История науки и современная философия

Особую роль в становлении новейшей философии сыграли процессы, происходившие в науке во второй половине XIX века. Открытия в области микромира поставили перед ее представителями проблемы, выходящие за пределы возможностей научной методологии, заставили их обратиться – осознанно или неосознанно - к философии, ее спекулятивным методам. Типичным для конца XIX - первой половины ХХ века стал уход в философию блестящих ученых – естественников и гуманитариев. Эдмунд Гуссерль и Бертран Рассел, Эрнст Мах и Рудольф Карнап, Клод Леви-Строс и Карл Ясперс – вот лишь часть наиболее известных имен из обширного перечня ученых, большую часть своей жизни посвятивших размышлениям над философскими проблемами, сделавших их решение смыслом своего существования.

Но чтобы понять сущность происходивших в науке процессов и механизм их влияния на философское мышление рассматриваемой эпохи, необходимо хотя бы вкратце познакомиться с историей научного познания.

Что, однако, надо понимать под наукой? Любое ли знание независимо от способа его получения можно назвать научным? На эти вопросы в настоящее время существуют вполне определенные и четко сформулированные ответы.

Под наукой понимается вид специализированной деятельности по производству знаний, осуществляемой в социально организованной форме, то есть, в виде системы отлаженных связей как внутри этого института, так и с внешним миром, и на основе исторически выработанных и развиваемых собственных методов. Как и любое производство наука не является деятельностью, навсегда заключенной в рамках одной и той же неизменной группы алгоритмов. Подобно всему, имеющему начало и причину возникновения, она постоянно меняется, иногда медленно, без радикального пересмотра своих взглядов, иногда стремительно, с крутой ломкой выработанных прежде представлений. И если происходит последнее, мы говорим о научной революции и о смене этапов развития научного знания.

Само собой разумеется, что наука не могла появиться сразу в готовом виде. Сначала должен был сформироваться вид познавательной деятельности, послуживший мостиком для перехода от ненаучных форм отражения действительности к научным. Такой вид был назван историками «преднаукой». Он возник на Востоке (Шумеро-аккадское царство, Вавилон, Египет, древние Индия и Китай) и характеризовался такими признаками, как эмпирический характер происхождения и обоснования знания, его вплетенность в непосредственную деятельность с предметами, рецептурность (предназначенность в качестве набора указаний в практической деятельности), подчиненность практическим потребностям (математика – искусству измерения и счета, астрономия – составлению календарей и обслуживанию религиозных культов, механика – техническим усовершенствованиям орудий производства и строительства и т.д.).

Знание в преднауке не представляло собой системы, отдельные положения которой были бы логически связаны с ее началом и, следовательно, могли быть выведены из него посредством дедукции, а существовало в виде набора готовых формул и рецептов, единственный путь освоения которых заключался в механическом заучивании.

Собственно наука появляется впервые в Древней Греции. Ее отличает от восточной независимость от практики, теоретичность (источником научного знания служит мышление), логическая доказательность. Однако то, что поднимает античную науку над преднаукой, является одновременно ее недостатком. При ее неразвитости и однобокости, обусловленной отрывом от практики, истинный результат процесса познания вряд ли мог быть гарантирован.

Советский историк философии В.Ф.Асмус следующим образом охарактеризовал античную науку: «При рано возникшей острой научной пытливости древние греки могли удовлетворить ее только в тех условиях и границах, которое представляло им слабое развитие техники и почти полное отсутствие эксперимента… Вследствие этого основными способами научного исследования были только наблюдение и опиравшиеся на наблюдение, но не допускавшие экспериментальной проверки аналогияи гипотеза. [117] Так как при разработке гипотезы мысль идет от действия к его причине, а одно и то же действие может вызываться различными причинами, то в условиях невозможности экспериментальной проверки в умах различных мыслителей, принадлежавших к высокоодаренному народу, возникали различные гипотезы об одних и тех же явлениях природы»[118].

Смена массового мировоззрения, происшедшая с принятием преемницей греческой культуры Римской Империей христианства в качестве государственной идеологии, привело к тому, что свои достижения наука была вынуждена сверять с догмами христианской религии. Теперь она ориентируется на «веру» и обслуживает социальные и практические потребности религиозного общества. Отсюда такие ее черты как схоластика и догматизм. Они делали средневековую науку антиподом как восточной, так и античной наук.

И лишь в эпоху Ренессанса появляются признаки формирования познавательного процесса, который можно назвать прообразом современной науки. У ее истоков стояли Галилео Галилей, Николай Коперник, Иоганн Кеплер, Рене Декарт и другие великие исследователи эпохи Возрождения и Нового времени.

Поскольку философия науки является самостоятельным курсом, читаемым в вузах аспирантам и соискателям, в этом пособии, посвященном общим проблемам мировой философии, подробный анализ признаков и свойств классической науки был бы неуместен. Тем не менее, на главных понятиях, характеризующих ее, остановиться необходимо. Эти понятия – «рациональность» и «истина». Они отражают характерные признаки науки на любом этапе ее развития.

Долгое время считалось, что их содержание очевидно и неизменно. Однако исследования историков и философов науки показали, что это ошибочное мнение. Понятия и истины, и рациональности изменялись в разные периоды существования научного знания, благодаря постоянному расширению горизонта науки и включению в перечень ее объектов и предметов все новых и новых явлений и аспектов действительности.

Зарождающаяся в эпоху Ренессанса классическая наука многое переняла в трактовке этих понятий у античности. Как и греческие мыслители, ученые эпохи Возрождения и Нового времени понимали под «истиной» знание, тождественное предмету познания. Главным свойством истины они считали ее «объективность», то есть, независимость знания от субъекта познания. Древние греки, в частности, Парменид, по сути, говорили о том же, противопоставляя путь мнения и путь разума. Мнение субъективно, разум объективен. Он познает предмет таким, каков он есть, без привнесения в представление о нем того, чего в нем нет, что существует только в голове исследующего его субъекта.

Творивший на рубеже эпохи Возрождения и Нового времени философ Фрэнсис Бэкон так же считает идеалом знания объективную истину, хотя и утверждает, что в сознании человека постоянно присутствуют идолы, или призраки, препятствующие, постижению действительности в чистом виде. Он полагает, что, хотя абсолютно от их влияния освободиться невозможно, нужно неустанно стремиться к его минимизации, чтобы постепенно постигать вещи такими, какими они существуют в реальности.

Такому представлению об истине соответствует и представление ученых периода классической науки о рациональности. Она (рациональность) в их представлении состояла в способности разума к постижению действительности такой, какая она есть. А представление это основывалось на убеждении в тождестве бытия и мышления. Такая убежденность была присуща еще древним грекам. Все тот же Парменид говорил: «Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит» (Перевод С.Трубецкого) или, в другом переводе: «Ведь мышление и бытие одно и то же».[119]

Мыслители Нового времени вернулись к этому тезису. И подобно грекам под «бытием» они понимали не эмпирическую действительность, а нечто, лежащее в ее основе и определяющее ее. Отличие лишь в том, что античные философы воспринимали это «нечто» как некие открытые только умозрению сущности («бытие» Парменида, «идеи» Платона, «формы» Аристотеля) в то время как их последователи в Новое время – как принципы, в соответствии с которыми устроен и функционирует мир.

Заблуждения же в познании возникают из-за вмешательства чувств (ощущений, эмоций) или же из-за отклонения рассудочного мышления от правил логики, судя по всему, являющихся мысленными копиями вышеназванных принципов. Иными словами, заблуждение – результат вмешательства в процесс познания «субъективного» в человеке.

Отсюда – закономерный вывод: чтобы постичь истину, надо освободиться ото всего субъективного, вынести его за скобки познавательных действий. Субъект должен находиться как бы в стороне от объекта, не смешиваясь с ним, дистанцироваться от него. Такое соотношение субъекта и объекта в процессе познания философы и историки науки изображают схемой O ­ S, где O означает объект, а S – субъект познания.

Эти представления об истине и рациональности продержались вплоть до конца XIX – начала ХХ века. Необходимость их пересмотра была вызвана великими открытиями в физике, положившими конец господству механистической картины мира, и становлением социально-гуманитарных наук как особой области знания.. Речь идет, прежде всего, о создании А.Эйнштейном специальной теории относительности и о становлении квантовой теории.

В 1881 году американский ученый Майкельсон поставил эксперимент (в последствие получивший название эксперимента Майкельсона-Морли) по определению направления и абсолютной скорости движения Земли вокруг Солнца. В качестве точки отсчета он собирался использовать гипотетическое вещество эфир, якобы заполняющее все космическое пространство. Инструментом измерения Майкельсон избрал свет, о котором было известно, что он имеет постоянную скорость, равную приблизительно 300 тысячам километров в секунду. Предполагалось, что, если бы луч света двигался параллельно движению Земли, он должен был бы испытывать сопротивление эфира и замедлять свою скорость. В случае же его движения перпендикулярно движению Земли его скорость замедлялась бы заметно меньше. Эксперимент проводился на вращающемся столе с системой зеркал, увеличивающей длину пробега луча света.

Но опыт не дал никаких результатов. Время прохождения света через систему зеркал в обоих случаях оставалось одним и тем же. Пытаясь объяснить отсутствие эффекта, ученые (Фитцджеральд, Лоренц) предположили, что свет все же замедляет движение, но давление эфира сокращает длину стола (свет проходит меньшее расстояние) и замедляет ход часов, скрывая этим разницу скорости прохождения луча в разных направлениях.

Правда, само существование эфира было весьма сомнительным фактом, так как он был недоступен исследованию, никак себя не проявлял и должен был заключать в себе ряд несовместимых свойств. Некоторые исследователи отказывались верить в него. В частности физик и философ, автор эмпириокритицизма Эрнст Мах. Той же точки зрения придерживался и Альберт Эйнштейн. В 1905 году он обнародовал свою «Теорию относительности», построив ее на двух постулатах, вызывавших у большинства современных ему физиков большие сомнения в их совместимости.

Первый постулат указывал на то, что не существует способа, чтобы установить, находится тело в состоянии покоя или равномерного движения. Второй говорил о том, что независимо от движения своего источника свет всегда движется через пустое пространство с одной и той же постоянной скоростью.

С позиции классической физики эти постулаты действительно несовместимы. Ведь если скорость света – величина постоянная, то именно свет может стать точкой отсчета для определения движения тела. Иными словами, если тело движется навстречу лучу света, то их относительная скорость должна превышать скорость луча. Если тело движется вдоль светового луча, то луч должен проходить мимо тела со скоростью меньшей его абсолютной скорости. Ну а в том случае, когда тело покоится, свет должен двигаться мимо него со своей собственной скоростью – 300 тыс. км/сек. Но, как показал опыт Майкельсона-Морли, этого не происходит. Почему?

Потому что время и пространство не являются неизменными величинами. Существует их зависимость, но не от сопротивления эфира, а от скорости движения тела, - отвечает Эйнштейн. С увеличением скорости движения системы (тела) ее пространство (длина) сокращается, а время в ней замедляется, что видно из формул Лоренца, описывающих эти изменения.

Чтобы понять, как взаимосвязаны постоянство скорости света и изменения пространства и времени в движущихся системах, поставим мысленный эксперимент, который представим в расположенной ниже схеме.

А Б

Схема 6.

Вообразите себе движущееся с огромной скоростью транспортное средство, или инерциальную систему,[120] с наблюдателем, вооруженным часами, внутри нее. Снаружи, в неподвижной системе, находится другой наблюдатель. От задней стены транспортного средства в сторону движения посылается луч света. Предположим, что за то время, за которое луч достигнет противоположной стены, система перейдет из положения «А» в положение «Б». Тогда наблюдатель внутри движущейся системы отметит за этот промежуток времени траекторию луча от одной стены к другой, а с точки зрения внешнего наблюдателя луч пройдет гораздо большее расстояние: от источника света в позиции «А» до передней стены транспорта в положении «Б».

С точки зрения классической механики разница в оценках наблюдателей объясняется, исходя из принципа Галилея: наблюдатель внутри системы ориентируется на неподвижные для него стены транспортного средства. Тогда как внешний наблюдатель видит, что свет перемещается вместе с вагоном. Соответственно его скорость возрастает. Она равна его собственной скорости плюс скорость движущейся системы: классический принцип сложения скоростей.

Но нам известно, что скорость света не зависит от движения его источника. Поэтому в данном случае объяснение полученного эффекта с позиции классической механики не годится. Объяснение дает специальная теория относительности Эйнштейна. В системах, движущихся со скоростями, сопоставимыми со скоростью света, время замедляется. Скажем, если для наблюдателя в неподвижной системе промежуток времени, за который транспортное средство переместилось из положения «А» в положение «Б» оказалось равным трем единицам, то для наблюдателя в самом транспортном средстве этот промежуток будет равен одной. Поэтому свет в движущейся системе отсчета пройдет расстояние в три раза меньшее, чем в неподвижной.

Именно из-за изменения пространственно-временных параметров в движущихся системах скорость света в них всегда остается постоянной, независимо от их собственных скоростей. А потому свет не может служить точкой отсчета для определения направления и скорости движения систем.

Таким образом устраняется несовместимость двух постулатов теории относительности. А отсюда с необходимостью вытекает положение о равнозначности всех инерциальных систем с точки зрения постижения истины. Речь идет о том, что одни и те же физические процессы и события могут восприниматься по-разному в зависимости от того, находится ли наблюдатель внутри данной системы отсчета или вне ее. При этом оба наблюдателя имеют равное право на утверждение объективной истинности описываемых или наблюдаемых ими экспериментальных данных.

В рассмотренном нами мысленном эксперименте эта мысль прозвучала бы так: кто из двух наблюдателей прав: внутренний, убежденный, что свет за известный промежуток времени прошел от одной стены транспортного средства до другой, или внешний, увидевший, что этот путь в разы длиннее? Ответ – правы оба. Так был сформулирован принцип предпосылочности, или относительности, научного знания. Он заключался в утверждении зависимости знания от системы наблюдения.

Принцип относительности Эйнштейна нашел свое дальнейшее развитие в квантовой теории Нильса Бора. Этот ученый применил его при оценке экспериментальных данных, полученных в процессе выявления природы света. Дело в том, что опыты со светом на различных экспериментальных установках давали взаимоисключающие результаты. Опыты в камере Вильсона (цилиндр, наполненный насыщенным паром) фиксировали траекторию света как частицы (корпускулы). А эксперимент пропускания света через прорезь в щите давал картину разложения света на спектры, что говорило о его волновой природе. Эти два свойства – волны и корпускулы – несовместимы. Встал вопрос о том, являются ли результаты экспериментов следствием взаимодействия света с различного рода приборами, или они объективны. Но тогда каким образом противоположные свойства сосуществуют в одном и том же объекте?

Бор отреагировал на эту проблему следующим образом: «Общее понятие относительности, - написал он в своей книге «Атомная физика и человеческое познание», - выражает существенную зависимость всякого явления от системы отсчета, которой пользуются для его локализации в пространстве и времени». Ученый, естественно, имел в виду зависимость от средств наблюдения, и утверждал равноправие результатов полученных на различных экспериментальных установках.

Такое широкое понимание относительности подводило к изменению понятия истины, ставило истину в зависимость от позиции наблюдателя. Формула «O ­– S» с этой точки зрения уже не отражала действительного отношения субъекта и объекта, отношения, составляющего сущность познавательного процесса. На самом деле это отношение выглядит как «O/S ­– S», то есть, «объект/субъект – субъект».

Поскольку прибор мог влиять на итоги эксперимента, физики, описывая результаты наблюдений явлений микромира, теперь должны были в дополнение к этому описывать характеристики и работу прибора, посредством которого наблюдение производилось. Но прибор создавался, исходя из определенных представлений исследователя, т.е., субъекта, об изучаемом объекте. Так субъективное представление «просачивалось» в знание об объекте. Получалось, что истина, в результате, лишается такого своего свойства как объективность, поскольку невозможно абсолютно изолировать объект от субъекта.

К аналогичному с физиками выводу пришли и представители социально-гуманитарных дисциплин. Дело в том, что эти дисциплины изучают отношения, существующие в обществе. Общество же отличается от природы наличием действующего субъекта – человека. В этом его специфика как объекта познания. Я – действующий субъект являюсь одновременно объектом себя же, как действующего субъекта.

Отсюда происходит вторая особенность гуманитарных наук, заключающаяся в том, что Я, как часть общества, будучи объектом самого себя, знаю кое-что о себе, благодаря не науке, а повседневному опыту и специализированной деятельности, которой непосредственно занят: политике, искусству, религии, экономике, праву и т.д. Политик, искусствовед, юрист – не ученые, а их знание - не научное, даже если они опираются на научные источники. Тем не менее, это знание также является средством познания объекта в социально-гуманитарных науках.

Таким образом, и в социально-гуманитарных науках объект оказывается неотделимым от субъекта, и их познавательное отношение, как и в естественных науках, соответствует схеме «O/S– S».

В связи со всем сказанным становится очевидным, что вместе с изменением представления об истине должно измениться и представление о рациональности. Поскольку объективная истина оказывается недостижимой, то есть, тождество мышления и бытия ставится под сомнение, рациональность превращается в возможность достижения с помощью научных знаний (неважно, правильно отражают они объективную реальность или нет) поставленной практической цели. Эту точку зрения наиболее отчетливо выразил известный немецкий социолог Альфред Вебер, утверждавший, что рациональность – это способность методически достигать запланированных результатов с помощью расчета.

Мы уделили так много внимания неклассическому этапу развития науки потому, что он положил начало процессу дальнейшего пересмотра таких, на первый взгляд незыблемых понятий, как истина и рациональность. Уже в середине ХХ века эти понятия вновь изменились. Наука вступила в новую фазу своего развития, так называемую постнеклассическую, что было связано с появлением особых объектов исследования – исторически развивающихся систем. К ним относится Вселенная как система взаимодействия микро-, макро- и мегамира, Земля как система взаимодействия геологических, биологических и техногенных процессов и другие.

В то же время на базе разработки некоторых идей термодинамики возникает новое направление в науке – синергетика, которая по отношению к вышеупомянутым системным объектам получает статус “методологической концепции”. В ее основе лежит представление о переходе исторически развивающихся систем от одного относительно устойчивого состояния к другому. При этом каждое последующее состояние рассматривается ею как имеющее новую уровневую организацию элементов системы и новый способ ее саморегуляции.

В исследуемом синергетикой процессе перехода от одной уровневой организации к другой она фиксирует моменты состояния неустойчивого равновесия систем, так называемые “точки бифуркации”. В этих точках система имеет “веерный набор” возможных путей развития. Просчитать, какой из путей ею (системой) будет “выбран”, в принципе невозможно, так как на этот выбор может повлиять любое, даже весьма незначительное воздействие. В этих условиях носителем решающего воздействия может стать сам исследователь, то есть, субъект познания.

С другой стороны, в современной культуре сформировался взгляд на мир (наиболее ясно описанный в синергетике), который предполагает “идею взаимосвязи и гармонического отношения между людьми, человеком и природой, составляющими единое целостное образование”. В основе этого взгляда лежит представление о целостном космосе, органично включающем человека, представление об объектах действительности как “исторически развивающихся человекоразмерных системах”.[121] Образно выражаясь, наш мир, с этой точки зрения, как бы расчитан на естественное участие в нем человека, на включенность в процесс развития мира человеческой деятельности, человеческой практики.

С учетом всего сказанного можно сделать вывод, что постнеклассический период развития науки формирует у научного сообщества точку зрения, согласно которой не приемлемо ни абсолютное противопоставление субъекта и объекта в познании, отстаиваемое классической наукой, ни такая схема их отношений, как O/S – S, принятая в неклассической науке, и отражающая лишь невозможность познания объекта таким, каким он существует вне границ влияния субъекта.

Согласно этой точке зрения системный объект должен с необходимостью включать в себя деятельность человека и, соответственно, описываться формулой O/S/P – S, где O и S – объект и субъект, а P – практика. Однако человеческая практика обусловлена целым рядом факторов, находящихся вне пределов научной компетенции, без которых картина исторически развивающейся системы окажется не полной. К ним относятся социальные цели и оценки: политические, этические, эстетические, религиозные и т.д., - истинность которых определяется не научными исследованиями, а повседневным опытом, общественным мнением, эмоциональными реакциями, вкусом, верой и другими, не сводимыми к научным методам, средствами.

Следовательно, постнеклассический тип рациональности должен соотносить характеристики получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, как это делается в неклассической науке, но и с ее (деятельности) ценностно-целевыми структурами. А это ведет к другому, на взгляд классической науки, парадоксальому выводу: при изучении системных саморазвивающихся объектов рациональное познание не имеет безусловного приоритета перед дорациональными и внерациональными, ненаучными познавательными формами.

Что касается понятия истины, которое, как это уже было отмечено, тесно связано с типом рациональности, то в последнем случае явно прослеживается тенденция к отказу от принципа “единственности истины”, к признанию истинности множества теорий, объясняющих одну и ту же проблему, если они отвечают определенному перечню критериев. И это логически вытекает как из допущения в изучении объектов вненаучных средств познания, так и все чаще применяемых в современной науке не имеющих под собой опытной основы умозрительных методов, необходимость которых объясняется невозможностью экспериментального исследования ряда системных объектов.

Литература

Учебники

Философия науки. Под ред. С.А.Лебедева. М.: Академический Проект, 2006.

Философия социальных и гуманитарных наук. Под общ. ред. С.А.Лебедева. М.: Академический Проект, 2008.

Дополнительная литература

А: Кохановский В.П., Лешкевич Т.Г., Матяш Т.П. Фатхи Т.Б. Основы философии науки. Ростов-на-Дону: Феникс, 2005.

Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук. Под общ. ред. В.В.Миронова. М.: Гардарики, 2006.

Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: ГАРДАРИКИ, 2006.

Западная философия середины ХΙХ – ХХ веков.

ХΙХ век в Европе и России без преувеличения можно назвать «ниспровергателем». Наиболее характерные отзывы о нем сводятся к тому, что это было время, в котором «срывались мифологические покровы», «развенчивались патриархальные иллюзии», «подвергались сомнению заповеди предков». В политической сфере он был отмечен многочисленными восстаниями и революциями, падением или ослаблением ряда европейских монархий, в науке - подрывом основ классической картины мира, в искусстве – наступлением эпохи критицизма, вызванного расхождением идеалов с действительностью, что повлекло за собой размывание единства стиля, выработанного еще в эпоху Ренессанса, и, как следствие этого, появление во всех жанрах художественного творчества стилистического многообразия, возникновения множества индивидуальных художественных миров.

Быстрые и радикальные перемены, порождавшие представления о парадоксальности действительности, непредсказуемости и хаотичности событий общественной жизни, ставили под сомнение даже «надежду просветителей XVIII века» - разум. Это приводило к резкому увеличению числа сторонников взглядов Шопенгауэра и Кьеркегора, не видевших в природных и социальных процессах какой-либо логики, либо не желавших подчиняться этой логике, то есть, необходимости, апологетами которой являлись уже сходившие с философской сцены Спиноза и Гегель, отождествлявшие с ней, но только познанной, свободу.

Научные теории, отражавшие эту необходимость, сначала под влиянием социальных катаклизмов, затем под впечатлением процессов, происходящих в самой науке, объявлялись либо фикциями (Ницше), либо играющими чисто инструментальную роль конструкциями, не имеющими никакого отношения к истине.

В итоге сторонники Ницше стали искать истину в переживании, интуиции или откровении, а наиболее прагматичные – в пользе. Другие же, в основном представители мира науки, попытались найти ее в эмпирической реальности, то есть в доступных человеческим ощущениям фактах. Они получили название «позитивисты».

Однако начать историю современной философии следует с одного из влиятельнейших направлений XIX-XX веков – марксизма, ведущая роль которого в «срывании мифологических покровов» и «развенчивании патриархальных иллюзий» не вызывает сомнений.

Поиск по сайту: