Новый подъем Церкви под защитой империи 4 страница

в) Патария представляет собой в определенном смысле историчес кий пролог к тому движению «pauperes Christi» («бедняков Христовых»), которое на рубеже веков охватило самые широкие слои народа, чтобы вскоре распасться на ортодоксальное и еретическое крыло.

Обдумывая ситуацию церковного и культурного подъема реформаторских сил, начинаешь понимать, почему для патарии естественно было стать их союзником. Перед нами те самые христианские массы, к которым апеллировал Гумберт. Восприимчивые и вдохновленные идеалом очищенной, освобожденной от мирских оков Церкви, они были готовы, и даже слишком готовы, восстать против феодального, погрязшего в конкубинате и симонии клира и совершаемых им таинств.

Особенность этого союза состоит в том, что сугубо клерикальная Церковь реформы объединяется с Церковью народа, переживающей религиозное пробуждение. К сожалению, эту вырвавшуюся наружу силу христиан-мирян не удалось надолго сделать полезной для Церкви и мира. Но с этих пор в аристократической доселе средневековой Церкви появляется демократический элемент. Дальнейшее развитие патарии идет параллельно борьбе за инвеституру.

г) Программа реформ нашла и упорных противников: казалось, что нравственные недостатки неистребимы. Князья и знать мало считались с правами низших слоев населения (отсюда — возмущение патарии). Высший клир, владевший большими богатствами и имевший родственные связи со знатью, жил, как и она, в свое удовольствие и в обладании политической властью. Формирующееся феодальное общество обнаруживает серьезные признаки внутренней слабости: семейная ситуация короля Лотаря, женщины и партии, заправляющие в Риме, распущенность духовенства (сильнейшее сопротивление против введения обязательного целибата!) и все разлагающая симония — вот типичные симптомы низкого нравственного уровня тогдашнего общества, особенно в Италии и Франции.

Вместе с тем нельзя забывать, что «квазисупружеский» статус низшего клира был не только признаком падения, но и проявлением древних и древнейших обычаев. Вспомним попытки реформы при Оттонах и Салиях.

При этом существенное значение имеют также позитивные силы, противостоящие григорианской реформе и составляющие самое важное дополнение к обрисованной картине. Это иллюстрируется тем, что сами вожди Клюни воздерживались от участия в начинающейся борьбе между папой и императором, никак не реагируя на те пороки церковной реформы, которые известны нам по многочисленным высказываниям Бернарда Клервоского.

Тем не менее церковная реформа, связанная с именем аббатства Клюни времен его основания и первого, героического периода и проникнутая его духом, в конце концов победила; это было по большей части заслугой несгибаемого Григория VII. Доказательство тому — XII и XIII вв.: после подготовительных веков первого тысячелетия только Клюни, Григорий VII и Бернард Клервоский сделали Запад подлинно христианским.

§ 48. Григорий VII. Борьба за инвеституру

1. а) Светская инвеститура, т. е. пожалование светским правителем духовному лицу епископства или аббатства, происходила в форме вручения посоха²³⁷, а впоследствии и перстня, символов епископского достоинства. Она возникла в христианском королевстве франков в самом начале его существования. По существу она была элементом системы территориальных церквей, которая признавалась также и Церковью и включала в себя наличие у носителей светской власти определенных церковных прав (и обязанностей). В Х и ХI вв. инвеститура как законным путем, так и через злоупотребления сделалась обычным правом во всех королевствах. Еще в 921 г. один из пап (это был Иоанн Х) признал: по древнему обычаю никто, кроме короля, не может вручить духовному лицу епископство.

Итак, светская инвеститура уходит корнями настолько глубоко, что мы не можем просто осудить ее как антицерковную; еще меньше прав мы имеем, чтобы во всех случаях обвинять ее в симонии. Это обвинение не всегда справедливо, даже если церковные должности передавались путем покупки, продажи, наследования или в виде приданого. Дело в том что здесь речь, очевидно, шла о частных церквях, к которым постепенно были причислены и крупные церкви, наделенные королевским имуществом. Несомненно, угроза обмирщения была не только очень близкой — она стала постоянной реальностью, прежде всего со времен беспорядков меровингской эпохи. Феномен инвеституры — частное, но имеющее огромное значение явление, дающее представление об опасности, грозившей религиозной сфере жизни средневековья вообще: об опасности соединения духовного начала с материальным к ущербу первого.

При оценке моральных устоев клира также необходимо тщательное различение. Если в IХ и Х вв. клир во многих отношениях и не соответствовал достоинству своего звания, все же не может идти речи о том, что духовенство тогда жило только безнравственно. В особенности, что касается епископов, то после преодоления упадка, т. е. приблизительно со времен Оттона I, по крайней мере немецкий епископат хорошо выполнял двойную задачу, накладываемую на него светской инвеститурой как на светского и церковного повелителя. Насколько сложна была эта проблема, видно даже из того, что, хотя эти два фронта отнюдь не были четко разграничены, в последующей жестокой борьбе большаvя часть имперской Церкви, включая крупные аббатства, каждый раз становилась на сторону императора.

б) Тем временем реформаторская партия все острее видела опасности и негативные стороны существующего положения. Главнейшим ее представителем после кардинала Гумберта Сильва-Кандидского и наряду с ним был, как уже говорилось, Гильдебранд, будущий Григорий VII. Чем яснее осознавался в этих кругах специфический характер христианско-религиозного начала и превосходство его над светским и экономическим²³⁸, тем более болезненно относились они к слишком тесной связи духовного и экономического начал и тем быстрее (а в чем-то и чересчур быстро) делали вывод о необходимости канонического запрещения симонии. Но и здесь трудно провести черту между исторически и объективно оправданными явлениями и злоупотреблениями. Прежде всего в большинстве случаев нужно было определить, что такое симония. Среди самих реформаторов не было согласия в этом вопросе.

2. а) Гильдебранд (род. ок. 1020 г.) в 1049 г. вернулся из Клюни в Рим. Можно считать, что его понтификат начался задолго до того, как он стал папой. Уже при четырех преемниках Льва IХ († 1054 г.) и даже до этого, не занимая еще никакого поста в курии, он, благодаря своим семейным и дружеским связям в кругу активных реформаторов, принимал серьезное участие в управлении Церковью. В 1073г. он был избран папой и стал именоваться Григорием VII. В противоре чии с декретом о выборах папы от 1059 г., принятом при его же участии, он был избран не кардиналами, но по старинному обычаю клиром и народом. Очевидно, он даже счел правильным известить о своем избрании немецкого короля (Генриха IV) и принял от него утверждение в сане. Будучи избран, он употребил все свои силы, которые нужно назвать почти сверхчеловеческими, на службу Церкви. Всоответствии с церковными и культурными традициями Клюни, выходцем откуда он был, и с идеями близкого ему круга сторонников церковной реформы, он начал свой понтификат, имея ясную программу, но не объявляя сразу войну немецкому королю, от которого он сначала ждал поддержки против враждебного епископата.

б) Как в личности Григория VII ²³⁹, так и в его деятельности представлена полная программа куриализма эпохи высокого средневеко вья. Он был монахом и он был папой. И тем и другим он был во всей полноте. Он был слугою Христа и Его наместника, святого Петра, но одновременно и прирожденным повелителем.

Но и то и другое настолько в нем слиты, что можно сказать, что господство над людьми было у него формой служения Христу, точнее — служением во исполнение данной Господом Петру универсальной задачи.

Абсолютная верность духу христианства в контексте широкой политической реальности и тесное взаимодействие этих двух начал, чреватое конфликтами, которое едва ли можно представить себе без некоторого насилия и которое Григорий тем не менее осуществлял с поразительными душевными, духовными и церковными результата ми и с чистейшими намерениями, составляют формальную характеристику его личности. Одаренный несгибаемой волей борца, не без некоторой жестокости²⁴⁰, властный покоритель людей и себя самого, он навсегда оставил в сознании народов Запада образ идеального монаха (аскетическое благочестие), но прежде всего папы- повелителя (весь мир, в том числе и политическая власть и ее носители — область, подвластная Христу и Петру). В нем осуществилась тайна гениально-властного служения Церкви.

Его идеи обрели свой окончательный облик только после того, как прошли определенные стадии развития. Вначале он еще признавал королевско-императорскую власть, координированную с папской. Но затем его работа превратилась в бескомпромиссную борьбу за идеал, который он постоянно провозглашал; этот идеал — iustitia, божествен ная справедливость. Одно царство Христа над народами и их политическими властями: под водительством папы. А в нем — реализуемое через папу — одно Божье Право, одна Божья власть. Но этот духовный факт освобождается от всякого символического или спиритуали стического толкования и переносится в область реальной политики: папа является повелителем мира! Ведь священство — превыше всего, оно не может быть никому подчинено. Все зло в Церкви происходит от того, что этот порядок нарушен вторжением мирской власти. Описанный Августином образ мира, каким он должен быть по Божьему замыслу, может наступить лишь тогда, когда миром станет руководить верховный священник. Это значит, что «iustitia» может быть достигнута лишь тогда, когда Церковь обретет свою «libertas». Основа этого — главенство, самостоятельность и независимость Церкви.

К этой идее, заявившей о себе еще при Николае I, Григорий VII относился со всей серьезностью. Он смог воплотить эту программу в жизнь лишь отчасти. Боvльшую долю посеянного им пожинали его преемники. Великое религиозное обновление XI, XII и ХIII вв. было бы невозможно без тех изменений в церковном сознании, которые были выработаны благодаря его трудам.

Историк Церкви, оценивая ретроспективу, заметит, несомненно, и оборотную сторону это процесса: все с большей интенсивностью Церковь с этих пор вынуждена была отдавать лучшие свои силы на завоевание и упрочение своего господства, активно пользуясь для этого чисто светскими методами. Месть со стороны «покоренного» мира не заставила себя ждать: попытка установить на земле теократию обернулась тесной зависимостью иерархии от мира, и частично ее секуляризацией.

в) Основа мирового господства папства целиком и полностью заложена Григорием VII. Именно в этом отношении его программа (осуществление или продолжение программ Лже-Исидора, Николая I и Николая II) представляет собой нечто новое, постольку поскольку он систематически обобщал требования программы реформ и делал первые попытки их осуществить.

Независимость Церкви от государства, к которой стремились реформаторы, была внутренне оправданна. Можно даже сказать, что некоторая гиперболизация бывает, согласно общему закону истории, необходима, когда нечто справедливое должно пробить себе дорогу. Но при том, какова была исторически сложившаяся к этому периоду средневековья немецкая Церковь, такая линия поведения Григория означала принципиальный разрыв с прошлым. Нельзя не видеть, что в некоторых своих утверждениях он (вслед за кардиналом Гумбертом) был излишне категоричен, что, хотя и было продиктовано высоким религиозным рвением, имело тяжелые последствия, и тем более нельзя не видеть ответных ударов, бывших вполне объяснимой реакцией на его клерикальные притязания²⁴¹.

Система территориальных церквей, некогда сделавшая возможной христианизацию Европы, раннесредневековая имперская церковь, сакрализация королевской и императорской власти, как и тот факт, что император спас Церковь от смут saeculum obscurum, давали немецким политическим властям историческое право участвовать в делах Церкви. Светская инвеститура, приведшая к войне при ГенрихеIV, вовсе не была плодом произвола и страстей нецерковных, светских сил. Борьба за инвеституру отнюдь не была просто борьбой правого дела против несправедливости. Напротив, трагизм завязывающейся борьбы состоял в том, что обе партии были по-своему правы. По существу, в ее основе лежала извечная проблема взаимоотношения государства и Церкви, религии и политики, в силу природы обоих элементов всегда сопряженного с конфликтами. Но зарождающийся теперь и усугубляемый энергичными действиями Григория VII конфликт состоял в том, что его намерения противоречили исторически сложившейся реальности. В этом смысле можно сказать, что Григорий мыслил и действовал антиисторично. И это несло в себе, несмотря на весь прогресс в церковно-религиозной области, немалые опасности для Церкви. Нельзя игнорировать тот факт, что Григорий, абсолютизировав церковную и религиозную идею, использовал ее и поднял на щит с безграничной властностью прирожденного императора. Это тем более важно, что папа был сторонником идей, которые будучи по своей природе политическими, делали для пап неизбежным политический образ мыслей. Это через папскую теократию — или чрезмерное ее усиление — подготовило ответный удар, ту политизацию и секуляризацию папства, которые мы увидим осуществившимися частично в Авиньоне и радикально — в эпоху Ренессанса.

Значение неблагоприятных для Церкви факторов усиливалось тем, что, как уже не раз упоминалось, в раннем средневековье церковная и государственная сферы, объединяясь, взаимодействовали неупорядоченно (как при Генрихе III), в постоянной борьбе за главенство и с постоянными посягательствами одной власти на сферу влияния другой, что неизбежно вызывало реакцию. Это препятствовало правильному разделению сфер, которое одно могло стать основой их «единства» в сотрудничестве и взаимопомощи. Начавшаяся реорганизация должна была дать Церкви автономию и свободу (не ограниченную рамками территориальных и исторических зависимостей); и только при условии признания прав государства — самостоятельности (не автономии!) светско-государственной сферы — мог бы установиться такой порядок, который обеспечил бы минимально необходимое внутреннее равновесие сил и предотвратил разрушительное для обеих сторон противоборство.

Построение средневековой sоcietas christiana, уже в основе своей несшей в себе зерно распада, не только не устранило этого трагического противоречия, но усилило его.

3. Первое распоряжение, сделанное Григорием в интересах внутрицерковной реформы, касалось наихудшего с религиозной точки зрения зла — симонии и распущенности духовенства. Как уже при Льве IХ и затем при Николае II (1059г.), всем, получившим духовный сан при помощи симонии, грозило смещение; священникам было запрещено вступать в брак, а народу — присутствовать на богослужении, совершаемом женатыми священниками (1074 г.). Партия реформ и боvльшая часть народа приветствовали это решение; но со стороны тех, кого оно затрагивало — как отдельных лиц, так и поместных соборов, — последовало самое резкое отвержение этих «новых» постановлений, так же как и «невыполнимого» и «неразумного» требования целибата. Уже при повторении угрозы 1074г. пришлось наложить отлучение на целый ряд непокорных немецких и ломбардских епископов и королевских советников. (Сопротивление продолжалось вплоть до XII и XIII вв. Затем в принципе победило папское законодательство²⁴².)

а) Этим требованием, несомненно, был задан высокий идеал. Его постепенное осуществление высвободило в христианстве, особенно в среде духовенства, невзирая на начавшийся с XIV в. упадок, огромные религиозно-нравственные силы.

Однако нельзя забывать о глубинной проблематике. Противники указа не обязательно были нравственно необузданными людьми. Несомненно, что в Западной Церкви уже очень рано появились канонические предпосылки издаваемых ныне законов. Но в германской среде они у светского духовенства не смогли утвердить ся — реальная ситуация в существенных моментах была здесь такой же, как и в Восточной Церкви. В этом смысле общеобязательный целибат был новшеством, так как он в решающих вопросах превращал светского священнослужителя в монаха, которым тот и не был, и не должен был быть. В борьбе с этой общеобяза тельностью впервые в истории Церкви авторитет Священного Писания был так широко противопоставлен решению церковной власти. И снова не следует упускать из виду, что это законодательное установление Церкви затеняло харизмати ческий характер девства и способствовало законническому подходу.

б) Второй удар последовал в 1075 г. — это был общий запрет всякой «симонической» светской инвеституры: низложение того, кто получил сан, и отлучение того, кто в сан возвел. Григорий приравнивает здесь всю без разбора инвеституру к симонии. Эта вторая мера вызвала гораздо более сильное сопротивление, чем первая. Причиной были не только личные интересы. Как уже сказано, жизненно важные интересы империи противоречили требованию папы. Владения епископов и имперских аббатов составляли огромную часть империи, они были главной опорой реальной (экономической и военной) королевской власти в Германии. Немецкий король даже безотносительно к своему сакральному достоинству и связанному с ним сознанию своей власти над Церковью, исходя из одной только политической реальности не мог отказаться от своего участия в замещении вакантных епископских кафедр.

Таким образом, новая папская концепция независимости Церкви неизбежно вела к конфликту. Поскольку эта независимость фактически означала претензии Церкви быть полновластным руководителем в действительности двухполюсного, т. е. состоящего из Церкви и государства, единства христианского мира, можно считать, что в рамках нового церковного законодательства еще долго нельзя было прийти к подлинному решению.

И все же перемирие тогда было бы возможно, если бы инвеституре в действительности так часто не сопутствовала симония. Здесь была религиозная проблема, не дававшая покоя христианской совести. И наконец, нельзя забывать и то решающее обстоятельство, что «дальнейшему существованию Церкви серьезно угрожало неодолимое влияние германского права частной церкви» (U. Stutz).

в) Тогда в Германии правил даровитый Генрих IV (1056_1106). Как раз он при назначении на епископство активно практиковал симонию. В развязавшейся борьбе папы и короля решающим был 1075 г. В споре относительно важного Миланского архиепископства Генрих, принужденный к тому восстанием саксов, обещал пойти на уступки. Поэтому с его советников было снято отлучение и ему, не отделявше му себя от них, дано отпущение грехов. Таким образом, для папы он был фюрстом, служившим во имя «iustitia» в подчинении духовной власти. Но когда саксы были с помощью фюрстов побеждены, Генрих уже и знать не хотел о своей уступке. Он действовал так же, как и раньше (особенно в миланском вопросе). Григорий отреагировал резким предупреждением королю (декабрь 1075 г.), которое в сочетании с угрозой отлучения было равносильно ультиматуму. В ответ на это король созвал Собор в Вормсе (январь 1076 г.), на котором волнения против папы возбуждал прежде всего бывший друг Григория, немало способствовавший его возвышению, кардинал Гуго Ремиремонский. 26 присутствовавших на Соборе прелатов вынесли решение, которым папа низлагался за свои мнимые преступления (Ломбардский собор с этим согласился). Генрих, апеллируя к своему праву римского патриция, потребовал смещения Григория. Было опубликовано пресловутое послание к «Гильдебранду, ложному монаху».

Генрих старался укрепить свои позиции самовластным назначени ем епископов и выступлением против патаров.

Но времена Сутри окончательно миновали. Имперская Церковь не стояла вся единодушно за короля. Влиятельные архиепископства Магдебургское, Бременское, Зальцбургское и Кёльнское (Аннон, противник Григория, к тому времени уже умер) не были представлены в Вормсе. К тому же наиболее сильны были политические союзники папы в Италии (патария; норманны; Матильда Тосканская с ее столь значительными территориальными владениями в Средней и Северной Италии²⁴³).

К происшествиям, подобным низложению папы в Вормсе, западные люди были уже до некоторой степени приучены — как событиями в Восточной римской империи и скандальными историями в «saeculum obscurum», так и спасительным вмешательством Оттона I и Генриха III. Теперь же произошло обратное, и это было для западного сознания неслыханным новшеством, ломавшим все привычные представления: очень скоро, всего лишь через месяц после вормсского «низложения», на Соборе высшего духовенства в 1076 г. папа осуществил свою угрозу — отлучил Генриха от Церкви; но это отлучение сопровождалось чем-то более существенным и принципиально новым, а именно — низложением короля, освобождением всех его подданных от присяги верности и запретом ²⁴⁴ оказывать повиновение этому правителю²⁴⁵.

4. а) В булле об отлучении с мощной религиозной силой Григорий выразил сознание своей власти, незыблемой благодаря покровитель ству Петра²⁴⁶. Средневековый папа, повелевающий целым миром, предстает перед нами во всей полноте своего могущества. Мир в полной мере осознал величие этого небывалого события. Впервые был отлучен немецкий король! Верховный покровитель и соправитель Церкви отлучен главой Церкви от Тела Христова! И притязание папы на единовластное правление в Церкви теперь не только прозвучало так, что его нельзя было не услышать, но и оказалось осуществлено в ультимативной форме: вместо совместного управления — повиновение! В своем послании из Вормса Генрих IV ссылался то, что помазанный правитель по традиции подлежит лишь Божьему суду. Но в своем «Dictatus papae» Григорий недвусмысленно заявляет, что только папа поставлен «управлять Церковью».

К сожалению, нельзя не заметить, что формулировки папы не свободны от недостаточно контролируемого суперлятивизма. Сюда относится то, что Григорий «разрешил всех христиан от уз присяги, которою они связали или свяжут себя пред королем». К каким опасным выводам это могло и должно было привести!

Отлучение не везде произвело одинаковое впечатление. Но даже те, кто отрицал (иногда в грубой демагогически-публицистической форме ²⁴⁷), что папа может отлучить короля, говорили об этом как о событии, потрясшем мир. Таково было и в самом деле общее ощущение: имело место катастрофическое столкновение²⁴⁸.

б) Страх за свое политическое положение как немецкого короля (на собрании в Трибуре было принято решение о низложении короля и избрании нового в случае, если в течение года с короля не будет снято отлучение) привели Генриха зимой 1076/1077 г. через Альпы в Каноссу, крепость, принадлежавшую преданной папе маркграфине Матильде Тосканской, где остановился папа (по пути в Аугсбург на новый совет фюрстов, где он «желал испытать достоинство новоизбран ного»). Три дня король кающимся грешником являлся к крепости и молил принять его снова в Церковь. Это было страшным унижением, но в рамках общей христианской веры, т. е. унижением короля перед святым Петром. Какой король и какой папа на их месте могли бы с позиции чистого спиритуализма оставить в стороне политические соображения? Собственно, Григорий сначала отказывался видеть короля. Но на четвертый день он уступил. Ходатаем был прежде всего клюнийский аббат Гуго, крестный отец Генриха. Григорий дал Генриху Святое Причастие: как священник он не мог отказать в отпущении грехов. О повторном возведении короля на престол при этом, конечно, речи не было.

Тем не менее в политическом отношении выиграл здесь король. И,заметим, выиграл с точки зрения сиюминутной политики. С точки зрения той идеи, об осуществлении которой здесь тоже шла речь, оба партнера потерпели решительное, невосполнимое поражение: унижение короля, будущего императора, разрушило представление о самостоятельном и благодатном характере власти немецкого короля и будущего императора, а тем самым уничтожило существенно важную предпосылку жизнеспособного универсального церковно-государствен ного единства.

в) Согласие было недолгим. Генрих, низложенный фюрстами, но постоянно побеждавший в мелких войнах, потребовал от папы своего утверждения, отлучения антикороля (Рудольфа Швабского) и угрожал поставить антипапу. Папа в течение года сохранял нейтралитет по отношению к обоим кандидатам (каждый из которых требовал от папы отлучения соперника), постоянно требуя через своих легатов рассмотрения вопроса, но в 1080 г. он отреагировал на эту угрозу повторным отлучением. При этом он торжественно подчеркнул право «Церкви», т. е. в данном случае папы, отнять или даровать в зависимости от заслуг королевство или империю, как и всякую земную власть.

Показательно, что повторное церковное осуждение имело весьма ничтожный результат, несмотря на то что было провозглашено после угрозы Генриха низложить папу; вероятно, в Германии существовали серьезные сомнения относитель но мотивов отлучения. Генрих снова прибыл в Италию, возвел антипапу, трижды осадил Рим, римская знать и боvльшая часть коллегии кардиналов отпали от папы; Григорий был низложен и отлучен; антипапа Виберт Равеннский заново избран, торжественно интронизирован под именем Климента III, и Генрих коронован им в 1084 г. Поражение папы казалось полным.

Норманны освободили Григория из замка св. Ангела, однако подвергли Рим столь сильным разрушениям, что ожесточение римлян обратилось и против папы. Он был вынужден покинуть город и бежать в Монте-Кассино. В 1085 г. он скончался в «изгнании» в Салерно.

Спор вокруг Григория возобновился через несколько столетий, когда папа ПавелV канонизировал его (1605 г.). Еще в ХVIII в. празднование его памяти во Франции, Австрии и других странах было запрещено; прежде всего, жизнеописа ние Григория, введенное в молитвенники для духовенства, было расценено как посягательство на величество фюрстов.

5. Понтификат Григория VII никоим образом не исчерпывается одной борьбой с Германией. В своем знаменитом «Dictatus papae» он выдвинул всеохватывающую программу притязаний папства. Это сочинение датировано временем до борьбы за инвеституру. Второе из 27 основных положений о правах папы гласит: «Только римский епископ по праву зовется вселенским».

Этому соответствовала забота Григория о всей Церкви. Свой идеал главенства папы над князьями, как и над любой политической властью, он старался осуществить у норманнов, датчан, венгров, испанцев, в Далмации и Провансе и даже в одном из племен на Руси.

Однако притязания, предъявляемые им ко всем государствам, он не везде проводил с одинаковой жесткостью.

а) Исходной точкой его конфликта с королем Филиппом IV Французским (1060_1108) также была инвеститура. Однако здесь не дошло до угрозы отлучения. Положение Церкви во Франции можно было лишь условно сравнить с ее положением в империи: причиной разницы была сравнительно более слабая центральная власть короля, соответственно более сильная власть знати.

С точки зрения внутренней жизни Церкви интерес представляет кроме того институт папских легатов, при помощи которого папа вступил в бой со старой церковной организацией Франции (значительно урезав притязания Реймса на примат).

Как именно понимал Григорий превосходство над мирскими властями, становится ясным и из его интересной попытки поставить некоторые политические системы в прямую ленную зависимость от римского престола: (1) соответствующая попытка по отношению к английскому королю Вильгельму Завоевателю (который своей властью был в существенной мере обязан избранию Александра II) оказалась неудачной: он отказался принесли ленную присягу и платил только обычную Петрову лепту; (2) соответствующие попытки по отношению к Испании также остались в большей или меньшей степени теорией, так как «крестовый поход» графа Эбула Русийского явно не привел ни к каким результатам. Но отсюда становится ясно, как велика была для Григория роль «Константинова дара», из которого он выводил притязания не только на Испанию, но еще на Корсику и Сардинию. (3) Одной лишь попыткой ограничилось дело и по отношению к Венгрии, где папа мог опереться на факт пересылки короны через Сильвестра II. (4) Достигла цели папская политика по отношению к Хорватии и русскому великому князю Киевскому. (5) Наконец, представляет интерес в этом отношении попытка, правда также неудавшаяся, поставить заранее предусмотренного наследника империи Рудольфа Швабского в ленную зависимость: соответствующая формула присяги содержит, кроме обязательства послушания папе, еще и официальное признание «Donatio Constantini».

Все эти действия по своей природе отнюдь не были чисто политическими: они были предназначены служить осуществлению притязаний папы на мировое господство, имеющих в конечном счете религиозную основу. Тем не менее именно здесь становится ясно, каким именно образом Григорий, исходя из своей теории, стремился светскими политическими средствами обеспечить расширение области, подвластной Церкви.

(6) В начале его понтификата наметилась возможность союза с Востоком. Вероятно, основой для переговоров должны были служить тезисы «Dictatus». Во всяком случае, Григорий планировал не менее, чем великий освободительный поход, решающий одновременно и церковную, и военную задачи, которым он руководил бы как «dux et pontifex». Великий монах и император — и одновременно военный вождь!

б) Папа, внешне проигравший Генриху IV, был, тем не менее, победителем в историческом состязании (принципиальные ошибки, лежавшие в самой основе его концепции, конечно же, дали о себе знать, но гораздо позже — отчетливее всего при падении Бонифация VII). Ведь борьба за инвеституру, длившаяся 50 лет, закончилась в сущности победой дела папы Григория: Церковь, сумев избавиться от тотальной зависимости, добилась такой же полной свободы и даже «перевеса» (Ranke). Уже десятилетие спустя после смерти Григория, во время Первого крестового похода, папство выступает во главе всего Запада.

Поиск по сайту: