Историческая основа романа А. Чудакова «Ложится мгла на старые ступени»

Алекса́ндр Па́влович Чудако́в (2 февраля 1938, Щучинск, Казахская ССР — 3 октября 2005, Москва, Россия) — российский литературовед и писатель, специалист по Чехову. Был женат на литературоведе и общественном деятеле Мариэтте Чудаковой.

В 1960 закончил филологический факультет МГУ. С 1964 работал в Институте мировой литературы, преподавал в МГУ, Литературном институте. Доктор филологических наук (1983). После 1987 читал русскую литературу в европейских и американских университетах. Состоял в Международном Чеховском обществе.

Чудакову принадлежат следующие работы: «Поэтика Чехова» (1971, английский перевод — 1983), «Слово — вещь — мир: от Пушкина до Толстого» (1992). Помимо этого он опубликовал более двухсот статей по истории русской литературы, готовил и комментировал сборники произведений Виктора Шкловского, Юрия Тынянова.

В 2000 в журнале «Знамя» был напечатан роман Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», который номинировался на Букеровскую премию в 2001. Премия фонда «Знамя» 2000.

Это роман-воспоминание, роман-размышление, роман-байка, роман-рассказ.

Да-да, именно рассказ – это слово наиболее подходит к характеристике метода Чудакова.

Чудаков был филологом, крупнейшим специалистом по Чехову, великолепным стилистом и большим знатоком в своей области.

В своем единственном романе, который в общем-то биографический, он рассказал о своем детстве, о своей семье, о множестве людей, окружавших его в далеком городке на границе Сибири и Казахстана, городе ссыльных...

Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не доводилось видеть нигде.

— Четвёртая культурная волна в Сибирь и русскую глухомань, — пересчитывал отец, загибая пальцы. — Декабристы, участники польского восстания, социал-демократы и прочие, и последняя, четвёртая — объединительная.

— Прекрасный способ повышения культуры, — иронизировал дед. — Типично наш. А я-то думаю: в чём причина высокого культурного уровня в России?

Довоенные, военные, послевоенные годы, дореволюционные годы бабушки и дедушки...

Жизнь как рассказ, жизнь как шутка, жизнь как анекдот, жизнь как сказка...

Жил-был мальчик, его окружали яркие необыкновенные личности, мальчик больше всего любил слова...

Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью — они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность — они звучали целостностью слова. И не одного — всплывала их вереница, весь синонимический ряд.

Об истории, о жизни, о судьбе, о человеке...

О преемственности поколений, о том, что невозможно сохранить...

Читали вслух: Диккенса, Толстого, Чехова. (Когда у Антона подросла дочка, он пытался устроить такие же семейные чтения, и позже — когда появилась внучка. Но не получилось ни тогда, ни потом — что-то ушло безвозвратно, и нельзя было повторить даже такую простую вещь.)

..о том, что сохранить возможно...

Вечером предстояло важное мероприятие — рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: «Про умных псов», «Про мифов»,

«Про детство». Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он — виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда.

вещь, непередаваемо прекрасная, это нужно прочитать, это нужно прочувствовать, этим можно и должно насладиться...

Почему-то у меня не складывается красноречивый отзыв на эту книгу… Хочется просто написать: «Мне очень понравилось». В последнее время у меня интерес к бытописательным историям... Читаешь про натуральное хозяйство 30-50-х гг. 20 века – и все такое до слез знакомое из 90-х годов того же лихого века: и прокорм с огорода (в картофельную лунку – зола, перегной, навоз), и чай из сушеной моркови, крахмал из картофельной мелочи и очисток…Все это мы делали с мамой и бабушкой.

И так же как, в романе у деда, у моего дедушки

«в кладовке хранились (и сейчас хранятся) фитили, листы оконного стекла, сургуч, канифоль, точильные бруски, мешковина, полотна ножовок по металлу, болты и гайки, ненасаженные топоры и молотки, куски сапожного вара, пряжки, мусаты, напильники».Равно как и среди бабушкиных запасов – «иголки, пуговицы, наперстки, нитки, мулине и обычные, тесьма, обрезки флизелина, корсажная лента, бахрома, клеенка, скатерти …»

И еще одна цитата, которая трогает до слез:

«- Дед, а за что ты влюбился в бабу?

- Она очень изящно разливала чай, - дед ласково поглядел на потупившую взор жену»

И опять же здесь перекличка (закон двойственности?) с уже прочитанными Вигдоровой «Дорога в жизнь», с учителем Топоровым, и где-то даже со Шмелевым «Лето Господне»: здесь дед – учитель и воспитатель, который воспитывает самой своей жизнью, дает мальчику первые серьезные знания, и научные, и жизненные, которые не менее, а может и более важны.

Поиск по сайту: