Обзор творчества А. Слаповского

Алексей Слаповский родился 29 июля 1957 года в селе Чкаловское Саратовской области.

В 1979 году окончил филологический факультет Саратовского университета. По окончании университета работал учителем русского языка и литературы в школе, в 1981—1982 годах грузчиком, с 1982 по 1989 годы — корреспондентом Саратовского телевидения и радио. С 1990 по 1995 годы был редактором и заведующим отделом художественной литературы журнала «Волга».

В 2001 году переезжает в Москву, сотрудничает с телевидением и кино (сценарии сериалов «Остановка по требованию», «Пятый угол», «Участок» и др., фильма «Ирония судьбы. Продолжение» (в соавторстве), а также сценарии телефильмов по собственным романам «Я — не я» и «Синдром феникса».

Произведения Алексея Слаповского переведены на английский, венгерский, голландский, датский, немецкий, польский, сербско-хорватский, французский, финский, чешский, шведский и др. языки.

Алексей Слаповский является членом Союза российских писателей, Союза театральных деятелей.

Первая премия на I Европейском конкурсе пьес за пьесу «Вишнёвый садик» (1994).

Премия Всероссийского конкурса драматургов (1996).

Четырежды финалист премии Букера (романы «Первое второе пришествие», «Анкета», «День денег», «Качество жизни»).

Премия конкурса книг «Москва-Пенне» за роман "День денег" (2008).

Гран-при за лучший сценарий ("У нас убивают по вторникам") на Первом международном кинофестивале "Текстура" (2010, Пермь)

Валовое производство авантюрно-философской прозы Алексея Слаповского пришлось на первую половину 90-х годов. Многие «толстяки», и особенно родная «Волга» (Слаповский — член редколлегии саратовского журнала), захлёбывались обилием текстов плодовитого автора. Стали поговаривать, что такое квазиписание не по силам серьёзному художнику, тем более одному, учитывая слухи о возможной причастности Слаповского к детективно-интеллектуальным опусам земляка, якобы эмигранта из Саратова Л. Гурского. Поутихли первые букеровские страсти (повесть «Пыльная зима»), и, обманув нас продушиной в простовато-сюжетном виртуальном чтиве, надеждой на перемену авторской позиции в эпоху не столь уж тотального и всеми освоенного (хотя бы теоретически) постмодерна, Слаповский стал печататься реже (между «Анкетой» и «Днём денег» двухгодичный разрыв), осваивая всё большую издательскую панораму, но каждый раз убеждая читателей в том, что «жизнь в тексте» — тема незакрытая, бесконечная, то есть не такая уж тупиковая, как это многим слишком рано показалось.

Герои Слаповского — саратовцы, обыватели-провинциалы, проживающие в реальном литературном пространстве, проигрывающие известные народно-литературные штампы. Это хорошо узнаваемая, усреднённая данность быта-культуры. Это роли, замещающие наше дефектное стремление освоить мир в схемах, понятиях, предчувствиях, освоить символы мирозданья и тем самым разомкнуть видимый повседневный мир. Естественно, что ролевой удел, причём второстепенный, предназначен самому автору. Троица героев не решилась поддержать найденными деньгами «односельчанина», поскольку одному из них подобные книги не нравятся: он, писатель Свинтицкий, более ориентируется на мнение маститого критика Л. Аннинского — противника «процессного» литературного существования в текстах Слаповского. Имеется в виду прозрачное бытование автора и его героев ради самого процесса какого-то действия, передачи речи особым способом — телесно. Достаточно бегло взглянуть на последнюю страницу «Волги», чтобы расшифровать слегка (намеренно узнаваемо) искривлённые имена и фамилии сотоварищей автора.

Авторская рефлексия возникает не по поводу бытия и так называемых этических конструкций, а в связи с культурно-обыденной заброшенностью в мир слабо упорядоченных смыслов. Объективируя коллективное, Слаповский и его читатели освобождаются от тотальности текста, типизации существования, предсказуемых интерпретаций. Если бы Слаповский, например, написал «Героя нашего времени», то Печорин, Максим Максимыч, Мэри, Грушницкий, Бэла, контрабандисты, Вулич и сам Слаповский были бы равноправными персонажами, а их истории-судьбы игривый сказитель начинал бы из одной исходной точки и, втягиваясь в конкретную роль, непроизвольно изменил бы хронику жизни действующих лиц. Калейдоскоп хронотопов — метаприём А. Слаповского. Перебирая разнонаправленными возможностями, с которыми сиюминутно отождествляет себя исполнитель текста, мы внимательно следим за перипетиями и неопределённостью обстоятельств. Текст достраивает ограниченную, одновариантную жизнь читателя, актёра-повествователя и его «непослушных» кукол, давая возможность всем соучастникам театрального действия опробовать себя в новых координатах существования. Фабулу, «взятую из жизни», и сюжет, равно протяжённый причинно-следственному тексту, Слаповский дезинфицирует фольклорным (занимательно-дискретным) и театральным (спектакль состоится или нет) антисептиком.

Слаповский погружает стереотипы в поэтику фольклора. Сказочник, эмбрион авторства в коллективном творчестве, есть декларативное погружение имени писателя в фабульную массовку, в псевдосакральный, локальный хронотоп Саратова (или Сарайска). Обнаруживается в данном приёме и элемент ироничного укола в адрес Фолкнера, Голсуорси и даже Горького (городок Окуров). Это указание читателю на то, что все мы Робинзоны нового пространства бытия, заполненного до нашего прихода туда уже известными литературными ходами. Если такое сюжетопостроение текста коррелирует с современным мироощущением, то открытость, свободное плетение в широком коридоре давно построенного лабиринта и наделяют повествовательную игру Слаповского мощным философским содержанием: разомкнутость, несводимость к цели, горизонтальное развёртывание вместо вертикального, смыслового.

Сюжеты Слаповского, с одной стороны, отвергают изображение жизни как унифицированного единства с присущими ему связанными отличиями, но, с другой стороны, полного разрыва сознания с миром не происходит, потому что иллюзорным-то является сюжет как глобальный проект-мир. Слаповский отвечает иерархичному логосу — нет. Реальный мир даёт каждому из нас право на поступок сознания: довериться локальной ситуации и развинтить частное в предполагаемое множество. В большем выборе — больше выгоды. Философские сюжеты Слаповского не берут на себя полномочий отвечать от имени мира, «куда» всё направляется, но пробуют в качестве посредника между читателем и малоизвестной Вселенной предположить «как»: по крупицам, открывая незаполненные пустоты текста и сознания, очень похожие на миметический мир с его простеньким вербализмом. Но в этой похожести — онтологический обман. Это знает Слаповский, следовательно, и мы, его читатели. Писатель освобождает ситуации от их социальной точности и возвращает нам культурное пространство начала искусства и сознания: если мы способны пересочинять, то почему бы не представить культуру не в классической цепочке миф-фольклор-литература, а в более неожиданном — литература через фольклор играет с мифом, с универсальными категориями культуры, воображая новые тексты, забавные и трогательные, пригодные для жизни в тексте и в жизни за текстом (что не обязательно есть правда жизни). Масочные сюжеты Слаповского даруют читателю возможность мягкого выхода за пределы категориальной допустимости, смягчённого беспредела, уничтожая правдоподобие процессностью, сосуществованием множественного. Сюжеты открыты реальности, но избегают ориентацию на отражение, репрезентацию. Чем больше банального и тривиального, тем более вероятность автору признать некоторые ситуации, роли, слова (хотя бы интонационно) своими. Многочисленные авторские «(!!!!!!!!!)» — почти из Бахтина — чужое, маркированное личным.

Индивидуальное и произвольное, сфантазированное — близнецы-братья. Поскольку и то и другое изначально не может быть признано конечным и определённым, Слаповский приводит в движение максимально возможную комбинацию смыслов, чтобы уйти от вечных истин, но показать веер разных путей их вероятностных интерпретаций, из которых человечество выбрало немногие варианты, в них заложенные. Как бы восстановить внешние атрибуты архаики, когда прошлое, настоящее и будущее курсировали в сознании одновременно (сон Свинтицкого). Такая сконструированность заложена у Слаповского именно в телесном, осязаемом проигрывании историй, поскольку личностно ощущаемые слова невозможны в языке — исторически обусловленном, оформленном в консервативные правила. Раздать свою данность другим, чтобы любой слушатель мог стать телом автора и наоборот — это, быть может, всё ещё нормальная позиция личностного выражения в эпоху безличностного сознания 1 и открытого соревнования дискурсов, нанизанных друг на друга метонимично. Об этом так похожий на все остальные тексты Слаповского плутовской роман «День денег». КАЧЕСТВО ЖИЗНИ

Как стать знаменитым? Из чего делают популярные телепередачи? Кто правит шоу-бизнесом? Зачем массового потребителя истязают неудобоворимыми проектами? – ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в новой книге Алексея Слаповского «Качество жизни».

Алексей Слаповский не только известный прозаик, но также автор сериалов «Участок» и «Остановка по требованию», неплохо изучивший телевизионную кухню, на которую герой его романа «Адаптатор», Александр Анисимов, отправляется в качестве не самостоятельного блюда, а некой оригинальной приправы, вроде соевого соуса с хреном.

В самом начале книги Анисимову, понятное дело, живется все хуже и хуже, и жена бросила, и здоровье подводит, работа, конечно, приносит какие-то деньги, но не удовольствие и не славу. Поэтому первая глава носит номер -12 – то есть, совсем скверно, ниже плинтуса, хуже просто некуда. Постепенно, благодаря случайным и удивительным совпадениям, которые талантливый автор объясняет настолько убедительно, что у читателя возникает ощущение «и я бы так мог!», герой попадает в нашу эру – после переломной нулевой главы, отсчет времени начинается в привычном порядке и уж тут-то Анисимову нестерпимо, упоительно везет. Но везет вполне заслуженно, небольшими, приятными дозами, так что завистливый читатель (который в начале подумал: «И я бы так мог!») не бросает книгу на середине с воплем: «Не верю! Я бы так не мог!», а внимательно следит за судьбой Александра Анисимова.

Простой человек, случайно попавший на первые полосы всех желтых газет, по закону жанра должен стать знаменитостью, и он ею становится. Если выделиться из толпы нечем – приходится выделяться умом. Умом, да еще вот бейсболкой, которую, как отличительную «фишечку», рекомендует герою его имиджмейкер Анна.

Слаповский на страницах «Адаптатора» демонстрирует изнанку кое-каких, в том числе телевизионных, приемчиков, с помощью которых можно возвысить никому доселе неизвестного человека или же погрузить в забвение вчерашнюю знаменитость – в зависимости от того, за что больше заплатит заказчик. Актуальные персонажи современной литературы – пиарщики с глазами демонов – делают былью самые нелепые и невообразимые сказки. И делают это настолько умело, что обыватель, то есть, тот самый читатель, который «и я бы так мог!», безоговорочно верит во всю эту чушь.

Помимо романа «Адаптатор», в книгу вошло и несколько рассказов. Рассказы эти как бы написаны самим Анисимовым, так что получается вроде бы цельный текст. Первые два рассказа, гордо заявленные, как романы, обрываются где-то в самом начале и снабжаются кокетливой ссылкой – «брошено». Бросил бы сам Слаповский эти тексты, едва начав, никто бы их и читать не стал, а раз это творения главного героя романа – получается даже очень концептуально. Хотя кто такой этот герой, этот Анисимов? Кто-нибудь слышал про такого писателя? Но получается, что на территории данной книги Анисимов – великий писатель, а Слаповский – вообще непонятно кто, а еще имел наглость свою фамилию на обложке разместить!

Роман «Адаптатор» написан с истинной любовью к современному читателю: все ненужные, лишние размышления и истории, не имеющие прямого отношения к сюжету, безжалостно вымараны. Некоторые истории, впрочем, автор сперва вычеркнул, а потом все же оставил – в перечеркнутом виде они и попали в книгу. То есть, хочешь читать - читай, но никто не гарантирует, что это тебе понравится. Для любителей (а скорее всего – любительниц) дамских романов, некоторые эпизоды нарочно описываются именно в мелодраматической стилистике. Этот приемчик взят не с потолка – до того, как стать героем «Адаптатора», Александр Анисимов писал под псевдонимом дамские романы – на жизнь он таким образом зарабатывал.

«Адаптировать» на языке Слаповского (или все-таки Анисимова?) – это вычеркивать все лишнее, ненужное, как из собственных текстов, так и из жизни. Некоторые главы состоят из одной только фразы: «Здесь были размышления автора о…, но они не имеют отношения к теме повествования.»

К концу романа события развиваются стремительно, как в видеоклипе – у читателя захватывает дух и закладывает уши, как будто он летит вместе с главным героем по американским горкам его жизни.

Но шедевром адаптации, конечно, стоит считать самый последний текст сборника. Он называется «Книга о Книге» и содержит в себе кратенькое, листа на три, изложение библейских событий. (Здесь были размышления автора о христианской религии, но они не имеют отношения к данной рецензии).

Поиск по сайту: