Глава тридцать первая. Кричала я громко, и пробыли мы тут долго, так что где-то в глубине души я жалела, что нет в моем офисе запасного выхода

Кричала я громко, и пробыли мы тут долго, так что где-то в глубине души я жалела, что нет в моем офисе запасного выхода. Но его нету, и даже если бы я хотела, мне через него не удрать. И ещё: заподозри Берт, что я смущаюсь, он бы тут же это против меня обернул. Постарался бы использовать как козырь в игре «кто кого», в которую мы с ним уже много лет играем. Значит, единственный способ — делать наглую морду. (Вздыхаю).

Кое-как я причесала пальцами волосы — единственное, что можно делать с моими кудряшками. От щётки они превращаются в путаницу. Потом рассмотрела макияж в зеркальце, которое последнее время держу в ящике стола. Проблема с тем, чтобы выглядеть несколько более женственно, — в том, что приходится за этим следить. Если намазала губы, то надо периодически посматривать, не смазалась ли помада в клоунский грим. Мне нравится, как я выгляжу с накрашенными губами, но терпеть не могу об этом помнить.

Тени возле глаз отлично сохранились, но помада размазалась начисто. Опять же, спасибо, что ковёр тёмный. Красная помада на светлом ковре выглядела бы неловко. А на темно-коричневом её никто и не увидит.

Я взяла смывку для косметики — её полагается применять для глаз, но оказалось, что помаду она тоже отлично смывает. Вот я и смыла её всю, и пришлось губы красить заново. Видите, сколько возни? Слава богу, что почти никогда тон не кладу. Вот его оттирать с ковра замучаешься.

Когда рот у меня стал такой же красный, как и был, я сложила все в ящик стола, оправила юбку, вдохнула как следует и пошла к двери. После всего, что было со мной за последние двадцать четыре часа, встретиться с Бертом лицом к лицу требовало больше мужества, чем я хотела бы сейчас собрать. На работе не трахаются. Это как минимум не комильфо. Блин.

В вестибюле меня ждал сюрприз. Никто не предположил, что у нас там был секс. Крики звучали так, будто идёт драка не на жизнь, а на смерть, или почти. И то, что мы с Натэниелом вышли оба слегка измазанные кровью, помогло. Мэри усадила его в своё собственное любимое кресло и стала бинтовать, пока Натэниел промывал раны на руке — глубокие, красные следы ногтей. Когда-то я бы сказала, что они похожи на следы когтей леопарда, но теперь, повидав, что может сделать настоящий леопард, я понимала, что это совсем не то. Но я даже слегка удивилась, что смогла оставить такие отметины.

Я подошла к нему:

— Прости, пожалуйста.

— Я не сержусь.

Вблизи я заметила, что костяшки пальцев у него тоже красные. Я нахмурилась:

— Пальцы я тебе не трогала.

— Об ковёр ободрал, — пояснил он.

Глянув на кровавые царапины, я скривилась:

— Ой-ой!

— Ничего страшного, — успокоил он меня.

Мэри обратилась ко мне:

— Эти люди там, у Берта. Они не хотят уходить, не забрав вещи своего сына. — Вид у неё был разъярённый. — Я просто поверить не могу, что они на тебя так набросились.

Я облизала губу, куда попал кулак Стива Брауна, и обнаружила, что рана прошла. Я же её мазала помадой, и больно не было. Черт побери и ура. Очень положительный побочный эффект. Приятно, что положительные тоже есть.

А щека, где поцарапала меня Барбара Браун, ещё саднила. В зеркале я её не видела, но думаю, час назад царапины выглядели хуже.

— Я помогу тебе промыть раны, когда закончу с твоим другом, — сказала Мэри без малейшей иронии. «Друг» — без какого бы то ни было подтекста.

Мэри у нас секретарём не только за умение быстро печатать. У неё любая работа в руках горит. Заставив Натэниела держать марлевый тампон, она прибинтовывала его к раненой руке. Пластиковых перчаток у неё не было. Я не помню, сказала ли я ей, кто он такой.

В человеческом облике оборотень не заразен, но все-таки у неё есть право знать. Будто прочтя мои мысли, Натэниел сказал ей:

— Я пытался её уговорить, что лучше я сам себя перевяжу.

Мэри глянула на меня.

— Он мне сказал, — она поискала слово, — он мне сказал, а я ему сказала, что ликантропией нельзя заразиться от человека.

Натэниел поднял на меня большие глаза. В них читалось: «Я пытался».

— Ты права, Мэри, в человеческом облике ликантропы не заразны.

Она улыбнулась Натэниелу — очень по-матерински.

— Видишь?

— Многие люди не захотели бы рисковать, — сказал он негромко.

Мэри кончила перевязывать ему руку и потрепала по плечу.

— Многие люди просто глупы.

Он улыбнулся ей, но в глазах его не было радости. Многие люди просто глупы. Она понятия не имела. Я, наверное, тоже, если всерьёз. Я только сейчас стала встречаться с реакцией людей, считающих меня ликантропом. Я не прожила много лет так, как прожил их Натэниел.

Мэри повернулась ко мне, осторожно тронула щеку.

— Я хотела вызвать полицию. Вполне достаточно фактов для обвинений в нанесении телесных повреждений.

Она стала промокать мои царапины. Наверное, в этой жидкости был спирт, потому что кожу щипало.

Я стиснула зубы, чтобы не вздрогнуть.

— Я не собираюсь выдвигать обвинения.

— Тебе их жалко? — спросила она.

— Да.

— Ты лучше меня, Анита.

Я улыбнулась, и щека чуть дёрнулась.

— Мне случалось переживать гораздо худшие раны, Мэри.

— От клиента — никогда, — возразила она.

Я не стала отвечать. Есть истории, которые Мэри неизвестны, и потому мы все не в тюрьме.

Она смотрела на меня с тревогой:

— Не знай я, что мне только кажется, я бы сказала, что раны уже заживают.

— Ты их уже хорошо промыла, Мэри, спасибо.

Я обошла её, подходя к столу и бинтам. Мне нужен был тампон побольше того, что на руке у Натэниела. Конечно, мои царапины к утру пройдут, а рука у него ещё не заживёт, скорее всего. Кажется, причинённые мною раны заживают так, будто нанесены другим ликантропом. Мы это недавно заметили.

Мэри повернула меня к себе, положив мне руку на плечо.

— Ты держи тампон, а я тебя забинтую, как вот твоего друга.

Выражение её глаз говорило мне прямо, что я тоже веду себя глупо.

Я позволила ей забинтовать мне почти всю щеку, оставив только глаз. Барбаре Браун уже приходилось такое делать, я готова была держать пари. Женщины в драке пытаются царапаться, но мало кто из них это умеет. Барбара Браун умела, что свидетельствовало о практике.

Мэри посмотрела на мои сорванные ногти:

— Это действительно так больно, как я думаю?

Никогда не умела отвечать на такие вопросы. Откуда мне, к черту, знать?

— Больно, — ответила я.

Она протянула мне флакончик спирта.

— Возьми и намочи руки в ванной, пока кровь не перестанет.

— Да ну его к черту!

Она посмотрела на меня по-родительски.

— У тебя содраны почти все ногти на обеих руках. Ты хочешь занести инфекцию?

Подумала я было ей сказать, что инфекции у меня быть не может, но мы сами ещё этого не знали наверняка. Я же не настоящий ликантроп, и хотя я обрела их умение заживлять раны, никто не знает, обрела ли я их умение оставаться здоровой. Дурой надо быть, чтобы пренебречь советом Мэри, а потом потерять палец из-за гангрены или ещё какой-нибудь дряни. Но, черт побери, это же больно будет — спиртом!

Дверь в кабинет Берта открылась раньше, чем я побежала в ванную. Лицо у него было весьма серьёзным, хотя что-то мелькало в его глазах, что-то такое, что меня насторожило. Не подавляемый смех, но что-то похожее.

— Анита, ты хочешь выдвинуть обвинения против Браунов?

Сказал он это с честным лицом и серьёзным голосом. Он всю жизнь вдалбливал мне, что от клиентов мы должны все стерпеть, и никогда до сих пор не предлагал подавать на них жалобу.

Я всматривалась в его лицо, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Нет, мне это не кажется необходимым.

Первым в дверях появился Стив Браун, обнимая жену за талию.

— Мы приносим глубочайшие извинения, миз Блейк. Мы просто не знаем, что на нас нашло. Это… непростительно.

— Спасибо, что не будете выдвигать против нас обвинений, миз Блейк, — сказала его жена.

Она плакала, и последняя косметика с неё слезла. Сейчас она казалась старше, чем когда входила в мой кабинет, и дело было не только в отсутствии макияжа. Как будто случившееся высосало из неё ещё чуть-чуть жизненных сил.

— Мы только заберём вещи нашего сына и уйдём, — сказал он.

У него тоже был ужасный вид. Не то чтобы такого вида у него быть не должно было, но тут ещё что-то произошло. Я не знала, что, но явно что-то было не так. Тут не только горе, смущение и страх перед полицией.

— Мэри вас проводит в тот кабинет, чтобы вы забрали вещи, — объявил Берт.

Мэри не удалось полностью скрыть на своём лице мнение о Браунах, но она повела их в мой кабинет. Как только они уже не могли слышать, я подошла к Берту и спросила тихо.

— Что ты задумал?

Он посмотрел на меня честными глазами — вернейший признак, что врёт.

— Берт, что ты сделал? Ты же знаешь, что я все равно докопаюсь, так что скажи сам.

Он продолжал смотреть невинными глазами с той же деланной искренностью, когда Брауны вернулись. У меня возникла догадка. Но это была такая мерзость, что даже Берт такого делать не станет… не станет?

— Ты притворился, что вызываешь копов? — спросила я.

Он глянул на меня изумлённо — дескать «кто, я?» — и я поняла, что попала в точку.

— Ты взял их чек. На заложенный дом.

— Анита, даже я так не сделаю.

— Ты — сделаешь, если будешь знать, что тебе это сойдёт с рук.

Глаза его приобрели обычную неискренность. Уже лучше.

— Они идут сюда, улыбайся и соглашайся со мной.

— Берт, или ты мне скажешь, что ты сделал, или я это сейчас поломаю к чёртовой матери.

Он взял меня за руку, чего никогда себе не позволял, и улыбнулся поверх моей головы:

— Миз Блейк требуется несколько больше аргументов, чтобы она согласилась с нашей договорённостью.

— О, миз Блейк, пожалуйста, не подавайте на нас в суд! Не надо, чтобы в газетах было, будто я сумасшедшая. Наши дочери и так уже начитались многого.

Я повернулась и хотела ответить, но Берт меня затащил в свой кабинет и закрыл дверь. Кроме как начать с ним драться, у меня не было другого способа освободиться, так что я пока не стала сопротивляться.

Он остался у двери, закрывая её спиной, будто боялся, что я выскочу.

— Анита, это справедливо.

— Что именно? — спросила я, чувствуя, как голос мой начинает разогреваться и готов сорваться на крик.

— Мы действительно можем подать на них в суд.

— Но мы этого делать не будем.

— Но могли бы.

— Берт, или скажи мне правду, или отойди от двери.

— Бонус, Анита. За то, что они на тебя набросились. Что в этом плохого?

— Сколько?

Он неловко замялся.

— Сколь-ко? — повторила я раздельно.

— Десять штук, — ответил он и быстро добавил: — у него своя строительная фирма. Он может себе это позволить, и они действительно зарвались.

— Берт, ты сволочь.

— Когда я заговорил о суде, его жена предложила мне чек в размере закладной на дом. Я его не взял. Как видишь, я не такая сволочь, как ты думаешь.

— Нельзя брать деньги за то, что не подашь в суд. Это противозаконно.

— Я не говорил прямо, за что эти деньги. Намекнул, возможно, но не такой я дурак, чтобы говорить что-нибудь конкретное. Хоть в этом отдай мне должное.

Я смерила его взглядом.

— Я тебе отдаю ровно столько должного, сколько ты заслуживаешь, Берт. Если они остынут и скажут копам, что ты сделал, как ты объяснишь, за что взял деньги?

— Как задаток.

— Я не могу поднять их сына, Берт, и его подружку тоже.

— Но ты можешь хотя бы поговорить с детективом, который вёл дело?

— И тогда ты сможешь оставить деньги себе?

— Я больше думал о том, что ты можешь послужить для полиции экспертом.

— Я не специалист по убийствам, Берт, если в них не замешаны монстры.

— А серийный убийца монстром не считается? — спросил он.

— Почему — серийный?

— Их сын и его девушка были первыми, но не последними. Через год он убил другую пару.

— И есть уверенность, что это один и тот же преступник?

Берт пожал плечами:

— Тебе стоило бы поговорить об этом деле с полицией, а для того тебе нужно разрешение родителей, поскольку, как ты верно указала, это не тот вид преступлений, что подпадают под твою юрисдикцию.

Он почти улыбался.

— Вот что, босс, договоримся так: я поговорю с копом, который вёл дело. Если они знают, кто это, но только доказательств у них нет, то я помочь не могу. Если же они в потёмках, то одна идея у меня есть.

Берт расплылся в улыбке.

— Я же знал, что ты согласишься.

— Но если моя идея не сработает, и Браунам от неё пользы не будет, ты им лично выпишешь чек на десять штук.

— Анита, я просто верну деньги.

Я покачала головой.

— Нет, твой личный чек на десять штук.

— Ты не сможешь меня заставить.

— Нет, но я могу поставить на голосование вопрос насчёт тебя отсюда вышибить. Ты ни хрена не понимаешь ни в зомби, ни в преступлениях, ни в вампирах. Ты — финансист. Но ведь не единственный финансист в мире?

— Анита… да ты всерьёз, — сказал он с удивлением.

— Ты только что выдурил у этих людей десять тысяч долларов, Берт. И это заставляет задуматься, что ещё ты успел сделать. Задуматься, не надо ли нам устроить аудиторскую проверку.

Он начинал злиться — видно было по глазам и по линии сжатых губ.

— Это ниже пояса. Я никогда никого не обманывал в этой компании.

— Может быть, но кто смошенничал раз, смошенничает и второй раз.

— Не могу себе представить, как ты можешь меня в таком обвинить.

— А я не могу себе представить, как мне раньше такое в голову не пришло.

Он потемнел от усилий не сорваться. Видно было, как растёт у него давление.

— Зови аудиторов — и ко всем чертям.

— Предлагаю тебе сделку, Берт. Меня устроит, если ты отдашь им обратно чек вместо своего личного, но такое гадство не должно повториться. У нас хватает денег, Берт, без того чтобы людям дурить головы.

— Они сами предложили деньги, я не просил.

— Нет, но спорить могу, ты их навёл на такую мысль. Ничего прямо не говорится, как ты уже и сказал, но как-то ты их заставил об этом подумать.

Он открыл рот, закрыл снова, прислонился к двери.

— Может, так и было, Анита. Но с ними это было так легко…

— …что ты просто не устоял?

Он сокрушённо выдохнул, плечи его опустились.

— Я слегка потерял голову.

Я покачала головой и чуть не засмеялась.

— Так вот, больше не теряй. Договорились?

— Постараюсь, но обещать не буду, а то ты мне не поверишь.

Тут я действительно рассмеялась:

— С этим не могу спорить.

— Хочешь, чтобы я прямо сейчас порвал этот чек?

Я высматривала в его лице признаки страдания, которое всегда причиняет Берту расставание с деньгами, но видела только решимость, будто он уже с этими деньгами распрощался навсегда.

— Пока нет.

Он поднял глаза, и в них мелькнула тень надежды.

— Не радуйся пока. Есть хиленький шанс, но если он как-нибудь поможет полиции, то сколько-то мы заработаем. Если нет, то мы деньги вернём.

— Мне стоит знать, что у тебя за план?

Он спрашивал, законно ли это, и если нет, то ему лучше не знать, чтобы потом отрицать было проще. Берт знал, что я переступаю такие черты, за которыми не тюремный срок, а смертный приговор. Я знала, что передо мной — маска жулика, мошенника, но он знал — или подозревал, — что перед ним маска хладнокровного убийцы. Бывали такие начальники, которые не смогли справиться с подобными сомнениями или почти уверенностью. А мы сейчас стояли друг напротив друга и отлично один другого понимали.

— Я спрошу, не дадут ли копы что-нибудь из одежды мальчика, чтобы Эванс на это глянул.

— Ясновидец-осязатель, который себе руки хотел отрезать? — Берт сморщился.

— Он уже вышел из больницы, — ответила я.

Берт нахмурился.

— Но ведь в газетах писали, что он хотел себе отрезать руки, чтобы не видеть убийств и насилий каждый раз, когда до чего-нибудь дотрагивается?

— Так и было, — кивнула я.

— Анита, никогда не думал, что мне придётся такое говорить, но оставь беднягу в покое. Я отдам деньги.

Я прищурилась. Он хочет меня обдурить? Или говорит всерьёз? Вслух же я сказала:

— Эванс чувствует себя так хорошо, как давно уже не было. Он снова берет активных клиентов.

Берт смотрел на меня, и не совсем дружелюбно.

— Этот человек пытался покончить с собой, чтобы не видеть таких вещей, а ты хочешь принести ему предметы из дела серийного убийцы, зарезавшего юную пару. Анита, это действительно бессердечно.

— Эванс сам вернул себя к работе, Берт, а не я. Он теперь женат, и куда спокойнее, чем был в этой жизни.

— Любовь — великая вещь, Анита, но она не все лечит.

— Да, — согласилась я, — не все.

И не стала объяснять Берту, что новая жена Эванса — проективный парапсихический поглотитель. Она практически все экстрасенсорные способности блокирует на несколько ярдов вокруг. И Эвансу рядом с ней куда спокойнее, она его в буквальном смысле спасает.

Глазки Берта прищурились.

— Тот парнишка, с тобой, это твой бойфренд?

Я кивнула.

— Только бойфренд?

— Кто же ещё, Берт?

Моя очередь была делать невинные глаза.

Он покачал головой.

— Не знаю, но шум из твоего кабинета был очень красочным, и это даже без видеоряда.

Я не покраснела, потому что была занята тем, чтобы ничего на лице не выразить.

— Ты действительно хочешь знать, Берт, или лучше тебе потом иметь возможность все отрицать?

Он подумал секунду, потом покачал головой.

— Нет, мне этого знать не надо.

— И ты прав.

— Но если бы я хотел знать, ты бы мне сказала правду? — спросил Берт.

Я кивнула.

— А зачем, зачем бы ты её сказала?

— На физиономию твою посмотреть, — сказала я тихо и очень, очень дружелюбно.

Он проглотил слюну и стал чуть бледнее, чем был секунду назад.

— Там… что-то нехорошее?

— Спроси — и узнаешь.

Он снова покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет.

— Не задавай неприятных вопросов, не получишь неприятных ответов.

— Не задавай вопросов, если не хочешь слышать ответов.

— Вот именно, — поддакнула я.

Он усмехнулся свой обычной улыбкой — «а я что-то знаю, а ты нет».

— Но десять штук мы себе оставляем.

— Пока что. Если Эванс согласится, они нам очень пригодятся.

— Он так дорого берет?

— Человек рискует рассудком и жизнью каждый раз, когда касается вещдока. Я бы заставила себе за такое платить. А ты?

У Берта глаза засветились:

— А бизнес-агент у него есть?

— Берт!

— Я только спросил.

Я не стала приставать, только головой покачала. У Берта истинный гений добывать деньги парапсихическими способностями, которые их владельцы считают проклятием. Плохо ли будет, если он поможет Эвансу малость заработать? Нет. Но вряд ли Берт понимает, что Эванс — один из мощнейших ясновидцев-осязателей во всем мире. Случайное прикосновение кончиками пальцев говорит ему о человеке больше, чем все остальные когда-нибудь узнают. Берт, вероятно, протянет руку для пожатия, и сделка не состоится. Я ведь только подозреваю, каков Берт на самом деле. Одно прикосновение — и Эванс это будет знать точно. Если он не убежит с воплем, это уже будет для меня приятным сюрпризом. Я бы лично никогда не стала пожимать руку Эвансу. Во-первых, к ясновидцу-осязателю с протянутой лапой не лезут — дурной тон. Во-вторых, Эванс меня как-то случайно коснулся, и не был в восторге от увиденного. Так кто я такая, чтобы кидать камнями в Берта? Он-то, может, даже не будет отмечен у Эванса на радаре, а я рухну в языках кровавого пламени.

Поиск по сайту: