Контекст

Любое слово и даже любое выражение, взятые сами по себе, т.е. вне контекста, остаются неопределенно многозначными. Поскольку мы собираемся начать философское исследование образования, необходимо уточнить, в каком контексте выступает для нас это понятие, какие представления за ним стоят, какие ассоциации оно вызывает. Но для начала придется прояснить смысл понятия «контекст».

Общая характеристика. По-латыни «contextus» — тесная связь, соединение, сцепление; «textum» — ткань, связь. В современном русском языке под контекстом понимают достаточно большой и связный отрывок текста, дающий возможность определить смысл входящих в Него слов, фраз и выражений. Таким образом, вопрос о том, можно ли признать данный отрывок текста контекстом, решается в соответствии с критерием достаточности: достаточно ли велик и достаточно {ни богат внутренними связями данный отрывок, чтобы дать определенные значения входящим в него словам и выражениям? Сказанное относится к любому тексту: научному, публицистическому, художественному. В науке контекстом обычно считают определенную теорию, какой-то ее фрагмент или даже отдельное рассуждение, если входящие в него понятия и представления являются общепринятыми. Тексты, порождаемые людьми в повседневной жизни, обычно состоят не из одних только слов, а включают интонацию, мимику и пантомимику, иначе говоря, охватывают не только вербальное (словесное), но и невербальное поведение. Для правильного восприятия такого рода текстов тоже крайне существенно, включают ли они достаточно большое число знаков этого поведенческого языка, чтобы образовать достаточный контекст. Если, например, кому-то показали кулак и сказали: «Берегись!», означает ли это, что ему надо как можно быстрее убегать, или это милая и привычная домашняя шутка? В данном случае существенно, что такого рода поведенческие тексты творятся здесь и теперь, в ходе диалога, протекающего в реальном времени. Иногда легкое подмигивание или просто лукавый взгляд, внося ироническое измерение в творящийся текст, меняют значение не только отдельных слов и выражений, но даже всего текста как целого.

Это расширенное толкование понятия «текст» идет от Ролана Барта, который писал: «В том современном, новейшем значении слова, которое мы стремимся ему придать, Текст принципиально отличается от литературного произведения:

это не эстетический продукт, а знаковая деятельность;

это не структура, а структурообразующий процесс;

это не пассивный объект, а работа и игра;

это не совокупность замкнутых в себе знаков, наделенная смыслом, который можно восстановить, а пространство, где прочерчены линии смысловых сдвигов...»

Контекст конкретизирует значения элементов данного отрывка текста (т.е. себя самого), он определяет, какое, например, из приведенных в толковом словаре значений того или иного слова нужно выбрать в рассматриваемом случае, но он может и изменять словарные значения, добавлять оттенки, придавать сказанному переносный или иронический смысл. При переводе с иностранного языка иногда приходится привлекать слова, которые не предлагает использовать ни один словарь, но «по контексту» совершенно ясно, что перевод должен быть именно таким. Само определение некоего понятия может быть чисто контекстуальным: это означает, что оно многократно употребляется в тексте совместно с другими, известными, понятиями, а не определяется специально. (Очень забавно играет контекстуальным определением понятия «сепулька» Станислав Лем в «Дневниках Ийона Тихого»: его звездный путешественник пытается понять, что это такое, задавая в связи с этим разные вопросы, которые иногда кажутся носителям местной культуры чудовищно неприличными. Точный смысл термина так и остается для читателя загадкой.)

Контекст и понимание. Возможность понимания данного текста определяется не только той информацией, которая содержится непосредственно в нем, но и всем тем, что воспринимающие знают об эпохе создания этого текста, его жанре и стиле, языке, на котором он написан, жизни автора текста. (В примере с показыванием кулака важно знать, кто именно этот кулак показывает — в зависимости от этого разумным ответом может быть либо бегство, либо нежный поцелуй.) Контекст, стало быть, включает обычно не только тот отрывок текста, который непосредственно находится у нас перед глазами, но и многие другие тексты, воспринятые прежде. В конечном счете, весь наш опыт, вся наша индивидуальная культура входят в контекст восприятия любого нового впечатления. Одни и те же слова в зависимости от контекста могут означать совершенно различные вещи: так, в детском конструкторе в зависимости от образа целого одни и те же детали могут быть, например, глазами робота или колесами вездехода

Иногда новый для нас текст при первом восприятии оказывается плохо связанным с нашим личным опытом, его контекст определяется поначалу только им самим, и входящие в этот отрывок слова и выражения могут восприниматься нами (как это выясняется позже, если провести для этого специальную работу) совсем не в том значении, в каком их использовал автор. Вот простой, хотя и несколько искусственно сконструированный пример. Довольно часто цитируется строчка из стихотворения Федора Ивановича Тютчева «Silenthun» («Молчание»): «Мысль изреченная есть ложь». Восприняв эту строчку как отдельный полный самостоятельный контекст, можно попробовать истолковать эту фразу чисто логически.

Если учесть, что «изреченная» — архаическая форма, означающая «высказанная», смысл, вероятно, окажется таков: любая высказанная вслух или записанная на бумаге мысль является ложью. По существу, в усеченном контексте единственной строки, вырванной из стихотворения, автор как будто утверждает, что все люди всегда лгут, когда они говорят или пишут. Но тогда, кстати, это относится и к самому автору данной — изреченной и записанной — строчки, и мы получаем расширенный вариант древнего парадокса, называемого «Лжец», или «Эпименид». («Все критяне — лжецы», — сказал Эпименид [сам критянин]. Если это утверждение истинно, тем самым оно ложно, т.е., если все критяне без исключения — лжецы, лжец и Эпименид, и тогда ложно само высказывание именно в силу того, что оно истинно.) Так что, если все высказанные мысли суть ложь, ложью является и сама эта мысль, поскольку она высказана.

Автор, однако, имел в виду совершенно другое. Если привлечь для понимания этой строчки контекст целого стихотворения, фраза будет звучать совершенно иначе и получит иной смысл.

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои —

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звезды в ночи, —

Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи, —

Питайся ими — и молчи.

Лишь жить в самом себе умей —

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи, —

Внимай их пенью — и молчи!

Очень поучительно попытаться прислушаться к отзвуку в собственной душе, вызванному словами другого человека, жившего полтора столетия тому назад. Если даже его жизнь, его окружение нам неизвестны, все же понятно, что этот человек считает невозможным выразить свои чувства и мысли, выразить именно так, как они рождаются в нем, в его душе, чтобы они были понятны другим людям, и даже рекомендует всем оставить попытки такого рода. Весьма любопытно при этом, что он, тем не менее, пишет об этом стихотворение и печатает его, т.е. как раз и обращается к другим людям, пытаясь выразить обуревающие его мысли и чувства.

Понимание другого человека всегда сопряжено с владением тем специфическим языком, на котором он выражает свои мысли и чувства. Если мы хотим понять замысел художника, мы должны что-то знать о живописи; если мы хотим понять некий философский трактат, мы должны обладать какой-то начитанностью в философии; если мы хотим понять поэта, мы должны быть хоть как-то, относительно, искушены в восприятии поэзии. Ведь в стихотворении каждое слово важно не только само по себе, даже не столько само по себе, сколько в связи — тесном соединении («contextus») — со всем остальным. В стихотворении все перекликается, каждое слово освещается звучанием и смыслом всех других слов. Контекст, который создается в поэтическом произведении, особенно сложен и своеобразен, ведь поэзия тем и отличается от прозаического текста, что это не простое логическое высказывание, а колдовская игра со словами. Стихотворение может даже и не иметь простого, прямого, здравого смысла, но произнесенные — изреченные — слова привлекают наше внимание к тому, что находится где-то по ту сторону слов.

Непрерывность процесса расширения контекста. Непосредственным контекстом строчки является целое стихотворение, а что же должно служить контекстом стихотворения? Вероятно, вся совокупность стихотворений, писем, высказываний, все творчество поэта, которое выражает, насколько это вообще возможно, его жизненный опыт, а стало быть, субъективное пространство его личности. Но и это еще не предел — мы тем лучше понимаем данного автора, чем больше знаем о его творчестве, современниках, эпохе, культуре этой эпохи. И далее — мы тем лучше понимаем поэзию вообще, чем больше знаем произведений разных поэтов различных стран и времен. И мы лучше понимаем поэзию, если любим и понимаем также прозу, музыку, архитектуру... Кажется, нам не суждено остановиться: мы лучше понимаем искусство, если разбираемся и в науке, мы лучше понимаем настоящее состояние культуры, если знаем ее историю...

Для высказывания Е=мс² относительно полным контекстом будет вся физика, во всей совокупности ее понятий и представлений ее специфического языка, всего опыта, накопленного ею за столетия работы по

истолкованию неживой природы. Но физику лучше понимает тот, кто знает и другие науки. Но науку лучше понимает тот, кто искушен и в философии — кажется, и на этом пути нет предела возможности расширения контекста. Из сказанного следует, в частности, что ни один человек не может претендовать на абсолютно полное и объективное понимание чего бы то ни было, такого понимания — полного и объективного — просто не бывает, не может быть.

Парадокс наблюдателя. Исключительная погруженность в контекст данной области культуры, отсутствие взгляда на нее со стороны, с более широкой точки зрения не дают возможности воспринимать эту область как контекст для чего-то, как определенную систему, отдельно, саму по себе. Об этом прекрасно говорит чаньская притча (чань-буддизм — китайская разновидность одной из ветвей буддизма): «Маленькая рыбка спросила морскую королеву: что такое это море, о котором все говорят? Я никогда его не видела». Софизм «Эпименид», кстати, будет восприниматься как парадокс только теми, кто знает, что Эпименид — сам критянин (если не сказать об этом в скобках), в противном случае парадокс пропадает, а остается только поверхностное высказывание вроде: «Все французы — легкомысленные», — эту плоскую фразу мог произнести какой-нибудь не очень тактичный немец или англичанин.

Здесь главное в том и состоит, что герой парадокса сам принадлежит к сообществу тех, о ком высказывается: контекст как таковой и определяемые им смыслы всех слов и выражений обнаруживаются именно на границах культур. В семиотике (науке о знаковых системах) существует так называемый парадокс наблюдателя: принадлежащий к данной культуре человек не может ее описывать, поскольку она для него является тем же, чем было море для той маленькой рыбки из чаньской притчи, — она им не ощущается и не осознается, если он не соприкасался ни с какой другой; он не может взглянуть на свою культуру со стороны, потому что весь его контекст восприятия мира только ею и задается.

Контекст понятия «образование». Какой же контекст слова «образование» как представления и понятия будет необходимым для этой книги? (Говорить о достаточности не имеет смысла — выше уже сказано, что процесс расширения контекста не имеет конца)

Мы смотрим на образование, как на некое достояние личности, выявляющееся в ее поведении. Оно заключено в психике субъекта, принадлежит его индивидуальной культуре, формируется в процессе общения с другими людьми, в процессе приобретения личного опыта познания мира. Образование зависит от среды, в которой протекает развитие человека, оно в большой мере определяет индивидуальный контекст его мировосприятия. Образование — сложная система, являющаяся подсистемой индивидуальной культуры, поэтому для более полного его понимания необходимо привлекать различные модели. Образование — непрерывно протекающий процесс, в ходе которого огромное значение имеет личное творчество субъекта образования. Конечно, полной однозначности в выборе составляющих контекста образования не может быть, но те, которые в этом абзаце выделены курсивом, как нам кажется, необходимы.

Поиск по сайту: