ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА И СОЦИОЛИНГВИСТИКА

Социолингвистика – научная дисциплина, развивающаяся на стыке языкознания, социологии, социальной психологии и этнографии. СЛ изучает социальную природу языка, его общественные функции, механизмы воздействия социальных фактов на язык и ту роль, которую играет язык в жизни общества.

Социальная сущность перевода за последнее время все больше при­влекает к себе внимание исследователей. Так, один из ведущих теорети­ков перевода ГДР, О.Каде, рассматривал перевод как важнейший вид межъязыковой комму­никации, представляющей собой (как и коммуникация вообще) общест­венное явление — языковую деятельность людей, ограниченную об­щественными условиями и служащую общественным целям [Kade, 1977].

Социальные аспекты перевода в той или иной форме получали осве­щение в работах по теории перевода. Однако в них они чаще всего рас­сматривались несистемно, без привлечения понятийного аппарата, разработанного современной социолингвистической теорией. Между тем есть основания утверждать, что, будучи социально детерминирован­ным явлением, перевод обладает рядом существенных признаков, вхо­дящих в сферу компетенции социолингвистики.

Среди социолингвистических проблем, имеющих прямое отношение к переводу, следует в первую очередь выделить такие, как "язык и социальная структура", "язык и культура", "язык и социология личнос­ти". В соответствии с этим важно рассмотреть следующие три стороны перевода: а) перевод как отражение социального мира; б) перевод как социально детерминированный коммуникативный процесс; в) социаль­ную норму перевода.

Отражение социального мира в процессе межъязыковой коммуни­кации является одним из существенных социолингвистических аспектов перевода. Эта проблема характеризуется двумя основными аспектами: первый непосредственно связан с передачей в переводном тексте социаль­ных реалий исходной социокультурной системы, а второй — с опосредованным отражением социальной дифференциации общества через социально обусловленную дифференциацию языка.

Проблема перевода социальных реалий связана с поиском их функ­циональных аналогов в другой культуре. Порой вся сложность этой проблемы проистекает из разного членения социальной действитель­ности. Рассмотрим в качестве примера трактовку понятия "middle class" в "Большом англо-русском словаре": "люди среднего достатка, средние слои общества (средняя и мелкая буржуазия, интеллигенция, служащие, высокооплачиваемые рабочие)". Таким образом, проецируя эту катего­рию на другую понятийную систему, мы получаем целый ряд, соотне­сенный с разными категориями другой социокультурной системы. В то же время в контексте словосочетания этот термин порой конкретизи­руется и приобретает однозначные соответствия в русской общественно-политической терминологии: upper middle class — "крупная буржуазия"; middle class prejudices — "буржуазные предрассудки".

Еще сложнее обстоит дело с передачей реалий в тех случаях, когда речь идет о культурах, разделенных значительной дистанцией. Так, для английского словосочетания common people 'простые люди' на языке майя удалось найти лишь более или менее адекватное описательное соответствие — 'люди, живущие на окраине поселка', поскольку в культуре индейских племен Юкатана удаленность жилья от центра поселка является показателем социально-экономического статуса.

Что касается социально обусловленной вариативности языка, то она находит свое проявление, в частности, в речи персонажей, а также и в авторской речи в художественном тексте. Сциальная вариативность в языке и речи характеризуется наличием двух измерений — стратификационного и ситуативного. Стратифика­ционная вариативность самым непосредственным образом связана с социальной структурой общества и находит свое выражение в тех язы­ковых и речевых различиях, которые обнаруживаются у представителей разных социальных слоев и групп. В то же время ситуативная вариа­тивность проявляется в преимущественном употреблении социально маркированных языковых средств — отдельных единиц или целых систем и подсистем — в зависимости от социальной ситуации [Швейцер, 1976, 78—79].

В комедиях Аристофана дорийский диалект служит в качестве стратификационного маркера, характеризующего провинциала, не владеющего образцовой аттической речью. В некоторых переводах комедии " Лисистрата" на английский язык в качестве аналога дорийского диалекта используются местные диалекты английского языка со сходной оценочной коннотацией. Так, например, в одном из английских изданий комедии спартанский гонец, который в оригинале говорит на до­рийском диалекте, изъясняется на шотландском диалекте (Scots): Herald. Whaur sail a body fin’ the Athanian senate / Or the gran lairds? Ha gotten news to tell. В американском издании аналогичную функцию выполняет южный диалект американского варианта английского языка: Herald. This Athens? Where-all kin I find the Council of Elders or else the Executive Board? I brung some news.

Тако­го рода прием, т.е. передача диалектной речи с помощью диалектов языка перевода, явно противоречит принятой в нашей стране перевод­ческой норме, не допускающей полной русификации подлинника и лишения его национального колорита. Именно поэтому русский перевод­чик комедии А.Пиотровский использовал для речевой характеристики этого персонажа отдельные элементы сниженной разговорной речи: "Привязался же, болтун!", "Что за вздор еще?" и др.

Компенсационные приемы перевода используются и при передаче ситуативной вариативности языка, одним из проявлений которой является варьирование ситуативных маркеров речи под влиянием меняющихся ролевых отношений между коммуникантами. В русском языке одним из маркеров ролевых отношений служат личные местоимения ты/вы при обращении к собеседнику. Эти маркеры неоднозначны. Их варьирование отражает такие параметры, как социальный контекст, относительный возраст, генеалогическая дистанция, принадлежность к группе и др. При переводе на английский язык, где отсутствует аналогичная оппозиция личных местоимений, требуется каждый раз подыскивать ситуативный эквивалент, передающий те же параметры ситуа­ции. Рассмотрим следующий пример из перевода на английский язык рома­на Достоевского "Идиот": — Евгений Павлович, это ты?.. Ну как же я рада, что наконец разыскала...— "Is that you, Eugene, darling? I'm so glad to have found you at last..." В этом примере Настасья Филипповна при всех обращается к Евгению Павловичу на "ты", подчеркнуто афишируя близкие отношения с ним. Здесь переводчик использует в качестве аналога интимное обращение darling.

Думается, что к переводу как коммуникативному акту вполне прило-жима разработанная английским лингвистом М.А.К.Хэллидеем со­циально-семиотическая модель текста и детерминирующей его ситуации [Halliday, 1979,139—145]. Согласно Хэллидею, семиотическая структура ситуации образуется на основе взаимодействия элементов триады — "поля" (field), или типа социального действия, "тональности" (tenor), или типа ролевых отношений, и "модуса" (mode), или типа символичес­кой организации. Поле включает комплекс социальных действий опре­деленной конфигурации, в рамках которых существенную роль играет и текст. Структура ролевых отношений, т.е. отношений между участ­никами социальной деятельности, в том числе и речевой, лежит в основе тональности текста. Модус — это способ речевой организации, определяемый символическими формами взаимодействия, письменными и устными, а также их жанровыми разновидностями.

В качестве примера поля приведу область массовой коммуникации.

Здесь возникает проблема передачи в переводе некоторых существенных особенностей массовой коммуникации, находящих свое отражение в языке. Отмечалось, что для языка американских средств массовой ком­муникации характерна высокая степень стандартизации. Так, на страницах американских газет постоянно мелькают такие выражения, как the Senate today heads into... 'сегодня сенат приступает к...'; bitterly contested bill 'законопроект, вокруг которого развернулась ожесточенная борьба'; violence flared 'вспыхнули беспо­рядки'и др. [Неуп, Brier, 1969,36—37].

Порождение сообщения в условиях массовой коммуникации отли­чается оперативностью, "сиюминутностью", что находит свое отражение прежде всего в насыщенности текста неологизмами. Среди них видное место занимают те, которые отражают события политической жизни, привлекающие внимание читателей.

В переводе находит отражение и тональность текста, определяемая ролевыми отношениями между участниками коммуникативного акта (отправителями и получателями). Есть достаточные основания пред­положить, что газеты, журналы и другие средства массовой коммуни­кации моделируют речевое поведение человека, выбирающего те или иные языковые ресурсы в зависимости от социальной ситуации и в пер­вую очередь от ролевых отношений.

В связи со сказанным встает вопрос о социальной норме перевода. Как и любая социальная норма, норма перевода является механизмом, через посредство которого общество детерминирует поведение лич­ности [Кречмар, 1970]. Социальная норма перевода представляет собой совокупность наиболее общих правил, определяющих выбор стратегии перевода. Эти правила отражают те требования, кото­рые общество предъявляет к переводчику. Они не являются чем-то раз и навсег­да заданным, они варьируются от культуры к культуре, от эпохи к эпохе и от одного типа (жанра) текста к другому.

Противоречивые требования к переводу ("парадоксы перевода") были, в частности, отмечены Т.Сейвори в книге "Искусство перевода":

Перевод должен передавать слова оригинала.

Перевод должен передавать мысли оригинала.

Перевод должен читаться как оригинал.

Перевод должен читаться как перевод.

Перевод должен отражать стиль оригинала.

Перевод должен отражать стиль переводчика.

Перевод должен читаться как современный переводчику.

Перевод должен читаться как современный оригиналу.

Перевод вправе прибавить нечто к оригиналу или убавить от него.

Перевод не вправе ничего ни прибавить, ни убавить.

Стихи следует переводить прозой.

Стихи следует переводить стихами.

Историческая вариативность переводческой нормы может быть проиллюстрирована переводами Библии в различные исторические периоды. Так, средневековые переводы в целом подчиняются первому из перечисленных выше требований ("переводить слова подлинника" — девиз буквального перевода). Буквализм ранних переводов Библии проистекал, как отмечает А.В.Федоров, не столько из осознанного теоре­тического принципа, сколько из пиетета, из "трепета" перед библейскими текстами [Федоров, 1983, 25]. Впоследствии эта норма была расшатана и вместо нее было выдвинуто требование "переводить не слова, а мысли" (см. второе требование из перечня Сейвори). Об этом, в частности, свиде­тельствуют два перевода одного и того же отрывка из "Послания рим­лянам", приводимые Ю.Найдой [Nida, 1875,256—257]: 1. Through whom we have received grace and apostleship unto the obedience of faith among all nations for his name's sake. 2. Through him God gave us the priviledge of being an apostle for the sake of Christ, in order to lead people of all nations to believe and obey.

Рассмотрим еще один "парадокс перевода" — требование транспони­ровать текст в культуру получателя и одновременно сохранять "ино-культурный" колорит. В прошлом последнее требование было не столь жестким, о чем свидетельствуют, в частности, некоторые русские пере­воды XIX в., в которых текст оригинала подвергался полной русифи­кации. Ср., например, приписываемый О.И.Сенковскому перевод цити­рованной выше баллады Бернса "Джон Ячменное Зерно":

Были три царя на Востоке,

Три царя сильных и великих,

Поклялись они, бусурманы,

Известь Ивана Ерофеича Хлебное зернышко.

И вырыли они глубокую борозду, да и бросили его в нее,

И навалили земли на его головушку,

И клялись они, бусурманы,

Что извели Ивана Ерофеича Хлебное зернышко.

Переданное ритмизованной прозой в духе русской народной былины и включающее элементы русского просторечия (бусурманы, известь), это произведение явно не соответствует современной норме перевода и может расцениваться как стилизованное переложение.

Некоторые нормы перевода еще находятся в процессе формирования. Перевод и лежащая в его основе стратегия оказываются зависимыми от нормативных установок, задаваемых культурой. Однако существует и другой аспект, этой проблемы, фокусирующий наше внимание на актив­ной роли перевода, оказывающего существенное воздействие на форми­рование языковой нормы.

Большую роль перевод играет в создании литературного письменного языка. В истории литера­турного английского языка активная роль переводов нашла свое прояв­ление, в частности, в том, что приток латинизмов в письменную речь заметно «увеличивался в периоды интенсивной переводческой деятель­ности (перевод на древнеанглийский „Вульгаты", переводческая деятель­ность короля Альфреда) и особенно возрос к эпохе Возрождения» в связи с интересом к классическим языкам и развитием новых жанров в литературе. Перевод явился каналом воздействия латинс­кого языка на английский, которое проявлялось как в многочисленных лексических заимствованиях и синтаксических кальках, так и в функцио­нально-стилистической дифференциации языка. Роли перевода как про­водника иноязычного влияния в известной мере способствовали буква­листские установки, которые господствовали в то время в переводе.

Роль перевода как активного инструмента взаимодействия языков и культур сохраняется и в современном обществе. Проникая в повседнев­ную речь через средства массовой коммуникации, некоторые "переводизмы", на первых порах воспринимавшиеся как отклонения от нормы (ср., например, такие кальки, как утечка мозгов от англ. brain-drain), постепенно приобретают права и утверждаются в языке.

Проблема взаимодействия теории перевода и социолингвистики еще ждет своего решения. В данном разделе были указаны лишь некото­рые области тесного соприкосновения этих дисциплин. Думается, что использование понятийного аппарата и инструментария современной социолингвистики даст возможность глубже проникнуть в механизм пе­ревода, выявить его социальную природу и социальные детерминанты, точнее охарактеризовать всю сложность и противоречивость стоящих перед ним задач и стратегию переводческого решения.

Поиск по сайту: