Глава 54. Кровь тут же облепила пластиковый бахил, не до верху, не заливая туфлю, но почти

Кровь тут же облепила пластиковый бахил, не до верху, не заливая туфлю, но почти. И даже сквозь пластик и обувь я чувствовала, что кровь прохладна. Не холодна, а прохладна. Не знаю, так это было или это только мое воображение. Вообще-то я не должна была бы ощущать кровь сквозь бахил и туфлю. Но ощущение было именно такое. Иногда от воображения на месте преступления бывает не только польза.

Я осторожно выставила ногу, держась за косяк. Не зная не будет ли скользить бахил на залитом кровью кафеле, я не хотела это проверять собственной задницей. Две вещи не хотелось бы мне сделать в этом помещении: во-первых шлепнуться на задницу посреди кровавого озера, и во-вторых, лезть рукой в эту ванну. Вторую мне придется делать, так что я хотя бы первой постараюсь избежать.

Осторожно, медленно я подала ногу вперед, как можно дольше удерживаясь пальцами за косяк. На самом деле ванная была не такая большая, и не слишком далеко надо было тянуться от двери до ванны. Я ухватилась за край ванны руками в перчатке, и когда поставила ноги как можно тверже, заглянула в воду.

Вроде какого-то красного супа. Умом я понимала, что в основном здесь вода, но цвет... Я старалась думать о чашках для окраски пасхальных яиц. Ванна была как большая чаша, где красят пасхальные яйца. Как бывает, когда плохо подберешь смесь, она была не в точности красная или розовая, а одновременно. Я держалась за мысль о пасхальных яйцах, о запахе уксуса и о лучшем времени, чем сейчас.

Вода будто заклубилась, тяжелее, чем была на самом деле. Наверное, иллюзия, но у меня вдруг возник образ чего-то, плавающего прямо под поверхностью. Вот сейчас оно высунется и меня схватит. Я знала, что этого не может быть. Знала, что, наверное, слишком много нагляделась ужастиков, но все равно пульс бился в горле, сердце колотилось.

Я оглянулась на Зебровски:

— Ребята, у вас что, нет стажеров для этой работы?

— А как мы добыли первый кусок, по-твоему? — спросил он в ответ.

— Тогда понятно, почему там выворачивало того постового в кустах.

— Он только первую неделю работает.

— Ублюдок ты, Зебровски.

— Пусть так, но больше никто не хотел совать туда руку. Когда кончишь осмотр, придут техники, откачают воду и отфильтруют ее в поисках вещдоков. Но сначала это должна увидеть ты. Скажи мне, что это не работа ликантропа, Анита. Скажи, и я скажу репортерам. А то вот-вот начнется охота на ведьм.

— Но не истерия, Зебровски. Если это кто-то другой, значит, у нас два самых жутких психа, каких еще не бывало в Сент-Луисе. Я бы рада доказать, что это не работа оборотня, но если это действительно так, то у нас другие проблемы.

Он заморгал:

— Ты действительно будешь более довольна, если это тот же оборотень?

— Обычно два разных убийцы кладут больше народу, чем один.

— Это мысль скорее копа, чем эксперта по монстрам, Анита.

— Спасибо на добром слове.

Я повернулась снова к ванне и поняла вдруг, что сделаю это. Я опускала руку не глубже перчатки. Иначе это может быть вредно для здоровья, блин, но если мне что-то попадется, то придется лезть.

Вода была холодна даже сквозь перчатку. Я сунула руку вниз, черта холодной кровавой воды поползла вверх по коже, и опустив руку только до половины, я на что-то наткнулась.

Застыв на мгновение, я неглубоко вдохнула и повела рукой вдоль того, чего касалась. Оно было одновременно и мягким, и твердым — мясистая плоть. Я добралась до кости, и ее было достаточно, чтобы ухватиться и вытащить из воды.

Это было то, что осталось от руки женщины. С розовато-белой кости стекала вода. Конец, который крепился к плечу, был обломан. Есть инструменты, которые могут оставить такие повреждения, но я сомневалась, чтобы кто-то побеспокоился их доставать.

Отложив руку в сторону, я снова стала шарить там, где ее нашла. На этот раз я погрузила руку глубже и вытащила почти голую кость. Она не была похожа на фрагмент человека, и я старалась так о ней не думать. Будто нашла в лесу останки животного и пыталась сообразить, кто его съел. Большие зубы, очень сильные челюсти. Мало кто из истинных хищников обладает силой, способной сокрушать кости, но ею обладают почти все ликантропы. Вряд ли такую бойню в ванной пригородного дома могла устроить сбежавшая из зоопарка гиена.

Я осторожно, очень осторожно опустила кость обратно в воду, потому что никак не хотела, чтобы на меня полетели брызги от всплеска.

Отвернувшись от ванны, я осторожно прошла к двери, сняла перчатки, бросила в мешок, который открыл для меня Зебровски, прислонилась к косяку, сняла бахилы, бросила их в мусорный мешок, вышла из этой камеры ужасов и продолжала идти, пока не дошла до спальни.

Здесь воздух казался чище, более пригодным для дыхания.

Зебровски шел за мной, и тут голос Мерлиони спросил:

— Она это сделала?

— Ага.

Мерлиони издал что-то вроде торжествующего карканья:

— Я так и знал! Я выиграл!

Я посмотрела на него, на Зебровски:

— Прошу прощения, что было сказано?

Зебровски даже не смутился:

— Мы поспорили, полезешь ли ты в эту ванну рукой. Я вздохнула и покачала головой:

— Ребята, вы квинтэссенция ублюдков.

— Ух ты! Квинтэссенция! — повторил Мерлиони с уважением. — Блейк, если ты будешь ругать нас умными словами, мы никогда до их смысла не допрем.

Я посмотрела на Зебровски:

— Это оборотень. Не знаю, правда, тот же или другой. Первая жертва была убита в постели. Вторая тоже? — Он кивнул. — А этих убивали в ванне, и там не меньше двух тел.

— Почему двух? — спросил Зебровски.

— Потому что куча слишком высока, черт бы ее драл, для одного женского тела, особенно если учесть, что часть он сожрал.

— Ты говоришь «он», будто знаешь.

Я покачала головой:

— Не знаю, но предполагаю, что это самец, потому что мало кто из женщин способен на такое. Бывает, но редко.

— У нас есть свидетель, что женщина, владеющая этим домом, и ее подруга входили сюда около двух часов ночи. — Зебровски закрыл глаза, будто вспоминая точный текст. — Они казались пьяными, и с ними был мужчина.

— Есть свидетель? — спросила я.

— Если мужчина, который привез их домой, оборотень, и не лежит в той куче в ванне, то да.

Я об этом не подумала.

— Вообще-то может там лежать. Кстати, почему вода стоит так высоко, почему не сработал страховочный слив?

— Наш стажер сказал, что там застрял кусок тела. Меня передернуло.

— Тогда понятно, с чего его выворачивает.

— А на этом я проиграл, — сказал Мерлиони.

— На чем? — спросила я.

— Почти все мы ставили, что тебя вывернет.

— А кто ставил на меня?

Зебровски прокашлялся:

— Это я.

— И что ты выиграл?

— Ужин на двоих у «Тони».

— А ты, — спросила я у Мерлиони, — что выиграл на том, что я там шарила?

— Баксы.

Я покачала головой:

— Чтоб вы все лопнули! — И я пошла к двери.

— Погоди, у нас еще одно пари, — окликнул меня Мерлиони. — Кто была та цыпочка на телефоне, когда Зебровски тебя разбудил?

Я готова была отпустить убийственный комментарий, когда меня остановил голос от дверей:

— Вы видали что-нибудь подобное после Нью-Мексико?

Я обернулась к дверям, где стоял мой любимый агент ФБР. Специальный агент Брэдли Брэдфорд, улыбаясь протягивал мне руку.

Поиск по сайту: