Уровни проработки. И в заключение рассмотрим три основных уровня, на которых может существовать идеалист

И в заключение рассмотрим три основных уровня, на которых может существовать идеалист.

На варварском уровне идеалист совершенно оторван в своих фантазиях как от предметного мира, так и от собственного центра. Абстракции, в которых он пребывает, с одной стороны, не наполнены для него никаким существенным смыслом, и одни легко могут быть заменены другими, а с другой стороны, их течение ничем не управляемо, и никакой скрытый смысл, соединяющий их воедино, также не просматривается. Такого рода абстрактными мечтаниями переполнена история человечества; их привлекает пестрый мусор качественного мира, в изобилии валяющийся на его задворках. В то же время этот варварский уровень, вероятно, неизбежен для любого человека, который в своем развитии поднимается вверх от предметного уровня к качественному. Первые опыты абстрагирования и поиска качеств, соответствующих определенной сфере предметного мира, всегда бывают неудачными или малоудачными: получающиеся абстракции и обобщения в лучшем случае имеют какой-то смысл для человека, который их делает, но ни для кого другого.

Идеалист-варвар, однако, ни в коей мере не склонен считать свои фантазии и свое мировосприятие убогим или хотя бы несовершенным; напротив того, они представляются ему имеющими не только личную, но и мировую ценность. Он выше бренной действительности и в глубине души уверен, что его фантазии направляемы Универсальным Высшим Началом — просто это Начало трудно указать явно (и последнее совершенно справедливо). Вероятно, наибольшим недостатком идеалиста-варвара является принципиальное отрицание как предметного, так и синтетического уровней: первый он презирает, второго попросту не замечает, или не считает его сколько-нибудь важным, по крайней мере, не считает его для себя обязательным. Если спросить его напрямую: «К чему относятся твои рассуждения, каков их объект?» — он скорее всего скажет, что объект этот существует, но пока что рано говорить про него что-либо чересчур определенное. А пока можно упиваться различными его качествами, играть, заменяя один атрибут другим, другой — третьим, и все это представляется ему совершенно безнаказанным и безопасным.

Идеалистически-варварское поведение характерно для многих людей, вступающих на духовный путь не по внутреннему зову, а по велению моды. В поисках себя можно менять различные увлечения, можно заниматься буддийской медитацией, голодать, предаваться разным йогам... — и все это на качественном, но не на предметном и синтетическом уровнях. Синтетический уровень в данном случае означает тотальное погружение прозелита в выбранную им тему, когда все в его жизни посвящено ей (одна барышня охарактеризовала соответствующий период своей жизни такими словами: «Тогда я жила духовной жизнью, не предохраняясь»), — чего, как правило, не происходит. Предметность означает конкретное и подробное погружение в тему, которой прозелит начинает заниматься, чего он также избегает. Для него важен сам по себе набор определенных идей, слов и вибраций, к которым он прикасается, но которым он не разрешает пройти внутрь себя достаточно глубоко, ибо полное вовлечение, как он чувствует, для него опасно, и во всяком случае, он не имеет его в виду. Если же оно начинает ему угрожать, он с большой легкостью меняет сферу своих увлечений и вновь оказывается талантливым новичком, столь же способным, сколь неглубоким и непоследовательным.

Идеалист-любитель по-прежнему играет качествами и атрибутами, не ощущая их обязательности и строгой детерминированности, но они уже приносят отчетливую пользу — по крайней мере могут ее приносить.

Какое свойство отличает психолога-любителя или дилетанта от обычного человека? В первую очередь это своеобразное ясновидение, которое позволяет ему войти в глубокий контакт с другим человеком, найдя точные эпитеты для его состояния. Кому мы доверяем? Конечно, людям, которые нас ощущают, но не видят при этом насквозь. Именно такое впечатление способен создать идеалист-любитель со склонностью к практической психологии. Не ждите от него точного и подробного анализа состояния вашего подсознания, но, в какой-то мере интуитивно, он может во многих случаях вам помочь понять самого себя, осознать собственные состояния и помочь решить, в каком направлении следует искать выход из вашей мучительной внешней или внутренней проблемы. Он скажет: «Мне кажется, к этой теме следует подходить так-то», — и, как ни странно, это вам поможет. Идеалист-дилетант ощущает некоторую связь с предметным планом и интуитивно старается подбирать качества так, чтобы они были отражением реальности, а не только лишь продуктом его свободной фантазии. С другой стороны, его фантазия далеко не настолько свободна, как у идеалиста-варвара. Она всегда в какой-то мере подчинена некоторому, пусть еще достаточно абстрактному, центральному замыслу или центральной идее, которая призвана собрать вместе качества и аспекты, составляющие основной предмет его внимания. Разница между идеалистом-варваром и идеалистом-любителем заключается, например, в том, что идеалист-варвар способен мечтать о дворце, в котором он будет жить, если внезапно разбогатеет, не имея не только никакого капитала, но и никаких видов на его приобретение. Идеалист-любитель, размышляя о своем жилье, прежде всего ограничит свои фантазии небольшим домиком и определенной страной, о которой он будет иметь некоторое представление и язык которой он будет знать. Кроме того, такого рода фантазии он позволит себе лишь в преддверии крупного заработка, который для него реален и который сделает приобретение такого дома возможным. Когда необходимый капитал у него скопится и выбор проекта и постройка дома станут реальностью, он с удовлетворением отметит, что его мечты и фантазии не только могут быть реализованы, но и помогают практической реализации проекта. В то же время связь с предметным планом и выработка его качественных определений для идеалиста-любителя дело непростое, и он легко может в этом ошибаться. То же относится и к осознанию единой цели, единого центра его рассмотрений. Этот центр может незаметно для него измениться, что в большой мере обесценит его усилия, но сам он может этого долгое время не замечать. Так молодой отец, глядя на малолетнего сына, может строить планы, как он будет обучать его своей профессии, не замечая того, что необходимых для этого дела склонностей и черт характера у его ребенка попросту нет, и что его интересуют совершенно другие аспекты жизни. Когда сын подрастет, он столкнется с необходимостью разрушить довольно сильный образ, созданный его отцом, и между ними со временем назреет крупный психологический конфликт.

Для уровня идеалиста-любителя характерно отсутствие ощущения ответственности за свою работу в качественном мире. Его жизнь там в чем-то подобна жизни ребенка, который, играя в песочнице, осваивает как материал и инструменты, так и формы, которые он может создать из этого материала этими инструментами. Подобным образом чувствует себя идеалист-любитель, но не в мире форм, а в мире качеств и абстрактных идей.

Для идеалиста-профессионала качества и идеи, с которыми он работает, почти так же материальны, как предметный мир. Он работает с ними, подчиняясь ни чуть не менее жестким ограничениям, чем те, которые с очевидностью представлены нам на предметном уровне. Действительно, груз в один килограмм можно уравновесить гирей, весящей один килограмм, а гиря, весящая полкило, его не перетянет. Казалось бы, в таких категориях, как добро и зло, измерение невозможно, и, следовательно, человек, работающий в качественном мире, гораздо более свободен и гораздо менее контролируем; однако у идеалиста-профессионала это не так. Прежде всего, его качества и абстракции тесно связаны с предметным миром и контролируются последним, то есть они не могут быть произвольными, а должны быть результатом обобщения или абстракции реальности предметного мира. С другой стороны, они должны быть проявлением или разверткой некоторой единой идеи, которая для идеалиста-профессионала совершенно отчетлива, хотя бы даже он о ней и не упоминал. Однако интуитивно он чувствует ее достаточно хорошо, и принимает во внимание качества или аспекты, которые ей не соответствуют. Так опытный цензор запрещает к печати не только те произведения, в которых содержится конкретная информация, запрещенная к разглашению, но и те, чей дух не соответствует духу государства, на которое он работает, и, в особенности, приносящие вред этому духу. Что такое дух господствующей идеологии, он вряд ли сможет выразить словами, но ему это и не нужно, он прекрасно его чувствует и всегда может с точностью сказать, какое художественное произведение находится в этом духе и поддерживает его, а какое — противоречит и ослабляет.

Уровень идеалиста-профессионала, — это, например, уровень писателя или художника, который сопрягает друг с другом различные абстрактные понятия, слова или краски, но при этом в его произведениях неизменно ощущается определенный стиль. Этот стиль, который и создает ощущение единства, служит проявлением определенной единой идеи, которая подчиняет себе, причем довольно жестко, различные аспекты и качества творимого объекта (романа или картины). Эти качества являются манифестациями центральной идеи, и в художественном произведении компонуются, подчиняясь совершенно определенным законам, которые хорошо ощущает идеалист-профессионал. Соблюдение этих законов, ведущее к созданию и сохранению стилевого и идейного единства, с одной стороны, и пристальное внимание к реальности предметного мира, на который как бы намекают и указывают абстракции мира качественного, с другой, являются отчетливыми признаками идеалиста-профессионала. Другой его особенностью является способность, не выходя за рамки качественного уровня, моделировать его объектами и категориями объекты предметного и синтетического уровней. Однако этот человек вряд ли будет универсалом; скорее всего, он выберет ограниченный вид деятельности и близкие ему ее аспекты и будет их разрабатывать, доводя до совершенства. Это может быть поэт-лирик, или художник-абстракционист-гений зеленого цвета, или мастер испанской гитары, но вряд ли этот человек станет архитектором или писателем-романистом, который с равным интересом и пониманием живописует все стороны человеческой жизни.

Глава 3
Прагматик

В этой главе мы рассмотрим человека, в чьей жизни главный акцент стоит на предметном архетипе. Этого человека можно условно назвать прагматиком. Символом мира для него могла бы быть куча песка, состоящая из миллиона песчинок, каждая из которых необыкновенно привлекательна и радикально отличается от всех остальных. Мироощущение этого человека конкретно и предметно, он чувствует, что мир состоит из частей и частичек, совершенно разных и чрезвычайно интересных. Каждая из них имеет непосредственные связи со своими географическими соседями и более тонкие, более сложные связи с некоторыми другими. Однако характер этих связей и та общность, которая имеется между разными, но похожими в чем-то друг на друга частями, для него категории не вполне ясные и труднопостижимые.

Прагматик ощущает мир как совокупность форм и элементов этих форм. Он видит, как формы составляются из элементов и распадаются на них же. Когда он ощущает себя формой и чувствует свою связь с большими формами, он ощущает себя в этом мире, в противном случае ему непонятно, где он находится. Войдя в комнату, он должен понять, на какой стул ему сесть, а если он сядет на другой стул, ему будет некомфортно. Темы разговоров и цвета одежды окружающих существенны для него в гораздо меньшей степени.

Религиозность. Бог для прагматика — это подробность. Его религиозность достаточно смутна, а если он попытается определить ее в словах, то получится приблизительно стихийный пантеизм, то есть он видит Бога везде, но очень редко в чем-то конкретном. В редкие минуты его жизни Бог проявляет себя очень явно и очень ярко, и всегда в какой-то совершенно определенной форме, которая вдруг наполняется ярко выраженным Божественным содержанием. Обычно это бывает недолго. Идеи Единого Бога, бескачественного Бога и Бога, воплощенного в тех или иных абстрактных качествах и атрибутах, для него чужды, все это для него чересчур абстрактно и неопределенно и никаких реальных чувств, в том числе религиозных, не вызывает.

Окружающим этот человек может казаться материальным, мелочным, приземленным, но он может видеть Бога за конкретными объектами гораздо ярче, чем иной представитель синтетического или качественного уровней; однако это его видение настолько интимно и не выразимо доступными ему средствами, что как правило он оставляет его при себе, и только очень проницательный наблюдатель может заметить, что общение с некоторыми объектами является для прагматика в сущности молитвой или религиозным ритуалом. Скорее всего, он будет равнодушен к религии в ее обычных формах, или же, тщательно исполняя ритуал, будет ощущать религиозность в нем самом, а не в тех эмоциях и переживаниях, которые должны приходить к нему во время непосредственного общения с Богом. Бог как Творец мира или как Первопричина всего сущего для него чересчур абстрактен, а Бог, творящий чашечку чая со сливками и сахаром, — это уже что-то, во что он способен поверить. А если вы в это не верите, то приходите к нему и попробуйте, вкус действительно божественный.

Очень своеобразны представления прагматика о карме как о законе причин и следствий. Он совершенно искренне убежден, что если в мире и существуют подобного рода законы, то они являются совершенно точными, и данный поступок повлечет за собой в совершенно определенное время точно определенное следствие. Свободу воли прагматик также понимает совершенно конкретно, как способность совершить тот или иной выбор в данной жизненной ситуации и получить соответствующий, тоже совершенно конкретный, возвратный удар или вознаграждение от судьбы. Например, если он верит в перевоплощения, он вполне может приписать свой плохо поддающийся лечению геморрой тому обстоятельству, что в прошлой жизни, сгоряча и не разобравшись, кого-то напрасно посадил на кол; или, дав однажды приют бездомному, он в дальнейшем будет гораздо спокойнее отправляться в путешествия, будучи уверен, что без ночлега в незнакомой местности никак не окажется (с такими-то кармическими наработками!). Посмертные миры он представляет себе совершенно конкретно и рельефно: с определенными ландшафтами и населяющими их обитателями, с посмертным одеянием души в определенную плоть и т. д. Жизненный путь для него не абстракция, а совершенно реальное путешествие, гораздо менее метафорическое, чем обычная пыльная проселочная дорога. Для него слова: «Я встречал вас на своем жизненном пути», — означают нечто совершенно конкретное и гораздо большее, чем просто утверждение о состоявшемся ранее знакомстве.

Отношения со средой у прагматика совершенно конкретны. Он выбирает в ней части и формы, которые ему нравятся, и стремится их присвоить; от частей и форм, которые ему не нравятся, он старается отгородиться, а части, которые для него безразличны, но возможно перспективны как друзья или помощники в будущем, он имеет в виду, но ничего по отношению к ним раньше времени не предпринимает. В дружественной среде он ощущает себя комфортно и стремится найти в ней более приятное для себя положение; при этом он ощущает себя одним из элементов этой среды, хотя полного мистического слияния с ней, так как это понимает мистик-харизматик, у него не происходит, и более того, он никак не соотносит качество среды с собой. Среда для него — это набор объектов, одним из которых является он сам. В случае неблагоприятной среды, он воспринимает себя как чуждый среде объект, опять-таки никак не пытаясь выразить этот факт на качественном уровне. Например, взбираясь на скалу, он решает для себя вопрос: способен он это сделать или не способен; понятие гладкости скалы существует для него не абстрактно, а совершенно конкретно, а именно: в сухую погоду он взобраться может, а сразу после дождя — нет. В этом смысле он может говорить, что гладкость скалы увеличивается после дождя, но само по себе понятие гладкости ему чуждо. Для него чрезвычайно важно ощущение пространства, и адекватность, в том числе и психологическую, он во многих случаях будет переживать как свою способность вписаться в определенное пространство и стать его объектом. Психологический дискомфорт он часто воспримет как свою неспособность стать пространственным объектом или ощутит как пространственное выталкивание.

Модальности времени. Для прагматика времени как такового не существует, если исключить циферблат. Для него существуют события, для него существуют понятия раньше и позже, прошлого и будущего, однако эти характеристики обязательно должны быть привязаны к совершенно определенным событиям. Прошлое и будущее как категории для него недоступны. Оценивая проведенное время, он скажет: «Это было хорошее время, у меня были прекрасные встречи», — если же прекрасных встреч и других событий, которые ему бы понравились, не было, он скажет: «Это было скучное время, никаких событий не происходило». Вообще, для него проблема проведения или структуризации времени чрезвычайно актуальна, ему нужно, чтобы временной поток был заполнен понятным для него содержанием, и когда у него это не получается, он чувствует себя крайне дискомфортно. Если его приглашают куда-то, то он непременно задаст вопрос: «А чем мы будем там заниматься?» — и удовлетворится, лишь если ему покажут достаточно четкое расписание занятий; если же такового не будет, он выдумает его себе сам. Это не значит, что он не способен отдыхать или медитировать, но и то, и другое в его внутреннем пространстве должно быть совершенно четко обозначено как конкретное занятие.

Логика. Логика прагматика ближе всего к формальной, или математической, логике, но это не означает, что они совпадают. Для этого человека естественно иметь некоторые посылки — то, что он назовет фактами или основаниями для рассуждений — и руководствоваться определенными правилами, нарушение которых он достаточно четко регистрирует, хотя не всегда может выразить их словами. Что дается ему с большим трудом, так это дедукция, то есть вывод из общего утверждения частного. Общее утверждение не представляется ему сколько-нибудь убедительным основанием для серьезных выводов, зато он с легкостью из одного утверждения может выводить другое, а, в случае необходимости, способен сформулировать индуктивное утверждение, то есть вывести из одного-двух частных фактов общее положение, которое ему нужно и которое его устраивает. Его логика подчинена его подсознанию и его подсознательным желаниям в гораздо большей степени, чем ему кажется, хотя у него самого есть иллюзия, что его мышление строго, ясно и точно. Тем не менее он может считать, что исключение может подтверждать правило, хотя с логической точки зрения это не так. Его девиз можно сформулировать так: «Исключение подтверждает правило, если это правило представляется мне истинным или если оно мне нравится».

В своей практической жизни он руководствуется достаточно нехитрыми правилами, полагая, что в них заключается вся необходимая ему (да и другим) мудрость жизни. В тех случаях, когда этих правил не хватает, он поступает, как ему Бог на душу положит, искренне при этом считая, что нужное логическое основание может прийти к нему чуть позже. Обычно так и оказывается, он очень крепок задним умом. Колоссальная проблема для него заключается в том, чтобы понять, что качество может влиять на количество, а порой даже и определять его — в таких ситуациях он теряется и говорит, что они непостижимы или представляют собой проявление количественных законов, пока что еще не открытых.

Работа. За прагматиком стоит большая сила; это сила реализации того, что намечается на синтетическом уровне и направляется в целом на качественном. Прагматик реализует эти программы, без него любой проект остается лишь на бумаге или в воображении своего создателя. Прагматик эту силу, конечно же, чувствует и, более того, склонен считать ее основной, слегка (а на низком уровне весьма откровенно) презирая энергии, характерные для синтетического и качественного уровней. При этом он старается не замечать регулярно возникающих собственных неудач, когда одна деталь почему-то упорно не желает соединяться с другой, а третья оказывается чересчур дорогой или ее вовсе не удается достать — он склонен считать, что ему не повезло или что он не приложил достаточных усилий на предметном уровне, хотя в действительности ему может существенно не хватать качественного согласования или некоторой высшей устремленности, которая у развитых типов прагматиков существует как нечто само собой разумеющееся, а у неразвитых полностью отсутствует и поэтому, даже обладая большой силой на предметном уровне, довести что-то до конца они органически не в состоянии. Его сила заключается в том, что он способен определить, что конкретно требуется в данной ситуации и какой конкретный объект необходим для ее успешного завершения или продолжения — но не то, какие качества в ней следует проявить. Если синтетический уровень дает общую идею, а качественный — главное направление и регулирование различных аспектов деятельности, необходимой для завершения проекта, то предметный уровень обеспечивает проект конкретными деталями, оборудованием, рабочей силой и строительным участком.

Любимые роли и герои. В романах и сказках прагматика привлечет в первую очередь технология: его интересуют не столько моральные качества и душевные переживания героев, сколько их деятельность на предметном плане. Типичный прагматик с величайшим интересом будет читать роман «Таинственный остров» Жюля Верна, пафос которого заключается в выстраивании модели цивилизации небольшим коллективом людей, волей случая занесенных на необитаемый остров. Жюль Верн подробнейшим образом рассказывает, как эти герои с поразительным мужеством и упорством строят из подручных материалов дом, высаживают растения, исследуют растительный и животный мир и осваивают географию, заставляя служить остров собственным целям. Если прагматик читает роман о полярном исследователе, то наибольшее его внимание привлекут те страницы, где описывается подготовка к путешествию, приводятся рассуждения о необходимом провианте, технических средствах, нужных для преодоления льдин, торосов и водных промежутков между ними и т.п. Любимый его герой, вероятно, тульский Левша, сумевший подковать механическую блоху, а антигерой — преподаватель философии, в словах которого конкретного смысла, как не ищи, найти невозможно.

Психология. Само слово «психология» вызывает у прагматика если не протест, то некоторое недоумение. Ему не вполне ясен предмет этой науки. Человеческую психику невозможно (по крайней мере, в настоящее время) разъять на части так, как анатомия разнимает на части человеческое тело, поэтому сам предмет психологии, оперирующий в основном качествами и чертами человеческого характера, прагматику подозрителен. Тем не менее, какие-то определенные состояния, эмоции и черты характера он сам для себя уясняет (или ему кажется, что он их уясняет), и тогда он обозначает их определенными словами (иногда не общепринятыми, а свойственными его личному словарю) и этими понятиями оперирует. Общаясь с ним, очень важно понимать, что даже самые абстрактные слова и понятия он употребляет обычно в каком-то узко определенном смысле, который он подразумевает и который следует иметь в виду, а иначе вы можете понять его совершенно превратно. Например, если он употребляет слово «доброта», то крайне маловероятно, что он имеет в виду определенное душевное расположение и эмоциональный спектр, ему соответствующий. Скорее всего, под добротой он понимает способность в определенной ситуации совершить совершенно определенный поступок, например, в холодную погоду снять с себя теплую куртку и отдать страждущему или, приходя в гости, вручить каждому ребенку по конфете. Если вы скажете прагматику фразу: «Ты нехорошо вел себя по отношению ко мне», — неплохо уточнить, что вы имеете в виду, иначе вы можете оставить его в полном недоумении, особенно если вы хотите сказать, что он разговаривал с вами недружелюбным тоном, бросал на вас враждебные взгляды или вовсе вас игнорировал. Эти категории для прагматика чересчур расплывчаты; он поймет, если вы скажете ему, например, что он отдавил вам ногу или дезынформировал вас по совершенно определенному поводу. То, что для прагматика не укладывается в понятие определенного факта, для него не существует. Ему очень сложно доверять в известной степени (известной кому?): он или доверяет, или не доверяет (последнее для него тождественно позиции: доверяет, но проверяет).

На низком уровне этот человек верит в единственный способ контроля: — это тотальный контроль всех мелочей, ибо они никак не связаны для него вместе, а идеалом для него может быть универсальный порядок, который включает в себя прямой или косвенный, многоступенчатый, иерархический контроль за каждой мелочью, за каждым объектом или элементом. К самому понятию идеала он относится достаточно скептически; это может быть что-то само собой очевидное, само собой разумеющееся и само собой присутствующее в его жизни, но определять его точными словами он не станет; он просто пожмет плечами: или вы его понимаете, и тогда говорить не о чем, или вы не понимаете, и тогда объяснять вам это бесполезно. В абстракциях он не силен, если же ему нужно объяснить вам что-то абстрактное, он приведет конкретный пример, предполагая, что дальнейшее обобщение — это уже ваше дело.

На высоком уровне этот человек может быть духовным учителем, преподносящим высшие философские и духовные истины с помощью притч, в которых фигурируют бытовые жизненные сюжеты, нехитрые домашние и дикие животные, с простой логикой и стоящей за ней глубокой мудростью.

Как прагматик объяснит своему ребенку, что нельзя красть в универсаме? Разумеется, он не будет прибегать к абстрактным и потому (как он считает) маловразумительным категориям типа честности или законов мировой справедливости и воздаяния. Может быть, он скажет своему ребенку следующее: «Вещи подобны людям. Когда ты покупаешь вещь, она приходит к тебе домой как званый гость, а когда ты ее крадешь, ты приволакиваешь ее к себе насильно, против ее воли. Неужели ты думаешь, что такая вещь может принести тебе пользу? Нет, она будет тебе мстить за твое насилие над ней».

Психологические проблемы прагматика могут быть связаны с его слабой центрированностью. Ему трудно понять что есть он, его эго рассыпается для него в набор конкретных желаний, волевых импульсов, эмоциональных реакций, которые могут быть совершенно разными и для него никак не связываться в единое целое. Ему трудно увидеть за конкретными психологическими проявлениями определенные черты собственного характера, а за ними — внутреннее «я», манифестациями которого и являются как черты его характера, так и жизненные обстоятельства. Он считает, что если захочет, то сможет сделать все, что угодно. Это, может быть, так и есть, но вопрос в другом: зачем ему это нужно и вообще, что ему на самом деле нужно?

Психическая природа содержательна там, где начинаются качества, но до этого уровня прагматику труднее всего дойти. Если он хочет стать богатым, ему непонятно, что такое богатство, с какой суммы в обороте или недвижимости оно начинается; кроме того, ему непонятно, что может обеспечить ему надежность его приобретений, и это его слабое место. Даже нажив определенный капитал, он совершенно не уверен, сможет ли он передать его дальше, поскольку его дети могут сильно отличаться от него самого, и он это чувствует. Идея родовой преемственности через качества, которые он гораздо легче может передать своим детям, ему чужда, это для него слишком зыбкая почва.

Для него трудны предметные жертвы. Идея взаимозаменяемости объектов носит качественный характер, для него же все объекты совершенно различны и каждый обладает своим уникальным достоинством, так что, лишаясь данного предмета, пусть незначительного, он понимает, что потеря не восполнима никаким способом.

Сказанное не означает, что этот человек обязательно невротик. В гармоничном варианте все сказанное для него справедливо, но огорчает его в слабой степени, то есть он может это пережить, но качественно его восприятие именно таково.

Прагматику трудно понять, что для другого человека качества могут быть важнее их материализации: сундук золотых монет для него как-то весомее счета в банке, и хотя беспокойств этот сундук приносит гораздо больше, а радости, которые он приносит, совершенно несравнимы с радостями обладания чековой книжкой или кредитной карточкой.

Свобода для прагматика есть в большой мере свобода от ненужных, надоевших ему объектов, которые тем не менее почему-то за него цепляются, и попытка избавиться от них путем выбрасывания не приводит к желаемым результатам, поскольку он тут же обрастает новыми объектами, сковывающими его свободу в ничуть не меньшей степени. Ответственность он также понимает прежде всего на предметном уровне, как ответственность за судьбу тех или иных предметов, вверенных его попечению. Если у него есть ребенок, то основным объектом внимания будут его кормление, одевание, гигиенические процедуры. Представление о том, что ребенок представляет собой нечто помимо своего физического тела и аппетита, приходит к прагматику не сразу и лишь по мере того, как психика подрастающего чада являет себя во все более конкретных и осязаемых формах.

Эмоции прагматика, как правило, достаточно конкретны; более того, чаще всего у него имеется ограниченный список эмоций, которые он может переживать или осознавать. За обертонами в данном случае он не гонится. Такая самохарактеристика как: «Я глубоко взволнован и чрезвычайно недоволен» для прагматика нетипична (если он не разыгрывает особую роль); он скажет: «я недоволен» или «я взволнован», хотя последнее слово также не из его репертуара, и скорее он скажет: «я рад» или «я огорчен». Он может сказать: «Я не нахожу себе места», — понимая это выражение гораздо более буквально, чем его собеседник, относящийся к качественному уровню.

Его добродетели — это терпение и способность долго работать на предметном уровне, не уставая и получая от него энергию; его вдохновение ведет его к предметному уровню и ему там хорошо. Это дает ему колоссальные преимущества по сравнению с людьми качественного и синтетического уровней, но, в тоже время, угрожает опасностью застрять на предметном уровне, полностью игнорируя остальные два, что ведет к тому, что все обстоятельства его жизни и его собственная психика рассыпаются на мелкие, с трудом соединимые кусочки.

Очень интересно его отношение к теме связи: мир, состоящий из кусочков, не является единым, но в тоже время прагматик интуитивно понимает, что любой объект есть целое, и определенным образом обеспечивать целостность любого творения необходимо. Для этого он использует различного рода связи, понимая их обычно совершенно механистически (что-то вроде проволочек, которыми скрепляются два объекта, которым надлежит быть связанными друг с другом). Связи более абстрактного характера, как, например, обладание общим цветом, похожей вибрацией, ароматом или иными качествами, представляются ему сомнительными и менее надежными, чем связи, реализуемые элементами того же предметного уровня, но в построении предметной связи прагматик может быть необыкновенно искусен и будет ткать их подобно тому, как паук плетет свою паутину. Для него важно понять, что этих связей недостаточно; что истинную связность дает только переход на качественный, а затем на синтетический уровень, но понять это ему тем тяжелее, чем более он искусен в образовании связей предметного уровня.

Внешний облик. Как прагматик смотрится со стороны? В его физическом облике и одежде всегда будут элементы, которые бросятся вам в глаза. Более того, если он озабочен своим внешним видом, он уделит максимальное внимание отдельным частям своей внешности или одежды. Скорее всего, его внешность будет как бы рассыпаться на части, и вам будет трудно воспринять его как единое целое, и это относится не только к внешности, но и к его характеру и поведению. Он может быть очень многолик, но выработать то, что называется словом вкус, ему будет чрезвычайно сложно. Если говорить о его моторике, то какие-то физические движения могут происходить у него весьма ловко и эффективно, но ощущение его тела как единого целого и пластично двигающегося, скорее всего, не возникнет. Весьма вероятно, что отдельные части его тела, как-то: колени, локти, ребра, грудь, подбородок или костяшки пальцев могут как-то странно выпирать наружу, как бы специально бросаясь в глаза. Если он красив, что возможно, что им очень легко восхищаться по частям: отдельные части его тела будут обращать на себя внимание своей красотой, при этом плохо монтируясь с другими.

Общение. Прагматик в общении может быть совершенно невозможным, когда на вопрос: «Как ты поживаешь?» — начнет отвечать конкретно и подробно, и его рассказ займет не один час, причем выбраться из бесконечного перечисления частных подробностей его жизни и конкретных обстоятельств, связанных с другими людьми и организациями, будет совершенно невозможно. С другой стороны, если он настроен к вам положительно и в вас заинтересован, он может долго и заинтересованно слушать аналогичные конкретные обстоятельства вашей жизни, находя в этом не вполне понятный для вас интерес — однако, им они интерпретируются и понимаются с чрезвычайной живостью и конкретностью, гораздо большей, чем вы предполагаете, и поэтому складывающаяся у него в результате картина вашей жизни и ваших затруднений может быть совершенно искаженной. Особенно это относится к модальностям, то есть качествам и тонкостям вашего отношения к происходящему, которые он может совершенно не улавливать, например, выслушав ваш рассказ о том, как вас притесняет горячо любимый вами муж, он может сделать неожиданный вывод, что вам нужно с ним разводится, хотя это последнее, что вы имеете в виду. Если вы начнете говорить более или менее абстрактно, апеллируя к тонкостям и качествам, или пытаясь создать ситуацию выразительного молчания, он, скорее всего, вас не поймет или переведет ваши слова на свой конкретный язык, например, проинтерпретирует ваше молчание как то, что вы им довольны, или не довольны, или что вам очень скучно, но в любом случае это будет совершенно конкретная интерпретация. Если же он спросит: «А что, собственно говоря, означает твое молчание?» — вы должны дать ему совершенно конкретный ответ. Если он критикует, он может прицепиться к совершенным, с вашей точки зрения, мелочам и перечислить их очень много, что, однако, вовсе не означает, что критикуемый объект ему не понравился: просто его попросили высказать свое критическое мнение, что он и делает. Ему не придет в голову в конце этой критики все сказанное обобщить и сказать, что в целом ваш новый дом и сад ему понравились. «Ясно же, что понравились, зачем это произносить вслух?» — и ему это действительно ясно, и именно с этих позиций он и критикует, иначе он не произнес бы и половины того, что сказал.

Спорить с ним чрезвычайно трудно, потому что количество его аргументов кажется бесконечным, а величина каждого из них настолько незначительна, что он с легкостью сменит один на другой. Однако предметный и конкретный разговор, являющийся его стихией, может совершенно не устроить его собеседника, находящегося на качественном или синтетическом уровне, и в таком варианте взаимопонимание находится с необычайным трудом, потому что человек качественного уровня (идеалист) будет видеть за совершенно конкретными высказываниями прагматика определенные качества, чего сам прагматик совершенно в виду не имеет. Когда прагматик говорит вам: «Чего это у тебя сегодня такой красный нос?» — он совершенно не хочет этим сказать, что вы сегодня плохо выглядите, хотя, будучи идеалистом, вы поймете его именно так. Когда он говорит, что у вас красный нос, это означает, что у вас красный нос — не больше и не меньше. Выводов он пока не сделал, не делайте их за него и вы.

Ссорясь с другим человеком, прагматик постарается сказать ему что-то конкретно обидное, это может быть очень мелочный, но очень глубокий укол, но с вашей стороны было бы неправильно воспринимать его как качественное или, тем более, глобальное отрицание. Он говорит то, что имеет в виду, но понять, что его нужно понимать буквально, чрезвычайно трудно, и к этому можно долго привыкать, но окончательно привыкнуть, например, его партнеру-идеалисту или, тем более, мистику-харизматику чрезвычайно сложно. «Что же, ты просто так заявляешь, что у меня красный нос? Без всякой задней мысли?» — «Да, абсолютно без всякой», — искренне отвечает прагматик, но мало кто ему верит. Прагматику очень трудно понять, что есть другие люди, которые смотрят не на конкретные факты, явления и объекты, а на тонкости, на настроения, на оттенки. Ему кажется, что невозможно видеть оттенки, не видя предмета, он всегда считает, что оттенок, цвет и вообще любое качество есть нечто вторичное по отношению к объекту, который этим качеством обладает. Представить себе мир, в котором главное — это качество, а объекты второстепенны, ему очень трудно. Для него это абсолютная экзотика, не имеющая никакого отношения к реальности.

Обижается и мстит прагматик также по мелочам. Ему вполне свойственна идея «око за око, зуб за зуб», и на мелкую конкретную обиду он ответит мелкой конкретной местью, чем может быть полностью удовлетворен и забудет об инциденте; если же такого рода баланса у него нет, ему очень некомфортно и нужно прикладывать специальные усилия для того, чтобы простить даже близкому другу какое-либо конкретное прегрешение; во всяком случае, он выскажет ему свое неудовольствие и не успокоится, пока не получит сожаления по данному поводу. Просто забыть, проявив тем самым широту натуры, ему чрезвычайно сложно. «Что с того, что я в целом отношусь к этому человеку хорошо, и он всей своей жизнью доказал мне свою преданность? Но вчера же он не выполнил своего обещания — значит сегодня он должен извиниться». А до этого продолжать считать его своим другом прагматик не в состоянии, и даже понимая всю мелочность такого отношения, ему очень трудно его преодолеть.

Представления о психике. Представления прагматика о внутреннем мире и подсознании, если он всерьез проникается этими предметами, причудливы и многообразны. Для него черты характера, инстинкты, вытесненные желания представляются чем-то совершенно конкретным, например, различными существами или сущностями, которые ведут в его психике автономное существование, проявляясь в виде внутренних импульсов или желаний. Если он скажет вам: «Это не я, это моя лень», — то не надо думать, что он говорит о чем-то абстрактном: для него лень существует в виде определенной сущности вроде морской коровы, живущей во вполне определенном заливе его внутреннего пространства, и эта корова физически не дает ему возможности сходить в магазин, починить автомобиль или исправить двойку.

Особенно трудно прагматику сформировать представление о личности, как своей, так и чужой: она представляется ему состоящей из бесконечного множества различных проявлений, которые с чрезвычайным трудом увязываются друг с другом, и даже не вполне понятно, что означает в данном случае слово «увязываются»: представление о том, что за различными психическими проявлениями стоит что-то единое, дается ему с большим трудом и является для него чересчур абстрактным. Если это гармоничный человек, он скажет: «Сегодня я такой, завтра — другой, послезавтра — третий, и что же в этом плохого?» И в самом деле, что?

Обучение. Прагматику очень трудно усваивать абстрактные понятия и общие идеи. Если ему нужно их освоить или хотя бы запомнить, он прибегает к внутреннему представлению (моделированию) их на более конкретном материале, состоящем из реальных для него объектов, их элементов и частей. Все, что не укладывается в предметные рамки, воспринимается им с чрезвычайным трудом и все равно так или иначе моделируется предметно-материальными представлениями. Он в состоянии запомнить большое количество разнородной информации при условии, что она представлена наглядным для него образом. Например, он может учить слова иностранного языка, находя для них предметные ассоциации. Если ему знакомы несколько элементов предметной области, то мысленно сопрягая их с другими, он может быстро расширять свои познания, присоединяя к известным ему объектам новые дотоле неизвестные и осваивая последние с изумительной скоростью. Для него важно полюбить объект и выделить в нем интересные подробности и материальные особенности — после этого он запоминает его навсегда. Так хороший зубной врач многие годы помнит расположение зубов и особенности прикуса всех своих пациентов.

Поиск по сайту: