ГЛАВА 16. Отъезд Мартина из Вормса был поспешным

Отъезд Мартина из Вормса был поспешным. Вскоре после того как было объявлено о завершении официального слушания дела, двое чиновников имперской канцелярии постучались в двери его комнаты. Вежливо, но твердо чиновники сообщили Мартину, что он объявлен вне закона и должен немедленно вернуться в Виттенберг.

– У вас есть три недели, чтобы исчезнуть, – сказал ему один из чиновников с равнодушным видом. – После этого срока ваша жизнь в империи не будет стоить и ломаного гроша!

У Мартина не оставалось времени, чтобы попрощаться со всеми, кто приходил к нему здесь, в Вормсе, чтобы поддержать его или побеседовать на богословские темы. Он успел только послать депешу Спалатину. На следующий день он выехал из Вормса в сопровождении брата Ульриха и кучера.

Первая остановка была намечена в Оппенгейме, маленьком городишке на Рейне. Мартин выбрал его потому, что очень не хотел пользоваться гостеприимством епископа Майнца. Люди, встречавшие его повозку у городских ворот, были радушны и предупредительны. О лошадях сразу позаботились, а путников проводили на постоялый двор, где возле теплого очага они могли вдоволь насладиться пивом и отдохнуть. На следующее утро к ним ни с того ни с сего ворвался герольд и по непонятным причинам стал их торопить.

Брат Ульрих посматривал на него со все растущей тревогой. Штурм был немногословен и, казалось, исполнение своего долга считал делом жизни. По дороге в Вормс он говорил только в случае крайней необходимости. Но теперь Ульрих с удивлением стал замечать, что герольд упорно ищет случая побеседовать со своим подопечным. Уже несколько раз случалось, что Мартин покидал удобную повозку и скакал вместе с герольдом вперед, якобы для того, чтобы разведать дорогу.

Когда через несколько дней они добрались до Айзенаха, брат Ульрих заговорил с Мартином об этих странностях в поведении герольда.

– Остерегайся его, Мартин, – умоляющим голосом сказал он своему другу. – Здесь явно что-то не так.

Мартин удивился:

– Что ты имеешь в виду?

– Господи, это же ясно, как божий день, – со вздохом сказал Ульрих.

Он был бледен и выглядел очень утомленным. Он устал от тарахтения повозки, которая не пропускала ни одной ямы на дороге, но мучило его кое-что поважнее. Как только город остался позади, а лес становился все мрачнее и гуще, монаху стало казаться, что непременно должно случиться что-то плохое. Мартину грозит опасность. Смертельная опасность. Почему, ради всего святого, он ведет себя так, словно они простые паломники?!

Тем временем совсем стемнело. Фонарь, висевший на облучке шаткой повозки, позволял лишь смутно угадывать дорогу. Мартин принялся напевать какую-то песенку, но при всей своей музыкальности все время сбивался и начинал сначала. «Ага, значит, он все-таки волнуется, – подумал Ульрих почти с облегчением. – Наконец-то он почувствовал, что мы…» Мысль свою он додумать не успел, ибо то, что затем последовало, застало врасплох и его, и кучера.

Из-за кустов послышался топот приближающихся лошадей. Несколько всадников в латах продирались сквозь заросли. Они были вооружены до зубов. Очень скоро они окружили повозку. В свете их факелов застывшие от ужаса лица путешественников казались призрачными. Между искривленных стволов и сучьев заплясали кривые тени.

Брат Ульрих вскрикнул и перекрестился. «Это ловушка, – пронеслось у него в голове. – Значит, герольд не случайно исчез незадолго до захода солнца. Он выдал их врагам».

Ульрих в полном бессилии наблюдал за тем, как всадники в масках сбросили с козел кучера, подталкивая его в спину арбалетами. Обе лошади в упряжке заржали и встали на дыбы.

– Говори, кто из этих монахов Мартин Лютер! – хриплым голосом закричал кучеру один из всадников.

Насмерть перепуганный малый извивался угрем, но из его глотки вырывались только глухие рыдания и стоны.

Брат Ульрих не стал долго раздумывать. Он тут же соскочил с повозки, схватил под уздцы лошадь одного из всадников и заорал:

– Вы, подлые проходимцы! Мы слуги Господни! Если вы сейчас же не уберетесь, гореть вам в аду, это я вам обещаю!

Однако его угрозы остались без внимания. Вооруженный всадник бросил на Ульриха беглый взгляд, словно пытаясь запомнить его черты, и грозно спросил:

– Ага, значит ты и есть Лютер?

– Нет! – Мартин выбрался из повозки и встал рядом со своим собратом. – Оставьте этого человека в покое. Мартин Лютер – это я!

Люди в масках издали торжествующий крик Они схватили Мартина и набросили ему на голову мешок Ульрих кинулся с кулаками на одного из похитителей, но тот ответил на его неуклюжие попытки лишь издевательским хохотом. В мгновение ока Ульриха оттеснили в сторону и прижали к стволу дерева. Похитители усадили Мартина на лошадь, связали его и ускакали прочь.

Всадники неслись галопом по извилистой тропинке, которая вела к какому-то замку. В свете факелов, пылавших у них в руках, на фоне ночного неба был виден мрачный силуэт неприступного каменного строения. Мартин слышал, как лошади проскакали по бревнам опущенного подъемного моста. Внутри замка стояла мертвая тишина. Как только похитители подъехали к конюшням, поднялся сильный ветер. Где-то в горах сверкнула ослепительная молния.

На голове у Мартина по-прежнему был мешок. Сквозь ткань было трудно дышать, он уже начал задыхаться. Мартин попытался было произнести что-то и услышал, что всадники переговариваются между собой. Внезапно он почувствовал, что кто-то лезвием ножа умело разрезает веревки у него на руках. Его сняли с лошади и повели вверх по винтовой лестнице. Локтями он не раз натыкался на грубый камень стен. Было больно, но он всякий раз сдерживал, уже готовый было вырваться крик.

Наконец ступени закончились и Мартина втолкнули в какое-то помещение. Грубая рука сорвала мешок у него с головы и подтолкнула вперед. Тяжелую дубовую дверь за его спиной закрыли на засов, и сапоги застучали вниз по лестнице. Мартин остался один.

Он слишком устал, чтобы трезво обдумать свое положение. После этих скачек по горам все кости у него болели, словно его переехала телега. Из последних сил он добрался до окон и увидел, что оба окна в его узилище забраны решетками, из них видна была лишь небольшая часть замкового двора. Он схватился руками за железные прутья и начал их трясти. За окном сияла огромная луна.

«Я выжил, – подумал он, – но какой ценой? Может быть, лучше жариться на раскаленных углях, чем медленно гибнуть в пожизненном плену?»

В утренних сумерках за дверью его камеры послышались шаги. Мартин сел на своем простом ложе, сделанном из двух обрубленных стволов дерева, плоская тесаная поверхность которых была обмазана смолой. Он тревожно прислушался. На мгновение шаги замерли, и Мартину показалось, что за дверью тоже кто-то прислушивается. Потом шаги снова удалились.

Прошло много часов – сколько, он не знал, – и за его дверью вновь раздались звуки. Отодвинули засов, и в комнату вошел маленький кряжистый человечек, почти совсем лысый, с окладистой бородой.

– Надеюсь, вы немножко отдохнули, доктор Лютер, – сказал он, внимательно оглядывая скудную обстановку. – Извините, что пришлось разместить вас здесь. Дело в том, что в замке много работников и служанок из города, а мы хотели сделать все для того, чтобы вашего прибытия не заметила ни одна живая душа.

Мартин встал и расправил затекшие члены.

– Но… где я? – спросил он. – И кто вы?

В дверь постучали. Молодой парень с отвратительными гнойниками на лице просунул в комнату голову, но суровый взгляд господина заставил его тут же ретироваться.

– Вот видите, – с возмущением проворчал незнакомец, – обитатели замка начинают проявлять любопытство. Скоро весь замок наполнится слухами. Да, нелегко нам придется…

– Вы не ответили на мои вопросы!

Человек примирительно улыбнулся.

– Меня зовут Ханс фон Берлепш. Я управляющий и начальник гарнизона замка Вартбург.

Мартин оторопел. «Ну конечно, – пронеслось у него в голове. – Начиная с густого леса, тропа все время шла вверх. А под конец стала столь крутой, что лошади с трудом находили под ногами твердую опору. Значит, я в этой старинной крепости в неприступных горах близ Айзенаха».

– Его светлость курфюрст Саксонский очень беспокоился за вашу безопасность, – сказал управляющий. Его глаза торжествующе сияли, словно он лично надул папских прихвостней. – Ближайшие месяцы вам придется провести здесь, наверху, в этой каморке.

– Как это понимать?

Улыбка тут же слетела с добродушного лица фон Берлепша. Посерьезнев, он протянул руку и указал на мятую рясу Мартина.

– Это означает, что вам придется носить совсем другое платье. Вы отпустите волосы и бороду, чтобы даже родная мать вас не узнала.

– Что сталось с моими спутниками? – с затаенным страхом спросил Мартин.

– С этим монахом и с вашим кучером? Понятия не имею! Наверное, они давно уже уехали с того места и теперь рассказывают всем и каждому, что Мартина Лютера похитили лесные разбойники.

Мартин нахмурился. Все это ему совсем не нравилось, но противиться распоряжениям курфюрста тоже было нельзя. Фридрих безусловно многим рисковал, претворяя в жизнь свой отчаянный план.

– Я пришлю к вам в башню двух работников, которые будут в вашем личном распоряжении, – добавил собеседник Мартина, направляясь к двери. – Подумайте как следует, каким именем вы назоветесь. Никто не должен догадаться, кто вы такой на самом деле!

– Йорг, – тут же объявил Мартин. – Если уж непременно нужно выбрать себе новое имя, то называйте меня юнкер Йорг – имя, что сродни святому Георгию, покровителю Айзенаха.

Ганс фон Берлепш удивленно взглянул на Мартина:

– Почему именно он?

Мартин подошел к своему ложу и опустился на соломенную постилку.

– Все очень просто, – со вздохом произнес он. – В жизни у человека бывают такие моменты, когда даже монах может почувствовать себя победителем дракона!

Через несколько дней Мартин впервые покинул душную каморку в башне, чтобы осмотреться в новом месте. Управляющему замком казалось очень важным, чтобы его гость-затворник не вызвал никакого подозрения у слуг и работников, поэтому он должен был вести себя как можно более непринужденно.

Радуясь, что он наконец-то имеет возможность глотнуть свежего воздуха, Мартин спустился вниз по той самой каменной лестнице, по которой еще недавно карабкался с мешком на голове. Но когда он вышел во внутренний двор, солнце настолько ослепило его, что пришлось немедленно спрятаться под навес, откуда он и стал разглядывать окрестности, блуждая глазами по зубцам и стенам.

Строения замка образовывали как бы кольцо с перемычкой, составляя два внутренних двора. В замок можно было попасть только с севера, через подъемный мост, тот самый, по которому Мартина сюда и доставили. Фахверковые строения в первом дворе примыкали к могучему рыцарскому замку, в котором находился арсенал, а также кладовые для хранения солонины, овощей, зерна и масла. Несколько соединенных между собой зданий отделяли первый двор от второго. Там высоко вздымалась южная башня, широкая и мощная, с плоским верхом, откуда была хорошо видна вся долина. Далее располагались купальня и кузница, из которой целыми днями доносились удары молота.

Чувствуя на себе подозрительные взгляды работников и стражи, Мартин бродил по этой крепости, обследуя лестницы, конюшни и разные другие помещения. Свою рясу он по приказанию фон Берлепша сжег, и теперь на нем была льняная рубаха, охотничья куртка из грубой шерсти и штаны до колен, непривычно тесные для него.

Хотя Ханс фон Берлепш прилагал все усилия, чтобы познакомить гостя с привычками обитателей замка, Мартин не находит себе дела, и ему начинало казаться, что он здесь лишний. Его совершенно не занимали забавы рыцарей, которые среди бела дня упражнялись, размахивая мечами. Арбалеты, пики и пушки внушали ему неподдельный ужас. Не привлекали его и охотничьи вылазки в окрестные долины, а смазливые служанки вечно гнали его прочь с руганью и насмешками, потому что он не вовремя появлялся у них на пути и мешал, когда они вялили на кухне рыбу, щипали гусей или чесали шерсть.

И тогда он опять уходил назад в свою каморку чтобы предаться самым невеселым мыслям. В его комнате поставили стол, дали чернильницу, перья, пергамент и песочные часы, но Мартин ко всему этому не прикасался. Он не мог заставить себя взять в руки перо. Исчез душевный порыв, пропала та сила, которая прежде побуждала его к действию. И чем дольше он лежал на своей постели, рассматривая пятна сырости на потолке, тем сильнее становилось его уныние.

А в это время в лекционном зале Виттенбергского университета магистры и студенты бурно обсуждали невыясненные обстоятельства исчезновения их любимого профессора.

Андреас Карлштадт беспокойно вышагивал по залу, пытаясь привлечь внимание студентов к теме своего выступления. Весть о нападении на повозку Лютера молниеносно распространилась повсюду. Возникали самые разные слухи, которые находили все новую и новую пищу для подкрепления. Кое-кто подозревал, что доктор убит по наущению Папы и его посланника Алеандра, и действительно – охотники обнаружили в заброшенной шахте до неузнаваемости изуродованный труп.

– Не исключено, что Папа и император умертвили Лютера! – в запале закричал Карлштадт. – Но то, что мы начали, они уже не в силах остановить. Священная война началась! Чистая вера победит!

Кое-кто из студентов громко поддержал его. «Священную войну уже не остановить!» – эхом пронеслось по залу.

Филипп Меланхтон со встревоженным лицом замер на пороге. Страстный пыл Карлштадта был для него теперь не в новинку, но еще никогда голос профессора не звучал столь неистово и столь решительно. Его коллега явно был готов защищать свои новые взгляды даже с оружием в руках. Эта позиция была чужда Меланхтону и тревожила его всерьез, потому что в Виттенберге число тех, кто вставал на сторону Карлштадта, росло с каждым днем. Пока сторонники Карлштадта ограничивались пламенными речами на улицах и в пивных, но Меланхтон предчувствовал, что недолго осталось и до более решительных действий.

– Каждый, кто считает себя повелителем другого – будь то принц, Папа или священник, – должен раскаяться, или же его надо свергнуть! – услышал он грозный голос Карлштадта. – Вы называете меня профессором Карлштадтом? Этому больше не бывать! Отныне я для вас просто сосед Андреас. И вы все тоже должны быть готовы к смирению.

Карлштадт в изнеможении смолк, чтобы набрать в легкие воздуха. Внезапно он заметит студента, у которого на шее висело распятие. Он бросился к парню и выжидательно протянул руку. Испуганному студенту ничего не оставалось, кроме как снять с шеи цепочку с распятием и протянуть профессору.

– Не сотвори себе кумира! Откажитесь от такого рода заблуждений! – С явным отвращением он надел цепочку обратно на шею смущенному юноше и обратился к студентам:

– Присоединяйтесь к праведникам, или же вы окажетесь среди угнетенных! Другого пути нет!

После лекции Меланхтон подкараулил своего коллегу. Пока студенты толпой продвигались к выходу, он вывел Карлштадта на лестницу и набросился на него с упреками:

– Мартин никогда не стал бы порицать студента за то, что он носит на груди распятие, сосед Андреас!

Карлштадт опешил. Ему еще не приходилось видеть, чтобы всегда столь покладистый молодой магистр был в таком раздражении.

– Я знаю Мартина Лютера, – заявил он. – Между прочим, это я его открыл и я же его первым поддержал.

– Ты, как всегда, витаешь в облаках. Мартин говорил о реформе. А ты своей проповедью зовешь к мятежу. Поговаривают, что на юге люди уже собираются в отряды, чтобы поднять восстание против своих господ.

– Тем лучше, – с недоброй усмешкой сказал Карлштадт. – Если тебе не хватает сил, чтобы завершить то, что он начал, то держись от нас подальше, Филипп. Иначе и тебе в один прекрасный день не поздоровится!

Одиночество давило Мартина с каждым днем все больше и больше. Как только похолодало, ему в каморку стали приносить жирную солонину, а его желудок такую пищу не принимал. До общих трапез его не допускали, поскольку почти каждый день в замке были гости, прибывшие издалека.

О спорах, которые велись в Виттенберге вокруг его учения, он узнал от одного нежданного посетителя, который однажды, после вечерней молитвы, заглянул к нему в каморку.

– Неужели это вы, Спалатин?! – воскликнул Мартин, не веря глазам своим. – Боже милосердный, что вы здесь делаете?

Секретарь осматривал Мартина с ног до головы, словно видел его впервые в жизни. Новый облик Мартина явно сделал свое дело. Спутанная борода, длинные волосы, в которых мелькали серебряные нити, и рыцарское облачение из дубленой кожи придавали ему сходство скорее с воином местного гарнизона, нежели с монахом, которого Спалатин знал прежде.

Некоторое время Спалатин неподвижно стоял перед Мартином, потом указал рукой на клочковатый матрас, набитый сеном, и на догорающую свечу и сказал:

– Простите за эту грубую обстановку, доктор. Но его светлость курфюрст Фридрих прослышал о том, что на вас готовится нападение. Действовать надо было незамедлительно, пока нас не опередит кое-кто другой. Как вы себя чувствуете?

– Что мне ответить на этот вопрос? – тихо произнес Мартин. – Я обречен на бездействие, лень одолевает меня, мозги заплывают жиром. Эта каморка, больше похожая на лисью нору, стала для меня тюрьмой, из которой я мечтаю вырваться как можно скорее. Скажите честно, как долго мне еще оставаться здесь?

Спалатин задумчиво теребил подбородок Ему не в первый раз приходилось держать Мартина под домашним арестом и, похоже, не в последний. Поскольку Мартин не предложил ему сесть, Спалатин прислонился спиной к двери и посмотрел на клочок серого неба, видневшийся над крышей замка.

– Император Карл объявил вас вне закона и назначил награду за вашу голову, – сказал он наконец. – Как только вы покинете это убежище, вы превратитесь в легкую добычу. Любой нищий может убить вас, и никто его за это не накажет!

Мартин в отчаянии пожал плечами. Разум подсказывал, что Спалатин прав, но Мартину стоило неимоверного труда признать это. И тут ему в голову пришла счастливая мысль:

– А вы не могли бы доставить мне сюда словарь? Греко-латинско-немецкий.

– А что, собственно…

– И еще – издание Вульгаты!^[8]

Спалатин вздохнул. Он стал догадываться, зачем Мартину эти книги.

– Сейчас не самое удачное время, чтобы переводить Библию, доктор, – сказал он с мрачным видом. – Вы только привлечете к себе ненужное внимание, и к тому же император может посчитать это провокацией, направленной против него и против Папы. Поймите: он всех нас отправит на костер, обвинив в государственной измене!

Мартин в негодовании вскочил. Он подбежал к столу, схватил несколько исписанных листков и вернулся к Спалатину.

– С каких это пор считается преступлением читать Новый Завет по-немецки?! – крикнул он. – Написанный такими словами, которые могут прочесть простые люди в нашей стране!

– Именно этого Рим опасается больше всего.

– Тогда вам придется привлечь к ответу творца этой книги, – сказал Мартин и вложил в руку секретаря первые страницы своего труда. – Мое решение твердо: я буду переводить Библию!

Страх, возмущение и восхищение боролись в душе Спалатина. В конце концов он пообещал предоставить Мартину все, что он просит, и выскочил из каморки столь же стремительно, как и появился.

Пока Мартин в своем затворничестве перелистывал книги и корпел над древними текстами, в стране начиналось открытое восстание.

Самозваные пророки ходили, проповедуя, от одной деревни к другой. Они тысячами печатали и распространяли свои сочинения. Но слова, начертанные на их знаменах, призывали к насилию и разрушению. Повсюду толпы вооруженных фанатиков врывались в церкви и монастыри, они разоряли дома и часовни, уничтожая картины, статуи и церковную утварь. По ночам они нападали на монастырские подворья и грабили их, хлестали плетками монахов и выгоняли их прочь. Даже монахини поддавались на уговоры, отказывались от принятых ими обетов и толпами покидали монастыри. Среди зачинщиков беспорядков был и магистр Карлштадт. Опьяненный собственной властью, он приказал своим сторонникам беспощадно уничтожать все, что им покажется не соответствующим новой вере.

Возвратившись из Айзенаха, Спалатин с ужасом обнаружил, что ревнители нового не пощадили и Виттенберг. Стража с городских башен в бессилии взирала на происходящее. Никто не отдавал им приказа вмешиваться, хотя они видели, что люди собираются в толпы и с громкими криками бегут по улицам.

Когда Спалатин направился к дворцу курфюрста, чтобы обсудить происходящее со своим господином, он увидел, что вооруженные крестьяне и горожане с факелами в руках столпились возле ворот церкви. Опасность была на пороге.

Секретарь застал Фридриха на его любимом месте, у высоких окон охотничьего кабинета. Он стоял совершенно недвижно, прижавшись лбом к оконному стеклу.

– Мой князь, не пора ли послать солдат? – задыхаясь, крикнул Спалатин.

Снизу доносились яростные крики мятежников.

– Боже милосердный, они уже на пороге церкви, а там как раз идет служба! Не было бы кровопролития!

Фридрих был бледен и выглядел совершенно больным. Его тучное тело было облачено в простой балахон из темного сукна. Ткань помялась – казалось, он несколько дней не снимал с себя одежду. Фридрих медленно покачал головой и произнес не оборачиваясь:

– Насилие вызовет еще большее насилие, друг мой. Если Виттенбергу не удастся достигнуть религиозного согласия, это пагубно скажется на всем остальном христианском мире.

Спалатин встал рядом с князем и тоже посмотрел в окно. Он с ужасом увидел, как четверо ражих мужиков палками колотили по стенам и дверям церкви. Летели камни, а на площади несколько юнцов размахивали топорами и дубинками. Под торжествующие крики окружающих они обрубали деревянным святым носы и уши. В стороне, там, где прежде стоял позорный столб, был разложен костер.

– Эх, какой же все-таки тупица этот Карлштадт! Он ведь превратился просто в одержимого варвара! Нужно как-то привести его в чувство, иначе…

Спалатин не договорил. Он обмер, увидев, как двое молодцов выволакивают из церкви на веревке какого-то монаха. Подол рясы у него был объят пламенем, из раны на голове сочилась кровь. Это был верный друг Лютера, брат Ульрих.

Поиск по сайту: