Ключевые идеи образования

Общая характеристика. Слово «идея» происходит от термина «эйдос», который ввел Платон для обозначения существующих в высшем мире прообразов всего того, с чем мы встречаемся. У Платона идея обозначала своего рода эталон, порождающую модель, «слепки» с которой и составляли все многообразие существующих в нашем мире объектов. Начиная с Декарта и Локка, идея обозначает мысленное представление, схематический образ действительного предмета. В немецком идеализме идея как образ совершенства, не существующего в реальном мире, управляет творческими усилиями человека: «Идея, там, где она проникает в жизнь, дает неизмеримую силу и мощь, и только идея является источником силы» (Иоган Фихте), у Георга Гегеля идея и есть истинное бытие, сама жизнь, вся история представляется ему развертыванием абсолютной идеи.

Сейчас под идеей обычно понимают мысленный образ, представление, суждение, понятие, общую суть какого-нибудь замысла, а под идеологией человека или какой-нибудь группы людей (например, партии) подразумевают систему взглядов на мир, которой они придерживаются. Интересно в этой связи вспомнить, что во французской философии конца XVIII века работала группа так называемых «идеологов», которые пытались выявить совокупность человеческих идей и связать ее с чувственным опытом человека. У них существовало представление об идеологии как методе установления практических правил воспитания, этики и политики посредством точного познания физического мира, а также физиологии и психики человека

Программа «идеологов» не была осуществлена, потому что не была обеспечена необходимым потенциалом естественных и гуманитарных наук (впрочем, они и сейчас не обладают таким потенциалом). Однако мысль о том, что для построения теории образования необходимо изучение закономерностей познания и формирования психики человека, возникала и высказывалась неоднократно: в XVI веке с большой силой эту мысль выразил Хуан Луис Вивес, а в XIX — Константин Дмитриевич Ушинский. Он отдал много сил отысканию «основной идеи образования», но его труд не был завершен, возможно, именно потому, что такой одной основной идеи просто не существует.

Сократ. Огромную роль в европейской философии вообще и в философии образования в частности сыграл человек, не написавший ни одной книги, просто не желавший этим заниматься. Имя его — Сократ. Этот внешне крайне неказистый, лысый и курносый сын каменотеса, ходивший в одной и той же скверной одежде летом и зимой, прославился тем, что постоянно втягивал людей в беседу, задавая массу вопросов, одновременно наивных и каверзных. Вопросы касались природы души, добродетели, прекрасного и безобразного, назначения человека — как сказали бы теперь, основных философских категорий. После разговора с ним собеседники чувствовали себя одновременно и осчастливленными, и совершенно сбитыми с толку: все, что прежде казалось понятным, безнадежно запутывалось, но при этом горизонт обсуждения проблем мощно раздвигался.

Сократ был занят тем, что задирал, обучал, провоцировал и продвигал тех, кто был готов с ним беседовать. Он считал себя не учителем мудрости, а человеком, пробуждающим стремление к истине. Мать Сократа была повитухой, и он часто говорил, что продолжает дело своей матери в нравственной области — помогает рождаться истине. Он старался тщательно обсуждать все рациональные доводы в пользу того или иного мнения и давать по ходу рассмотрения ясные определения. В отличие от большинства предшествующих (и многих последующих) философов, Сократ не изрекал истину, не проповедовал ее, а стремился обсудить все возможные точки зрения, не присоединяясь заранее ни к одной из них.

Этот, по Алексею Федоровичу Лосеву, «гениальный разговорщик и собеседник, проницательнейший спорщик и диалектик, вечный говорун и шутник,...вечный ученик...» занял в идеологии образования совершенно особое и огромное место. Сократ вовлекал собеседников в диалог, задавая якобы простой вопрос: например, что такое истина или что значит быть справедливым. Процесс сопоставления, сравнения, определения, уточнения продолжался до тех пор, пока все участники разговора не чувствовали, что дошли в своем анализе до самого высокого, доступного им«данный момент уровня. Сократ по видимости мягко, а по сути весьма жестко и определенно вел обсуждение, задавал вопросы, сообщал сведения, вынуждал партнеров — иногда мягко, а иногда не очень — увидеть ошибки в своих размышлениях и осознать истинные мотивы своих действий.

Сократовская ирония выявляет смысл обсуждаемой проблемы через совокупность иных, по ряду направлений противоположных смыслов («эйрон» по-гречески означает «притворщик», ироник — человек, который высказывает какую-то мысль, делая вид, что не говорит ничего подобного, он называет вещи противоположными именами). Сократ часто повторял, что достоверно он знает только одно — он ничего не знает. Это помогало ему выявить чужое неведение и позволяло преодолеть извечную противоположность позиций ученика и учителя. Участие в диалогах давало совершенно не заменимый опыт, который заставлял тщательно сопоставлять разные точки зрения, а не отстаивать собственную вопреки разумным аргументам.

Кстати, диалог — это разговор, вообще говоря, любого числа собеседников. Часто думают, что в этом слове фигурирует приставка «да» — «два», но это не так. «Диа» (не «да», а «диа») означает по-гречески «раз-», «сквозь», «через», а «логос» выступает в одном из главных своих значений — «слово». Так что диалог — это в буквальном смысле «раз-говор», слово, которое проходит через весь круг собеседников.

Платон и Аристотель. Еще у Гераклита логос, которым обладает душа человека, назван самообогащающимся, т.е. развивающимся, растущим, совершенствующимся. Греческие философы, отдававшие своему образованию много времени и сил, видели в этом глубокий жизненный смысл. Например, в пифагорейском братстве (философская школа, основанная Пифагором) придерживались такого образа жизни, который предусматривал стремление к прекрасному и благопристойному, а это, по их мнению, — в первую очередь занятия наукой и самообразование.

Философия, принятая как образ жизни, звала к самоуглублению. Прежде на первом месте стояли героические свершения, деятельная жизнь тела и души, теперь вперед выдвинулись созерцание и размышление. Пифагор говорил об этом так: одни приходят на Олимпийские игры, чтобы состязаться, другие — чтобы покупать и продавать, а третьи — чтобы смотреть. Подразумевалось, что эти третьи и суть философы.

В пифагорейской школе было принято учение о бессмертии души и ее переселении из одного тела в другое. Сам Пифагор как будто помнил о четырех своих прежних воплощениях. Геродот писал: «египтяне первыми высказали утверждение, что душа человека бессмертна, что с разрушением тела она вселяется в другое животное, которое рождается в это самое время... Учение это излагали и некоторые эллины как свое собственное». Известно, что представление о переселении душ было весьма влиятельным и подробно разработанным в древней

Индии. Древние греки много путешествовали, и не исключено, что Пифагор мог побывать не только в Египте (что довольно близко), но и в Индии.

Платон в некоторой своеобразной форме принимает пифагорейское учение о бессмертии и переселении душ и делает его основой теории познания и обучения: «Человек должен постигать общие понятия, складывающиеся из многих чувственных восприятий, но сводимые разумом воедино. А это — припоминание того, что видела некогда наша душа, когда она сопутствовала богу, свысока смотрела на то, что мы теперь называем бытием, и, поднявшись, заглядывала в подлинное бытие.

Раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде [подземном мире мертвых], то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, и насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз все в природе друг другу родственно, а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил что-нибудь одно, — люди называют это познанием — самому найти и все остальное, если только он будет мужествен и неутомим в поисках: ведь искать и познавать — это как раз и значит припоминать».

Таким образом, все объекты, существующие в том мире, который материалисты считают единственно реальным, были для Платона бледными тенями истинной реальности, слабыми подобиями своих прототипов, существующих в мире идей. Припоминание (по-гречески анамнесис, отсюда медицинский термин «анамнез») составляет основу правильных представлений, которые на самом деле есть неосознанное, но уже имеющееся знание. Платон высказывает серьезные сомнения в способности написанного слова выразить сущность знания. В процессе живого диалога («совершенной речи») знание запечатлевается в душах собеседников, в то время как записанное слово дает только мнимую мудрость.

Значительная часть большого произведения Платона «Республика» посвящена проблеме образования. Учеников, по мнению Платона, следует обучать в соответствии с их способностями, а не давать всем одно и то же образование. (В XX веке Джон Дьюи восторженно говорил о «поразительном замечании» Платона, что образование должно быть приспособлено к ребенку, однако он не соглашался с его идеей о том, что оно должно быть подогнано к тем строго определенным категориям, на которые делятся все люди. Дьюи хотел, чтобы образование подбиралось для каждого конкретного ребенка.)

План Платона предусматривал различное образование для двух основных групп членов общества. В первую входили рабочие и ремесленники, а во вторую — воины и правители, высший эшелон класса воинов. Первую группу предполагалось надежно обучать практическим делам, «чтобы наши башмаки были хорошо сшиты, а посевы ухожены». Вторая группа, выделяющаяся в юности по природной физической силе и силе духа, должна была получать достойную телесную и нравственную выучку, как следует осваивать и философию. Длительность образования потенциальных правителей устанавливалась наибольшей, в их учебный план входило тщательное изучение философии, математики, литературы и истории.

Нельзя не заметить, что и в этой, уже довольно поздней модели (по сравнению, скажем, с древнеегипетской или шумерской) образование дается людям для их эффективного использования в соответствии с потребностями государства. При этом, конечно, развитие личности не исключается, но в платоновском образовательном проекте об этом просто не идет речь, осознанная цель — бесперебойное функционирование идеального государства.

Платоновскую концепцию образования можно назвать аристократической — статус подлинного человека, склонного к созерцанию и размышлению, предусматривался для немногих, но эти немногие зарабатывали право на исключительность своими прирожденными способностями и выявлялись постепенно.

Определенный образ жизни представлялся наилучшим, но все дети должны иметь возможность изучать предметы, готовящие к такой жизни, если же многие не преуспеют — это не считалось нарушением справедливости. Законы гласили, что учеников следует готовить к работе, соответствующей их способностям.

Платон занимался проблемами образования и практически был схолархом (выражаясь по-современному, директором школы). Школа его находилась среди садов и рощ в прекрасном месте, посвященном древнему герою Академу, то есть в Академии. Это название и закрепилось за прославленным учебным заведением, пожалуй, первым в европейской истории, получившим столь широкую известность.

В школе Платона действовало самоуправление — эта особенность потом возродится в устройстве многих школ Нового времени и доживет до наших дней. Схоларх был главой всей школы, а существовал еще глава учеников, называвшийся архонтом, он назначался каждый день из числа учеников. Сам Платон всегда был самым лучшим учителем и одновременно учеником своей школы, самым большим авторитетом в обладании знанием и активности познания.

Ученики Академии мало спали, были очень умеренны в еде, мяса не ели вовсе, много размышляли. Они составляли добровольное сообщество людей, которым интереснее всего было обдумывать разные проблемы. В Академии занимались математикой, философией, астрономией и литературой, отчасти естественными науками. Это удивительное учебное заведение просуществовало 1000 лет и было закрыто в 529 г. н.э. императором Юстинианом: борясь во имя христианства с античной культурой, он закрывал философские школы и изгонял философов.

Аристотель, как и Платон, полагал, что люди должны быть подготовлены для подобающего им места в жизни и им нужно помочь развить свойства, необходимые для решения соответствующих задач. Другим существенным мотивом для Аристотеля был тезис о том, что потребности и благополучие государства могут и должны превалировать над правами личности — хороший гражданин, считал Аристотель, не только требует от государства защиты своих личных прав, но и желает внести свой вклад в общественное благополучие.

Аристотель предложил модель нравственного воспитания, широко популярную до сих пор, — тренировать детей в подходящих типах поведения. На современном языке это называется упражнением в хороших поступках; кроме того, такая модель хорошо совместима с библейским «наставь малого ребенка на путь истинный, и он не свернет с него и в старости». Аристотель полагал, что общество должно прививать детям ценности, взращивая их в деятельности, предназначенной для развития соответствующих добродетелей. Его не заботило обучение рассуждениям на моральные темы, он считал, что молодые люди, пока им не исполнится 20 лет, все равно не готовы для таких размышлений. Потом, когда они уже будут на деле добродетельными, им можно будет доверить анализ нравственных проблем; после того, как хорошие привычки подготовят почву, можно будет пускаться во всякие обсуждения.

Стоя на твердой почве реальности, Аристотель не верил, что люди могут гарантировать собственное последовательно нравственное поведение. Обстоятельства сильно действуют на нас. Люди великой добродетели могут противодействовать великим соблазнам, но даже героев могут одолеть внешние обстоятельства, вышедшие из-под их власти.

Аристотель полагал, что всякое человеческое существо находит в учении удовольствие. Счастье же состоит в достижении добродетелей, среди которых важную роль играет совершенствование интеллектуальной интуиции и теоретического мышления; счастье связано с актуализацией потенциальных возможностей, особенно способности разумно мыслить и усматривать фундаментальные формы и принципы вещей. В представлении Аристотеля эти

формы и принципы существуют отдельно от предметов в особой области, как это было идеями Платона, они суть структуры материальных вещей, кагоры постигает разум в процессе философского анализа.

Ведущая метафора познания у Аристотеля — пирамида, поднимающаяся от уровня реальной материальной вещи до абстракции чистой формы. Человечество в целом и каждый человек в отдельности стремятся вверх, к своему собственному совершенству, но в чем оно состоит и насколько сможет осуществиться, зависит от условий: прирожденных способностей и состояния общества. Лишь тот, кто поднимается на высшие уровни разумности, имеет надежду достичь вершины. Женщины и рабы достигают нравственного совершенства лишь в той мере, в какой это требуется их функциями в обществе, а именно: рабы совсем лишены способности к свободной жизни, а женщины обладают ею лишь отчасти.

Аристотель, как и Платон, был схолархом и весьма известным. В его школе в Ликейской роще — Ликее (лицее, как стали говорить позже с латинским акцентом) — было принято вести занятия, прогуливаясь. Это, впрочем, повелось издавна. Вокруг каждого гимнасия (места для физических упражнений) обычно располагался перипат — городской сад, предназначенный для прогулок. В гимнасиях сначала тренировали только тело, а затем и душу, и ум, а в перипатах читали лекции, вели беседы и занятия. Постепенно перипат стал отождествляться со словом «школа» («схолэ»), а «перипатетики» («прогуливающиеся») стало означать просто «ученики». Поскольку многие реалии античной культуры были забыты в Европе, а Аристотель пользовался в христианском мире большим уважением, слово «перипатетики» закрепилось именно (и только) за учениками и последователями Аристотеля.

Идеи свободного развития. Главными механизмами становления человеческой индивидуальности с древнейших времен считались внешнее влияние и внутреннее саморазвитие, которые противостояли друг другу как в теории, так и на практике. В античности можно видеть примеры практического воплощения как той, так и другой идеологии: в Спарте внешнее влияние считалось полностью определяющим характер человека, так что образование и воспитание были полностью поставлены под контроль государства; в Афинах большое значение придавалось свободному развитию личности. Века существования церковной культуры в Европе сделали необходимость сильнейшего внешнего принуждения как бы само собой разумеющейся. Идеалы внутренней свободы и свободы мысли снова провозгласили мыслители Возрождения.

В XVI веке Мишель де Монтень в своих замечательных «Опытах», франц. — «эссе», после Монтеня это слово стало названием литературного жанра) писал, что ребенку внушают готовые истины, когда он еще не способен судить об их достоверности. Но ведь «об истине нельзя судить на основании чужого свидетельства или полагаясь на авторитет другого человека». По Монтеню, человеку надо помочь научиться самому наблюдать мир и на основании этих наблюдений размышлять, сравнивать, оценивать, вырабатывать самостоятельные суждения. Воспитателем для человека является сама природа, а способность к суждению возникает в опыте из сопоставления разума с действительностью.

Монтень писал: «Кто пожелает отделаться от всесильных предрассудков обычая, тот обнаружит немало вещей, которые как будто и не вызывают сомнений, но вместе с тем и не имеют другой опоры, как только морщины и седина давно укоренившихся представлений. Сорвав же с подобных вещей эту личину и сопоставив их с истиной и разумом, такой человек почувствует, что, хотя прежние суждения его и полетели кувырком, все же почва под ногами у него стала тверже».

В XVII веке Джон Локк выдвинул тезис, который стал в Новое время чрезвычайно популярным среди философов и породил горячие Дискуссии: нет

ничего в разуме, чего не было бы прежде в ощущениях (в чувственных восприятиях, в опыте). Этим, во-первых, отрицалось существование каких-либо «врожденных идей», а во-вторых, личному опыту человека отводилось первостепенное место в его образовании. Локк утверждал, что все развитие человека зависит в первую очередь от того, каким оказался его конкретный индивидуальный опыт. Он считал ребенка существом, обладающим самостоятельной ценностью и требующим к себе уважения, и полагал, что руководить обучением следует, опираясь на естественные склонности ребенка. А дети и сами, отмечал Локк, не любят праздности, они стремятся к свободной и Разнообразной деятельности.

В XVIII веке Жан-Жак Руссо с большой силой и присущей ему романтичностью высказал аналогичные идеи. Он полагал, что человек рождается на свет совершенным, но воспитание его уродует. Человечество можно спасти, если начать воспитывать детей правильно. По Руссо, необходимо способствовать выявлению дарований ребенка, побуждать его к самостоятельному приобретению личного опыта. Он тоже призывал уважать в ребенке личность и предоставлять ему свободу развития, для чего считал необходимым соответствующим образом организовать! окружающую среду. Видел он и то, что ребенка нельзя просто предоставить самому себе, — руководство свободным развитием составляет серьезную проблему.

Последователи Руссо, такие как Иоганн Генрих Песталоцци, Фридрих Фребель, Эллен Кей, приняли близко к сердцу мысли о следовании за естественным развитием ребенка, о необходимости уважать его личность и предоставлять свободу, преодолевать принуждение в образовании. Герберт Спенсер возлагал большие надежды на спонтанное развитие ребенка и призывал всячески поощрять его самостоятельность. Он подверг резкой критике современное ему традиционное образование, заявив, что оно убивает самостоятельное мышление, что зазубривание текстов, ничего не говорящих уму и сердцу, подавляет творческую активность и самостоятельность ребенка.

Джон Дьюи и экспериментализм. В философии образования, как она сложилась к настоящему времени, нет, кажется, более высокого авторитета, чем Джон Дьюи: он является, в сущности, ее основателем, а его работа «Демократия и образование» — первым капитальным трудом непосредственно по этой дисциплине. В более широкой области общей философии его свершения также считаются в высшей степени значительными: вместе с Чарлзом Пирсом, Джорджем Гербертом Мидом и Уильямом Джеймсом он разрабатывал принципиально новое течение в философии, получившее название «прагматизм».

Любая жизненная ситуация, по Дьюи, уникальна, поэтому польза обобщений и всякого рода теорий, вообще говоря, условна и относительна, но лично выработанная теория исследования этого мира, безусловно полезна и даже необходима для жизни: преодолевая различные трудности, человек накапливает опыт решения проблем.

Обретение в процессе жизненного опыта знания (или истины, или» веры — для Дьюи не имеет большого значения, как называть обретаемую в опыте уверенность в обоснованности своих утверждений) и есть, по Дьюи, образование. Принципиальным для него является положение о том, что всю философию можно считать общей теорией образования, поскольку она говорит о приобретении человеком разумного и эмоционального отношения к природе и другим людям. Само человеческое существование доя Дьюи есть воплощение экспериментального метода: человеческий опыт складывается из экспериментов человека с жизнью, он требует владения методами научного исследования в самом широком смысле слова.

Опора на личный опыт, слагающийся из экспериментов с самой жизнью, является главной составляющей идеологии экспериментализма. Наша способность жить самостоятельно, считают эксперименталисты, не может быть создана внешними влияниями, мы обретаем ее в той мере, в какой владеем собственными способами решения проблем. Если мы уверены, что справимся с новыми трудностями, это означает, что мы используем не только добытое в опыте знание, но и сам метод — свой собственный способ искать ответы на непредсказуемые вопросы, возникающие в уникальных ситуациях.

Демократия, по Джону Дьюи, это не какой-то конкретный способ правления, а политическое выражение экспериментального метода. Любая социальная структура, любой конкретный социальный институт могут быть поставлены под сомнение общественным разумом, руководствующимся общими идеалами. Тогда происходит преобразование общества, которое одновременно и расширяет возможности самовыражения личности, и увеличивает степень социальной связи.

Всякое естественно сложившееся сообщество имеет ту или иную совокупность разделяемых его членами ценностей и целей, но всеобщая цель человеческого общества состоит в управлении своим развитием. Демократия не предполагает уничтожения различий между людьми, поскольку именно эти различия обеспечивают необходимые условия для продолжения развития общества. А его развитие возможно лишь благодаря взаимодействию с уникальностью личности: именно творческие свершения отдельных людей предлагают обществу новые возможности роста.

В своей практической образовательной деятельности эксперименталисты стремятся установить атмосферу, в которой учащиеся заняты не бесполезным запоминанием, а размышлением над проблемами, важными именно для них. Устоявшееся знание, ранее добытое человечеством, может оказать помощь в этих размышлениях — так в личный опыт учеников входит культура общества. Важное значение придается так называемой «непрерывности демократической атмосферы». Это означает, что молодые люди приучаются с полной серьезностью относиться к демократии и друг к другу, что единственно и может позволить отдельным людям и обществу в целом постоянно улучшать качество жизни.

Эксперименталисты убеждены, что практические следствия идей являются наилучшим мерилом их ценности. Для них единственным критерием оценки всякого образовательного процесса выступает его способность вносить вклад в рост человека как личности. Основная задача образования для эксперименталиста заключается в том, чтобы дети приобрели собственное мировоззрение, собственные убеждения и умение отстаивать их.

Экзистенциализм. В XX веке приобрел огромное влияние экзистенциализм (от лат. «existentia» — существование) — философия существования личности, подчеркивающая ее независимость и отрицающая любые умственные построения относительно цели и смысла жизни. Эта философия сосредоточена на уникальном пути, которым человек находит себя в этом мире, она подчеркивает важность переживаний каждой личности и возлагает на отдельного человека полную ответственность за его собственную судьбу.

Экзистенциализм с особенным пристрастием рассматривает так называемые пограничные или предельные ситуации, в которые попа-, дает человек, ищущий свою дорогу в этом абсурдном мире. Перед лицом вероятной или наверняка близкой смерти рушатся любые рациональные построения относительно смысла всей жизни вообще или, скажем, пользы образования.

Экзистенциалисты описывают путь человека, его судьбу, подчеркивая свободу и ответственность каждого. Они не верят в логику, не интересуются наукой,

решительно противостоят всем подходам, для которых существенны физическая, химическая или даже органическая природа человеческого существования. Их в первую очередь интересует душевная и духовная жизнь личности, они не желают, чтобы судьба человека изучалась как объективный факт мира, они настаивают на уникальности жизненного пути личности, которую общество стремится превратить в бездушный автомат, дегуманизировать. Привычными темами экзистенциалистов являются непоправимое одиночество человека, абсурдность общества, разрушающего личность, мужество человека перед лицом смерти и принятие жизни.

Экзистенциализм бывает атеистический и религиозный, мягкий и радикальный, но все его версии исходят из личной ответственности человека за принятие решений, определяющих его судьбу. Свободу выбрать свою судьбу, выбрать себя самого и нести за это ответственность экзистенциалисты считают фундаментальным фактом существования. Пока человек жив, длится и его жизненный опыт, он никогда не может быть завершен, а познание мира нельзя отделить от личностного (аффективного, эмоционального) роста.

Постмодернизм. На европейских языках «постмодернизм» (или «постмодерн») буквально означает «то, что после современности». Формально говоря, никакого постмодернизма быть не может, современность — это и есть наша нынешняя реальность, но вот как раз ощущение исчерпанности современной логики освоения мира в науке, искусстве, образовании и всей духовной жизни общества и составляет сущность постмодернизма как определенного типа самосознания культуры. Это умонастроение объединяет многих людей, нередко почти ни в чем не согласных друг с другом, разве что в критике некоторых важных аспектов современной культуры.

Слово «модерн» на всех европейских языках в историко-философском контексте означает не только современность, но и начало Нового времени — периода, начавшегося после Возрождения, — которому философия и науки крайне многим обязаны: именно тогда начался мощный прорыв европейского рационализма, достигшего своего расцвета к концу XIX века.

Общая идея постмодернистской критики естественных наук и естественно-научного образования состоит в том, что все истины, преподносимые как непреходящие научные достижения, нестабильны и относительны, что сама наука и выясняет. Постмодернизм выступает в роли философа-скептика, который стремится освободить умы от предрассудков: рациональности, строгой логики, детерминизма и даже вообще научности как таковой, которую представители этого течения считают неплодотворной.

Постмодернизм испытывает отвращение и даже ненависть ко всякой иерархии, субординации, ко всякой заданной или устоявшейся норме. Любая власть, даже этических норм или научных принципов, воспринимается постмодернистами как покушение на абсолютную свободу; власть учителя над учеником тоже относится к области отвергаемого и ненавистного. Они видят своего главного врага в совокупности представлений (которые они называют модернистскими — восходящими к философии и науке Нового времени), рисующих мир в виде механизма, управляемого объективными и познаваемыми причинно-следственными законами. Постмодернизм считает «модернизм» и его представление о единственности истины основным препятствием на пути разработки плодотворного подхода к освоению мира.

Это направление пытается во имя справедливости стереть все и всяческие ценностные границы: между научным и житейским, западным и восточным, мужским и женским, между высоким искусством и рыночным ширпотребом. Постмодернизм полагает, что наука — порождение капиталистического общества,

т.е. того патриархального, устаревшего способа существования, который, не задумываясь, принимает иерархию как в мире людей, так и в мире ценностей, принимает владычество одних людей и институтов над другими, так называемую объективность и другие подобные атрибуты патриархальности. Постмодернисты воспринимают как террор и тиранию требование соблюдения строгости методов вообще и методов научных исследований в частности.

Педагогика постмодернизма называет себя критической педагогикой, и действительно — в рамках этого направления мысли ведется резкая критика школы и общества, чаще всего в каком-то сугубо политическом аспекте. Вот характерная цитата (М.К. Кинчлоу): «Главная цель, которой служит педагогическое образование, особенно в части педагогической практики, часто состоит в адаптации новичков к существующим формам власти, которые преобладают в школах. В существующее технократическое педагогическое образование не входит критический подход к изучению того, какой опыт и какое сознание формируются и поощряются в школах. Понимание хрупкости демократии и необходимости ее ревностной защиты в образовании теряется за заботами об освоении преподавательских техник...»

Педагог-«модернист», по мнению постмодернистов, считает, что стоит на твердых объективных позициях (что ненавистно постмодернистам в первую очередь), с которых и оправдывает — объективно и незаинтересованно — сложившееся положение в образовании и обществе. Однако нельзя оправдывать свои нынешние действия ссылками на позитивные последствия в будущем, утверждает такая типично постмодернистская идеология, как антипедагогика, поскольку никто не может утверждать, что он знает будущее. В связи с этим отрицается всякая возможность педагогического влияния на ребенка с целью содействия его развитию и утверждается, что организованное образование есть одно только принуждение и оболванивание.

Нельзя не признать, что в постмодернистской критике содержатся конструктивные идеи относительно организации процесса образовательного взаимодействия. Томас Кун писал в своей знаменитой книге «Структура научных революций», что при воцарении новой научной парадигмы все учебники переписываются: они теперь стремятся показать, что именно эта парадигма всегда и была представлена в классических текстах, а противоречащие ей точки зрения просто игнорируются. Настаивая на необходимости учесть все возможные точки зрения, постмодернисты, по существу, требуют расширения образовательного пространства, увеличения его насыщенности и многообразия. Они рассматривают социальную и даже физическую реальности как проблематичные и отчасти сконструированные самими исследователями, а не как данность, существующую независимо от исследователя. Позитивный смысл такой позиции состоит в том, что выдвигается требование привлекать к обсуждению большее число разнообразных точек зрения. Благодаря этому учитель и ученики начинают видеть каждый свою личную точку зрения лишь как одну из возможных в большой совокупности различных взглядов.

Постмодернизм как явление современной культуры постоянно привлекает внимание к опасности превращения живой и многосложной истины в однолинейную догму. Критическая педагогика заставляет всякую другую педагогику, кроме совсем уж самодовольной и закостенелой, постоянно оглядываться — не попала ли она в плен собственных предубеждений? Не пора ли взглянуть на себя со стороны?

Ричард Рорти. Выдающийся современный философ Ричард Рорти часто возражал против своего причисления к постмодернистам, которое произошло во многом благодаря шутке — он однажды назвал себя и Джона Дьюи «постмодернистскими буржуазными либералами». Однако это высказывание никому не показалось шуткой, кроме него самого, так что, вероятно, есть некоторые

основания для такого сближения. Рорти, например, высказывает сомнения в том, что философия имеет какое-либо отношение к образованию. Реальный прогресс в образовании достигается, настаивает он, не в результате занятий философией, но «благодаря предложению новых конкретных альтернатив». «Если философия и имеет какую-либо социальную функцию, — заключает он, — то мне она представляется терапевтической, состоящей в том, чтобы помочь людям выбраться из-под устаревших философских идей...» Он полагает, что если образовательной практике или, скажем, политике суждено быть улучшенными, то эти улучшения станут результатом закулисной борьбы между ведомствами и организациями, а не результатом соревнования философских теорий.

Рорти не раз называл себя истинно верным последователем Дьюи, но и с постмодернизмом его связывают сущностные идейные нити. Он (вполне в стиле этого направления) ввел новый термин «edification» (эдификация, если попытаться сказать по-русски) для более точного обозначения процесса «формирования себя посредством диалога», поскольку считал, что «education» (образование) звучит слишком плоско. Эдификация, определяет он, — это герменевтический дискурс, устанавливающий связи между нашей собственной культурой или дисциплиной и другими (о герменевтике рассказывается в главе «Понимание» части 1, а дискурс через французский язык происходит от латинского «discursus» — рассуждение, довод, аргумент; таким образом, герменевтический дискурс — толковательное рассуждение). Рорти вводит представление о двух типах образования: приобщение к существующей традиционной культуре и собственно эдификация — осознание истинности результатов собственного опыта и размышлений.

Иван Иллич. Большой и, можно сказать, скандальный интерес вызывают в мире идеи американца Ивана Иллича, также примыкающего к движению постмодернизма, автора знаменитой книги «Общество без школ». Наиболее консервативные деятели образования даже пытаются замалчивать его произведения, делая вид, что такого мыслителя вовсе не существует. Ход их рассуждений и эмоции, в сущности, нетрудно понять: можно критиковать школы с позиций человека, желающего сделать их лучше, можно предлагать альтернативный вариант организованного образования, но утверждать, что школы вообще не нужны или даже вредны, — это как-то даже неприлично. В то же время, если как следует вдуматься в совокупность идей, образующих систему взглядов Ивана Иллича, это перестает казаться безумным или кощунственным, — для философского анализа не должно быть закрытых зон.

По мнению этого автора, создание общества без школ — первый шаг на пути разрушения практики модернизма, которую он, как и полагается постмодернисту, ненавидит. Иллич считает, что прекращение подобной практики поможет остановить происходящую сейчас деградацию человека и общества, которая угрожает самому существованию планеты. Технологическая цивилизация, по его мнению, не только вплотную подвела мир к экологической катастрофе, она создала такой способ мышления и понимания мира, который не позволяет людям ясно видеть, что она уже близка.

Иллич утверждает, что люди смогут преодолеть экологический кризис только в том случае, если станут непосредственно заботиться друг о друге. Это называют обычно идеей совместного выживания. По Илличу, выживанию мешает общая вовлеченность в «модернистский» способ понимания мира, который устанавливается и поддерживается школами. Этот способ необходимо отбросить, прозреть и начать думать самим. «Школьная система сегодня выполняет триединую функцию, характерную, как видно из истории, для могущественных церквей. Она является одновременно хранилищем социальных мифов, средством узаконения противоречий,

содержащихся в этих мифах, и центром ритуальных действий, воспроизводящих и поддерживающих расхождения между этими мифами и реальностью» (Иван Иллич).

То, что Иллич называет мифом, известный философ образования Бауэре называет идеологией, которая «придает единство на первый взгляд различным способам мышления и действования, образующим жизнь школы». Он, в частности, выделяет следующий набор характеристик технологического («модернистского») сознания:

• вера в превосходство абстрактно-теоретического типа мышления и в его необходимость для «объективного» понимания опыта;

• склонность разделять опыт на дискретные самодостаточные единицы, которые могут быть мысленно организованы в систему;

• готовность считать, что приобретенный опыт обеспечивает постоянную возможность технологического решения проблем и разумной продуктивной деятельности;

• вера в то, что результаты технологического решения проблем и эффективной деятельности и составляют прогресс;

• сверхпочтительное отношение к производящим знание специалистам — чистым носителям абстрактного стиля мышления.

Технологическая культура, соглашается Иван Иллич, создала новый и поразительно эффективный способ понимания явлений природы, но одновременно люди стали считать ученых как бы современными высшими жрецами знаний, людьми, которые могут успешно контролировать фундаментальные процессы, поскольку владеют таинственными языками и ритуалами. А обожествление науки привело к совершенно порочному стилю принятия социальных решений, что по возможным последствиям не менее опасно, чем разрушение земной экосистемы. Серьезные дискуссии по поводу важных решений становятся невозможными, поскольку люди обладают такими мощными иллюзиями в отношении науки, что даже само это слово стало обозначать не личную активность творца, а деятельность социальных институтов. Иллич, однако, не находится в оппозиции к науке как таковой, он обеспокоен ее особым положением, ее кастовостью, способами принятия решений в тиши кабинетов и вдали от общественных интересов.

Он утверждает также, что школа вводит людей в «миф постоянно производимых ценностей» или «миф бесконечного потребления». Мифы эти предполагают, что всякий созидательный процесс неизбежно производит что-то ценное. «Как только мы привыкаем к тому, что нам необходима школа, любая наша деятельность ставится в зависимость от других специализированных общественных институтов» (Иван Иллич). Точно так же, как мы научаемся зависеть от школы в получении образования, мы становимся зависимыми от ученых и других членов «модернистского профессионального духовенства» в получении любого знания. А поскольку всякое знание предъявляется как продукт научного исследования, люди чувствуют себя обязанными признать, что уже по одной этой причине оно имеет серьезную ценность.

Профессионализация познания, по мнению Иллича, создала своеобразное светское духовенство, «которому с позволения правящей элиты предоставлена власть защищать ее интересы». Поклонение науке и формирование элиты ученых привело к установлению монополии на мышление. Понимать мир, говорит он, — естественная потребность человека, а знание — вырастающая из этой потребности естественная ценность, но поклонение науке лишает человека способности порождать, вырабатывать знание. Оно приобретает форму упакованного, готового к употреблению товара, становится предсказуемым, запланированным и направленным к определенным целям, поэтому его эффективность в решении человеческих проблем

всегда будет ограничена теми самыми технологическими рамками, для поддержания и сохранения которых оно и создается.

Знание, ставшее товаром, всегда неполно, ибо всегда есть возможность упаковать его несколько иначе. Обычный человек теряет всякую возможность собственного нетривиального понимания, люди становятся зависимыми от профессиональных производителей знания, а это ведет к параличу нравственного и политического воображения, создается познавательная беспомощность, которая «основывается на иллюзии, что знание отдельного гражданина имеет меньшую ценность, чем знание науки». Первое якобы есть лишь мнение, оно субъективно и исключается при принятии политических решений. Второе якобы объективно, оно добыто наукой и провозглашено ответственными лицами. Это «объективное» знание и используется в процессах принятия решений.

Полная монополия науки на мышление поддерживается также и убеждением, что прогресс человечества связан с прогрессом науки, однако при этом обычно упускается из вида, что наука в XX веке постоянно занята попытками решения ею же созданных проблем. Если мы хотим избежать экологической катастрофы, нам необходимо избавиться от плохого управления обществом, а для этого нужно прежде всего демифологизировать науку.

Иллич предлагает в качестве важнейшей этической ценности стремление к совместному выживанию. Благодаря такой установке индивидуальная свобода реализуется в свободном творческом диалоге личностей и в свободном же взаимодействии их со средой. Сильное чувство взаимной зависимости, которое должно развиться у людей в обществе, ориентированном на совместное выживание, важно для Иллича наличием еще одной ценности — простоты. Простота здесь понимается в смысле несклонности к роскоши, как «социальная добродетель, которая позволяет людям найти пределы власти, на которую кто бы то ни было может претендовать во имя удовлетворения собственных потребностей или службы другим» (Иван Иллич).

В заключительной главе «Общества без школ» Иллич говорит о необходимости различать надежду и расчет. Надежда ориентирована на другого человека, она обращается к естественным человеческим ценностям простоты и совместности, объединяет людей. Надежда, пишет он, это наивная вера в доброту, а вот рассчитывать означает полагаться на результаты, запланированные человеком и считающиеся подвластными ему. Надежда связывает наши желания с другими людьми таким образом, что мы надеемся что-то получить от них в дар, а расчет опирается на право требовать удовлетворения своих потребностей.

На пути нашего превращения в общество совместного выживания стоят, по Илличу, три взаимосвязанных препятствия: обожествление науки, искажение языка (приход в естественный язык научных терминов) и потеря уважения к официальным процедурам принятия социальных решений. Демифологизация науки открывает путь демократическому совмещению самых разных подходов, показывая, что традиционный способ мышления — лишь один из многих возможных путей принятия решения.

Технократическое мировоззрение рассматривает учителя как управляющего и надсмотрщика, учительский труд сводится к измерению достижений учащихся и управлению их поведением, а ученикам при этом отводится роль объектов управления. В духе идеологии совместного выживания учителя и ученики совместно пытаются осознать свою кровную связь с природой и ныне существующим социальным устройством. Жизнь человека рассматривается в отношении к предыдущим поколениям, которые оставили ныне живущим культурные нормы существования; к современникам, живущим в тех же природных и культурных условиях; к будущим поколениям, которые получат от нас культурные формы и

образцы поведения, а также те отношения, в создании и воссоздании которых мы участвуем.

Пауло Фрейре. Другой заметной фигурой, также принадлежащей к широкому течению постмодернизма, является бразилец Пауло Фрейре. Его книга «Педагогика угнетенных», вышедшая одновременно с книгой Иллича «Общество без школ», в целом была принята педагогическим сообществом — идеи, высказанные в книге, широко обсуждались, у Фрейре были (и есть) последователи. В его идеях своеобразно смешиваются экзистенциализм, экспериментализм и марксизм. Ключевые слова его лексикона: господство, освобождение, практика, диалог, пограничная ситуация. Основные проблемы нынешней эпохи, по Фрейре, — господство людей друг над другом и роль различных его форм в дегуманизации человека

Господство одних людей над другими порождается несправедливым социальным устройством и выражается во многих формах. Оно низводит личность до положения объекта экономической, политической или культурной эксплуатации, оно ограничивает сознание людей, заставляет их пассивно относиться к условиям своего существования.

Сам понятийный аппарат, который приходится использовать обычным людям, предоставлен им их угнетателями. Люди говорят на языке, который закрепляет их подчиненное положение и не позволяет им размышлять о том, как по-настоящему должен жить человек.

Быть человеком, по Фрейре, значит быть свободным, а свобода, в частности, выражается в возможности использования собственного, самостоятельно выработанного языка. Язык заключает в себе образцы, модели мышления и действия, а люди наполняют язык смыслом в процессе собственного действия и размышления. «Человеческое существование не может быть безмолвным, оно также не может быть вскормлено фальшивыми словами — только подлинными словами питается истинно человеческое существование, словами, посредством которых люди изменяют мир. Существовать по-человечески значит самому называть мир и изменять его» (Пауло Фрейре). Под фальшивыми в этом контексте подразумеваются слова, предписанные для употребления кем-то другим, предполагающие пассивно-созерцательное отношение к миру.

Свободные люди пользуются подлинными словами, произнесение которых предполагает в человеке мыслящее и действующее существо, приносящее в мир свои намерения и смыслы и тем самым изменяющее его. Хотя свобода у Фрейре связана с внутренними измерениями личности, он не смотрит на человека как на существо одинокое и самодостаточное, он отстаивает необходимость диалога между людьми как единственной формы общения, в которой отсутствует подавление одного человека другим. Именно такой вид социального общения и следует развивать, считает он, если люди хотят реализовать свой человеческий потенциал. Диалог предполагает взаимность, доверие, открытость и желание совместно учиться. Всему этому противостоит монолог с его изолированностью, недоверием к человеку, наполненностью предписаниями, жесткостью и авторитарностью.

Пауло Фрейре, таким образом, подчеркивает связь между определенными формами коммуникации (монолог) и нарастающей в результате их использования дегуманизацией личности. Жизнь в условиях, полностью определяемых внешней властью, и есть дегуманизированная форма существования. Люди, живущие в соответствии со своей человеческой сущностью, достигают освобождения, принимая на себя полную ответственность за условия своего существования. Человек, сам принявший на себя власть над собой, живет в условиях диалога и общности с

другими людьми, он постоянно размышляет и действует, поддерживая человеческие, то есть свободные условия существования.

«Люди, поскольку они осознают себя и мир, являются сознательными существами, они живут, постоянно определяя границы собственной свободы. Отделяя себя (посредством критического размышления) от мира, от своей собственной деятельности, размещая в себе и в своих отношениях с миром и другими людьми центр принятия решений, люди преодолевают ограничивающие их ситуации... Когда критическое восприятие воплощается в действие, рождается атмосфера надежды и доверия, ведущая людей к попыткам преодолеть свои ограничения» (Пауло Фрейре).

Представление Фрейре о том, что человеку постоянно угрожает подавление со стороны власти, что он постоянно вынужден преодолевать препятствия, выходить из проблемных и даже пограничных ситуаций, обнаруживает определенную близость с позицией Дьюи, согласно которой опыт, образующий личность, как раз и складывается из разрешения проблем. Фрейре, используя несколько иной язык, выражает, по сути дела, тот же взгляд: «По мере преобразования реальности и разрешения стоящих на очереди проблем будут возникать новые, в свою очередь предполагающие новые границы, новые пределы». Фрейре говорит о проблемном обучении как о «революционной будущности»: «проблемное обучение признает людей существами, способными преодолеть свои ограничения, выйти за свои пределы, существами, которые движутся и смотрят вперед, для которых неподвижность представляет собой смертельную угрозу, а вглядывание в прошлое должно быть лишь средством более ясно понять, что и кто они есть, чтобы они могли разумно выбирать направление движения и строить будущее».

Одной из наиболее ярких особенностей Фрейре является отсутствие у него каких бы то ни было сомнений в отношении природы и методов освобождения. Он, в сущности, не вникает в сложности, его конструкции очень просты и полярны (возможно, в этом и состоит секрет его популярности). Для него совершенно ясно, что освобождение противостоит господству и является важнейшей темой эпохи, а чтобы уничтожить угнетение, нужно преодолеть подчиненное положение, в котором человек не может высказываться и действовать естественно. Образование, выдвигающее диалог в качестве основного средства выявления и обсуждения пограничной ситуации, является для Фрейре по сути делом политическим в том смысле, что включает практику свободы — упражнения в свободном обсуждении. Образование, таким образом, рассматривается как процесс критического осмысления условий существования, а также как средство формирования новых оснований для принятия решения и действования.

Отправной точкой для установления форм образования, несущих освобождение, является непосредственный жизненный мир индивида. Учить, по Фрейре, означает показывать, как ценности, воплощенные в структурах повседневного существования, ограничивают мышление и поведение человека. Поскольку человек, который должен преодолеть свое подчиненное положение, часто подавлен и угнетен до такого состояния, что его повседневный опыт кажется ему единственно возможным, необходимо, чтобы педагог (который выступает в роли координатора и соратника по исследованию) помог ученику как-то зафиксировать его жизненную ситуацию. Этот процесс фиксации, который автор противопоставляет работе по чужим и чуждым программам, не имеющим никакого отношения к жизненному опыту учащихся, побуждает их посмотреть со стороны на самих себя, на те структуры личности, которые сложились под действием внешних социальных условий, были бессознательно впитаны извне.

Посредством диалога, включающего всех его участников в процесс учения, можно перейти от пассивного принятия ситуации к критическому осмыслению того,

что прежде принималось как должное. Произносимые при этом участниками слова помогают осмыслить происходящие изменения и осознать необходимость преобразования реальности, а поскольку по мере преодоления одних пограничных ситуаций возникают новые, процесс осознания должен запускаться снова и снова.

Идеология, политика и культура. В идеологии постмодернизма, как мы видели, очень сильны политические мотивы, авторы этого круга постоянно взывают к справедливости и стремятся к освобождению. Нельзя не признать, что и общество в целом, и государство, которое осуществляет управление им, сильно влияют на систему образования, на ту среду, которая может выстроиться в конкретных образовательных учреждениях. Управление учением, формирование нравственных ценностей, попытки измерения достижений учеников, поддержание дисциплины или, лучше сказать, рабочей атмосферы в группе — формы и методы осуществления всех аспектов педагогической деятельности весьма сильно зависят от структуры управления в обществе, от типа государственных институтов.

Множественность социальных институтов, признание ими одной и той же демократической системы ценностей, равновесие их притязаний на руководство обществом создают обстановку терпимого мягкого управления системой образования со стороны общества и государства. В таких условиях велика роль творчества, личного интереса и познавательной инициативы. В Афинах эпохи Перикла развитая и образованная личность была уже отчетливо осознана как одна из наивысших ценностей сообщества, а в то же самое время в тоталитарной Спарте круг ценностей образования и воспитания ограничивался воинскими доблестями, преданностью государству и способностью переносить лишения.

В истории представлены и такие варианты развития общества и культуры, при которых происходит упрощение их структуры, деградация и вырождение. Такое катастрофическое изменение условий развития связано с предельным уменьшением внутреннего разнообразия системы. Если одна из подсистем общества — церковь, партия, армия — захватывает абсолютное главенство и подавляет все остальные, управление становится авторитарным, разрушаются внутренние системные связи, в результате чего происходит, по существу, откат к стадной организации.

В этом случае общество в целом и любая его подсистема не терпит игры, пытается совершенно исключить случайность. Устанавливается вполне определенное представление об истине: она абсолютна, едина и единственна, ее догматы установлены от века и гарантированы господствующей идеологией. Можно упражняться, говоря языком европейского средневековья, в апологетике (защите существующей идеологии), патристике (изучении писаний отцов данной конкретной церкви) и схоластике (догматизированной разновидности науки, в которой основные положения не разрешается пересматривать), но дух свободного исследования тщательно вытравляется.

Общества такого типа, как известно, называются тоталитарными, и примеры тоталитаризма отнюдь не исчерпываются тем, что известно по политической истории XX века. Расцвет греческой культуры сначала в Ионии, а затем с центром в Афинах продолжался два века, но уже при жизни Аристотеля началась эпоха императоров, военной диктатуры, стремления к мировому господству. Сначала это происходило в Греции, а затем в Риме. Христианство, бывшее вначале гонимой сектой, постепенно становится государственной религией и начинает вести войну на уничтожение с античной культурой.

В государствах тоталитарного типа реализуются мечты утопистов всех времен о предельной рассудочной функциональности образования: личность, сведенная к социальной роли, исчерпывается знаниями, умениями и навыками, минимально необходимыми для отправления служебных функций. Здесь вообще нет места

развитию индивидуальности: «Регламентирование предписанных функций... не допускает необратимого проникновения в вероятностное будущее, — проникновения, которое является действительным условием человеческой жизни» (Норберт Винер).

В благоприятных условиях развитого демократического общества пространством образования личности выступает вся мировая культура. Личность, примеряясь к различным образцам, находит себе во внутренне разнообразной культуре подходящую нишу. Яркая творческая личность, не умещаясь ни в какой нише, имеет возможность найти свой путь в мирном преобразовании традиции посредством диалога.

Поиск по сайту: