ГЛАВА 6. Городок Виттенберг в Саксонии раскинулся на самом берегу Эльбы

Городок Виттенберг в Саксонии раскинулся на самом берегу Эльбы. Мощные стены и наполненные водой рвы кольцом окружали улицы и площади. Одиннадцать сторожевых башен, хорошо заметных путнику уже издали, высились над крышами домов и церквей подобно каменным копьям.

Трое ворот вели в город: с запада – Шлостор, с юга – Эльбтор, с востока – Эльстертор. Здесь была резиденция курфюрста, поэтому ремесла и торговля в этом маленьком городишке, находившемся вдобавок на перекрестке двух торговых путей, начали процветать очень быстро.

Близость к реке тоже оказалась не бесполезной. Помимо права чеканить собственные монеты город обладал штапельным правом: ему разрешалось хранить на складах зерно, вина, древесину, сельдь, а также другие товары, доставлявшиеся сухопутным и водным путем. За мзду в тысячу рейнских гульденов курфюрст даже уступал отцам города право вершить суд, и хотя двор оставлял за собой возможность отозвать дарованные права, тем не менее все эти достижения внушали горожанам уважение к самим себе. Советники магистрата, гильдии и цеха демонстрировали свою преданность городу, строя церкви, поддерживая университет и многочисленные монастыри Виттенберга.

Мартин прибыл в город, когда октябрь окрасил золотом листву деревьев. К собственному немалому удивлению он без труда освоился в монастыре августинцев, который располагался в восточной части города. Немногочисленная братия обживала совсем новое здание, которое было построено в традициях нищенствующих орденов и поэтому отличалось крайней простотой и целесообразностью форм. В городе это место прозвали Черный монастырь, но вовсе не из-за цвета его суровых стен, а из-за монашьих ряс. Кроме августинцев, которые обосновались в городе всего несколько лет назад, в северной части Виттенберга имелся еще и монастырь францисканцев, служивший местом погребения членов семьи герцога.

В Черном монастыре Мартин познакомился с братом Ульрихом, которому приор поручил позаботиться о вновь прибывшем. Брат Ульрих был черноволос и внешность имел приятную. Он принадлежал к старожилам монастыря, которые по приглашению курфюрста когда-то поселились в Виттенберге. Как и Мартин, он много времени посвящал изучению библейских текстов, но занимался этим с гораздо меньшим рвением. На самом-то деле между ними было очень мало общего. Ульриху чтение священных книг давалось с большим трудом, в то время как для Мартина часы, проведенные за их изучением, были самыми счастливыми. Зато брат Ульрих славился как проповедник и внимательный слушатель. Он проявлял живейшее участие во всех людях, которые встречались на его пути, и утверждал, что в их судьбах он черпает больше познаний, чем во всех книгах вместе взятых, какие когда-либо выходили из-под пера писца или же из-под печатного пресса. Так что для братьев постарше было удивительно, как это Ульрих так хорошо ладит с молчаливым, не очень-то неуравновешенным новичком из Эрфурта. Скоро Мартин и сам стал искать общества молодого, разговорчивого монаха. Частенько случалось, что они беседовали до рассвета, пока не догорят последние свечи или пока колокол не позовет к заутрене.

Однажды вечером брат Ульрих поджидал Мартина невдалеке от городских ворот. Они договорились встретиться в низинке у реки. Брат Ульрих хотел познакомить Мартина кое с кем из беднейших жителей Виттенберга, с которыми ему придется иметь дело как проповеднику. Ульрих стоял на берегу, подхватив полы рясы. Слева от него суетился какой-то рыбак, держа в руке сачок и камышовые корзины. Он был слепой.

– Погоди, я помогу тебе! – с живостью крикнул брат Ульрих, и несколькими минутами позже они вдвоем вытащили на берег тяжелые сети, в которых трепыхалась рыба.

Чуть дальше, в стороне от тропы, в траве на коленях стояли прачки. Размашистыми движениями они швыряли белье на плоские камни – только брызги летели. Слышалось пение, а какой-то мальчонка подыгрывал певуньям на флейте.

Некоторое время брат Ульрих наблюдал за этой идиллической сценой. Погода стояла прекрасная, башни и зубцы городских укреплений были залиты светом закатного солнца. С западной стороны высился замок курфюрста – вытянутое строение сложной формы, притененное кронами высоких деревьев и зарослями кустарника. Курфюрст придавал большое значение роскоши оформления и разнообразным удобствам. Он нанимал известнейших архитекторов, которые украсили внутренний двор изящными лестницами и причудливыми аркадами. Потолки из ценнейших пород дерева, камины, украшенные гербами, живопись, фламандские гобелены придавали гостиным, спальным покоям и рыцарским залам роскошный вид. Однако все это великолепие было внутри, а снаружи замок производил на всех пугающее впечатление. Маленькие оконца прикрывались деревянными ставнями; они походили на подслеповатые черные глазки, злобно взирающие на окружающий мир. Даже осанистая круглая башня замковой церкви, вплотную примыкающая к западному крылу резиденции, не сглаживала мрачного общего вида.

Брат Ульрих вздрогнул, когда брызги воды неожиданно попали ему в лицо. Две девушки, из тех, что стирали белье на реке, пробежали мимо него и намеренно встряхнули рядом с ним мокрую холстину. Девушки задорно захихикали, в ответ монах с притворной строгостью погрозил им пальцем. Он хотел было уже подойти к молодым женщинам, чтобы поговорить с ними, но тут из-за деревьев показался брат Мартинус. Выглядел он, как всегда, встрепанным и невыспавшимся. Под мышкой у него была книга, с которой он никак не мог расстаться. Брат Ульрих встал руки в боки.

– Я тебя совсем не тороплю! – крикнул он Мартину издалека, увидев, как тот побежал ему навстречу еще быстрее.

– Вижу, я зря беспокоился, вы здесь очень неплохо проводите время! – Мартин иронично приподнял бровь и двумя пальцами стряхнул капельки воды с курчавых волос брата Ульриха, которые непокорными колечками вились вокруг его тонзуры. – Вы рыбачили или же в основном занимались стиркой, дорогой брат? – спросил Мартин с серьезным и честным выражением лица.

Брат Ульрих с наигранным огорчением опустил уголки губ. Низ рясы у него вымок и помялся.

– Видите того человека с камышовыми корзинами, вон там, у реки? Его зовут Гунтер. Если бы я не полез в реку да не помог ему вытащить сети, он потерял бы весь свой улов.

– Конечно, и весь Виттенберг от этого бы пострадал, – с ухмылкой сказал Мартин. – В конце концов, у нас ведь сегодня пятница!

– Верно! Вы удивительно быстро осваиваете местные порядки!

С шутками и смехом монахи отправились домой. Они поднялись по пологому, поросшему кустарником склону и пошли по тропинке к западным воротам. Уже издалека доносился плеск воды: они приближались к глубокому рву возле городской стены. Под аркой ворот, створки которых были широко открыты, тот самый слепой рыбак о чем-то разговаривал с солдатом, что стоял у ворот на страже. Мартин видел, как слепец залез рукой в камышовую корзину, вынул из нее рыбину и стал показывать ее солдату. Стражник перевел взгляд наверх, к брустверу, где лениво грелись на солнышке его товарищи: кто просто сидел, а кто натирал до блеска промасленной тряпицей свои латы. Заметив монахов, стражник поспешно сунул рыбину в бочку позади себя и махнул рукой монахам, а заодно и Гунтеру: мол, проходите. Они вошли в город.

Перед замковой церковью на небольшой площадке, покрытой соломой и камышом, расположились мелкие торговцы – кто за открытым прилавком, кто в маленькой будочке. Подзывая прохожих, они умело расхваливали свой товар: плетеные корзины, глиняные кувшины и кружки, разноцветные ленты, броши, узорчатые пояски. Продавец сукна навязал полоски ткани на длинный шест, и они, как флаги, развевались на ветру. В некотором отдалении кудахтали куры и гоготали гуси, просовывая клювы сквозь прутья клеток. Запах пчелиного воска, хлеба и жареной рыбы заползал во все щели домов и сараев, примыкавших к площади перед церковью. А с задних дворов, которые представляли собой настоящие лабиринты с деревянными галереями и кривыми лестницами, доносился визг пил и шум точильного круга. Хозяйки с ведрами в руках судачили у колодца. Благообразный старец в мантии, явно профессор университета, вышел из придела церкви, у дверей которого пристроился оборванный нищий. Старец развязал маленький кожаный кошелек, висевший у него на поясе, и бросил нищему несколько монет, хотя тот к нему и не приставал.

Брат Ульрих остановился возле торговки хворостом, прислонившейся к стене церкви, подальше от толпы. Мартин с любопытством подошел ближе и посмотрел на женщину. Ее поблекшие серые глаза на мгновение вспыхнули, когда она приметила рядом с Мартином брата Ульриха. От бедности и невзгод женщина явно состарилась раньше времени. Цвет лица у нее был такой же серый, как выступ церковной стены, возле которой громоздились три объемистые вязанки хвороста. Здесь же были навалены еловые шишки и лежал трут. На голове у торговки была пожелтевшая накидка, стянутая шнуром под заострившимся подбородком. С глубокой тоской смотрела она на отливающий зеленью купол башни, вокруг которого торчали оскаленные морды каменных зверей, украшавшие сточные желоба.

– Тебе дров не надобно ли, брат? – обратилась она к Ульриху и с надеждой положила руку на вязанку. От ее ветхой одежды исходил смолистый запах свежей древесины.

Ульрих с улыбкой кивнул:

– Как себя чувствует твоя дочка, Ханна? Уже меньше кашляет?

Женщина робко взглянула на монаха, смущенно пробормотала в ответ что-то неразборчивое и тут же стала обстоятельно отсчитывать хворостины. Да так увлеклась этим занятием, что глаза ее лихорадочно заблестели.

– Тебе целую вязанку или же половину, брат? – спросила она, запутавшись в счете.

Было совершенно ясно, что за все время, пока женщина стояла здесь, у стены, она ничегошеньки не продала. Тут брат Ульрих заметил рыбака, пробиравшегося между прилавков. Он громко стучал палкой, ощупывая перед собой щербатый булыжник. Ульрих подбежал к слепцу, обхватил его за плечи и стал что-то нашептывать ему на ухо. Тот пожал плечами.

– Две рыбины мы тебе даем, Ханна! – радостно воскликнул монах. Он вынул из корзины слепца скромную часть его добычи и бросил к ногам торговки хворостом. – Одной вязанки нам хватит. Ну и поддадим же мы сегодня жару нашим братьям!

Боязливая улыбка осветила изможденное лицо женщины. Она была сообразительна и уловила двойной смысл слов монаха. Брат Ульрих взял небольшую вязанку и тут же передал ее в руки Мартину.

– Глянь, Ханна! Это наш новый священник, его зовут отец Мартинус!

Мартин сказал женщине несколько обычных слов, полагающихся в таких случаях, и брат Ульрих вместе с рыбаком потащили его дальше.

– Эта бедная женщина слегка не в себе, – заговорщическим тоном сказал Гунтер, едва они свернули в сторону от площади. – Она живет с дочкой в заброшенной хижине, в глухом лесу. В полнолуние, когда бесчинствуют оборотни, она выходит из дому за водой…

– Не рассказывай сказки! – грубо перебил его Ульрих. – Какие оборотни? Ты что, хочешь отца Мартинуса до смерти запугать?

Мартин задумчиво покачал головой. Нет, так легко его было не запугать. Ему уже приходилось слышать, что в головах большинства виттенбергцев еще сидели предрассудки, которых священники не в силах были одолеть.

– Призраков я не боюсь нисколько, – тихо сказал он. – Во всяком случае таких, каких вы себе воображаете!

– То ли оборотень, то ли еще нечисть какая, его еще чертовым женихом называют. Кто тут разберет… – Рыбак палкой чертил зигзаги на грязной земле. – Ученые господа лучше в этом разбираются, чем бедный слепой рыбак. Известно только, что хромая Ханна все искала себе хижину в лесу, от людей подальше, ну и нашла. А через девять месяцев ребеночек у нее родился, весь скрюченный, такой, что повитуха три дня слова вымолвить не могла. Муж увидел – от ужаса тут же окочурился. Вот и прячется теперь Ханна со своим дьявольским отродьем там, в лесу.

– Так ты что, хочешь ученого теолога убедить, что правоверная христианка родила от оборотня? – Брат Ульрих многозначительно постучал себе по лбу. Он едва успел оттолкнуть слепца в сторону, когда стайка студентов выскочила из дома с высокой черепичной крышей и чуть было не сбила его с ног.

– Я знаю, тут находится бурса мастера Андреса, – пробормотал рыбак. – Бурсаки, что у него живут, те еще заводилы, им бы только бедокурить!

Мартин удивленно воззрился на старика, а брат Ульрих рассерженно нахмурился и, не удержавшись, сказал:

– Хорошо еще, они не слышали, что ты там болтал про бедную Ханну. Слухи здесь разлетаются быстрее самой быстрой лошади княжеского гонца. Кроме того, уж я-то знаю, почему на самом деле с Ханной случилось несчастье.

– Правда? Вот интересно-то! Ну, расскажи!

Брат Ульрих в возбуждении пробежал несколько шагов вперед, потом развернулся и заявил:

– Муж Ханны завалил в лесу дикого кабана. Тушу освежевали, Ханна мясо закоптила, а потом они это мясо ели… Ели каждый день, а шел Великий пост. Даже в Страстную пятницу они ели это мясо.

– Вы полагаете, что за это Господь скрючил младенца у нее во чреве, а мужа именно по этой причине хватил удар? – поинтересовался Мартин.

Брат Ульрих скорчил рожу и молча многозначительно указал на слепца, которого, казалось, эта история сильно озадачила. Но внезапно он что-то сообразил, и черты лица его мгновенно разгладились.

– Ага, вот оно что! Вы решили одурачить бедного, слепого христианина? Отдайте мне мои котомки! Я слишком много времени потратил на разговоры с господами нищенствующими монахами, а рыба моя сама собой ведь не продается.

Ворча, он запихнул свои сети в камышовую корзину. Не успели монахи опомниться, как он уже заковылял по пыльной площади, направляясь туда, где у стены среди прилавков толпился бедный люд.

Вскоре им попался навстречу молодой парень, который тащил полную кадку строительного раствора, направляясь к дому, сплошь увитому плющом. Мимо него прогрохотала запряженная быками повозка, доверху нагруженная бревнами. Мартин заметил, что в торце здания были установлены леса, на которых суетились плотники и каменщики. На верхней площадке лесов, под самым коньком крыши, работник в грязном кожаном фартуке прикреплял к стене ворот с лебедкой, чтобы поднимать наверх ведра с раствором и обожженные глиняные кирпичи. Громкие крики разносились по всему двору. Брат Ульрих остановил парня, тащившего кадку. Он весь согнулся под тяжестью непосильной ноши.

– Бог в помощь, дружище Томас, – приветливо сказал Ульрих. – Вижу, дело продвигается. А это наш новый приходской священник из Эрфурта, отец Мартинус Лютер.

Работники на лесах, привлеченные громким голосом монаха, свесились через грубые перила и с недоверием уставились на пришедших. У одного из них с мастерка капал жидкий раствор. Никто из них не произнес ни слова. Томас со стоном опустил кадку на землю. Он поспешно кивнул Мартину, вытер блестевший от пота лоб, вновь обхватил кадку и исчез с нею за дверью дощатого сарая. Было заметно, что парню хотелось им что-то сказать, но под враждебными взглядами ремесленников ни Мартин, ни брат Ульрих не решились последовать за ним.

– Буду рад видеть вас в церкви, на службе! – крикнул наконец Мартин, чтобы хоть как-то разрядить напряженную тишину.

Конечно, он не надеялся, что виттенбергцы встретят своего нового пастыря с восторгом и понесут его по улицам на руках, но то ожесточение, которое мелькало в глазах простых ремесленников, стоило им еще издали приметить священнослужителя, поразило его. Неужели люди в Виттенберге испытывали страх перед своими пастырями?

Он пожелал мастеровым удачи, и, когда они вновь принялись за работу, вместе с братом Ульрихом покинул этот двор.

– Можно подумать, что у меня проказа, – сказал Мартин поеживаясь. – Что плохого сделал я этим людям, почему они так ко мне относятся?

Брат Ульрих вдохнул прохладный воздух.

– Ерунда, вы к этому быстро привыкнете, отец Мартинус! Эти парни, поди, подумали, что вы пришли к ним только для того, чтобы стребовать с них десятину. Некоторые цеха и гильдии неплохо зарабатывают при дворе курфюрста, но большинство ремесленников живет впроголодь. Плохие сейчас времена, денег в цеховых кассах совсем нет…

– Они подумали, что я пришел за деньгами?

– Да нет же, они думают, что это Папа охотится за их деньгами. Ведь в некоторых городах на рыночных площадях фонтаны наполняют вином, когда на трон садится новый Папа. Когда появляется новый священник, люди тоже должны платить Папе. Только при этом условии они могут быть уверены, что и в будущем удостоятся Святых Даров. Manus manum lavat, как говорится. Рука руку моет! – Брат Ульрих сложил пальцы так, словно считает деньги. – Но теперь надо поторопиться, нам давно уже пора быть в монастыре!

Мартин уныло покачал головой. Обычаи, о которых говорил брат Ульрих, были ему внове, но одно теперь стало ясно: у виттенбергцев не было никаких причин с восторгом воспринимать его приезд.

Поиск по сайту: