Глава 9. ПОВЕСТЬ ЧЕПУПАХИ

- Ты не можешь себе представить, как я рада видеть тебя,

моя милая деточка! - сказала Герцогиня, ласково взяв Аню под

руку.

Ане было приятно найти ее в таком благодушном настроении.

Она подумала, что это, вероятно, перец делал ее такой

свирепой, тогда в кухне.

- Когда я буду герцогиней, - сказала она про себя (не

очень, впрочем, на это надеясь), - у меня в кухне перца вовсе

не будет. Суп без перца и так хорош. Быть может, именно

благодаря перцу люди становятся так вспыльчивы, - продолжала

она, гордясь тем, что нашла новое правило. - А уксус

заставляет людей острить, а лекарства оставляют в душе горечь,

а сладости придают мягкость нраву. Ах, если б люди знали эту

последнюю истину! Они стали бы щедрее в этом отношении...

Аня так размечталась, что совершенно забыла присутствие

Герцогини и вздрогнула, когда около самого уха услыхала ее

голос.

- Ты о чем-то думаешь, моя милочка, и потому молчишь. Я

сейчас не припомню, как мораль этого, но, вероятно, вспомню

через минуточку.

- Может быть, и нет морали, - заметила было Аня.

- Стой, стой, деточка, - сказала Герцогиня, - у всякой вещи

есть своя мораль - только нужно ее найти. - И она, ластясь к

Ане, плотнее прижалась к ее боку.

Такая близость не очень понравилась Ане: во-первых,

Герцогиня была чрезвычайно некрасива, а во-вторых, подбородок

ее как раз приходился Ане к плечу, и это был острый, неудобный

подбородок. Однако Ане не хотелось быть невежливой, и поэтому

она решилась терпеть.

- Игра идет теперь немного глаже, - сказала она, чтобы

поддержать разговор.

- Сие верно, - ответила Герцогиня, - и вот мораль этого:

любовь, любовь, одна ты вертишь миром!

- Кто-то говорил, - ехидно шепнула Аня, - что мир вертится

тогда, когда каждый держится своего дела.

- Ну что ж, значенье более или менее то же, - сказала

Герцогиня, вдавливая свой остренький подбородок Ане в плечо. -

И мораль этого: слова есть - значенье темно иль ничтожно.

"И любит же она из всего извлекать мораль!" - подумала Аня.

- Я чувствую, ты недоумеваешь, отчего это я не беру тебя за

талию, - проговорила Герцогиня после молчанья. - Дело в том,

что я не уверена в характере твоего фламинго. Произвести ли

этот опыт?

- Он может укусить, - осторожно ответила Аня, которой вовсе

не хотелось, чтобы опыт был произведен.

- Справедливо, - сказала Герцогиня, - фламинго и горчица -

оба кусаются. Мораль: у всякой пташки свои замашки.

- Но ведь горчица - не птица, - заметила Аня.

- И то, - сказала Герцогиня. - Как ясно ты умеешь излагать

мысли!

- Горчица - ископаемое, кажется - продолжала Аня.

- Ну, конечно, - подхватила Герцогиня, которая,

по-видимому, готова была согласиться с Аней, что бы та ни

сказала. - Тут недалеко производятся горчичные раскопки. И

мораль этого: не копайся!

- Ах, знаю, - воскликнула Аня, не слушая. - Горчица - овощ.

Не похожа на овощ, а все-таки овощ.

- Я совершенно такого же мненья, - сказала Герцогиня. -

Мораль: будь всегда сама собой. Или проще: не будь такой,

какой ты кажешься таким, которым кажется, что такая, какой ты

кажешься, когда кажешься не такой, какой была бы, если б была

не такой.

- Я бы лучше поняла, если б могла это записать, - вежливо

проговорила Аня. - А так я не совсем услежу за смыслом ваших

слов.

- Это ничто по сравнению с тем, что я могу сказать, -

самодовольно ответила Герцогиня.

- Ах, не трудитесь сказать длиннее! - воскликнула Аня.

- Тут не может быть речи о труде, - сказала Герцогиня. -

Дарю тебе все, что я до сих пор сказала.

"Однако, подарок! - подумала Аня. - Хорошо, что на

праздниках не дарят такой прелести". Но это сказать громко она

не решилась.

- Мы опять задумались? - сказала Герцогиня, снова ткнув

остреньким подбородком.

- Я вправе думать, - резко ответила Аня, которая начинала

чувствовать раздраженье.

- Столько же вправе, сколько свиньи вправе лететь; и мор...

Тут, к великому удивлению Ани, голос Герцогини замолк,

оборвавшись на любимом слове, и рука, державшая ее под руку,

стала дрожать. Аня подняла голову: перед ними стояла Королева

и, скрестив руки, насупилась, как грозовая туча.

- Прекрасная сегодня погодка, ваше величество, - заговорила

Герцогиня тихим, слабым голосом.

- Предупреждаю, - грянула Королева, топнув ногой, - или ты,

или твоя голова сию минуту должны исчезнуть. Выбирай!

Герцогиня выбрала первое и мгновенно удалилась.

- Давай продолжать игру, - сказала Королева, обратившись к

Ане. И Аня была так перепугана, что безмолвно последовала за

ней по направлению к крокетной площадке. Остальные гости,

воспользовавшись отсутствием Королевы, отдыхали в тени

деревьев. Однако как только она появилась, они поспешили

вернуться к игре, причем Королева вскользь заметила, что будь

дальнейшая задержка, она их всех казнит.

В продолжение всей игры Королева не переставая ссорилась то

с одним, то с другим и орала: "Отрубить ему голову".

Приговоренного уводили солдаты, которые при этом должны были,

конечно, переставать быть дугами, так что не прошло и полчаса,

как на площадке не оставалось более ни одной дужки, и уже все

игроки, кроме королевской четы и Ани, были приговорены к

смерти.

Тогда, тяжело переводя дух, Королева обратилась к Ане:

- Ты еще не была у Чепупахи?

- Нет, - ответила Аня. - Я даже не знаю, что это.

- Это то существо, из которого варится поддельный

черепаховый суп, - объяснила Королева.

- В первый раз слышу! - воскликнула Аня.

- Так пойдем, - сказала Королева. - Чепупаха расскажет тебе

свою повесть.

Они вместе удалились, и Аня успела услышать, как Король

говорил тихим голосом, обращаясь ко всем окружающим: "Все

прощены".

"Вот это хорошо, - подумала Аня. До этого ее очень угнетало

огромное число предстоящих казней.

Вскоре они набрели на Грифа, который спал на солнцепеке.

- Встать, лежебока! - сказала Королева. - Изволь проводить

барышню к Чепупахе, и пусть та расскажет ей свою повесть. Я

должна вернуться, чтобы присутствовать при нескольких казнях,

которые я приказала привести в исполнение немедленно.

И она ушла, оставив Аню одну с Грифом.

С виду животное это казалось пренеприятным, но Аня

рассудила, что все равно, с кем быть - с ним, или со свирепой

Королевой.

Гриф сел и протер глаза. Затем смотрел некоторое время

вслед Королеве, пока та не скрылась, и тихо засмеялся.

- Умора! - сказал Гриф не то про себя, не то обращаясь к

Ане.

- Что умора? - спросила Аня.

- Да вот она, - ответил Гриф, потягиваясь. - Это, знаете

ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем!

- Все тут говорят - пойдем! Никогда меня так не туркали,

никогда!

Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху,

которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А

приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие

вздохи. Ей стало очень жаль ее.

- Какая у нее печаль? - спросила она у Грифа, и Гриф

отвечал почти в тех же словах, что и раньше: "Это все ее

воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!"

Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими

телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова.

- Вот эта барышня, - сказал Гриф, - желает услышать твою

повесть.

- Я все ей расскажу, - ответила Чепупаха глубоким, гулким

голосом.

- Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу.

Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня

подумала: "Я не вижу, как она может кончить, если не начнет".

Но решила терпеливо ждать.

- Некогда, - заговорила, наконец, Чепупаха, глубоко

вздохнув, - я была настоящая черепаха.

Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа

- хкрр, хкрр... - и тяжкими всхлипами Чепупахи.

Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: "Спасибо,

сударыня, за ваш занимательный рассказ", но все же ей

казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она

оставалась сидеть смирно и молча ждала.

- Когда мы были маленькие, - соизволила продолжать

Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, -

мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий

учитель, мы его звали Молодым Спрутом.

- Почему же вы звали его молодым, если он был стар? -

спросила Аня.

- Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, -

сердито ответила Чепупаха. - Какая вы, право, тупая!

- Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы! -

добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку,

которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец, Гриф

сказал Чепупахе: "Валяй, старая! А то никогда не окончишь".

И Чепупаха опять заговорила.

- Мы ходили в школу на дне моря - верьте, не верьте.

- Я не говорила, что не верю, - перебила Аня.

- Говорили, - сказала Чепупаха.

- Прикуси язык, - добавил Гриф, не дав Ане возможности

возразить.

Чепупаха продолжала;

- Мы получали самое лучшее образованье - мы ходили в школу

ежедневно.

- Я это тоже делала, - сказала Аня. - Нечего вам гордиться

этим.

- А какие были у вас предметы? - спросила Чепупаха с легкой

тревогой.

- Да всякие, - ответила Аня, - география, французский...

- И поведенье? - осведомилась Чепупаха.

- Конечно, нет! - воскликнула Аня.

- Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, -

сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. - У нас, видите

ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и

"поведенье".

- И вы прошли это? - спросила Аня.

- Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для

меня, - вздохнула Чепупаха. - Я проходила только обычный курс.

- Чему же вы учились? - полюбопытствовала Аня.

- Сперва, конечно, - чесать и питать. Затем были четыре

правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье.

- Я никогда не слышала об уморженьи, - робко сказала Аня. -

Что это такое?

Гриф удивленно поднял лапы к небу. "Крота можно укротить? -

спросил он.

- Да... как будто можно, - ответила Аня неуверенно.

- Ну так, значит, и моржа можно уморжить, - продолжал Гриф.

- Если вы этого не понимаете, вы просто дурочка.

Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова

обратилась к Чепупахе: "Какие же еще у вас были предметы?"

- Много еще, - ответила та. - Была, например, лукомория,

древняя и новая, затем - арфография (это мы учились на арфе

играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было -

язвительное наклонение.

- На что это было похоже? - спросила Аня.

- Я не могу сама показать, - сказала Чепупаха. - Суставы

мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился.

- Некогда было, - сказал Гриф. - Я ходил к другому учителю

- к Карпу Карповичу.

- Я никогда у него не училась, - вздохнула Чепупаха. - Он,

говорят, преподавал Ангельский язык.

- Именно так, именно так, - проговорил Гриф, в свою очередь

вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.

- А сколько в день у вас было уроков? - спросила Аня, спеша

переменить разговор.

- У нас были не уроки, а укоры, - ответила Чепупаха. -

Десять укоров первый день, девять - в следующий и так далее.

- Какое странное распределенье! - воскликнула Аня.

- Поэтому они и назывались укорами - укорачивались,

понимаете? - заметил Гриф.

Аня подумала над этим. Потом сказала: "Значит, одиннадцатый

день был свободный?"

- Разумеется, - ответила Чепупаха.

- А как же вы делали потом, в двенадцатый день? - с

любопытством спросила Аня.

- Ну, довольно об этом! - решительным тоном перебил Гриф. -

Расскажи ей теперь о своих играх.

Поиск по сайту: