ГЛАВА 15. Мартин проснулся в утренних сумерках, дрожа от холода

Мартин проснулся в утренних сумерках, дрожа от холода. Полночи он провел в молитвах, стоя на коленях на холодном полу своей комнаты, поэтому все суставы у него ныли, но вчерашняя головная боль, к счастью, прошла. Он с трудом поднялся и принялся ходить, разминая ноги и размахивая руками, чтобы хоть немного согреться. Хотя фон Штаупиц позаботился о том, чтобы у Мартина были свечи, дрова и кремень, он не хотел разжигать огонь в печи, чтобы не тревожить раньше времени брата Ульриха, который ворочался за занавеской на соломенной постилке.

Он тихонько отворил дверь и выглянул в темный коридор. Доски в коридоре то и дело скрипели, хотя никого не было видно. Дом был переполнен постояльцами. Люди спали не только в конюшнях, привязав рядом, на улице, своих лошадей, но и в пекарне, и прямо в харчевне внизу.

«Кто будет вести допрос дальше? – спросил себя Мартин, вернувшись в комнату и прикрыв за собой дверь. – Этот обвинитель из Трира, епископ или же сам Алеандр?» Странно, но перед папским легатом он не испытывал никакого страха, хотя именно этот римлянин упорнее всех добивался его смерти. Его ненависть к Мартину была непостижима. Алеандр был циничным, но умным человеком; казалось, все эти спекуляции Церкви были ему глубоко противны. С того самого вечера в Аугсбурге, когда он готовил Мартина к разговору с кардиналом Каэтаном, легату должно было быть ясно, что именно он, Мартин, борется за воплощение его мечты об очищении Церкви.

Зябко ежась, Мартин смочил виски ледяной водой для умывания, которая стояла наготове в большом кувшине. И вдруг ему показалось, что волосы у него на затылке встали дыбом, и в душу закралось мерзкое, теснящее грудь чувство.

– Это ты, Сатана, чувствую твое тлетворное дыхание, – прошептал Мартин. – Ты ликуешь, делая врагами людей, которые в глубине души своей стремятся к одному и тому же. Ты хочешь, чтобы я молчал? Как тварь дрожащая, которую ведут на заклание? Не бывать этому!

На второй день толпа, ожидавшая Мартина во дворце епископа, была еще больше, чем накануне. Вновь его провели мимо скопища ротозеев, вновь заставили ждать в каморке. И только когда начало темнеть, явился герольд Штурм со стражниками, чтобы проводить его в зал заседаний.

Войдя в зал, Мартин сразу заметил перемены. Всё те же знатные люди сидели в высоких резных креслах, но красных и белых одежд папских легатов нигде не было видно. Может быть, они отказались присутствовать на втором допросе, потому что не согласны были с решением императора перенести слушание на следующий день. Мартин, который очень обрадовался такому повороту дела, уже хотел было облегченно вздохнуть, когда из-за полога вдруг появился Алеандр. Как призрак, проплыл он мимо Мартина, направляясь прямиком к императору. При этом он многозначительно улыбался, как будто знал, что надежды Мартина на то, чтобы поговорить с императором наедине, рухнули в один миг.

Стражники повели Мартина по центральному проходу, но на этот раз ему не пришлось переступать через книги или через вытянутые ноги. Нет, в проходе резвилась свора охотничьих собак императора, которых слуга с трудом удерживал на поводках. Кто-то из числа знати стал отпускать шуточки по этому поводу и без стеснения, громко поинтересовался, каково монашье мясо на вкус. Раздался громкий хохот.

– Прошу тишины! – раздался голос фон дер Эка. – Его Величество готов продолжать слушание дела!

Мартин, который в соответствии с церемониалом стоял на коленях перед троном императора, поднял голову. То, что эту, главную, часть допроса опять ведет фон дер Эк, после триумфального появления Алеандра не могло уже его удивить.

– Мартинус Лютер, вы ли являетесь автором тех сочинений, которые я вам вчера предъявил?

– Да, я.

– Отрекаетесь ли вы от того, что написали?

Мартин с трудом подавил горькую усмешку.

– Я не могу отречься от всех моих произведений, потому что не все они одинаковы, – произнес он, пытаясь сохранить самообладание. Среди них есть и такие, в которых я столь просто объясняю христианскую веру и христианскую жизнь, что даже мои противники признают происходящую от них пользу. Отрекаться от этих моих трудов немыслимо, это означало бы отказ от общепризнанных христианских истин, которые проповедуются всюду на протяжении столетий.

Лицо Алеандра исказила гримаса. К величайшему своему удивлению, он опять убедился в том, что Мартин Лютер был единственным человеком, которому вновь удалось вызвать в его душе хоть какие-то чувства. И это ему совсем не нравилось.

– Он здесь не для того, чтобы произносить речи! – возмущенно крикнул Алеандр фон дер Эку. – Он здесь лишь для того, чтобы отвечать! И позаботьтесь о том, чтобы он отвечал на латыни.

Обвинитель отвесил низкий поклон. Хотя Мартин стоял довольно близко к креслу легата и слышал каждое его слово, фон дер Эк как обвинитель вынужден был повторить ему высказанное Алеандром требование. При этом он покраснел до корней волос. Алеандр выставил его на всеобщее посмешище. Князья уже наклоняли головы к Фридриху Саксонскому и о чем-то перешептывались. Знать в задних рядах обменивалась недоуменными взглядами. Однако император молчал.

– Вторая часть моих сочинений направлена против скверного учения и развратной жизни пап – как в прошлые годы, так и в наши дни, – заявил Мартин, чуть помедлив, на безукоризненной латыни.

Император Карл вздрогнул и стал белым как саван. Глаза его сузились, превратившись в две тонкие линии, словно проведенные острым пером. Алеандр же сохранил самообладание, ибо он, в отличие от юного императора, прекрасно понимал, куда клонит еретик Нападение, как известно, лучшая защита, даже если это спор о словах, из которого никто не может выйти победителем.

– Будьте любезны объяснить нам, на чем основывается ваша неприязнь к тем людям, которые занимают престол святого Петра? – спросил легат столь мягко, что император удивленно поднял голову. Что задумал посланник Рима? Пожилой священник, стоявший прямо позади кресла Алеандра, подал ему Священное Писание в красивом переплете из тисненой кожи. – Отвечайте же! – произнес он и принялся перелистывать книгу.

Мартин не колебался ни минуты.

– Папские декреты и доктрины курии подвергли совесть верующих ужасным мукам и поношениям! Если я отрекусь от этих моих трудов, то лишь поспособствую укреплению этой тирании и открою великому безбожию не только окно, но двери и ворота.

– Что болтает там этот тупой монах? – воскликнул Карл, который плохо понимал латынь. Казалось, что под своей тяжелой мантией из жесткого дамаста, в которую он облачился по правилам церемонии, император дрожит всем телом. На лице его перекатывались желваки, шея напряглась, тугой воротник грозил лопнуть. Пока писец переводил ему на ухо высказывание Мартина, Алеандр вернулся на свое место и с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла.

– Не беспокойтесь, Ваше Величество, – шепотом сказал он. – Неважно, что этот Лютер там плетет. Он сам расставляет себе сети, и сам сунет голову в заготовленную палачом петлю.

– Третья часть моих сочинений направлена против некоторых отдельных лиц, которые защищают тиранию Рима и хотят воспрепятствовать моим устремлениям укрепить веру в Христа, – продолжал Мартин чуть охрипшим от волнения голосом. При этом он не спускал глаз с Алеандра. – Да, я был резок, признаю это. Но я всего лишь человек и, как всякий человек, могу ошибаться. Если же я допустил ошибки в отношении Священного Писания, то готов отречься и бросить мои книги в костер!

– Так же, как в Виттенберге вы бросали в костер сочинения Папы? – крикнул кто-то с галереи.

Послышались возмущенные выкрики и свистки из рядов испанцев, но в этом шуме можно было уловить и одобрительные возгласы. Алеандр вскочил и, в неистовстве сжав кулаки, приблизился к Мартину. Он прекрасно понял, что намек на тех, кто защищает папство, был камнем в его огород. Лютер явно считает его врагом святого Евангелия. Дерзость Лютера была неслыханна, и Алеандр потерял самообладание.

– Вас… допрашивают… а вы… отвечаете очередными поношениями, – выдавил из себя легат, кипя ненавистью. – Вы, Мартин Лютер, не смеете ставить под сомнение то, что Римская Церковь постановила задолго до вашего рождения; то что давно уже стало привычным и превратилось в ритуал, – веру, которую освятил Христос, совершенный создатель высшего закона, веру, которую святые мученики оплатили своей кровью. Вы напрасно надеетесь на диспут по поводу тех вещей, в которые вы обязаны просто верить!

Мартин опустил глаза. Он явно зашел слишком далеко. Алеандр снова вернулся на свое место и после гнетущей паузы произнес, обращаясь к Мартину:

– Так дайте же ответ, которого все мы – и император, и Церковь – ждем. Вы отрекаетесь или нет?

В зале наступила гробовая тишина. В напряженном ожидании все присутствующие подались вперед. Отречется ли монах? И что будет делать этот римлянин, если он откажется отречься? Все знали о судьбе чеха Яна Гуса, которому император гарантировал беспрепятственный проезд на собор в Констанце и который тем не менее был сожжен на костре инквизиции.

Сам Мартин был близок к обмороку. Сотни мыслей теснились у него в голове. Он знал точно, что от его ответа зависит его жизнь. Что же делать? С юности у него всегда была трезвая голова, но теперь надо было принимать слишком сложное решение. Насколько дорога ему теперь его жизнь? А его учение? Может быть, для него еще не пришло время и народ еще слишком связан предрассудками, чтобы понять его устремления? Но если это так, тогда почему Господь именно сейчас открыл ему все богатство своего святого Слова? Почему он допустил, чтобы маленькой увечной девочке его проповедь вновь вернула надежду? Чтобы великий князь отказался от торговли священными реликвиями и обратил душу свою к бедному монаху?

Среди давящей тишины Мартин поднял голову, посмотрел на пламя в глиняном светильнике и тихо произнес:

– Пока мое учение не будет опровергнуто Священным Писанием и ясными доводами рассудка или даже Папой и Вселенскими Соборами, которые часто противоречат сами себе, моя совесть будет опираться только на Слово Божье. А действовать против собственной совести не годится. – Там, за пламенем светильника, он видел изборожденное морщинами лицо курфюрста Фридриха, восковой профиль юного императора и, наконец, застывшую гримасу опешившего Алеандра. – Поэтому я не могу отречься, да и не хочу. На этом я стою, и иначе я не могу. Да поможет мне Бог!

В первое мгновение император оставался до странности спокоен, из чего большинство присутствующих заключило, что он не понял последнего заявления Мартина. Его испанский переводчик робко поднял руки и оглянулся. Никто не требовал от него переводить слова господина Лютера, а по собственной инициативе он этого делать не смел. Но в зале среди присутствующих началась настоящая потасовка. Испанцы повскакали со своих мест, в гневе потрясая кулаками. Люди из княжеской свиты тоже вскочили и сгрудились возле императора. Напуганный всеобщей суматохой, Карл решил удалиться. Он тихо приказал объявить заседание закрытым, а маршалу велел вывести монаха из зала через разбушевавшуюся толпу.

– Куда меня ведут? – спросил Мартин, когда его повлекли к выходу.

Сердце его бешено колотилось, ему было трудно дышать. Какой-то испанский рыцарь, лицо которого было обезображено шрамами, сильно толкнул его.

– Ad fuego! – зло прошипел он. – На костер!

На следующий день император Карл приказал срочно созвать совет сословий. Он хотел поговорить с князьями и с представителями городов. В уединении его личных покоев, в которые можно было попасть прямо из зала, поднявшись по узкой винтовой лестнице, за круглым столом собрались курфюрст Фридрих, ландграф Гессенский и несколько советников магистратов. Над их головами покачивался огромный бронзовый светильник, похожий на тележное колесо. Стены были увешаны затейливыми гобеленами, а на полу лежали мягкие ковры из овечьей шерсти, в которых сапоги гостей тонули по щиколотку. Громко потрескивал огонь в камине, распространяя по комнате свет и приятное тепло. Горело множество свечей.

Алеандру, настоявшему на своем участии в личных беседах императора, не нашлось места за столом. Князья не собирались тесниться, чтобы среди них мог втиснуться папский легат. В конце концов ему пришлось сесть на один из старых, изъеденных жучком сундуков, что стояли в нишах под высокими окнами. Сиденье было жестковато и без спинки. Хотя Алеандр с воистину стоическим презрением наблюдал за злорадными улыбками сторонников саксонца, он чувствовал скорее облегчение оттого, что ему не пришлось сидеть с ними плечом к плечу.

Совещание и без того проходило в усложнившейся обстановке. С тех пор как Лютера вывели из дворца и отправили назад, на постоялый двор, перед воротами епископского пфальца стали собираться разъяренные толпы людей, которые швыряли камни во двор и в окна дворца. Толпа громко требовала освободить Лютера от всех обвинений. Ни алебарды, ни мечи императорской гвардии не могли разогнать взбешенных людей. Наоборот, их число с каждым часом росло.

Алеандр трясся всем своим тощим телом как в лихорадке. Дикие выкрики разъяренной черни вызывали в нем неприятные воспоминания. Но, мельком взглянув на молодого императора, он понял, что Карл выглядит еще менее уверенно, чем его князья. Юноша присел на корточки перед камином, поглаживая по короткой шерсти двух своих охотничьих собак, которые сонно смотрели на хозяина.

Вдруг с улицы на стену обрушился град камней. Кто-то из князей испуганно вскрикнул. Прямо за спиной Алеандра со звоном разлетелось на куски оконное стекло, он едва успел отскочить в сторону – сотни осколков посыпались на сундук. Алеандр от страха прикрыл голову руками. Потом, подхватив полы мантии, перебрался в глубь помещения, туда, где упал завернутый в бумажку камень.

– Что это значит? – сдавленным голосом проговорил император. – Бог свидетель, я прикажу четвертовать этих бунтовщиков, а головы их насадить на колья у городских ворот всем на устрашение…

Алеандр промолчал. Он наклонился, поднял камень и развернул бумагу. Все увидели рисунок, сделанный пером, неумелыми штрихами.

– Похоже на крестьянский башмак, – в задумчивости произнес Алеандр.

– Вот и дождались! – крикнул один из советников магистрата, толстый человек с выпученными, как у карпа, глазами. – Это знак башмака. Вы помните восстание, которое случилось семь лет назад? Тогда крестьяне и горожане сплотились под предводительством Бедного Конрада и нападали на своих господ.

Алеандр положил рисунок на стол и резким движением пододвинул его к курфюрсту Фридриху.

– Судя по всему, ваша светлость, чернь объединяет свои требования с требованиями виттенбергского монаха, – вкрадчиво сказал он. – «Ничего, кроме Господней справедливости!» Ведь так, если не ошибаюсь, звучал девиз, который писали крестьяне на своих знаменах?

– Что, черт побери, все это означает? – Император оторвался от своих скулящих собак, которые, испугавшись града камней, забрались в самый темный угол, и грозно посмотрел на Фридриха Саксонского.

– Восстание было разгромлено герцогом Ульрихом Вюртембергским, – проговорил Фридрих. – Все зачинщики были казнены. Но поверьте мне: это никак не связано с Лютером и его учением!

Алеандр с сомнением покачал головой:

– Это вы так утверждаете. А на самом деле символ крестьянского восстания висит на каждой второй двери. Мой слуга клянется, что видел его даже на дверях собора.

– Хватит об этом! – резко сказал Карл.

Он снял с пояса меч, демонстративно положил его на середину стола и опустился в свое кресло. Тут же подскочил паж и до краев наполнил кубок императора вином.

– Будучи потомком германских императоров и испанских королей я полон решимости сделать всё для того, чтобы укрепить мою империю, – торжественно заявил молодой монарх. – Это мое стремление предполагает также защиту Церкви. И Мартин Лютер не сделает меня еретиком!

Алеандр быстро кивнул:

– Этот монах из Виттенберга сам себя проклял, Ваше Величество. Его нужно заставить замолчать, пока он не распространит заразу на всю Германию. О, я прекрасно знаю, что его светлость курфюрст нам сейчас возразит. Лютеру гарантировали безопасность и свободу передвижения. И тем не менее…

– Этот монах не такой же человек, как вы или я, – процедил сквозь зубы Карл. Его юношеское лицо отражалось в отполированном клинке меча. Алеандру показалось, что император даже во время своей коронации не внушал присутствующим такого трепета, как в этот момент. – Он – настоящий бес, одетый в монашескую рясу, чтобы легче было обмануть нас!

Курфюрст Фридрих бессильно теребил бороду. Он попал в сложное положение, и ему так не хватало Спалатина, который всегда мог дать нужный совет. Молча слушал он, как высказывают свои предложения остальные князья и советники. По счастью, большинство этих предложений были столь глупы, что император тут же отвергал их. Но Карл не мог допустить восстания в городе, который был не в состоянии обеспечить его безопасность. И хотя дворец епископа был окружен стеной, крепостью он не мог служить ни в каком смысле. Надо было что-то делать. Фридрих заметал, что все взгляды обратились на него.

– Мартин Лютер – ваш под данный, князь. Каково ваше мнение? – проговорил Карл.

Фридрих откашлялся, чтобы выиграть хоть немного времени. Впервые за его правление бремя власти грозило сбросить его на землю. Он понимал, что ему следует очень обдуманно подбирать слова, чтобы в очередной раз не восстановить против себя вспыльчивого Карла. Поэтому он сказал:

– Мне кажется, Лютер слишком дерзок, Ваше Величество, мне остается лишь с покорностью подчиниться решению моего господина.

Император, судя по всему, остался доволен ответом Фридриха. Он встал, взял в руки меч и провозгласил:

– Алеандр, вы напишете мандат, и он будет передан монаху. Безопасность и свобода передвижения будут обеспечены ему в течение трех недель начиная с сегодняшнего дня, но при условии, что по пути в свой монастырь он не будет произносить проповедей и возмущать народ своими речами. А далее я объявляю Мартина Лютера вне закона.

– Писец! – в возбуждении крикнул Алеандр. – Пиши, чего ты ждешь! Записывай каждое слово! – И он начал диктовать: – «Мы лишаем тебя всех прав и объявляем тебя бесправным; мы объявляем твою жену вдовой и твоих детей сиротами, твое ленное поместье отойдет господину, который тебе его назначил, твое наследство и твоя собственность – твоим детям, твое тело и твоя плоть – зверям в лесах, птицам в небесах и рыбам в водах; мы разрешаем всякому убить тебя на любой дороге, и там, где всякий человек имеет мир, безопасность и свободу передвижения, у тебя таковых не будет».

Это была уже официально объявленная опала.

– Мне было бы спокойнее, если бы этот монах не добрался живым до своей родины, – тихо сказал советник с рыбьими глазами своему соседу, явно ничего не понимая. – Ведь, насколько я знаю, у этого парня ни жены, ни детей нет…

Тот, к кому он обращался, был фон дер Эк. Обвинитель Лютера явно задумался. Идея человека с рыбьими глазами досрочно убрать Лютера с дороги его заинтересовала. Когда он чуть позже заговорил об этом с папским легатом, тот поначалу возмущенно набросился на него:

– Вы навлечете проклятие на свою голову, если нарушите распоряжение о свободе и безопасности еретика. Ни о каком убийстве я и слышать не хочу!

– Значит, вы собираетесь позволить Лютеру спокойно улизнуть?! – не унимался фон дер Эк. – Подумайте, вы упускаете последнюю возможность расправиться с ним. Кто знает, является ли эдикт императора законным…

– Что вы имеете в виду?

– Ну я немножко разбираюсь в юридических делах, мой господин. Его Величество намеренно затягивало дело с объявлением Лютера вне закона, пока не закончился рейхстаг и часть князей не разъехалась.

Алеандр задумался. То, что говорил этот человек, казалось убедительным. Будут ли люди следовать решению императора, если оно принято без их согласия? Надо действовать незамедлительно, решил Алеандр, иначе его планы опять провалятся.

– С Лютером может случиться какое-нибудь несчастье, – заговорщически прошептал фон дер Эк. – Ехать в повозке через всю страну очень опасно. Как только дело будет сделано, вы лично отпустите грехи всем исполнителям. – Он ухмыльнулся. – Или ваши подручные просто купят себе индульгенции!

Ах, с каким удовольствием ударил бы сейчас Алеандр этого мерзавца! Его подлая душонка была отвратительна, но следовало признать, что при определенных обстоятельствах и она могла сослужить Риму полезную службу. На мгновение легат задумался и вдруг, резко развернувшись, бросился вниз по лестнице: нужно было срочно послать гонца к императорскому герольду Каспару Штурму.

Поиск по сайту: