СХВАТКА ЗА ВЛАСТЬ

Когда тяжелый недуг выбил Ленина из строя, формально, по совокупности занимаемых постов, наибольший “вес” в партии и государстве имел Зиновьев. Он и раньше, при Ленине, если вождь плохо себя чувствовал, подменял его – потому что лучше других советских руководителей умел вести заседания. А с мая 1922 г. стал исполнять обязанности главы правительства, бессменно председательствавал на заседениях Политбюро, Совнаркома. В то время существовала и определенная иерархия докладов на партийных съездах. И на готовящемся XII съезде главный, политический доклад, был отдан Зиновьеву. Второй по рангу, организационный, делал Сталин. Третий, экономический, Троцкий.

Но было ясно, что Зиновьев только временно занимает первое место, в качестве “исполняющего обязанности”. Пост лидера Коминтерна номинально считался очень высоким, выше государственных органов власти – точно так же, как российская революция считалась второстепенной по отношению к мировой. Но реально в Коминтерне заправлял не Зиновьев, а Троцкий и его люди. Зиновьев возглавлял также Северную Коммуну – однако Петроград был для него не опорой, а наоборот, уязвимым местом. Там его ненавидели, поскольку он развалил хозяйство, расплодил коррупцию, насажав на все теплые места своих родственников и знакомых [139]. На него шли жалобы из питерской парторганизации, на собраниях и митингах в его адрес звучала столь резкая критика, что Зиновьев старался на них не бывать. И вообще стал все реже возвращаться в Петроград, отдавая предпочтение “московским” должностям [138].

Словом, Зиновьев формально занимал место ведущей фигуры, а “в тени” разворачивалась борьба между истинными претендентами на власть. В преддверии XII съезда партии вышла книжка Радека “Товарищ Троцкий – создатель Красной Армии, организатор наших побед”, где Лев Давидович воспевался в качестве главного вождя и гения, обеспечившего успехи гражданской войны. Эта публикация дала старт бурному рекламному потоку в печати, прославляющему Троцкого. Сам факт подобной кампании свидетельствует, что Льву Давидовичу подыгрывал и Бухарин. Прессу курировал он, и без его поддержки советские газеты не выступили бы столь дружно и уверенно.

В рамках предсъездовской кампании произошел и вброс первой “бомбы” “политического завещания”. Сделано это было хитро. Фотиева, заведующая секретариатом Ленина, сообщила вдруг Сталину, что у Троцкого имеется письмо вождя, предназначенное для съезда. Запросили Льва Давидовича, почему он не проинформировал Политбюро о существовании столь важного документа? Он развел руками – дескать, не знал, для кого и для чего предназначалось письмо. То ли для публикации, то ли для узкого круга, воля Ленина на этот счет выражена никак не была. Поэтому просто положил документ в папочку до выяснения. Но это было отнюдь не “Письмо к съезду”, как порой представляется в исторической литературе, это была статья “К вопросу о национальностях и “автономизации”. Сперва была запущена только она [138].

Политбюро ознакомилось. И оказалось… в полном тупике. Работа была антисталинской, но по своей сути совершенно нелепой. Тем более в обстановке апреля 1923 г., когда и проект “автономизации”, и “грузинское дело” давно были вчерашним днем. Спорили и рядили, что же делать с документом. Однако Фотиева подтверждала, будто это писалось для съезда. И было решено все же огласить работу. Но не на пленарном заседании, а на заседениях по фракциям. Смысл подобной оговорки был в том, что статья доводилась только до делегатов съезда и оставалась секретной для гостей, представителей иностранных компартий и журналистов – которые допускались на пленарные заседания. И “бомба” не сработала. Протоколы и резолюции свидетельствуют, что ленинская работа вызвала отнюдь не возмущение “шовинизмом” Сталина и Дзержинского, а немалое удивление. Тем, что вновь поднимались проблемы, которые уже были преодолены. Нападки на Сталина и Дзержинского выглядели непонятными и необоснованными. Совершенно неожиданным для делегатов стал русофобский тон статьи. А уж тем более поощрение национализма “малых наций” – в партии такого никогда не допусклось. Общее впечатление примерно соответствовало словам Сталина: “Это не Ленин говорит, это его болезнь говорит”. Иным образом объяснить статью не получалось.

Поэтому обсуждение работы Ленина в ходе съезда стало лишь эпизодом, смысла которого многие и не поняли, настолько он выглядел лишним, выпадающим из главного контекста событий. В троцкистской литературе позже внедрялась версия о триумфе Льва Давидовича. Мол, доклад его по рангу был третьим, но Троцкий сумел его сделать главным. Что ж, он был непревзойденным оратором и из своего доклада действительно сумел сделать “конфетку”. Но рабочие материалы и протоколы съезда показывают, что какого-либо глобального резонанса эта “конфетка” не вызвала. И не могла вызвать. Ведь основную массу делегатов составляли партийные работники среднего звена, недавние военные, бывшие работяги. В экономических проектах, терминах, стратегических вопросах развития хозяйства они ничего не понимали. Впрочем, как и в политических тонкостях. Для них вся политика и экономика выражались сугубо в персональной плоскости – “кто”? За кем надо идти, кого слушать, кто им будет давать указания о дальнейших действиях?

И XII съезд стал триумфом отнюдь не Троцкого, а Сталина. Как по своим человеческим качествам, так и в роли руководителя он оказывался для партийной массы предпочтительнее Льва Давидовича с его высокомерием, позерством, “бонапартовскими” методами. Не мог не сыграть свою роль и “национальный вопрос”. Русские коммунисты, конечно же, горячо поддерживали “интернационализм”. Но на деле-то неужели им нравилось засилье “интернационалистов” и затирание русских кадров, их самих? Сталин в данном отношении выступал антитезой Троцкому. Коли уж на то пошло, даже оглашение работы Ленина “К вопросу о национальностях и “автономизации”, где Иосиф Висарионович клеймился за “великоруский” шовинизм, могло лишь прибавить ему сторонников среди русских партийцев. Он получил мощную поддержку делегатов. И если прежде он оставался только высшим партийным функционером, который обеспечивал работу аппарата в отсутствие Ленина, то именно XII съезд сделал Сталина лидером “номер один” партии и государства.

Однако подобное положение устраивало далеко не всех. Сталин был “чужим” для партийцев из бывшей эмиграции. Не был заражен их космополитизмом, не знал иностранных языков – которыми они владели порой лучше русского, чувствуя себя “дома” в Швейцарии или Англии. Не понимал особенностей их взаимоотношений, когда даже политический противник может оставаться “своим”, близким человеком. В эмиграции ведь и ссорились, и мирились, а все равно жили и тусовались вместе, в узких группировках. Это, кстати, отчетливо можно увидеть в мемуарах Крупской, вышедших в 1925 г., где она очень тепло отзывается о многих из тех, чьи пути с большевиками давно разошлись. Сталин не только не понимал, но и не хотел понимать таких особенностей, не боялся входить по данному поводу в разногласия даже с Лениным. Например, Владимир Ильич, узнав, что за границей заболел Мартов, потребовал направить ему деньги из партийных средств. Сталин решительно отказал. Для него это было дико и неприемлемо. С какой стати партия должна содержать и лечить врага-меньшевика?

Противниками Иосифа Виссарионовича стали и “спецы”, военные и хозяйственные. Они фактически являлись наемниками, которых Троцкий купил окладами и должностями. Не удивительно, что они поддерживали содержавшего их хозяина. Противниками стали и те советские лидеры, которые считали себя обойденными возвышением Сталина. Нашлось немало и других недовольных. Сталин пока еще не менял политический курс. Но он деятельно взялся наводить порядок – и не только в карательных органах. Пошли ревизии в советских, партийных, хозяйственных учреждениях. А засевшие в них деятели, вынесенные наверх мутной волной революции, хищничали будь здоров. Особенно отличались латыши и прочие “интернационалисты”. Они же и ехали в Россию как раз для того, чтобы возвыситься и поживиться. А теперь сочли, что пришла их пора. Воровали, гребли взятки. Находились и среди русских революционеров любители “красиво пожить” за чужой счет, благо нэп давал к этому все возможности. При Сталине подобную публику начали брать за жабры.

Прижал он не только “интернационалистов”, но и националистов. Мдивани, Махарадзе и иже с ними, которые все еще не угомонились, пытались продолжать свою возню, были “переведены на другую работу”. Обычным партийным перемещением, как бы и не в наказание. Удалили из Грузии и разослали по другим местам, где они будут безвредны. И если по воле Ленина государство стало “союзом равных”, то Сталин постарался, чтобы оно было все же не рыхлой связкой нескольких республик, способной в любой момент развалиться. Чтобы превратилось в сильную централизованную державу. Это осуществлялось уже не в рамках союзного Договора, а в ходе создания Конституции СССР. Комиссию по ее выработке возглавил Калинин, но процесс держал под контролем лично Сталин [27].

По проектам устройства государственной власти, наркоматы иностранных дел, армии и флота, внешней торговли, путей сообщения, связи, предусматривались только общесоюзные. Органы управления экономикой, социальной сферой создавались на двух уровнях, союзном и республиканском (с подчинением вторых первым). Предусматривался контроль центральной власти за делами республик, обязательность выполнения ее решений местными властями. А еще одной структурой, обеспечивающей и укрепляющей единство, стала партия. В “суверенных” республиках существовали свои компартии – Украины, Грузии, Азербайджана и т.д. Но их объединение с Российской компартией произошло не в виде “союза”, а наподобие “автономизации”. Российская компартия была переименована во Всероссийскую (позже во Всесоюзную), а республиканские парторганизации, не теряя своей “автономии”, вошли в нее и были подчинены ее центральным органам.

Но воссоздание на месте Российской империи единой державы не соответствовало идеям “мировой закулисы”. Одной из главных целей тайных операций против нашей страны являлся как раз ее развал на части – вспомним слова Хауса о том, что на месте России должно быть как минимум “четыре России” [6]. А вдобавок Сталин стал помехой для разворовывания страны. Если он еще в 1921 г. обратил внимание на странные заказы за рубежом, то теперь получил большие возможности для контроля. И постепенно расширял круг вопросов, попадавших в поле его внимания. Например, операцию по вывозу за рубеж императорских регалий – короны, державы и скипетра, высокопоставленным ворам осуществить так и не удалось. Чекисты сорвали ее в последний момент, ценности перехватили и вернули, когда их уже везли к границе. При проверке выявились крупные хищения в Гохране.

Впрочем, Сталин был еще далеко не всесилен. Возглавлявший Гохран Юровский имел слишком высоких покровителей и отделался всего лишь увольнением. А о том, чтобы копнуть махинации, осуществлявшиеся через Троцкого и его родных, даже речи быть не могло. Тем не менее, Иосиф Виссарионович стал мешающим фактором. В отличие от Ленина, которого удавалось держать под влиянием некими “джентльменскими соглашениями”, для Сталина такие рычаги воздействия отсутствовали. А со временем помеха грозила стать более серьезной.

И против Иосифа Виссарионовича начала разгораться борьба внутри советского руководства. По разным поводам. Из-за хозяйственной политики, методов руководства. Причем в этой борьбе вдруг сомкнулись лидеры, принадлежавшие к совершенно разным группировкам – Зиновьев, Бухарин, Троцкий… Хотя можно отметить и немаловажную закономерность. Группировки-то у них были разными. Но все эти деятели были связаны с “мировой закулисой”.

Первая атака, на XII съезде, потерпела неудачу из-за поддержки Сталина со стороны партийной массы. Но после этого его противники быстро скорректировали свою тактику и начали действовать другими методами, кулуарными. Вторая атака последовала в мае-июне. Крупская внезапно объявила, что у нее имеется еще одна важная работа Ленина. Та самая, которая позже была названа “Письмом к съезду”. Точнее, ее первая часть, датированная 23 – 25 декабря 1922 г. [138]. Она была вброшена в политический обиход после съезда. То есть для него не предназначалась. А если бы предназначалась, то выходит, что Крупская нарушила волю Ленина. В.А. Сахаров предполагает, что работы “политического завещания” могли и фабриковаться по очереди. Однако более логичнам кажется другое объяснение.

Возможно, сами тексты диктовок, порожденные в больной голове Ленина, позволяли их использовать не в любой ситуации, и их держали “за пазухой”, выбирая подходящие моменты. Работа “К вопросу о национальностях и “автономизации” однозначно антисталинская, вот ее и запустили в первую очередь. Этого требовала и ее не-актуальность. Спешили запустить, пока в партии вообще не забыли о плане “автономизации” и “грузинском деле”. Ну а в “Письме к съезду” досталось “всем сестрам по серьгам”, в том числе Троцкиму, Зиновьеву, Бухарину и т.п. Поэтому сперва его придержали. Нельзя исключать и того, что поочередное, а не одновременное использование “бомбочек” “политического завещания” было заранее выбранной тактикой – для усиления эффекта, наращивания ударов, запугивания Сталина: пусть нервничает, пусть гадает, что еше имеется в запасе у его противников.

Как бы то ни было, “Письмо к съезду” обсуждалось на Политбюро, обидело тех, кого оно касалось, однако практических результатов не дало. Но оно подготовило почву для третьей, уже “массированной” атаки. Которая развернулась в июле-августе 1923 г. В этот период значительная часть советских руководителей находилась в отпусках. И вряд ли случайно, что многие отправились отдыхать в одни места, на кавказские минеральные воды. Ну а там было созвано так называемое “пещерное совещание” – оно происходило в пещере под Кисловодском.

Почему понадобилась пещера? Здесь надо вспомнить, что еще на Х съезде партии, в ходе борьбы с “рабочей оппозицией”, по инициативе Ленина было принято постановление “Единство партии” – о недопустимости фракций. С тех пор обвинение во фракционности стало серьезным оружием в руках партийного руководства. Его можно было трактовать очень широко и предъявить любому деятелю, если он, допустим, не выносит вопрос на общее обсуждение, а сперва собирает сторонников, сговаривается с ними, ведет предварительные проработки. Правда, сам Ленин постановление о фракционности сплошь и рядом нарушал – например, когда летом 1921 г. исподволь создавал в Политбюро блок против Троцкого. Но в 1923 г., узнав о сговоре, такое обвинение мог предъявить оппонентам Сталин. И для сколачивания блока был выбран предлог безобидного пикника. Выехали люди в горы пещеры посмотреть, шашлычка покушать, винца попить, а попутно зашел разговор о том о сем…

Присутствовали Зиновьев, Бухарин, Лашевич (троцкист, председатель Сибревкома и командующий войсками Сибирского округа), Евдокимов, Ворошилов. В это время на Кавказе находился и Троцкий. В “пещерном совещании” он не участвовал. Но трудно предположить, что Лев Давидович не знал о нем. Ведь совещение фактически действовало в его пользу. Скорее, он преднамеренно, из тактических соображений показывал, что он тут ни при чем. В таком случае он мог выступать “независимой”, третьей силой. Кроме того, без участия Троцкого блок мог привлечь его противников. Да и вообще это было характерной манерой Троцкого, держаться в стороне. Он знал, что “силы неведомые” о нем позаботятся, что нужные пружины сработают. И впоследствии Серебряков проговорился, что Зиновьев “предлагал союз с Троцким”.

На “пещерное совещание” кроме пятерых перечисленных участников были вызваны Фрунзе и Орджоникидзе, также отдыхавшие на Кавказе. Но они не приехали. Видать, заподозрили неладное или состав компании для пикника им не понравился. А Ворошилов оказался на совещании “белой вороной” и вскоре открестился от всех решений, которые там принимались. Но это не помешало Бухарину и Зиновьеву провести встречу. Говорилось, что Сталин забрал слишком большую власть. И чтобы урезать ее, надо реорганизовать структуру партийного руководства. Либо отобрать функции управления у Секретариата ЦК, сделать его чисто “служебным” органом по пересылке бумаг, либо наоборот, “политизировать” Секретариат. Ввести в него других лидеров, которые будут регулировать и окорачивать Сталина. Позже, на XIV съезде партии, Иосиф Виссарионович так охарактеризовал программу своих противников: “В 1923 г., после XII съезда, люди, собравшиеся в “пещере”, выработали платформу об уничтожении Политбюро и политизации Секретариата, т. е превращении Секретариата в политический и организационный руководящий орган в составе Зиновьева, Троцкого и Сталина”.

И вот здесь-то, на “пещерном совещании”, впервые было пущено в ход ленинское “Дополнение” к “Письму к съезду”. То самое, которое датировано диктовкой от 4 января, и где указывается, что “Сталин слишком груб… Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места…” Попасть к Зиновьеву или Бухарину данный документ мог только через Крупскую. Значит, он был передан им еще до отъезда на Кавказ. Но только изначально он вовсе не рассматривался как “Дополнение” к “Письму к съезду”. Его использовали как самостоятельную работу, и первые упоминания о ней в партийной переписке обозначают ее “письмо о секретаре” [138]. Ссылаясь на него, на результаты своего обсуждения, Бухарин и Зиновьев направили письма Сталину, Каменеву, Троцкому. При этом для “солидности” приврали, причислив к участникам встречи отсутствовавших Фрунзе и Орджоникидзе.

Для Сталина выпад в его адрес и шантаж стали совершенно неожиданными. По всей вероятности, вызвали растерянность. На коллективное послание он ответил: “Одно из двух, либо дело идет о смене секретаря теперь же, либо хотат поставить над секретарем специального политкома… Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре – разве не имеется доказательств того, что я не дорожу местом и поэтому не боюсь писем? Как назвать группу, члены которой стараются запугать друг друга (чтобы не сказать больше)? Я за смену секретаря, но против того, чтобы был учинен институт политкомов (политкомов и так не мало: Оргбюро, Политбюро, Пленум)”

Разумеется, Сталин не был искренним, говоря, что “не дорожит местом”. Отдавать власть за здорово живешь он не собирался. Но его положение оказалось чрезвычайно сложным. В верхушечной борьбе, в отличие от съездовской, расклад сил получался совсем не в его пользу. Против него сплотились все лидеры высшего ранга! С одной стороны, Зиновьев и Бухарин. С другой – “независимый” Троцкий. А Каменев в данный момент оставался со Сталиным в Москве. И в конфликте, как будто бы, принял его сторону. Стал помогать в урегулировании, в поисках компромиссов. Но не стоит забывать, что он был родственником Троцкого, его “коллегой” в расхищении российских ценностей. И одним из тех, к кому апеллировала Крупская в своих антисталинских интригах. Смело можно предположить, что в разыгранной комбинации и Каменев имел свою четкую роль. Именно оставаясь в Москве, рядом со Сталиным. В качестве его сторонника, советника, “опоры”. Он был отличными “глазами и ушами” заговорщиков, а в нужный момент “опора” вдруг подведет…

И Сталин понимал, что кресло Генсека под ним шатается. Ох как сильно шатается! Но растерянность он быстро преодолел. А атаке оппозиции противопоставил другие методы. Стал отступать, лавировать. Соглашался на уступки – и завязались переговоры, какими именно должны быть эти уступки, в каком объеме. Хотя Иосиф Виссарионович хитрил. Выигрывал время. Образовавшаяся против него коалиция была непрочной, ситуация могла перемениться. И вскоре она действительно переменилась…

Поиск по сайту: