Глава 4. 7. "Он помыл и поставил на место рюмки, убрал черепки в

7. "Он помыл и поставил на место рюмки, убрал черепки в

бобкиной комнате и дал каляму рыбы. Потом взял высокий стакан,

из которого бобка пьет молоко, вбил туда три сырых яйца,

накрошил хлеба, обильно засыпал солью и перцем и перемешал.

Есть ему не хотелось, он действовал механически. И он сьел эту

тюрю, стоя перед балконным окном и глядя на залитый солнцем

пустой двор. Даже деревьев не удосужились посадить. Хоть одно.

Мысли его текли вялой струйкой, да и не мысли это были,

собственно, - так, обрывки какие-то.

Нет, снеговой умер, это ясно. Снегового я больше не

увижу. Хороший был человек, только какой-то нелепый. Какой-то

он всегда был неустроенный... Особенно вчера. А ведь кому-то

он звонил... Звонил он кому-то, что-то хотел сказать еще,

об'яснить, предупредить о чем-то. Малянова передернуло. Он

поставил в мойку грязный стакан - эмбрион будущей кучи грязной

посуды. Здорово лидочка кухню убрала, все так и сверкает... А

он меня предупреждал насчет лидочки. Действительно, с этой

лидочкой как-то непонятно...

Малянов вдруг бросился в прихожую, поискал под вешалкой и

нашел записку от ирки. Нет, ерунда. Все правильно. И почерк

явно иркин, и манера ее... И вообще, вы подумайте: ну на кой

ляд убийце мыть посуду?.."

8."... У вальки был занят. Малянов положил трубку и

растянулся на тахте, уткнувшись носом в жесткий ворс. У вальки

ведь там тоже что-то не в порядке. Истерика какая-то... Что-то

он у меня спрашивал, странное что-то... Эх, валька, мне бы

твои заботы! Нет, пускай приезжает. Он в истерике, я в

истерике - глядишь, вдвоем что-нибудь и придумаем...

И вдруг кто-то кашлянул в прихожей у него за спиной.

Малянова как ветром снесло с тахты. И зря, конечно. Никого там

в прихожей не было. И в ванной тоже. И в кладовке. Он проверил

замок, вернулся на тахту и тут обнаружил, что колени у него

дрожат. Ч-черт, нервы сдали... Он еще раз набрал телефон

вальки и бросил трубку. От вечеровского позвоню. Он натянул

чистую рубашку, проверил в кармане ключи, запер за собой дверь

и побежал вверх по лестнице.

Слава богу, фил был дома. И как всегда, у него был такой

вид, словно он собирался на прием и через пять минут за ним

должна заехать машина. Был на нем какой-то невероятной красоты

кремовый костюм, невообразимые мокасины и галстук. Этот

галстук малянова всегда особенно угнетал. Не мог он

представить себе, как это можно дома работать в галстуке.

- Работаешь? - Спросил малянов.

- Как всегда.

- Ну, я ненадолго.

- Конечно, - сказал вечеровский. - Кофе?

- Подожди, - сказал малянов. - А впрочем, давай.

Они отправились на кухню. Малянов сел на свой стул, а

вечеровский принялся колдовать с кофейным оборудованием.

- Я сделаю по-венски, - сказал он, не оборачиваясь.

- Валяй, - отозвался малянов. - Сливки есть?

Вечеровский не ответил. Малянов смотрел, как под тонкой

кремовой тканью энергично работают его торчащие лопатки.

- У тебя следователь был? - Спросил он.

Лопатки на мгновение застыли, затем над сутулым плечом

медленно возникло, поворачиваясь, длинное веснушчатое лицо с

вислым носом и рыжими бровями, высоко задранными над верхним

краем могучей роговой оправы очков.

- Прости... Как ты сказал?

- Я сказал: следователь у тебя был сегодня или нет?

- Почему именно следователь? - Осведомился вечеровский.

- Потому что снеговой застрелился, - сказал малянов. - Ко

мне уже приходили.

- Кто такой снеговой?

- Ну, этот дядька, который напротив меня живет. Ракетчик.

- А...

Вечеровский отвернулся и снова задвигал лопатками.

- А ты разве его не знал? - Спросил малянов. - По-моему,

я вас знакомил.

- Нет, - сказал вечеровский. - Насколько я помню, нет.

По кухне прекрасно запахло кофе. Малянов уселся

поудобнее. Рассказать или не стоит? В этой сверкающей

ароматной кухне, где было так прохладно, несмотря на

ослепительное солнце, где всегда все стояло на своих местах и

все было самого высшего качества - на мировом уровне или

несколько выше, - здесь все события прошедших суток казались

особенно нелепыми, дикими, неправдоподобными...

Нечистоплотными какими-то.

Некоторое время они молча наслаждались кофе по-венски.

Потом вечеровский сказал:

- вчера я немного подумал над твоей задачей... Ты не

пробовал применить функции гартвига?

- Знаю, знаю, - сказал малянов. - Сам допер.

- Получилось?

Малянов отодвинул от себя пустую чашку.

- Слушай, фил, - сказал он. - Какие тут, к чертовой

матери, функции гартвига? У меня голова винтом, а ты..."

9. "... Помолчал минуту, поглаживая двумя пальцами гладко

выбритую скулу, а затем продекламировал:

- глянуть смерти в лицо сами мы не могли, нам глаза

завязали и к ней привели... - И добавил: - бедняга.

Непонятно было, кого он имеет в виду.

- Нет, я все могу понять, - сказал малянов. - Но вот этот

следователь...

- Ты хочешь еще кофе? - Перебил его вечеровский.

Малянов помотал головой, и вечеровский поднялся.

- Тогда пойдем ко мне, - сказал он.

Они перешли в кабинет. Вечеровский сел за стол -

совершенно пустой, с одиноким листком бумаги посередине -

вынул из ящика механический бювар, щелкнул какой-то кнопкой,

пошарил глазами по строчкам и набрал на телефоне номер.

- Старшего следователя зыкина, - произнес он вялым

начальственным голосом. - Я и говорю зыкова, игоря

петровича... На операции? Благодарю вас. - Он положил трубку.

- Старший следователь зыков на операции, - сообщил он

малянову.

- Он мне свое удостоверение показывал... - Сказал

малянов. - Или ты думал, что это были жулики?

- Вряд ли...

- Вот и я тоже подумал. Из-за бутылки коньяка разводить

такую историю... Да еще рядом с опечатанной квартирой.

Вечеровский кивнул.

- А ты говоришь - функции гартвига! - Сказал малянов

укоризненно. - Какая тут может быть работа!

Вечеровский пристально смотрел на него рыжими глазами.

- Дима, - проговорил он, - а тебя не удивило, что

снеговой заинтересовался твоей работой?

- Еще бы! Сроду мы с ним о работе никогда не говорили...

- А что ты ему рассказал?

- Ничего не сказал. По-моему, он был разочарован. "Где

имение, а где вода", так он выразился.

- Прости?

- "Где имение, а где вода"...

- А что, собственно, это значит?

- Это из классики откуда-то... В том смысле, что в

огороде бузина, а в киеве - дядька...

- Ага... - Вечеровский задумчиво поморгал коровьими

ресницами, потом взял с подоконника идеально чистую

пепельницу, вынул из стола трубку с кисетом и принялся ее

набивать. - Ага... "Где имение, а где вода"... Это хорошо.

Надо будет запомнить.

Малянов нетерпеливо ждал. Он очень верил в него. У

вечеровского был совершенно нечеловеческий мозг. Малянов не

знал другого человека, который из совокупности данных фактов

был бы способен делать столь неожиданные выводы.

- Ну? - Сказал малянов наконец.

Вечеровский уже набил свою трубку и теперь так же

неторопливо и со вкусом ее раскуривал. Трубка тихонечко

сипела. Вечеровский сказал, затягиваясь:

- дима... П-п... А на сколько ты, собственно, продвинулся

с четверга? Мы, кажется, в четверг... П-п... Разговаривали в

последний раз...

- Какое это имеет значение? - Спросил малянов с

раздражением. - Мне сейчас, знаешь ли, не до этого...

Эти слова вечеровский пропустил мимо ушей - по-прежнему

смотрел на малянова рыжими своими глазами и попыхивал трубкой.

Это был вечеровский. Он задал вопрос и теперь ждал ответа. И

малянов сдался. Он верил, что вечеровскому виднее, что имеет

значение, а что - нет.

- Неплохо я продвинулся, - сказал он и принялся

рассказывать, как ему удалось переформулировать задачу и

свести ее сначала к уравнениям в векторной форме, а потом к

интегро-дифференциальному уравнению, как у него стала

вырисовываться физическая картина, как допер он до

м-плоскостей и как вчера сообразил наконец использовать

преобразования гартвига.

Вечеровский слушал очень внимательно, не перебивая и не

задавая вопросов, и только один раз, когда малянов, увлекшись,

схватил одинокий листок и попытался писать на обратной

стороне, остановил его и попросил: "словами, словами..."

- Но ничего этого я сделать уже не успел, - уныло

закончил малянов. - Потому что сначала начались дурацкие

телефонные звонки, я еще кое-как работал, а потом заявилась

эта лидочка, и все пошло на пропасть...

Вечеровский совершенно окутался клубами и струями

ароматного медвяного дыма.

- Неплохо, неплохо... - Прозвучал его глуховатый голос. -

Но остановился ты, как я вижу, на самом интересном месте.

- Не я остановился, а меня остановили!

- Да, - сказал вечеровский.

Малянов ударил себя кулаками по коленям.

- Ч-черт, сейчас бы работать и работать! А я думать не

могу! От каждого шороха в собственной квартире вздрагиваю... И

вдобавок эта милая перспективочка - пятнадцать лет...

Он уже в который раз вворачивал про эти пятнадцать лет,

все ждал, что вечеровский скажет: "не выдумывай, какие там

пятнадцать лет, это же явное недоразумение...", Но вечеровский

и на этот раз ничего подобного не сказал. Вместо этого он

принялся длинно и нудно расспрашивать малянова о телефонных

звонках: когда они начались (точно), куда звонили (ну, хоть

несколько конкретных примеров), кто звонил (мужчина? Женщина?

Ребенок?). Когда малянов рассказал ему про звонки

вайнгартена, он, по-видимому удивился и некоторое время

молчал, а потом опять принялся за свое. Что малянов отвечал в

телефон? Всегда ли подходил? Что ему сказали в бюро ремонта?

Что это за история со столом заказов? Подробнее... Как

выглядел этот дядька? Что он говорил? Что принес? Что теперь

осталось от того, что он принес?.. Этим унылым допросом он

загнал малянова в кромешную тоску, потому что малянов не

понимал, зачем это все надо и какое отношение все это имеет к

его несчастьям. Потом вечеровский наконец замолчал и принялся

ковыряться в трубке, а малянов хрустнул пальцами и с тоской

пробормотал:

- что будет? Что будет?..

Вечеровский тотчас откликнулся:

- кто знает, что ждет нас? - Сказал он. - Кто знает, что

будет? И сильный будет, и подлый будет. И смерть придет и на

смерть осудит. Не надо в грядущее взор погружать...

Малянов понял, что это стихи, только потому, что

вечеровский, закончив, разразился глуховатым уханьем, которое

обозначало у него довольный смех. Наверное, так же ухали

уэллсовские марсиане, упиваясь человеческой кровью, и

вечеровский так ухал, когда ему нравились стихи, которые он

читал. Можно было подумать, что удовольствие, которое он

испытывал от хороших стихов, было чисто физиологическим.

- Иди ты к черту, - сказал ему малянов.

И тогда вечеровский произнес вторую тираду - на этот раз

в прозе.

- Когда мне плохо, я работаю, - сказал он. - Когда у меня

неприятности, когда у меня хандра, когда мне скучно жить, - я

сажусь работать. Наверное, существуют другие рецепты, но я их

не знаю. Или они мне не помогают. Хочешь моего совета -

пожалуйста: садись работать. Слава богу, таким людям, как мы с

тобой, для работы ничего не нужно кроме бумаги и карандаша...

Положим, все это малянов знал и без него. Из книг. У

малянова все это было не так. Он мог работать только, когда на

душе у него было легко и ничего над ним не висело.

- Помощи от тебя... - Сказал он. - Дай-ка я лучше

вайнгартену позвоню... Странно мне все-таки, что он спрашивал

про снегового...

- Конечно, - сказал вечеровский. - Только, если тебе не

трудно, перенеси телефон в другую комнату.

Малянов взял аппарат и поволок шнур в соседнюю комнату.

- Если хочешь, оставайся у меня, - сказал ему вслед

вечеровский. - Бумага есть, карандаш я тебе дам...

- Ладно, - сказал малянов. - Там видно будет...

Теперь вайнгартен не отвечал. Малянов дал звонков десять,

перезвонил, дал еще десяток и повесил трубку. Так. Что же

теперь делать? Конечно, можно было бы остаться здесь. Здесь

прохладно, тихо. В каждой комнате кондиционер. Прицепов и

тормозов не слышно - окна во двор. И вдруг он понял, что дело

не в этом. Ему было просто страшно возвращаться к себе. Это

надо же! Больше всего на свете я люблю свой дом, и в этот дом

мне страшно возвращаться. Ну, нет, подумал он. Этого вы от

меня не дождетесь. Это уж пардон.

Малянов решительно сгреб аппарат и отнес его на место.

Вечеровский сидел, уставясь в свой одинокий листок, и тихонько

постукивал по нему благороднейшим паркером. Листок был

наполовину исписан символами, которых малянов не понимал.

- Я пойду, фил, - сказал малянов.

Вечеровский поднял к нему рыжее лицо.

- Конечно... Завтра у меня экзамен, а сегодня я весь день

дома. Звони или заходи...

- Хорошо, - сказал малянов.

Он спустился на свою лестничную площадку, нащупывая в

кармане ключи, повернул за угол и остановился. Так. Сердце его

провалилось куда-то в желудок и принялось там стучать

медленно, размеренно, как свайная баба. Та-ак... Дверь

квартиры была приоткрыта.

Он на цыпочках подкрался к двери и прислушался. В

квартире кто-то был. Бубнил незнакомый мужской голос и что-то

отвечал незнакомый детский голос..."

Поиск по сайту: