ПРОИСХОЖДЕНИЕ КИРГИЗСКОЙ НАРОДНОСТИ

(приложение к главе 6).

В начале (251—260) приводятся мнения разных авторов, из которых особенно рекомендуется Красовский; между тем, как раз последний не может считаться солидным авторитетом. Например, ни с чем не сообразно его утверждение о том, что «кайсаки вступили в союз с единственной целью вести мирную кочевую жизнь и уходили от тех, в которых не находили мирных руководителей народа». Наш автор всецело подписывается под это (257), а в другом месте (217 стр.) выразился еще сильнее, а именно: что «казаки всегда питали истинное отвращение к завоевательным действиям, никогда не находившим у них хорошего и широкого приема», на 190 стр. автор опровергает себя и Красовского, говоря, что «вся жизнь их (казаков) была постоянной, почти не прекращавшейся войной на самых различных фронтах и с самыми разными народами». Выходит, что «вечно недовольная, будирующая шайка, все время воевавшая со всеми соседями», в то же время питала истинное отвращение к военным действиям и т. д.

На стр. 261 автор утверждает, что роды канлы и дулаты исчезли; между тем в настоящее время канлы в Ташкентском уезде насчитывается 140 000 душ, в Алматинском— 30 000 и, вообще, всего— 180 000—190 000 душ; дулатов в Чимкентском, Аулиеатинском уездах по 140 тысяч душ, в Пишпекском — 80 000, Алматинском — 100 000, итого не менее 460 000 душ или около 1/2 миллиона. Мнение, заимствованное у Аристова, что сарыуй-суны вошли в состав казаков Старшей Орды, пробыв сначала в среде кара-киргизов,— неверно. Объяснение автора, что отделение Сарыуйсына «кырк» произошло от слова «кыргыз» с урезкой конца слова, ни на чем не основано и противоречит всем правилам словообразования тюркских наречий. Также утверждение, что от «Ала-ша», путем урезок получилось «Алаш» и «Алчын» (273, 276 стр.) и также неверно, что от «Алыкчына» могло образоваться «алчын»: род «Алыкчын» до сих пор существует среди каракиргизов Аулиеатинского уезда (в верховьях р. Талас). Также неудачна попытка отождествить киргизского Майкы-бия с уйгурским предводителем Мон-кебаем; киргизам незачем было изменять это имя, т. к. такое имя не чуждо, встречается и теперь. Такие ничем не обоснованные отождествления и объяснения у автора встречаются часто: например, на 204 стр. (выноска) автор полагает, что киргизское слово «танба» произошло от русского «тамга»; тут даже доказывать не приходится, что произошло как раз обратное.

Глава кончается чрезвычайно курьезно: этническую нецельность казаков автор основывает, между прочим, на том, что у них нет преданий, производящих их предков от животных, как, например, у каракиргиз, будто-бы считающих прародительницей своей «красную борзую собаку». Помимо неудачности этого последнего подтверждения» и «нового сильного подкрепления для исторической науки» как выражает автор (283, 281 стр.), мы можем уверить его, что ни один каракиргиз не скажет, что предки народа происходили от какой бы то ни было «собаки»; это просто выдумка киргиз-казака, пошутившего над своим соседом.

Глава 8. Стр. 163. Не совсем понятно выражение, что «ростки культуры в Туркестане уничтожило время». Хотя утверждение автора о том, что кочевники, узбеки и казаки, способствовали дальнейшему падению культуры — правильно, но не понятно, к чему приведен пример постройки в это время медресе Шир-Дар и Тилля-Коры. Но интереснее всего то, что строителем этих медресе был киргиз-казак Джалантос-батыр, о котором говорили выше. Не понятен и второй пример: «в Хорезме кочевниками нанесен удар торговле и городской жизни, а земледельческая культура, наоборот, стала процветать». Трудно допустить, чтобы закоренелые кочевники, завоевав Хорезм, сразу обратились в землевладельцев, но в то же время «убили торговую и городскую жизнь».

В дальнейшем кое-где встречаются такие напрасные натяжки и объснения; зато желание автора дать описание кочевого быта, безусловно, заслуживает внимания. В настоящее время прежний строй под напором новых условий жизни рушится, и в этот момент очень важно зафиксировать то, что было раньше, чему мы были свидетелями еще недавно. На эту сторону мало обращалось внимания, автор собрал разрозненные материалы, кое-где дополнил сам и вообще эту часть работы выполнил вполне удовлетворительно.

Глава 9. Первая часть главы (193—199) представляет собою переложение из истории первобытной культуры и не заключает в себе что-либо оригинальное. В описаниях внутренней жизни киргизской общины многие положения обрисованы верно. Автор, следуя Словоохотову (народный суд обычного права киргиз 1905 г.), дал правильное определение так называемой «баранте», что оно — не грабеж, а особый, своеобразный способ осуществления юридических прав. Есть, правда, и ошибки: например, неверно, что в выражении «джеты-джарга» последнее слово стоит в дательном падеже. Это заимствовано у Словоохотова (стр. 43), который, очевидно, был введен в заблуждение малограмотным переводчиком.

Утверждение автора (213), что должность бия была связана с происхождением от благородного сословия — неверно: 1) один из самых знаменитых биев киргизского народа Казбек, современник Тауке-хана и Толебия Алибекова, а не Алимбекова, стр. 204, был из рода «Караке-сек», занимавший среди аргынов подчиненное, зависимое положение; это достаточно характеризуется четырехстишием, сохранившимся в народной памяти до сих пор: «каракесек кап-кара куннен туган, Казыбегы бий болып бетын джуган», т. е. черный-пречерный каракесек родился от рабыни и попал в люди только при бие Казыбе-ке»; 2) отец знаменитого батыра Мл. Орды Махамбета (убитого в 1845 г.) Отемыс — был бием, а отец последнего Мале был рабом при Алдар-бие. Неверно также мнение автора (215 стр.), что «завоевательная политика узбеков закончилась тот час же по занятии Туркестана»; а знаменитых 7 походов Обейдулла-хана на Иран, а походы Абдулла-хана (Вамбери ч. 2 стр. 32—58)?

Поиск по сайту: