Глава четвертая 3 страница

Мы проложили на карте маршрут, рассчитали курс, расстояние. Затем нас подробно проинструктировал начальник химической службы полка капитан Продан. Еще раз, теперь вместе со своими воздушными стрелками, уточняем особенности выполнения специального задания, намечаем план огневого взаимодействия.

Подошли командир полка и начальник штаба.

— Итак, ровно в двенадцать пятнадцать, — напутствовал нас майор Ляховский, — вам надо быть над целью. Ваше появление послужит сигналом наземным частям начать форсирование водного рубежа. Желаю вам удачи, — и крепко пожал всем руку.

...Самолеты уже подготовлены к вылету. Наши «ильюшины» выглядят несколько необычно: под крыльями, на наружных замках, подвешены сигарообразные контейнеры.

Занимаем место в кабинах. Ждем сигнала. Вот и ракета.

Качнулись и завертелись винты. Мы опробовали двигатели на всех режимах. Все в порядке, можно выруливать на старт.

Машина Бикбулатова берет разбег. За ним идет Калитин. Я вылетаю третьим. Чувствую, как тяжело отрывается от земли самолет. Это понятно: во-первых, химические приборы значительно увеличили полетный вес штурмовика; во-вторых, изменились аэродинамические характеристики машины.

Некоторое время идем обычным строем, затем снижаемся и летим на бреющем. Под крыльями замелькали строения, деревья, дороги. С удовлетворением отмечаю про себя, что уже умею распределять внимание, оно теперь не приковано только к ведущему.

Неожиданно Бикбулатов набирает высоту. Мы с Калитиным делаем то же самое. «Значит, подходим к цели!» — догадался я. Все время держу в поле зрения командирскую машину, бросаю беглый взгляд вперед. За извилистой лентой реки виден испещренный огненными вспышками район. Серые, белесые, черные шлейфы смешиваются вдали, образуя туманную дымку. «Фронт! Где-то здесь и нужный нам участок. Поди-ка, отыщи»!, — подумал я.

Под нами река Миус. Проходим над рекой под углом [35] градусов в двадцать. В шлемофоне — голос командира звена:

— Огонь!

Штурмовик Бикбулатова ныряет вниз. Я повторяю маневр. Как и ведущий, нажимаю гашетки пушек и пулеметов, кнопку пуска реактивных снарядов. В ровный гул мотора вплетается шипение: эрэсы, выброшенные из-под крыльев упругими огненными струями, понеслись вдаль, на врага. По самолету пробегает дрожь: пушки и пулеметы работают безотказно. Я словно бы слился с машиной. В душе — ни с чем не сравнимое чувство. Нет, это не азарт, это торжество бойца, несущего врагу возмездие.

Земля стремительно бежит навстречу. Под крыльями проносятся траншеи, огневые точки, мелькают мечущиеся в поисках укрытия фигурки.

«Не отвлекаться!» — приказываю себе. Наступает очень ответственный момент, и я пристально наблюдаю за машиной ведущего. Вот жгут густого белого дыма вырывается из-под летящего впереди командирского штурмовика. Вижу, что и Калитин привел в действие первый химический прибор. «Один, два, три... шесть», — отсчитываю в уме. Воздушные стрелки, как это было предусмотрено планом, открывают беглый огонь по земле. А я продолжаю считать: «...одиннадцать, двенадцать!» — нажимаю кнопку и веду счет до шести. Тут же отпускаю ее — и мигом нажимаю снова. Белые струи дыма тянутся вдаль, вздуваются, расплываются над землей.

Проходит еще несколько секунд. Бикбулатов круто набирает высоту, затем бросает машину вниз, влево, вправо, ведет огонь. Мы с Игорем повторяем его действия. Выполнив противозенитный маневр, всем звеном разворачиваемся и берем курс на свой аэродром.

«Все нормально!» — радуюсь я. А над рекой, над берегом, вдоль переднего края противника простерлась широкая и плотная стена белого дыма.

— Увеличить дистанции, интервалы! — передает по радио Бикбулатов.

Отвожу самолет влево от ведущего. Калитин отходит вправо. Расстояние до самолета ведущего увеличилось, и я, почувствовав себя как-то посвободней, нет-нет да и [36] посматриваю на землю, на машину ведущего. Пилотирует он здорово...

— Подтянись! Занять свои места! — приказывает Бикбулатов.

Значит, скоро будем садиться!..

К аэродрому подходим на бреющем плотным боевым порядком. Сели. Нас тут же окружают авиаспециалисты.

— Ну, все в порядке! Задание мы с вами выполнили успешно! — говорит Бикбулатов. Ребята улыбаются. Как не понять их? Они ведь своим нелегким трудом, усердием, знаниями, опытом, мастерством тоже воюют с противником, вносят свой вклад в успех боевого друга и товарища — летчика. Он одержал победу в воздушном бою, он отлично выполнил сложное задание — значит, все вместе, сообща, нанесли противнику урон...

Осмотрев самолеты и доложив командиру звена, мы вместе с ним, весело переговариваясь, направляемся на командный пункт.

— А вы сегодня хорошо показали себя, Недбайло! Молодец! Так держать! — «Бик» протягивает мне руку. Темиые глаза его улыбаются.

— Спасибо, командир, буду так держать!..

Майор Ляховский внимательно выслушал рапорт Бикбулатова, задал несколько вопросов, затем улыбнулся и сказал:

— Спасибо, товарищи! Вы очень помогли наземным частям. Теперь — отдыхайте...

...Солнце уже поднялось над горизонтом и обласкало теплыми лучами остывшие за ночь капоты моторов. Начинается новый день.

Мы у самолетов: ждем сигнала на боевой вылет. Но время идет, а никакой команды нет.

Вскоре все выяснилось. В девять сорок в небе застрекотал По-2 и сел. К этому времени весь личный состав был построен тут же на аэродроме. Оказывается, прилетел заместитель командующего 8-й воздушной армией генерал Ростов. Поприветствовав нас, он сообщил:

— Товарищи! Вчера ваш полк выполнил сложную и ответственную задачу — помог нашим войскам форсировать реку Миус. У противника захвачено пять сильно укрепленных опорных пунктов. Наступление успешно развивается. За мужество и отвагу, проявленные при [37] выполнении боевой задачи, гвардии лейтенант Бикбулатов награжден орденом Красного Знамени. Младшие лейтенанты Кдлитин и Недбайло — орденом Красной Звезды...

Я вздрогнул... Неужели? Нет, речь, видимо, идет о ком-то другом. Но однофамильцев в полку нет. Значит, это меня имеет в виду генерал.

А строй уже рукоплескал, сиял, радовался. Волнение охватило меня. Кто-то подталкивает: не мешкай, мол, выходи из строя...

— Служу Советскому Союзу! — выдохнул я, приняв из рук генерала свою первую правительственную награду... Как оправдать столь высокую честь, какими делами подтвердить, что достоин носить на груди награду Отчизны?

Я принимал этот орден как залог новых боевых побед. Он воодушевил меня, он звал сражаться мужественно и умело. Как, например... О, за образцом далеко ходить не надо: им был для меня командир, отважный летчик, мастер штурмовых ударов лейтенант Бикбулатов.

Скорее бы взлетела в небо ракета!.. В бой, в бой! — стучало сердце.

Глава третья

1.

День выдался по-настоящему летний, жаркий. Мы с Игорем, укрывшись от солнца под крылом самолета, коротали время в ожидании очередного вылета и молча оглядывали местность. На пригорке желтела пшеница, и мягкий ветерок игриво перекатывал по полю волны. В садах наливались соком щедрые дары лета. И непрестанно пел в вышине жаворонок.

Природа делала свое извечное дело. И если бы не воронки, не пепелища, не эхо далеких взрывов, можно было бы подумать, что вовсе нет никакой войны, что все пережитое — тяжелый дан.

Но вот вдали на лугу появились какие-то фигурки. Совершая ритмичные движения, они приближались к нам. [38]

— Косари! — шепнул я, будто громко произнесенное слово могло вспугнуть их.

Они совсем уже близко, и теперь можно различить: два старика в белых рубахах, за ними в выцветшей гимнастерке инвалид (он явно припадал на ногу), несколько подростков и десять-двенадцать женщин с острыми косами в руках. Сжалось сердце: не женская это работа в сто потов! Да что поделаешь, мужчины ведь на войне! Жизнь потребовала — и стали женщины пахарями и косцами. Пошли на заводы и фабрики, заменив там своих мужей и братьев, спустились в шахты, а многие надели шинели, чтобы стать в боевой строй.

Я подумал о матери. Как там она, что с ней? Как перебивается отец, сестренка? С началом моей фронтовой жизни тревога о доме, о близких намного усилилась. Быть может, объяснялось это тем, что я, беря каждый раз в руки карту и уяснив свою боевую задачу, быстро прикидывал расстояние от линии фронта до моего родного Изюма. Оно все сокращалось.

«А что, если бы меня послали в этот район?» И я быстро производил расчеты. Разве можно было в такие минуты не испытывать волнения, если тебе надо всего лишь несколько десятков минут, чтобы долететь до родного дома!..

Но я знал, что лететь мне предстоит в другой район. Как и в Изюме, там ждут нас, летчиков. Ждут нашей помощи, ждут избавления от фашистской неволи.

Игорь, видимо, думал о том же, что и я. Он вдруг нарушил молчание:

— Письмишко надо написать родителям, — и вынул из планшета карандаш и тонкую ученическую тетрадь.

— От меня не забудь передать привет, — напоминаю ему.

Родители Игоря жили в Москве и были мне незнакомы. Но я, лишенный возможности подать о себе весть своим близким, очень хотел написать пару теплых слов хотя бы родным моего боевого товарища.

Игорь, словно угадав мои мысли, вырвал из тетради листок и протянул мне:

— Пиши тоже!

— Твоим?

— Можешь и моим. Но прежде — своим!

— Куда же? Изюм еще не освобожден! [39]

— Скоро освободят! — уверенно сказал Калитин. — До него уже рукой подать!..

Я с благодарностью посмотрел на него:

— Спасибо, друг!..

«Здравствуйте, мои дорогие! — начал медленно, собираясь с мыслями, выводить я. — Пишу, не будучи уверенным, что вы получите эту весточку. Я жив, здоров. Нахожусь на фронте. Очень беспокоюсь о вас... Будьте здоровы! Любящий вас Анатолий».

Сложил листок треугольником, написал адрес, указал свою полевую почту и, возвращая Игорю карандаш, вздохнул:

— Все равно не дойдет! — и положил письмецо в планшет.

Игорь, ничего не отвечая, продолжал писать. А когда закончил письмо, повернулся ко мне:

— Знаешь что, Анатолий? Вот закончится война, и мы с тобой поедем в Москву. Родители у меня мировые, честное слово, — прекрасные!.. А пока что дай-ка мне свой «треугольничек» — вечером вместе со своим занесу его в штаб, отправлю.

* * *

Наши наземные части с боями продвигались вперед. Медленно, зато неотвратимо. Противнику, несмотря на то, что он пополнял свои части свежими резервами и усиливал огневую мощь, сдержать натиск советских войск не удавалось.

На земле и в воздухе шли почти непрерывные бои. В них деятельно участвовал и наш полк, поддерживая операции наземных войск, нанося удары по скоплениям вражеской боевой техники, штурмуя его аэродромы, узлы сопротивления и коммуникации.

Как-то августовским утром командир эскадрильи собрал нас и сообщил о предстоящем вылете.

— На аэродроме Кутейниково противник сосредоточил до восьмидесяти самолетов, которые совершают налеты на наши наступающие войска. Эскадрилья будет наносить удар в составе полка, — сказал комэск. — На задание пойдем тремя шестерками во главе со штурманом полка майором Суклышкиным. Надо внезапно выйти в район Кутейниково и произвести два захода. [40]

Мне предстоит впервые штурмовать вражеский аэродром.

Вылет во второй половине дня. А сейчас нужно готовиться к нему! В условиях фронтового аэродрома каждый летчик приспосабливается, как ему удобней. Я достал карту, расправил ее на развернутом планшете. Кладу планшет прямо на землю и, сидя на корточках, с помощью штурманской линейки наношу карандашом отрезки маршрута от одного населенного пункта к другому, курсовые углы, отмечаю расстояние и время полета. Цель обвожу красным кружком.

Расстояние до линии фронта и обратно составило почти пятьдесят километров. До сих пор мне приходилось углубляться в тыл противника не больше чем на пятнадцать километров... Еще раз обдумываю маршрут, мысленно представляю свои действия во время перелета через линию фронта, над занятой противником территорией, над целью.

...Одна за другой взлетают шестерки штурмовиков и берут курс на запад.

Лечу слева, третьим от комэска. Нашу шестерку сопровождают четыре «яка». Мы знаем: наши боевые друзья-истребители зорко всматриваются в воздушное пространство, ищут врага, готовые в любую секунду сразиться с ним, не дать ему помешать нам выполнить ответственное задание.

Высота — девятьсот метров. Отсюда земля кажется мне большой картой, где вместо условных обозначений — настоящие рощи, холмы, долины, где на синих жилках рек заметны ажурные рисунки мостов, а на паутинах дорог угадывается железная змея вражеской танковой колонны, где взблеск огня за синим лесом демаскирует зенитную батарею, где тихо дремлющая нива может оказаться вражеским аэродромом, на который и следует обрушить огонь.

Что поделаешь? Война совсем по-иному научила нас видеть землю — ту самую обласканную солнцем землю, которая пахнет разнотравьем, дышит теплом, звенит перекличкой кузнечиков. Теперь — иные ассоциации: река — это водный рубеж; холм — вражеский опорный пункт; лес — укрытие для фашистской техники...

Лечу, «читаю» землю. Сейчас под крыльями — линия фронта. Вспышки огня, дым. Там идет жаркий бой. Совсем [41] недалеко от меня, справа по курсу вздуваются разрывы — это бьют зенитки. Но строй самолетов не нарушается: эффективность огня «вдогонку» низкая, и потому ведущий увлекает группу шестерок дальше, на запад, не предпринимая противозенитного маневра.

Все свое внимание я сосредоточил на пилотировании самолета, стараюсь следовать строго за машиной лейтенанта Бикбулатова. И все-таки чувствую тревогу. Причина ее мне ясна. До этого я летал штурмовать противника, находившегося недалеко от переднего края. В случае чего — на обратном пути до своих рукой подать: можно уйти в свой тыл, за боевые порядки наших войск. А сейчас — дело совсем другое!..

Стараюсь взять себя в руки. Мимолетная тревога тает, как тает под солнцем утренний туман. Я вдруг вспомнил косарей — двух стариков, инвалида, подростков, женщин. Из-под нахмуренных бровей глядели усталые глаза. Я понимал, что каждый из этих людей трудится за десятерых. Им предстояло очень много сделать, чтобы возродить землю, которую еще недавно топтал враг. Им нужна была Победа. Нужна как можно скорее. И кто знает, — думал я, — быть может, от меня, от того, будет ли моя сегодняшняя атака удачной, зависит, вернется ли домой муж молодки, помахавшей нам вслед белой косынкой, когда штурмовики пошли на взлет...

...Высота тысяча сто метров. Первая пара ведущей шестерки перестраивается в правый пеленг. Все выполняют тот же маневр. Значит, — до цели близко.

Вот уже первая шестерка устремилась в атаку. За ней — вторая. Вокруг самолетов рвутся снаряды.

Гулко застучало сердце. Еще несколько секунд — и я тоже атакую цель. Внизу, если продлить взглядом линию пикирования второй шестерки, видны солнечные «зайчики». Так и есть: вражеские самолеты... Они стоят группками вокруг перелеска, окаймляющего желтую поляну.

Вслед за командиром ввожу и свою машину в пикирование. Ведущий наносит удар реактивными снарядами. Я тоже нажимаю кнопку «РС». Через две-три секунды вражеские самолеты исчезают в темно-серых облачках взрывов.

Внимательно слежу за ведущим. Он выводит самолет из пикирования, тут же открываются люки его «ильюшина», [42] и из самолета темными каплями падают бомбы. Я дважды нажимаю кнопку сброса бомб, и мой штурмовик, слегка подпрыгивая, тоже освобождается от бомбового груза.

После этого выполняем левый разворот и, набрав высоту, уходим. Смотрю вниз: над стоянками вражеских самолетов клубится дым, сквозь который просвечивают оранжевые языки пламени. Сомнений нет: после наших эрэсов и бомб от фашистского аэродрома осталось только название.

Занимаю свое место в боевом порядке. Первые две шестерки еще раз заходят на цель. Тут и там вспыхивают разрывы: это открыли огонь вражеские зенитки, прикрывающие аэродром. Вот и мы проносимся сквозь гущу серо-черных «шапок». В кабине запахло пороховой гарью.

Командир длинными очередями ведет огонь из пушек и пулеметов. Я делаю то же самое — и ритмичная дрожь пробегает по самолету. Внизу появляется еще один очаг пожара.

Снова выходим из атаки влево с набором высоты. «Телохранители» старательно опекают нас, зорко всматриваются в небесный простор. И вдруг «яки» исчезают. Что такое?

— Прикрой, атакую! — слышу в шлемофоне чей-то голос. Значит, истребители прикрытия вступили в бой.

Высота — семьсот метров. Наша пара занимает место слева от ведущего группы: этим увеличиваются огневые возможности шестерки. Идем домой. Задание успешно выполнено, и это радует меня. Все хорошо, потерь нет!

Но что это? Звенящий удар. Машина накренилась влево, затем стала резко снижаться. Отклоняю ручку вправо — крен исчезает. Но угол пикирования все увеличивается. Штурвал на себя! Самолет не реагирует. Убираю обороты до минимальных, с силой тяну ручку на себя. Машина как-то неохотно выходит из пикирования.

— Хвост цел? — спрашиваю Малюка.

— Поврежден! — отвечает он. — Снаряды разбили стабилизатор. «Мессер», бисова душа, вдарыв. С дальней дистанции...

— Почему не обстрелял его?

— Задержка с пулеметом получилась! — объясняет [43] воздушный стрелок. Я заметил, что нервы у Малюка крепкие. И ничто не выдает его волнения. Разве что речь: в таких случаях он говорит то по-русски, то переходит на украинский язык.

С каждой секундой положение осложняется. Надо искать выход, ведь домой еще далеко...

— Пара заходит в атаку! — кричит Малюк.

Справа, метров на семьсот выше нас, замечаю пару «фокке-вульфов». Они явно намерены атаковать нас.

— Огонь!.. Короткими очередями, экономно! — передаю Малюку, совсем забыв о неисправности пулемета.

А «фоккеры» вот-вот откроют огонь.

Вдруг за моей спиной застучал пулемет: стрелок сумел-таки устранить неисправность.

— Молодец, Малюк! — кричу. — Ну-ка, дай им жару!..

Да, Антон Малюк, сумевший быстро устранить задержку и вовремя встретить огнем атакующие нас «фоккеры», действительно был молодцом! А тут как раз возвратились «яки» — и ринулись на «фоккеров». Один из них загорелся, стал падать, разматывая черную спираль дыма. Вспышка! И вражеский самолет взорвался в воздухе. Второй «фоккер», увернувшись от атаковавших его «яков», сумел все же поймать нас в прицел. В правой плоскости «ильюшина» зазияли рваные пробоины, затрепетали фанерные и перкалевые клочья обшивки.

Меня тревожит, что под напором встречного потока воздуха дыры в любую секунду могут увеличиться, и тогда машина потеряет устойчивость. Осторожно перевожу самолет сначала в правый, затем в левый крен. Повторяю. «Ильюшин» ведет себя нормально. Дотянуть бы домой!..

Наша группа ушла вперед, и мой подбитый самолет летит сейчас один в бескрайнем небе. А тут еще Малюк докладывает: в приемнике пулемета перекосило патрон, и его никак не удается вытащить.

Нас догоняют два «фокке-вульфа»! Подходят ближе. Пикируют. До линии фронта остается километров семь. Поединок предстоит тяжелый. Единственное, что я могу противопоставить «фоккерам» — это маневр...

«Фоккеры» уже на дистанции действительного огня. Вот-вот от них протянутся огненные трассы. Беру на себя ручку — и самолет, резко задрав нос, уходит вверх. [44]

Перегрузка, естественно, предельная, скорость падает до минимальной. Полностью убираю обороты, перевожу кран щитков в положение «выпущено», и самолет на какие-то доли секунды как бы зависает в воздухе.

Вдруг штурмовик затрясся, еще раз! Быстрый взгляд на одну плоскость, вторую. Новых дыр нет. Оборачиваюсь: один из «фоккеров» падает.

— Малюк? Это ты его? — спрашиваю по СПУ.

— Я вдарив. Тепер йому капут! — весело отозвался стрелок.

— Поздравляю с первым! А где второй?..

— Идет в атаку.

Нет, прицелиться я ему не дам! Убираю щитки. Сваливаю машину на левое крыло и бросаю ее вниз. «Фокке-вульф» близко. Энергично разворачиваю штурмовик и этим мешаю гитлеровскому летчику вести огонь. Он спешит, дает длинную очередь. Но огненная трасса проносится мимо. Разворачиваюсь вправо и, прижимаясь к земле, на максимальной скорости устремляюсь к линий фронта. Еще две-три минуты — и...

— Товарищ командир, нас атакуют четыре «фоккера»! — кричит Малюк. — Пулемет снова заело!..

Час от часу не легче! Лихорадочно ищу новое решение. Напряженно всматриваюсь вдаль, но ни наших штурмовиков, ни истребителей нигде не вижу. Как же быть?

Решаю набирать высоту до тех пор, пока тянет мотор. Медлить нельзя. Иначе будем сбиты! Заваливаю машину на левую плоскость, ухожу вниз со скольжением. Скорость быстро нарастает. Снова беру штурвал на себя и, набирая высоту, ухожу в сторону от огня «фоккера».

Обстановка еще более усложняется. Огненные трассы проносятся то справа, то слева. Высота — сто метров. Делаю все, чтобы не дать преследователям вести прицельный огонь. Но ведь их — четыре. Что предпринять?

И вдруг:

— Командир, «фоккеры» тикають!

И верно — уходят. А-а, струсили, не рискнули померяться силами с нашими истребителями! Оказывается, над передним краем действовала группа штурмовиков. Их прикрывали наши спасители. Заметив нас, они пришли на помощь. [45]

Закончив «обработку» переднего края, истребители поворачивают на восток. Присоединяюсь к ним.

— Тезка, жив? — спрашиваю Малюка.

— Живый, живый, товарышу командир!

И я во весь голос пою:

Там, где пехота не пройдет
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица!..

Пою потому, что хочется петь: мы ведь просто чудом уцелели в этом вылете!

Наконец, прилетели на свой аэродром. Выбрались из кабины. Не обращая внимания на окружающих, мы с Малюком бросаемся друг другу в объятия. Понять нас могут лишь те, кому довелось побывать в подобной ситуации. Ребята радостно улыбаются. Осматривают самолет, ощупывают дыры в плоскости и хвостовом оперении. Присоединяюсь к ним и я. Так вот оно что! Теперь мне ясно, почему самолет стал самопроизвольно планировать: слева обшивка стабилизатора буквально разворочена. Снаряды прошли между левым рулем высоты и хвостовой частью фюзеляжа. Руль высоты в узле крепления был отжат вниз и в таком положении заклинен. Выводя машину из пикирования, я с усилием освободил его для нормальной работы.

— Все вернулись? — спрашиваю механика Мотовилова.

— Нет, не все! — с горечью выдавил он. — Экипаж из второй эскадрильи не вернулся...

Больно стало на душе и обидно. Жаль, очень жаль боевых друзей! Будем за них мстить и доведем до конца то дело, которое не довелось завершить им.

Я подозвал Мотовилова.

— Самолет надо как можно скорее ввести в боевой строй. И пулемет стрелка проверьте.

— Сделаем, товарищ командир! К утру машина будет готова!

Иду докладывать командиру. Меня догоняет Калитин.

— Мой стрелок видел, как тебя атаковали «фокке-вульфы». Рад за тебя, поздравляю с победой и благополучным возвращением! — пожал он мне руку. — Спасибо, друг дорогой! [46]

Мы подошли к землянке командного пункта. Здесь уже собрались летчики, участвовавшие в штурмовке аэродрома, делились впечатлениями. Первая эскадрилья была на докладе. Затем пригласили к командиру всех летчиков второй.

Ожидаем своей очереди. Капитан Кривошлык беседует с каждым, уточняет какие-то детали. Я стою в стороне, прислушиваюсь к этому разговору и проверяю себя: а все ли видел, о чем говорят товарищи? Но вот пришла и моя очередь.

Командир эскадрильи взглянул на меня.

— Ну-ка, ну-ка, расскажите о своем поединке с «фокке-вульфами»! Начните с того момента, как перешли на бреющий...

Наступила пауза. Меня смутило, что я вдруг оказался в центре внимания: товарищи притихли, с интересом ждут моего рассказа. И я стал излагать подробности этого необычного в своем роде вылета, ставшего памятным на всю жизнь. Рассказал, как действовал Малюк, как он сразил «фоккера».

Выслушав мой рассказ, командир вдруг обнял и крепко поцеловал меня:

— Молодец!

Это было лучшей наградой: шутка ли — боевой, опытный воздушный боец, комэск похвально отозвался обо мне — совсем еще «зеленом» штурмовике!..

Итак, задание, поставленное перед нами, было успешно выполнено, противнику причинен большой урон: на аэродроме повреждено и уничтожено до тридцати самолетов, подожжены бензохранилища, взорван склад боеприпасов, разрушено несколько строений.

Этот боевой вылет многому научил меня. Я уверовал в свои силы и убедился, что штурмовик — действительно живучая машина. Но больше всего я уяснил для себя: летчику необходимо высокое боевое мастерство, боевой опыт и еще раз опыт.

2.

Авиация противника несла значительные потери, и гитлеровское командование вынуждено было вводить в действие все новые и «новые резервы.

На нашем участке стали появляться пикирующие [47] бомбардировщики Ю-87, метко прозванные фронтовиками «лапотниками». Дело в том, что у этого самолета были неубирающиеся шасси, прикрытые обтекателями. Торчащие в полете «ноги» и дали повод острословам сравнить их с лаптями.

С «юнкерсами-87» мы стали встречаться довольно часто. И не просто встречаться, а вести воздушные бои.

Первый такой бой, в котором было сбито три Ю-87, провела группа, возглавляемая старшим лейтенантом Прудниковым.

Это была блестящая победа. В бою не только показали свое искусство наши летчики. Серьезный экзамен выдержала наша прекрасная техника — славный штурмовик «Ильюшин-2», машина, обладавшая высокими летно-техническими качествами, огневой мощью и маневренностью. У Прудникова нашлось немало последователей.

Однажды перед нашей эскадрильей была поставлена задача: шестеркой двумя заходами нанести бомбово-штурмовой удар по скоплению вражеских войск и боевой техники в районе балки Терноватая.

Маршрут полета частично проходил над районами Донбасса, недавно освобожденными от гитлеровских захватчиков. Острая боль сжала сердце: я видел Донбасс совсем иным. В донецком небе началась моя летная биография. Здесь все было мне близко и знакомо. А теперь под крыльями проплывали взорванные мосты, разрушенные шахты и железнодорожные станции, сожженные поселки.

В сопровождении истребителей пересекаем линию фронта. Внизу — привычная в таких случаях картина: наземные войска ведут сражение.

До цели — несколько минут полета. Но вражеские зенитки неистовствуют: нас все время сопровождают черные шапки разрывов. Умело маневрируя, командир эскадрильи уверенно вывел группу на цель. Вот уже видна искусно замаскированная огневая позиция дальнобойной артиллерии фашистов. Рядом укрыты танки, грузовики.

— «Коршуны», атакуем! — командует ведущий и выводит свою машину в крутое пике. Я устремляюсь за ним, освобождаюсь от бомб...

— «Коршуны», еще заход! [48]

И снова на фашистов обрушиваются наши бомбы, реактивные снаряды. На земле — кромешный ад.

Разворачиваемся на третий заход, и вдруг слышу:

— В воздухе противник!

Ведущий выводит машину из разворота, я неотступно следую за ним. Набираем высоту. Внимательно осматриваю простор. Вдали замечаю цепочку из маленьких темных точек. Она движется под углом градусов тридцать к линии нашего полета. С каждой секундой точки увеличиваются и вскоре превращаются в силуэты идущих один за другим самолетов. Уже и различить их можно: судя по торчащим под фюзеляжем «ногам», это известные нам «лапотники». Но «юнкерсы» не одни: их прикрывают «мессершмитты».

— Приготовиться к атаке! — узнаю голос нашего комэска.

Разворачиваемся и идем в лоб боевому порядку «юнкерсов». В это время наши истребители схватились с «мессерами».

Теперь слово за нами! Всей шестеркой открываем огонь. Строй «юнкерсов» ломается. Рассыпавшись в разные стороны, «лапотники» сбрасывают бомбы на свои же войска — облегчаются. Один уже горит, падает.

Я четко выдерживаю строй пары, внимательно слежу за воздухом, повторяю действия Кривошлыка. Мной овладевает боевой азарт.

«Надо бить противника, пока он в растерянности!» — хочу крикнуть я, но его ли учить? Вот он закладывает вираж градусов на сорок пять. Я — тоже. Теперь его «ильюшин» на крутом развороте буквально «висит» надо мной. Малейшая ошибка, оплошность — и столкновение неминуемо. Напряжение длится всего лишь несколько секунд. И вот уже разворот выполнен. Облегченно вздыхаю: выдержал!

Теперь идем на сближение. Пристально слежу за ведущим: как только о;н откроет огонь — должен и я нажать гашетки. Дистанция сокращается, фашистский бомбардировщик уже совсем близко. Видимо, командир решил бить наверняка. В тот же миг у правого крыла его «ильюшина» заплясали две огненные струйки: это ведущий ударил по «юнкерсу» из четырех точек — пушек и пулеметов. Я, естественно, поймав «юнкерс» в прицел, поступил так же. Флагманский «юнкерс» перевернулся [49] на спину и, объятый пламенем и дымом, стал отвесно падать. Остальные «лапотники» поспешили удрать. Наша группа пошла за ними вдогонку. Я выбрал цель, но «юнкерс» увернулся и ушел переворотом. Ловлю в прицел другой. Начинаю сближаться — и этот ускользнул. Вот досада — опять неудача! А как хочется скорее сбить «лапотника» и открыть личный счет!

Забыв об опасности, ввожу штурмовик в пике, разгоняю скорость, затем беру на себя ручку — и снизу захожу на врага. Быстро сближаюсь с «им, выпустив шасси, гашу скорость и держу врага на носовом штырьке прицела. Проходят секунды предельного напряжения. Уже отчетливо видны кресты на крыльях «юнкерса». Чуть-чуть доворачиваю свой самолет с учетом упреждения и с силой нажимаю одновременно на кнопку пуска реактивных снарядов и на гашетки пушек и пулеметов. Штурмовик буквально выплескивает мощную струю огня. «Юнкерс» вспыхнул и стал падать. Так был открыт счет сбитых мной в воздухе вражеских самолетов.

Поиск по сайту: