресницы, приоткрытые губы, жадно хватающие воздух. Он невероятно красив в такие моменты, когда морально обнажен передо мной. В эти секунды я чувствую свою власть над его телом и мыслями, которая пронзает меня насквозь, царапает горло, пытаясь вырваться наружу ликующим воплем, пока я, дрожа и не веря в это счастье, сжимаю его в объятиях.

Джерард растворился в чувствах и сейчас доверился моим рукам, которые продолжали ласкать его кожу, изучая каждую неровность. Я провел языком по его шее, по бьющейся жилке, представляя, как вгрызаюсь зубами в мягкую кожу…

- Фрэнк… ох…

…кровь брызжет во все стороны, заливает зеркало, покрывает пол алыми лужами…

- Фрэнк, перестань…

…в язык бьет соленая жидкая ржавчина, а я захлебываюсь, но продолжаю жадно глотать…

- Хватит, мне больно…

… кровь заливает всю тесную ванную комнату, стены забрызганы кровью…

- Фрэнк, это не смешно… Фрэнк…!

… его обмякшее тело бьется в предсмертных конвульсиях в моих руках…

- …ФРЭНК!

Я отпрянул от Джерарда, когда он вонзился ногтями в мою руку. Теперь он испуганно наблюдал за мной, потирая пальцами алые следы на шее. Нет, никакой крови, только отчетливые отпечатки моих зубов.

- Ты пугаешь меня, - прошептал он.

- Прости, я…

Я не знал, что сказать в свое оправдание. В голове шумело, адреналин постепенно сходил на ноль. Джерард смотрел на меня чуть обиженно, недоумевая, что на меня нашло. Он не отнимал руки от своего горла, боясь, что я снова попытаюсь вгрызться в его глотку, и я не мог его винить в этом. Потому что, покосившись в сторону зеркала, увидел в нем взгляд монстра.

Мы молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать. В его глазах я видел страх – тот самый, который мечтал увидеть в начале нашего знакомства, который видел в глазах сотен людей с раннего детства, столкнувшихся с моей агрессией. Я протянул к нему ладонь, желая дотронуться до щеки, успокоить, обнять, согреть…

Джерард отшатнулся и едва не упал – он еще был слаб после вчерашнего. Я подхватил его в последний момент, и потащил, упирающегося, в комнату. Аккуратно усадив на кровать, я молчаливо сел на колени перед ним и уткнулся лицом в его руки, покрытые ссадинами и местами залепленные пластырем. Он тяжело дышал, и я чувствовал, что он готов отстраниться, чем причинял мне странную боль в области легких.

- Я не хотел, - честно ответил я. – Я не хотел делать тебе больно.

- Я просил тебя остановиться, - мгновенно откликнулся Джерард чужим голосом. Он высвободил свои руки и положил на мою голову, осторожно перебирая пряди. – Ты не услышал меня.

- Я…

- Мне кажется, нам лучше расстаться.

Сердце остановилось. Нет, не просто остановилось и не перестало биться. Оно взорвалось с оглушительным шумом, снося ударной волной все на своем пути, проделывая огромные дыры в моих внутренностях, выжигая кислотой меня изнутри.

Пока я рассеянно хватался за самого себя, трещащего по швам, Джерард отстранился от меня и оказался на другой стороне кровати. Его задумчивый, немного грустный взгляд остановился на стене, покрытой мелкими трещинами. Я продолжал стоять на коленях, слишком разбитый, чтобы подняться, схватить его за плечи и вытрясти всю правду.

- Почему? - прошептал я вместо этого, не слыша своего голоса.

- Потому что нам опасно находиться рядом, - произнес Джерард равнодушно, будто речь шла о гребаной политике, а не о том, что происходит между нами прямо здесь и сейчас; будто он не видит, что я сломан и готов разорваться на мелкие клочья.

- Я... Я никогда не причиню тебе боли, ты...

- Только что ты пытался прогрызть мне горло, - с истеричным смешком отозвался Джерард, продолжая избегать зрительного контакта. Его черные волосы спадали на лоб, пряча от меня скулы, скрывая царапины, ссадины и пластыри на щеках и висках. Неумело наложенная Бертом после вчерашнего душа повязка слегка сбилась набок и кое-где пропиталась кровью. Ему повезло, чертовски повезло, когда эти ублюдки двинули ему по виску.

- Это был последний раз, клянусь, - едва ли не умоляя, проскулил я. Я был готов целовать его бледные босые лодыжки, если бы он попросил, но Джерард хранил гробовое молчание, пытаясь обдумать следующую фразу.

- Фрэнк, прошу тебя, пойми меня правильно... Я не отказываюсь от своих чувств к тебе, я не говорю, что ты мне противен, но... После вчерашнего, Фрэнк, я многое понял. Мой младший брат - единственный, кто был со мной, когда никого больше не было рядом. И я не могу ставить его жизнь или здоровье под вопрос, потому что он мне чертовски дорог... - Бледные пальцы Джерарда впились в его волосы, и он опустил голову, пряча от меня глаза за челкой. - Если наши с тобой отношения являются слишком опасными... Фрэнк, я... - Он тяжело вздохнул, и я буквально кожей почувствовал, как тяжело ему даются слова.

Слишком искренние. Слишком.

В комнату пробивались тусклые солнечные лучи, серым светом наполняя комнату Джерарда, придавая ей немного нереальный вид: немного неуютный, пугающий и холодный. Где-то далеко шумел ветер, дергая голые ветви деревьев, но этот гул казался мне слишком тихим и недоступным, чтобы быть настоящим. Казалось, вся вселенная сейчас сжалась до размера этой комнаты, давя на меня своей мощью и высасывая силы.

- Если жизнь и безопасность моего младшего брата в опасности из-за нашего химического безумия, то я хочу, чтобы мы прекратили его. Майкл не должен страдать из-за нас, Фрэнк. Так будет лучше. Для всех нас.

Я молчал, понимая, что говорить об обещаниях Берта присматривать за Майки сейчас неуместно. Я просто молчал, переваривая сказанное, и пытался смириться с тем, что отныне нам придется сторониться друг друга - по крайней мере, до тех пор, пока мы не покинем стены интерната.

Джерард продолжил молчать. Он спрятал лицо в ладонях, и я подозревал, что он скрывает мокрые разводы под глазами. Я боялся, я безумно боялся за него сейчас, когда между нами внезапно появился бездонный обрыв, через который я не смогу протянуть руку ему навстречу, как напоминание о неправильности наших отношений, противных природе и обществу - об отношениях Чудовища и Принца. Джерард был Принцем: неуловимым, чутким, грациозным, обаятельным, очаровательным, ловким, но в то же время агрессивным и недоступным. А я был Чудовищем, с рождения разрушающим, уничтожающим; слишком неправильным, чтобы иметь право на жизнь. Меня боялись родители и ненавидели сверстники; я не сделал хорошего ровным счетом ничего и никому; я не умею создавать, потому что я рожден, чтобы причинять боль людям; я не жалуюсь, нет, я просто объясняю, почему сейчас, когда от меня отказался последний близкий и действительно необходимый человек, мне не стоит искать причины цепляться пальцами за подоконник, и почему нужно разжать хватку и полететь вниз, чтобы размозжить себе голову и наконец-то подохнуть, освободив от тяжести своего существования окружающих.

За считанные секунды Джерард стал невыносимо далек от меня, и понимание того, что я больше не имею прав на него, раздирало мое нутро. Я больше не мог его защитить, обнять, успокоить, даже, блядь, прикоснуться к нему, - он запретил. Запретил, зная, что так будет лучше. Лучше для Майка, для Джерарда, может, даже для меня.

Неожиданный взгляд зеленых глаз, - таких мудрых, спокойных, грустных, родных и чужих одновременно, - сломал что-то внутри меня, и по щекам заструились слезы. Нет, мы не оплакивали любовь - любви никогда не было, это не сопливая история со счастливым финалом, кучей сопливых детей и домиком у моря. Шекспир прогадал немного в своих пьесах: все это болезненное дерьмо называется не любовью, а безумием. Химическим безумием, которое синтетической дрянью распространяется по жилам и сосудам, отравляя разум, опьяняя рассудок, лишая свободы и выбора, оставляя взамен лишь неудержимое желание быть рядом с ним, защищать его до последнего, греть его вечно холодное тело, целовать эти сухие губы. Мы заражены этой химической дрянью обоюдно. И я, привыкший к грубости, вижу неизученную магию в обычных, нежных прикосновениях, которые мы дарили друг другу, и могу подарить ему только свою агрессию.

Химическую агрессию.

Я плакал, не стесняясь слёз. Не чувствуя тела, я поднялся на ноги и молчаливо вышел из его комнаты, чтобы добрести до своей и рухнуть на свою кровать, натягивая на голову плед, простыни и подушки, стараясь отрешиться от мира и от реальности, судорожно трясясь от кислотной боли в сердце.

Я не знал, что Джерард, проводивший меня взглядом, полным боли, сейчас бьется в агонии на полу своей спальни, ненавидя себя за свои слова, за свою слабость к нашей болезни, за эту правду, которая разрушала нас обоих: нам нельзя быть вместе.

- Мы слишком разные.

- Противоположности притягиваются.

Противоположности сжигают друг друга дотла, пытаясь поглотить друг друга, причиняют друг другу невыносимую боль, но они, черт возьми... действительно притягиваются: вопреки принципам, желаниям, попыткам, времени. В конечном итоге погибнет та половинка, которая не сможет выдержать. Нет, не огня второй части. Но разлуки с ней.

Я не заметил, как впал в тревожный сон. Мне снились алые узоры на белом полотне, шприцы, наполненные ярко-красной липкой дрянью, белоснежные перья, падающие с неба. Иногда я просыпался, и, разглядывая стены и потолок пустым взглядом, снова засыпал, в воспаленном бреду повторяя только одно имя. Чувствуя, что постепенно схожу с ума в собственных мыслях, я заставил себя проснуться и с удивлением обнаружил, что пролежал в беспамятстве почти двенадцать часов - цифры показывали восемь вечера. Из окна лился тот странный розовый свет, который накрывает мир зимними ночами; я поморщился – он напомнил мне о розовом снеге.

В желудке неприятно заурчало, я, вздохнув, поднялся с кровати и набросил на плечи куртку – перед сном я не удосужился снять даже кроссовки. Выходка Джерарда неплохо меня подкосила. Интересно, сколько времени я буду приходить в себя? Никогда прежде я не чувствовал себя таким больным и разбитым – даже тело подчинялось мне с трудом, не желая напрягать словно заснувшие мышцы. Апатия наполняла меня всего, до самых корней волос, и, кажется, была готова пробиться наружу сквозь поры. Я лишь по привычке перебирал пальцами в кармане металлические звенья и плелся, шаркая ногами, в сторону кафетерия, решив утолить голод, а затем зайти к Берту за… неважно.

- Фрэнк! Фрэнк!

Я среагировал не сразу и медленно обернулся. Ко мне, хромая, шел Джерард, морщась и сжимая одной рукой ребра, а другой цепляясь за стену. На его плечах была наброшенная черная зимняя куртка с белым мехом на капюшоне. Едва соображая, я бросился к нему, но замер в паре шагов от него, бессильно глядя на его попытки выпрямить спину, чувствуя границу, проведенную Уэем. Он скрипел зубами и тяжело дышал, сползая все ниже по стене.

- Помоги мне, Фрэнк… прошу…

Я сжал челюсть и, склонившись, подхватил его за плечи, позволяя опереться на свои руки. Джерард судорожно выдохнул мне в шею, впиваясь ногтями в мои лопатки сквозь слой одежды.

- Зачем ты вышел из своей комнаты? – тихо спросил я, бережно убирая волосы с его намокшего от пота лба и поправляя меховой ворот куртки.

- Я… я хочу поговорить с тобой, - прошептал он. – Я шел к тебе.

- Говори, - произнес я. Мое сердце билось немного быстрее обычного, пока я обнимал его, помогая стоять прямо. Кровь разлилась свежим потоком по сосудам, оживляя тело и пробуждая мышцы.

- Не тут, - ответил он, переведя дыхание и кое-как устроившись в моих руках. – Давай выйдем отсюда. Мне нечем дышать.

В коридоре был сильный сквозняк, и я не чувствовал кислородного голодания. Видимо, повязку на ребрах стоит немного ослабить. Немного позже.

Я подхватил его за руку, стараясь не тревожить сломанные кости, и мы медленно заковыляли в сторону главной двери, навстречу морозному воздуху. Мы подошли к арке - к той самой, у которой я избил его до потери сознания на глазах родного брата. Джерард тяжело ступал, продолжая держаться за меня. Сердце обливалось кровью, пока я краем глаза наблюдал за его неуверенными, робкими движениями. Он так хрупок, так слаб, так уязвим в грязно-желтом свете фонаря...

- Фрэнк, я не могу, - внезапно выдохнул он. Его дыхание белым облаком взлетело вверх.

- Я вижу, - отозвался я. - Тебе лучше вернуться в комнату, Джи. Я зайду к тебе утром, мы все обсудим, окей?

- Нет, - замотал головой Уэй. - Ни черта ни "окей". Я не могу без тебя спать. Я едва не сдох, когда ты ушел. Я, блядь, люблю тебя, Фрэнк. По-настоящему, черт возьми, а не так, как представляешь это ты или как представляют это люди.

Я молча смотрел в его глаза, прикрытые челкой, чувствуя, как по венам растекается тепло: обжигающее, невероятное, волшебное... Словно самый изысканный наркотик, самое дорогое вино, самое редкое счастье. Я прижал его к себе, натягивая свою куртку на его плечи, грея его своим теплом. Снег хрустел под нашими ногами, а я покрывал быстрыми, но нежными поцелуями лицо Джерарда.

- Фрэнк, нам нельзя здесь оставаться, - внезапно выпалил он.

- Ты замерз, - пробормотал я, разозлившись на самого себя за оплошность.

- Нет, малыш, - улыбнулся мне Джерард, положив ладони на мои скулы. - Я имею в виду, что нам нужно бежать отсюда.

- Куда? - оторопело прошептал я.

- Куда хочешь, Фрэнки. Берт уже готовит документы. Нам нельзя тут оставаться.

- А как же...

- Фрэнки... - Джерард впился в мои губы жадным, почти озверевшим поцелуем. - Я готов рискнуть, чтобы быть с тобой. А ты? Ты готов, Фрэнк?

- Да, - хрипло отозвался я, не давая себе времени на размышления. Пускай я пожалею об этом завтра, трясясь в грязном автобусе по дороге в неизвестность. Сейчас я счастлив, и я знаю, что готов ради него на все. Абсолютно на все.

- Нам нужно только собрать вещи и зайти за Майком. - Джерард уткнулся лбом в мой лоб. - Нас ничего не держит. Есть только мы, Фрэнк. Ты понимаешь, как важно нам быть вместе?

- Я понимаю.

- Я люблю тебя, - выдохнул он мне в губы, на миг закрывая глаза.

- Я болен тобой, - отозвался я, снова сливаясь с Джерардом в безумном поцелуе, будто целуя его в первый и в последний раз.

- Так, так, так... Что тут у нас? Парочка педиков решила сыграть свадьбу и нарожать кучу соплежуев?

Не особо размышляя, я шагнул навстречу голосу, закрывая плечом Джерарда. Рука скользнула в карман, позволяя холодному звенящему металлу успокоить натянутые струной нервы.

Лидер этих уродов был выше меня и превосходил в плечах. В свете фонарей его глаза казались пугающе черными. Мой взгляд зацепился за повязку на его ухе, покрытую бурыми пятнами, скользнул вниз, оценивая позу, и остановился на бейсбольной бите.

- Чего тебе надо? - с вызовом спросил я, твердо решив держаться до конца и не сдавать позиций. Парень сморщился, скривил и без того неровные губы, сплюнул в сторону.

- Я хочу убрать из колледжа всю грязь, Айеро. По-моему, ее тут не было до твоего появления.

Я вспомнил этого недоноска – это был Билл Тернер с четвертого курса. Он дольше всех не мог смириться с фактом моего существования в интернате. Видимо, у парня ранимая душа - он до сих пор не может забыть, как коротышка-первокурсник надрал ему задницу еще на первом месяце своего обучения в этом Богом проклятом интернате.

- Давно записался в уборщики, Тернер? - язвительно произнес я. Руки Джерарда обнимали меня за плечи, придавая силы и веры в себя, напоминая, почему нельзя сдаваться. Ради кого нельзя сдаваться.

В глазах Билла сверкнула откровенная ненависть. Бита отлетела в сторону и исчезла в сугробе снега.

- Один на один, Айеро! - рявкнул он. Толпа за его спиной зашушукалась, но отошла дальше, давая ему пространства.

- Фрэнки, не надо, - пробормотал Джерард мне в ухо. Я только быстро повернулся и оставил поцелуй на уголке его губ.

- Я оттяну время. Свяжись с братом и Бертом.

Он кивнул, бросив на меня последний тревожный взгляд. Я улыбнулся, проглотил ком в горле и сделал шаг навстречу Биллу.

Шаг за шагом. Глаза в глаза. Если двигался один, то двигался и другой – но только боком, по кругу; мы все время стояли лицом к лицу, не сводя глаз друг с друга. Мы создали идеальный круг, ступая с безупречной симметрией. Дотошная точность сочеталась с болезненной синхронностью. Я вглядывался в его глаза и видел почти точное отражение своих: расчётливость, готовность, жестокость. Он был выше и явно сильнее, но я не собирался сдаваться. Только не сейчас.

Мы бросились друг на друга почти одновременно, подняв небольшое облако снега над землей. Нас обоих переполняла взаимная ненависть и желание отправить друг друга на тот свет. Мои зубы впились в основание его шеи, выискивая слабые точки. А руки Тернера разодрали молнию на моей куртке, пробираясь ближе...

Резкий тычок в солнечное сплетение застал меня врасплох. Дыхание вырвалось изо рта плотным облачком, и я повалился наземь. В глазах потемнело, легкие словно слиплись, не желая вдыхать воздух, я только хватал ртом воздух, как выброшенная волной на берег рыба.

Обездвиженный болью, я слышал лишь приближающиеся шаги пришедшего в себя Тернера. Я уже начал жалеть, что не успел добраться до его сонной артерии, как услышал знакомый лязг металла.

- Отойди. От. Него. Живо!

Голос Джерарда звучал откуда-то сверху как-то неожиданно сильно, уверенно и холодно. Щеку обжигал снег, помогая прийти в себя. Постепенно ко мне возвращалась способность видеть, и я смог разглядеть сквозь туман в глазах блестящую сталь у лица Тернера. Я неуклюже отполз и поднялся на ноги, чтобы положить руки на плечи Джерарда. Его вытянутая рука дрожала от напряжения и боли, в другой он сжимал мобильный телефон. Он сверлил мрачным взглядом Билла. Билл возвращал ему этот взгляд с определенной долей ненависти.

- Убери от него железку, - потребовал голос за нашими спинами. Я резко обернулся, теряя Тернера из поля зрения и позволяя ему отойти на безопасное расстояние.

Нас окружили, воспользовавшись короткой стычкой с Биллом.

В следующий миг мы с Джерардом уже стояли спиной к себе. Готов ли он был к драке? Мог ли я его защитить? Есть ли у нас шансы выжить?

Нет.

Это слово отдавало тяжелым эхом в висках, давя на готовые к атаке руки, пытаясь опустить вниз, вынудить сдаться. Я чувствовал спиной, как дрожит тело Джерарда. Я знал, как сложно стоять, когда тело переполняет слабость, а кости перемотаны только эластичной тряпкой. Мне было чертовски больно понимать, что я не мог даже поддержать его сейчас, когда нельзя отвлекаться ни на секунду. Поэтому мог только оглядываться по сторонам, выискивая слабое звено в тесном круге, вооруженное битами и обломками труб.

- Эй, Джи, - позвал я в наступившей тяжелой тишине.

- Да? - спокойно отозвался он, словно мы не погибнем через несколько минут, наглотавшись собственной крови.

- Я люблю тебя.

- Я знаю, детка.

Я скрипнул зубами и принял позу, пальцами обвивая тонкую цепь, готовый биться до конца и защищать самое дорогое, что у меня есть.

Во всяком случае, мы погибнем вместе. Просто с разницей в несколько секунд, прежде, чем кто-то из них разнесет второму голову. Может, это и есть то сказочное счастье, о котором говорили в детстве?

… и умерли они в один день…

Если говорить прямо, то я надеялся прожить еще немного, наслаждаясь присутствием Уэя рядом со мной. Я мечтал, как двенадцатилетняя дура, о тесной, но уютной квартире, где будем мы вдвоем; я мечтал о кофе, который буду делить с ним по утрам перед работой; я мечтал о долгих прогулках по ночному городу; я мечтал хотя бы раз в жизни оказаться с ним на Колесе Обозрения, пройтись по магазинам в поисках какой-нибудь ерунды. И теперь все это – хрупкое, несбыточное, робкое, - рушилось до состояния пыли в чужих глазах, жадных до крови.

Все началось слишком рано. Я не был готов. Джерард не смог долго уклоняться от ударов, лезвие было бесполезно. Но даже когда нож Уэя отлетел в сторону, а сам Джерард оказался на земле, я стоял на ногах, не позволяя обрушить на него жестокие пинки и удары. Джерард отполз к арке, прислонился к ней, обессиленно наблюдая за моими жалкими попытками выжить, обреченными на провал. Чья-то труба особенно больно задела челюсть, и на пару секунд я потерял ориентацию.

Сильный удар сбил меня с ног, и я проехал на спине пару метров по снегу. Стадо восторженно заржало, а я беспомощно открыл глаза, слушая их приближающийся топот.

Лучше бы первым погиб Джерард. Нет, я не боюсь смерти. Я боюсь за него, когда представляю, что он наблюдает за моей смертью - совершенно одинокий, отчаявшийся, разбитый, слабый. Мне жаль его сердце, которое разорвется на части еще до того, как они направятся к нему.

- Подтащите Уэя, пусть все увидит получше! - срывающимся от озлобленного счастья голосом крикнул Билл. Серый воротник его куртки был заляпан кровью после знакомства его шеи с моими зубами. Толпа засуетилась, и я отвернулся, не в силах смотреть, как эти ублюдки грубо хватают слабо отпинывающегося Джерарда за плечи, заставляя тихо вскрикивать от боли.

Мое внимание привлек блеск стали в снегу. Нож. Нож Джерарда, оброненный им почти сразу; продолговатый, немного кривой, но дьявольски острый.

В мгновение ока он оказался в моей руке, мягко царапнув ладонь, я вскочил на ноги, игнорируя боль, и, схватив стоящего ко мне спиной Билла, приставил бритву острием к его глотке, еще липкой от крови.

- Уберите от него руки! - прорычал я не своим голосом, чувствуя, как свежая кровь капает на мои судорожно стиснутые пальцы. Билл захрипел, хватаясь за мою руку.

Хватку мгновенно разжали, и Джерард упал у их ног, глухо застонав. Под десятком взглядов я попятился назад, волоча за собой Тернера. Уэй напрягся и смог сесть. Он поднял на меня глаза - полные благодарности, блестящие от слез, но такие же пронзительные и живые... Его лицо было перемазано кровью, тонкий нос стремительно опухал, губы рассекала глубокая кровоточащая ссадина. Черные волосы блестели от крови и растаявшего снега в свете фонаря.

- Фрэнки... обернись... - пробормотал он едва слышно разбитыми губами, демонстрируя окровавленные зубы.

И я обернулся, уже понимая, что меня ждет. Холодное дуло было направлено точно мне в лоб. Меня едва не стошнило от ненависти и отвращения к этой чужой триумфальной улыбке, обнажающей ряд кривых желтых зубов.

Я выронил нож и, не поднимая рук в побежденном жесте, подошел к Джерарду. Я знал, что нас ждет неминуемая смерть - она дышала мне в затылок своим гнилистым дыханием. Но пока я сжимал холодную руку своего художника, мне нечего было терять. В полной тишине я опустился на колени - нет, не прося пощады и не признавая поражение, - я опустился на колени перед Джерардом, перед единственным, перед кем я мог и хотел склонять колени. Под холодными взглядами я бережно взял его изуродованное синяками лицо в руки и, наклонившись ближе, поцеловал разбитые губы.

- Мы еще встретимся? - прошептал он с мечтательной надеждой во взгляде, словно не замечая пистолета, направленного в его висок.

- Я обещаю это, - откликнулся я, чувствуя на языке его вкус, разбавленный соленой медью.

Мы смотрели друг другу в глаза, прощаясь, готовые встретить смерть, не отводя взгляда. Лично я был готов на все, пока видел этот свет в его глазах, который эти уроды собирались похитить.

- Не трогайте их, уроды!

Все обернулись на срывающийся визгливый голос. К нам бежал Майки, оскальзываясь на снегу в своих белых носках. По толпе пролетел смешок. За Майком бежал Берт. Он задыхался и здорово отставал, но продолжал бежать, прилагая все силы.

- Майки, стой!

Но Уэй младший был упрям точно так же, как и его брат. Он бежал, с каждой секундой сокращая расстояние между нами.

Задумчивый взгляд Тернера скользнул по испуганному до смерти Джерарду, который исступленно шептал: "В другую сторону, беги обратно, идиот". Я нашарил его ледяную руку и крепко сжал, не сводя взгляда с бегущих.

- Нет... - прохрипел я. - Майки, не подходи. Убегай отсюда.

Откуда-то из недр горла брызнула кровь, и я закашлялся, сплевывая темно-красную дрянь.

- Прикончи сопляка, потом разберемся с МакКрэкеном, - приказал Билл. - Берт нужен мне живым.

Безумный взгляд Джерарда отвлек меня на миг, и я не увидел, как поскользнулся Майки - быть может, он просто споткнулся или запутался в своих ногах. Но он лежал в снегу, пытаясь подняться. Дуло пистолета уже было направлено на него, и до выстрела оставался жалкий миг.

Неожиданный звук оглушил меня. Дернувшийся от него Джерард до хруста сжал мою кисть.

Когда-нибудь, хотя бы раз в жизни ты окажешься на месте Берта и поймешь смысл этих сухих букв. Когда-нибудь и ты будешь бежать, ползти, ехать, отчаянно вдавливая педаль газа в пол, чтобы спасти одного из тех, кто бесконечно тебе дорог. В такие моменты, когда тебя от твоей цели разделяет гребаное расстояние, не важно какое, ты, всегда уверенный в своих силах и возможностях, понимаешь, как жалок и беспомощен ты на самом деле. Именно тогда ты должен собрать всего себя в кучу, и сделать то, что ты должен; чтобы потом, в случае поражения, скуля от боли и отчаяния, свернувшись в комок на полу ванной комнаты, не смотреть на бритву, представляя, как она вспарывает твою плоть, а понимать, что ты сделал все возможное, и тебе не в чем себя упрекать. Все мы эгоисты, этот факт доказан и подтверждается ежедневно, и, может быть, отчасти мы действуем для самих себя, стараясь сохранить дорогих сердцу людей, чтобы не причинить себе боли.

Но Берт так не думал. Он просто боялся, что что-то или кто-то повредит самое ценное, что было в его жизни. Поэтому он без раздумий бросился наперерез смерти, чтобы спасти Майкла от пули.

Секунда, не больше – Берт не понял, что произошло, почувствовав лишь сильный толчок в грудь. Затем он стал захлебываться воздухом, тщетно пытаясь вздохнуть разорванным легким. Берт рухнул на землю медленно, тяжело, словно в гребаном фильме. Но вот уже пальцы скребут снег в предсмертных конвульсиях, дорываясь до мерзлой земли, а спасенный Майки испуганно плачет, зажимая слабыми тонкими пальцами дыру в груди, горячую от крови и пули.

Между нами было почти десять метров. Джерард забыл о боли в ребрах и пополз вперед, к уже рыдающему навзрыд брату. Я следовал за ним, не замечая, как испуганно перешептываются пришедшие в себя от безумия студенты.

Я был уверен: от выстрела проснется весь корпус. Действительно, в окнах зажегся свет, и послышались возбужденные голоса. Я чувствовал себя слишком уставшим и опустошенным, чтобы радоваться. И потому мог только наблюдать, как Джерард обнимает трясущегося в рыданиях брата, закрывает уже остекленевшие глаза, ладонью опуская веки, и с болью смотрит на погибшего. У тела Берта расползалась алая лужа крови, на моих глазах превращаясь в темно-алые цветы, так похожие на те, что скоро бросят на его могилу.

Майки громко взвыл, подняв заплаканное лицо к небу. Его вой взлетел до самого неба, с которого, кружась, падал розовый снег.

Поиск по сайту: