Новый подъем Церкви под защитой империи 5 страница

Борьба за инвеституру протекала, конечно, не без поражений; это была долгая и упорная многоплановая борьба, в которой даже при Генрихе V (когда он чувствовал себя в политическом отношении уверенно) дело доходило до мощной реакции, до полного порабощения Церкви: папа Пасхалий (1099_1118) был тогда арестован и принужден дать согласие на инвеституру перстнем и посохом (пресловутый «privilegium», который впоследствии папа взял обратно); его преемнику Геласию II пришлось бежать во Францию (он умер в Клюни), был избран антипапа Григорий VIII (1118_1121). И все же шел один из самых важных процессов, в котором кристаллизовалась и зрела западная мысль: она постепенно училась различать светскую власть епископа и его духовное служение. Так возникла база для компромиссного решения (между Генрихом V и Калликстом II) в Вормсском конкордате 1122 г.: духовенство свободно избирает епископа, король отказывается от инвеституры перстнем и посохом; уже избранного епископа или аббата король жалует леном (светскими владениями), что символизируется актом вручения скипетра и ленной присягой. Об утверждении императором избранного папы больше не идет речи, но Генрих V все же должен признать «regalia beati Petri».

Еще прежде, во время крайне важной интермедии, папа Пасхалий предложил решение, для осуществления которого Немецкая Церковь созрела только 700 лет спустя: полностью вернуть регалии государству. Этот замысел разбился о единодушное сопротивление немецких епископов. Предложение Пасхалия II помогает понять компромисс ную природу Вормсского конкордата и всю сложность борьбы Церкви за инвеституру. Но его неудача была вызвана не только эгоизмом князей Церкви, но и тем, что тогдашнее мышление не созрело для этого — такого естественного для нас — проекта: пока еще невозможно было отрешиться от представления об одной Церкви, определяю щей как светскую, так и духовную жизнь, об «Ecclesia universalis».

в) Вормсский конкордат не был полным решением этой, на деле почти неразрешимой, проблемы. И все же он составил эпоху. Это нашло символическое выражение в том, что провозгласил его первый из Вселенских соборов Запада (Латеранский — девятый Вселенский — Собор 1123 г.), бывший одновременно первым Вселенским собором, который папа, в отличие от всех предыдущих, единолично созвал и возглавил. Историческое развитие сделало решительный шаг вперед.

Достигнутый прогресс был не просто церковным, но носил ярко выраженный клерикальный характер; новый путь развития и возобладавшие в результате него тенденции чрезвычайно затруднили будущее образование в Церкви полноправно го сословия мирян.

Фактичес кое влияние немецкого короля на замещение епископских и аббатских должностей в имперской церкви все же по-прежнему продолжало существовать, это обеспечивалось его правом присутствовать на выборах и принимать решение в случае равного количества голосов. Нежелательный ему кандидат едва ли имел возможность добиться посвящения в сан. Власть императоров из династии Гогенштауфенов будет по-прежнему в значительной мере основываться на праве распоряжаться владениями Немецкой Церкви, как, впрочем, и в самой империи все еще значительная фаланга религиозно-церковных сил будет оставаться на стороне императора.

6. Борьба Григория VII против Генриха IV имела во многих отношениях основополагающее и эпохальное значение. Чтобы найти правильный взгляд на нее, нужно также проявить понимание тех огромных и даже ужасающих внутренних конфликтов, которых никогда не бывают лишены ни характеры гениальных личностей, ни героические эпохи. Неисторично умалять значение Григория VII во имя ложно понимаемого христианства (ср. Мф 10, 34: «Не мир, но меч»; Иеремия 1, 10). Этот (и именно этот) этап развития должен учить нас понимать историческое явление как сложный комплекс, где пересекаются разнообразные, в том числе и мнимо противоречивые элементы, закономерное и неизбежное соседству ет с вредным и обременительным.

а) Борьба за целибат и против симонии — это, в конечном счете, борьба христиан за свободу внутреннего, религиозного начала от чувственных инстинктов и власти материи. С другой стороны, чересчур неразборчивый способ ведения этой борьбы свидетельствует, что ее установки не всегда были объективны и справедливы.

Этот спор был не просто столкновением по частному вопросу. За ним стоял вопрос о том, кто станет править миром — Церковь или государство; речь шла о притязаниях папства заменить собой доминировавшую прежде власть императора, приняв на себя всю полноту власти. Все основы, на которых строилась жизнь Запада, дала ему Церковь. И папство — в силу этого и в соответствии с приоритетом религиозного начала — претендовало на власть. Оно было силой будущего. Казалось, история сначала воздала должное Григорию. Уже через десять лет после его смерти Урбан II в расширение составленного Григорием плана стал предводителем выступившей против ислама Европы (§ 49).

Но и здесь нельзя упускать из виду негативную сторону. Ведь задача иерархии — освятить все сущее, сделать его послушным ГОСПОДУ; она не имеет задачи непосредственно заниматься политикой. Уже великое дело крестовых походов обнаружива ет эту, негативную с точки зрения Евангелия, проблематику.

б) Борьба имела, кроме того, огромное значение для единства Церкви. Уничтожение реальной зависимости немецких епископов от короля автоматически привело к тому, что Немецкая Церковь потеряла характер национально ориентированной (несмотря на свою универсальную идею) «имперской церкви». Благодаря деятельности Григория Немецкая Церковь гораздо более непосредственно вошла в общекатолическое единство, чем это было прежде. Тем самым была достигнута, насколько речь идет о Германии, одна из основных целей средневекового папства, вообще Церкви. А это было существенно для нее необходимо. Хотя опасность распада, казалось, была преодолена, Церкви вскоре предстояло столкнуться с новой ее формой. Угрозу несли в себе «национализм» (в смысле, свойственном XIII_XIV вв.), формирующийся на основе автономного государственного мышления, и десакрализация государственной сферы (одной из причин которой была, конечно, григорианская реформа), а также политический или церковно-политический провал папской универсальной программы (направленной против штауфенской имперской идеи и государствен ной концепции французского короля Филиппа Красивого).

в) Важно также и следующее: в Германии изъятие Церкви из политической структуры проводилось весьма резко, это надолго вызвало определенное, хотя и не всегда осознанное, отчуждение. Весь процесс означает также, что Германия (после того, как в Х и в начале XI в. она спасла папство) в конце борьбы за инвеституру внесла наибольший вклад в достижение единства Церкви. Вместе с тем нельзя упускать из виду, что заложенное здесь, в отличие от Франции и Англии, «национально-церковное» недовольство Германии было одной из главных «причин» распространения Реформации именно в Германии.

г) На первый взгляд, деятельность Григория служила исключительно связанному со средневековьем и исчезнувшему с ним папскому величию. В действительности же именно на этом, до некоторой степени «политическом», обходном пути идея юридического примата папы глубоко вошла в сознание народов за много столетий до того, как была сформулирована. Никто не принял в этой работе больше участия, чем он — гигант духа, который первым взялся ясно, резко, недвусмысленно, без обиняков высказать эту сверхчеловеческую идею величия папы в ее средневековом понимании и перенести ее из теории в практику.

д) Итак, первое осуществление церковного regnum universale пришло «окольным политическим путем», что, хотя и было исторически обусловлено, но все же, как часто указывалось, чрезвычайно осложняло для Церкви задачу духовного руководства.

Исторические потрясения такого масштаба, какой мы видим в борьбе за григорианскую реформу, едва ли могут обойтись без негативных последствий. Каносса относится к тем моментам, которые решили судьбу христианского Запада, не только в том смысле, что была официально заложена принципиально новая концепция, которая с этого времени повела характерно средневековое господство папы к победе над всеми известными тогда способами устройства мира, но еще и в том, что здесь, уже не только теоретически, но реально-политически, было заложено основание десакрализации империи. Если принимать всю историю «Каноссы» в целом, а не видеть в ней только опасное разрешение подданных от присяги, то со стороны Церкви это был шаг, оправданный как с точки зрения объективной, так и религиозной; но сделанный во имя чисто религиозного идеала, он противопо ставлял духовные ценности историческим, и в то же время пользовался плодами исторического развития. Здесь мы сталкиваемся с тем трагическим результатом, который так часто встречается в истории и особенно — в церковном средневековье: оправданное и законное явление несет в себе, с христианской точки зрения, росток конфликтов, умаляющих его ценность.

В нашем случае мы с несомненностью видим, как историческая трагедия расширяется до богословской. В Церкви и через ее посредство богооткровенная истина растет в нерасторжимом переплетении с установлениями и идеями этого мира, но одновременно эти последние неизбежно затемняют ее и накладывают на нее исторический отпечаток, который оказывается серьезной помехой для решения ее подлинной задачи.

К сожалению, такой ход истории был неизбежен. Вопрос-пожела ние, не могло ли папство избежать пути, ведущего к Церковному государству, политике и политическому руководству, возникает вследствие неисторичного мышления. Для германского мира участие иерархии в политической деятельности было задано самой ситуацией, в которой произошла встреча Церкви и германцев. И это определило дальнейший ход событий. Несомненно, за историей не может быть признано такого права, которое мешает чистоте Откровения. Но данный ход истории оправдывается именно тем, что мы не можем указать никакого иного пути, на котором юрисдикционное единство Церкви могло бы быть реально достигнуто. И личное властолюбие отдельных пап не меняет правильности этого дедуктивного вывода. Однако он по-прежнему обременен часто поднимаемыми принципиальными вопросами, прежде всего относительно богословского обоснования.

7. И, к сожалению, этот вывод не устраняет того обстоятельства, что светское политическое начало обременяет начало религиозно-еван гельское, вплоть до опасности искажения религиозного идеала, на что вскоре со всей остротой укажет Бернард Клервоский.

Описанная нами борьба станет затем одной из причин пробуждения мирян (как отдельных личностей, так и целых социальных слоев).

Без взбудоражившего всех опыта борьбы Григория и Генриха, позиция и методы борьбы Филиппа Красивого против Бонифация (§ 63) были бы менее понятны. В то же время здесь надо искать и корни относящегося к гораздо более поздним временам гиперкуриализма, который со своей стороны означает ослабление положения мирян внутри Церкви. Для мирян такой уклон развития нес в себе опасность — он грозил в той или иной степени лишить церковных прав христианский народ, предназначенный через всеобщее священство к живому участию в формировании Церкви, и превратить его из субъекта «Церкви» исключительно в объект иерархически-клерикальной опеки.

а) Сознание господства и идея власти, как мы не раз подчеркивали, составляют суть программы Григория VII. Но они проистекают не из его личных интересов и, имея в конечном счете религиозную основу, поставлены на службу св.Петру, на службу Церкви. Григорий хотел установить господство, но не свое, а Христа. Несомненно, христианский историк менее всего имеет право не замечать имманентной опасности «власти», тем более если она приписывает идее высшей власти над миром такую важную роль в организации Церкви — странницы на земле, как мы это видим в иерократической программе Григория. Но причина того, что возвышенный замысел распространения Царства Христова не сохранил религиозной самоотверженности Григория VII и заданной им высоты, что, поставленный на службу себялюбию, принцип иерократии ввергал Церковь во многие беды, была не в самих начальных установках, которые для своего времени можно охарактеризовать как «политически верные», но в неизбежной внутренней логике вещей. Кроме того, папы не только не отказывались использовать свою власть в собственных интересах, но наоборот достаточно часто заставляли ее служить себе. Дальнейшее развитие событий было достойным сожаления, но неизбежным следствием этого.

Мы далеки от того, чтобы просто снять с иерархии вину и объявить виновным только «мир», а значит, людей. Несмотря на мистическое единство Тела с Главой, в Церкви остается противопоставленность Невесты и Жениха. Последующая история все же предоставила Церкви возможность доказать свою несокрушимую силу, противостоящую распаду, и даже возродить жизнь там, где любые другие социальные организмы были бы уничтожены. И если в эти прискорбные во многих отношениях времена позднего средневековья и наступающего Нового времени (Филипп IV против Бонифация VIII; Авиньонское пленение, § 64; западная схизма, § 66; Ренессанс) борьба против церковных идей и особенно против примата папства велась в первую очередь на политической основе, то это проявление достойной сожаления необходимости, с которой в средневековье — как оно реально сформировалось — папство также стало политической (хотя и не исключительно политической) силой. Это остается верным несмотря на тот факт, что политическое отвержение примата в позднем средневековье было вызвано и тем, что он осуществлялся при помощи «политики силы». Это остается верным и несмотря на очень большие недостатки, которые вместе со структурой такого развития — и во многом по вине пап — пришли в Церковь: без полной власти пап постоянно возобновляющиеся наступления государственной власти (Франция, Англия, Германия), служащая ей новая юридическая наука (идея автономного государства: французские публицисты и легисты, § 51; составители Defensor pacis; Оккам, § 65) и находящиеся под их влиянием новые богословы (концилиарист ская идея Уиклифа, Гус, § 67; Лютер) раскололи бы единство Церкви.

б) Сознание власти усиливалось от Григория до Иннокентия III, который ощущал себя настоящим императором и таковым изображался.

Сказывалось ли здесь влияние древнеримских представлений, как это часто утверждается? Без сомнения, идея Рима тогда еще не умерла, и она совершенно определенно способствовала победе папской претензии на «всемирное господство». Но можем ли мы считать, что и для самих пап она служила стимулом и даже своего рода оправданием? Касательно Григория ответ должен быть отрицатель ным. Лучшим свидетельством является тезис (Johannes Haller) о германском происхождении религиозной идеи папства: «Нет ни малейшего намека на то, что Григорий VII, когда он требовал от всего мира послушания, чувствовал себя наследником древнеримских предков или вдохновлялся идеями римской истории. Его владычество полностью коренится в вере в иной мир; универсальное господство пап для него — идея религиозная. Только в преданности горнему миру и во внутренней связи с Высшей Силой нужно искать объяснение фанатичной вере, которая определяет его поведение, руководит им, сбивает с пути и даже свергнутого не покидает»²⁴⁹.

в) Григорию удалось осуществить свою программу далеко не полностью. Да, он так перетряхнул мир, что положение Церкви после его смерти было поистине тяжелым. Необходимо было найти новое состояние равновесия. Избранный его преемником Виктор III (1086/1087г.) вернулся в Монте-Кассино, где и умер. Только через 6 месяцев избирается Урбан II (1088_1099).

Но цель перед средневековьем поставил Григорий. Именно им были созданы те идеи, которые мы видим утвердившимися, когда средневековье достигло своего апогея, при Иннокентии III: папа — император, обладающий всей полнотой власти, Церковь — империя в высшем смысле слова. Подлинный триумф великого папы XI в. состоится только в XII и XIII вв., которые без него не увидели бы такого блестящего расцвета папства. Иннокентий — наследник Григория.

8. Если всю свою жизнь желать служить лишь воле Божией и, обладая сверхчеловеческим сознанием своей власти, все же ощущать себя лишь слугою Царства Божия, есть нечто героическое в религиозном отношении, то никто не дал папе Григорию VII лучшего определения, чем Церковь, когда через папу Павла V в 1605 г. она вознесла его на алтари. Григорий был порою плохим политиком (поскольку он часто желал невозможного, а возможного — слишком необузданно²⁵⁰), но он был святым. Определенная резкость характера, образа мысли и поведения и в церковных вопросах присуща его облику, который был полон природной силы, интенсивно используемой им для церковного служения. Насколько он был изначально религиозен и церковен, настолько непосредственны были его мысли и действия в политике. Вэтом его глубокое отличие от Бернарда Клервоского (§ 50). И все же в свете Евангелия личность и деяния святого освободителя Церкви могут вызвать вопрос: не хотело ли его святое нетерпение фактически предвосхитить «восстановление царства во время сие» (ср. Деян 1,6)?

Именно Григорий VII сделал титул папы исключительно достоянием наследника Петра. Он же начал преобразование епископской митры (которую до тех пор носил и папа) в позднейшую тиару — коронообразный обруч, полагающийся только папе (§ 41 III 6). Бонифаций VIII прибавил второй обруч в знак того, что папа владеет «обоими мечами», Климент V — третий (Последним папой, коронованным тиарой, был Павел VI († 1978 г.), он же пожертвовал ее для помощи нуждающимся. — Прим. пер.).

9. Чем более роковыми были и есть последствия схизмы между Восточной и Западной Церквями для жизни христианства, тем более важны исторические признаки того, что чувство единства и ответственности за отделившихся не исчезло полностью. Григорий VII обдумывал также и воссоединение обеих Церквей. Военный поход для защиты угнетаемых сарацинами греческих братьев, т. е. Византийской империи (а также для освобождения Гроба Господня в Иерусалиме) должен был быть началом. Но Григорию не удалось осуществить этого. Родственные идеи мы встречаем у Урбана II (ср. § 49).

§ 49. Крестовые походы

С григорианской реформой христианско-церковное сознание Запада пробуждается в полную силу. В фигуре Григория VII, властвовавшего над своей эпохой и определившего ее, это сознание достигло вершины церковной жизни. Теперь же оно, в силу своего внутреннего импульса, начало порождать великие свершения во всех областях жизни: служение идее крестовых походов сплотило и объединило вокруг себя рыцарское общество; одновременно св. Бернард формирует новый тип личной набожности как результат обновленного монашеского идеала цистерцианцев; западный гений начинает широко претворять полноту и гармонию церковно-христианского достояния в формы ранней схоластики и ранней готики. Все это возвещает эпоху расцвета средневековья.

1. В крестоносном движении объединяются силы универсального папства и значительной части западноевропейского рыцарства. Вся Европа охвачена подъемом в служении великой идее.

а) Западноевропейская религиозность наряду с обычным почитанием реликвий (и в тесной связи с ним) очень рано стала проявлять себя в стремлении к Святой земле. В XI в. паломничества туда участились. Но если прежде, несмотря на магометанское владычество (господство арабов с 637 г.), паломники и палестинские христиане почти не подвергались притеснениям, то теперь стали звучать серьезные жалобы. В 1071 г. Иерусалим был завоеван тюрками-сельджуками. Вто самое время, как магометане были вытеснены из Сицилии Рожером, сыном Роберта Гвискара (см. выше, § 48, 8), а испанская Реконкиста завершилась победой над маврами при Толедо (1085 г.), натиск врагов на Константинополь стал весьма силен, что, казалось, заставило забыть о роковом разрыве между Восточной и Западной Церквями: к Латинской Церкви пришел призыв о помощи от византийского императора Алексея I (1081_1118; в то время он был разрешен от отлучения) (см. выше § 48, 9). Пробужденное реформой религиозное чувство, так же как и победоносно продемонстрированное ГригориемVII сознание силы Церкви, восприняло эту ситуацию как позор. Христианам закрыт доступ в святые места: это взволновало весь Запад. И это ставило военную задачу. Казалось бы, ее решение должно было безусловно стать делом императора. Но не стало. Ничто не обнаруживает изменения ситуации и не демонстрирует с такой очевидностью истинные силы, направляющие и оживляющие Запад, как то обстоятельство, что вождем крестоносного движения стал папа.

б) Папа Урбан II (1088_1099), до того — великий приор Клюни, второй преемник Григория VII, хотел продолжить программу крестовых походов. Это удалось ему, когда Генрих IV, отлученный от Церкви, вследствие возвышения своего сына и непомерных претензий его (разведенной) жены сделался политически бессильным.

На Соборе в Пьяченце 1095 г. Запад принял просьбу восточнорим ского императора о помощи. На Соборе в Клермоне (1098 г.), где снова шла речь об инвеституре, симонии и безбрачии священников, и где «Treuga» Dei (§ 45) была объявлена общецерковным законом, папская инициатива, привлекающая внимание всех христиан к идее защиты святых мест на Востоке, смогла стать неоспоримо главенствующей на всем Западе. В страстной речи папа призвал к «крестовому походу»²⁵¹ для освобождения Святой земли из рук неверных. «Поход, — провозгласил папа, — станет искуплением грехов христианского мира, осквернившего себя грабежами, убийствами и насилием». Это было великой переориентацией ложно направленных естественных побуждений на нечто более высокое. Кроме того, предложив народам одну общую цель и одного общего врага, крестоносное движение стало и делом достижения или дальнейшего укрепления единства всего христианского Запада. Урбан обещал полное отпущение грехов (полное освобождение от всех еще не выполненных епитимий за исповедан ные грехи). Призыв, который несли из города в город папские легаты (епископ при войске Адемар из Пюи) и народные проповедники (такие как Петр Амьенский, который в этом великом движении представлял более спиритуалистическое начало), встречал везде, как и в Клермоне, невиданный отклик.

2. а) Папа назначил командующего первого войска, т. е. взял на себя функции императора, поскольку Генрих IV и Филипп Французский были в то время отлучены от Церкви (Филипп за брачную сделку). К сожалению, приготовления к походу были совершенно неудовлетворительны; все было невероятно плохо организовано (было указано только общее место встречи, а все детали участникам предостав лялось решать самостоятельно). Первыми выступили крестьяне; многие из них погибли в дороге, успев перед тем учинить кровавые еврейские погромы на своем пути через прирейнскую область. Только часть крестоносцев, возглавляемая Петром Амьенским, добралась до Малой Азии, но была там уничтожена сельджуками²⁵².

Рыцари достигли Константинополя (где принесли императору Алексею вассальную присягу). К сожалению, современные источники не оставляют ни малейшего сомнения в том, что завоеватели Гроба Господня пролили при взятии Иерусалима (в июле 1099 г.) реки невинной крови; когда дело касалось «неверных», они не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Конечно, кроме жестоких убийств и грабежей, источники свидетельствуют и о делах благочестия, покаяния и сильной веры. Однако эти рассказы настолько недифференцирован ны, что трудно установить, следовало ли за грабежом и убийством внутреннее обращение и насколько глубоким оно было.

В Иерусалиме правителем был избран Готфрид Бульонский. Уже до этого по пути через Малую Азию были основаны государства крестоносцев в Эдессе и Антиохии. Позднее образовалось Триполи. Все они просуществовали очень недолго.

б) Таким образом, Первый крестовый поход имел и некоторые политические результаты, но очень кратковременные. Это относится ко всем крестовым походам вообще. После крушения в 1101 г. первой крупной попытки было предпринято, уже в середине века, новое наступление. Проповедником крестового похода стал тогда самый блестящий человек Запада, Бернард Клервоский. В походе приняла участие поистине вся Европа под военным руководством Людовика VII Французского и Конрада II Немецкого. Правда, последний принял участие только после того, как под моральным давлением ревностно го клервоского аббата преодолел серьезные сомнения, оказавшиеся в конечном счете справедливыми: Второй крестовый поход обернулся ужасной катастрофой.

Завоевание Иерусалима султаном Саладином в 1187 г. послужило поводом для Третьего крестового похода, возглавленного Фридрихом Барбароссой, Филиппом Августом и Ричардом Львиное сердце; это было грандиозное, но в сущности бесплодное начинание. Четвертый поход, начатый по призыву великого папы Иннокентия III, привел вопреки его желанию к захвату Константинополя. Особенно прискорбно то, что в этом походе большую роль играли в первую очередь торговые интересы Венецианской республики. Крестоносцы прежде всего ввязались в распри внутри византийской династии и вернули на престол свергнутого и ослепленного своим братом Исаака Ангела (тестя Филиппа Швабского). Затем, после убийства его и его сына, латиняне, возглавляемые Балдуином Фландрским безрассудно основали так называемую Латинскую империю²⁵³. Это полностью разрушило надежды папы на объединение с греками.

Наиболее удачливым оказался Фридрих II; он в 1228 г., как отлученный папой от Церкви, сумел путем переговоров получить Иерусалим, где в 1229 г. возложил на себя королевскую корону.

Походы 1250 и 1270 гг., возглавленные королем Людовиком IХ Французским, принесли ему плен и (в Тунисе) смерть.

Между тем, еще в 1212 г. разыгралась трагедия так называемого Крестового похода детей, когда множество маленьких французов и немцев погибло на пути в Святую землю.

После чудовищно опустошительной войны, длившейся два столетия, Акка, многократно завоеванная и теперь окончательно потерянная, последний оплот христиан на Востоке, вернулась в руки мусульман. Состоявшееся наконец прямое выступление против ислама²⁵⁴ потерпело крах. Тем не менее, крестовые походы, выразившие сущность средневековой эпохи и оказавшие в свою очередь сильнейшее влияние на Запад, относятся к важнейшим событиям средневеко вой истории.

3. Хотя возникновению крестовых походов содействовал целый ряд причин светского и политического характера²⁵⁵, их следует рассматривать как религиозное проявление церковного универсализма.

а) О религиозном характере крестовых походов недвусмысленно говорит история возникновения, продолжительность и отчасти сам ход событий²⁵⁶ столь массового движения. Утверждать, что крестовые походы обязаны своим происхождением стремлению пап распространить свою власть на Восток, означает отрицать (1) факты и (2) психологические предпосылки человеческих поступков. Хотя идея владычества и признается одной из определяющих для программы папства этой эпохи, но она представляла собой — в особенности в XI_XII вв. — религиозно-церковный идеал, а не категорию политической власти. Никогда не могла бы одна лишь идея власти два столетия подряд заставлять бесчисленное множество представителей самых разных народов, — которыми (из-за сложностей коммуникации) едва ли было возможно управлять приказами из центра, — уходить из родного дома на чужбину. Такое воодушевление могло быть порождено лишь религиозным идеалом. (3) Крестоносное движение не смогло утвердиться, потому что несмотря на весь свой поистине невообразимый религиозный порыв оно было слишком плохо организовано; оно угасло вследствие утраты внутренних сил, когда средневековое религиозное воодушевление с наступлением XIV в. стало ослабевать, и по мере того, как в крестовых походах стали выдвигаться на передний план политические цели.

(4) Если не считать начального периода, то религиозное ядро с особой очевидностью обнаруживается у св. Бернарда: утрата Святой земли потрясла человечество; крестовый поход — это знак необычайного милосердия Божия, обративше гося к грешному человечеству с предложением сражаться за Него и этим освободиться от грехов. Несомненно, это утверждение св. Бернарда, как и его нереалистичное обещание победы (выраженное при этом в самой непререкаемой форме!) ставят нас перед феноменом «вдохновенного» пророчества, до конца не постижимого рационально; то же можно сказать и о мужественной реакции св. Бернарда на те чудовищные страдания, которые принес народам проповеданный им неудачный крестовый поход, реакции, излившейся в потрясающем восклицании «Да будут благословенны все Твои суды, Господи».

б) Несомненно, крестовые походы раскрывают нам с новой стороны, насколько сильно в средневековую эпоху духовное начало пронизывало светское и сколькими религиозными проблемами это было отягощено. Запад стал теперь в определенном смысле слова единым целым и природа этого единства была христианско -церковной; тем самым любое деяние, совершаемое внутри этого организма — христианского Запада, оказывается имеющим отношение к делу спасения. Вследствие этого стали считать, что любое военное действие, совершаемое на пользу христианского мира, служит достижению блаженства. В призывах к выступлению против славян эта борьба называется помощью «страждущей Церкви» и «войной Христовой», совершаемыми ради «спасения души», т. е. даже чисто колонизаторская деятельность приобретает религиозную ценность (ее соотносят непосредственно с Мф 19, 27 и содержащимся там вопросом Петра). Несколько позже походы в восточные германские области стали приравниваться по своему искупительному действию к крестовым походам в Палестину.

в) Вместе с тем здесь мы должны решительно поставить вопрос о природе этого столь восхваляемого религиозного явления. Необходимо строжайшим образом отличать самосознание той эпохи, о котором мы уже не раз слышали, от оценки, исходящей из Евангелия.

Поиск по сайту: