Глава 16. Благословенны те, кто встает

Благословенны те, кто встает

Против зла и скверны и не отступает.

Благословенны хранители мира,

защитники справедливости.

Песнь Благословений, 4:10

— Дункан!

Звук собственного имени медленно проникал в сознание Дункана, и он не сразу, но все же сообразил, постепенно приходит в себя. Шажок за шажком выкарабкивался он из мутного марева поглотившей его боли. Он помнил бой. Помнил, как в пещеру ворвался огр и как потом бесконечные волны порождений тьмы накрыли их с головой. Копье вонзилось ему в живот и вышло с другой стороны. Дункан помнил невыносимую боль, помнил, как изо рта, пузырясь, хлынула кровь и враги навалились на него. А потом…

Он очнулся и резко сел. Слишком резко. Барабанный рокот в висках превратился в мучительную боль. Дункан поморщился, схватился обеими руками за голову, словно так можно было не дать ей лопнуть. Именно тогда он обнаружил, что на руках у него тяжелые железные кандалы.

— Что за… — пробормотал он.

— Осторожнее, — предостерег тот же голос, что звал его по имени. — Мы все ранены.

По-прежнему сжимая обеими руками голову, Дункан медленно открыл глаза. Небольшую комнату озарял резкий оранжевый свет, исходивший от странного амулета, который висел возле двери. При взгляде на него боль в голове вспыхнула с новой силой, и юноша поспешно отвел глаза.

Голос, который советовал быть осторожнее, оказался прав: Дункан обнаружил, что перевязан. Широкий кусок плотной материи стягивал живот, и под ним на ране было еще что-то мягкое, согревавшее и в то же время вызывавшее зуд. Другие повязки были наложены на плечо и левое бедро — Дункан даже не помнил, когда получил эти раны, хотя теперь они болели так, что только держись. Полотно, которое использовали для перевязки, отливало желтизной и вообще выглядело подозрительно.

— Как ты себя чувствуешь?

Обеспокоенный голос принадлежал Фионе. Дункан поморгал, привыкая к свечению амулета, и увидел, что эльфийка сидит рядом. Выглядела она ужасно: волосы слиплись от засохшей черной крови, в кольчуге, заляпанной кровью, зияло несколько прорех, юбка порвана и вся в грязи. На руках у Фионы тоже были кандалы, и от их замка к стене протянулась ржавая цепь.

Остальные выглядели не лучше. В тусклом оранжевом свете Дункан различил Келля. Нога у него была почти целиком обмотана повязками, кожаная куртка лишилась рукавов и превратилась в изодранный жилет. Желтоватое полотно закрывало почти всю грудь охотника, и из пары прорех сочилась темная сукровица. Рядом с Келлем спал Кромсай, охотник с отрешенным видом поглаживал пса. На собаке повязок не было, но шерсть так слиплась от крови, что наверняка и он не обошелся без ранений.

Рядом, обхватив руками колени, сидела Ута. На лице у нее виднелось несколько неглубоких ран, коричневое платье было так перепачкано сажей и кровью порождений тьмы, что казалось черным. Она мрачно разглядывала свои кандалы — с таким видом, словно надеялась отпереть замок одной только силой взгляда.

Король Мэрик лежал на полу по другую сторону от Дункана. Он до сих пор не пришел в сознание, и повязка, обмотавшая голову, была пугающе обильно пропитана кровью. Сильверитовый доспех короля потускнел, потемнел и был так испачкан, что Дункан не сумел определить, есть ли у Мэрика и другие раны.

Комната, в которой они находились, была тюремной камерой. Длинное, узкое помещение с каменными стенами и цепями, которые крепились к стенам внушительного вида крюками. Сами стены в изобилии покрывала скверна, ее черные щупальца расползались во все стороны, и Дункан порадовался тому, что мрак, залегший в углах камеры, скрывает большую часть этого отвратительного зрелища. Затхлый воздух был пропитан запахом крови и насыщен омерзительной взвесью, которая проникала в легкие с каждым вдохом.

— Дункан, как ты себя чувствуешь? — повторила Фиона. — Мне кажется, ты еще не вполне пришел в себя.

— Это точно, — пробормотал он. — Как мы сюда попали?

— Не знаю. — Фиона оглядела камеру, и взгляд ее остановился на каменной двери. — Мы не можем добраться до двери, чтобы узнать, заперта она или нет, а в кандалах я не могу творить заклинания.

— Что, совсем не можешь?

— Не могу сотворить ничего такого, что бы помогло нам выбраться. — Фиона перевела взгляд на Мэрика, лежавшего рядом с Дунканом, и на лице ее отразилась неприкрытая тревога. — Ты не мог бы проверить, что с Мэриком? Он до сих пор ни разу не шевельнулся, а я не могу до него дотянуться.

Дункан повернулся к Мэрику, подобрал повыше цепь кандалов — она оказалась довольно увесистой — и прижал пальцы к шее короля. Пульс хотя и слабый, но, безусловно, был.

— Он жив.

Фиона облегченно вздохнула. Охотник, хмурясь, поглядел на них.

— Песня здесь звучит очень громко, — заметил он.

— Какая песня? — удивился Дункан.

Он ничего такого не слышал: в узкой камере, если не считать их дыхания, стояла полная тишина. Зато он чуял, что вокруг полным-полно порождений тьмы — бескрайнее море, которое начинается сразу за дверью. Неужели этим тварям нет конца?

Фиона лукаво взглянула на него:

— Ты что же, и вправду ее не слышишь?

— Что я не слышу? Нет здесь никакой песни.

Эльфийка искоса глянула на Келля:

— Я слышу ее очень слабо, как бы издалека. Раньше я думала, что этот звук исходит от порождений тьмы, но теперь в этом не уверена.

— Это Призыв, — торжественно и мрачно сказал Келль.

Фиона уставилась на него, потрясенная до глубины души, и Дункан разделял ее чувства. Призыв? Но ведь быть того не может, чтобы Фиона услышала его так рано!

Ута, обращаясь к охотнику, сделала несколько жестов, и Келль кивнул:

— Я тоже не думаю, будто это из-за того, что мы на Глубинных тропах. С нами происходит что-то неладное.

Он указал на пятна скверны, темневшие на его руках и груди в тех местах, где ее не прикрывала повязка. Пятен было много. Если бы такого человека увидели на городской улице, дети наверняка швыряли бы в него камнями и обзывали прокаженным, если не хуже.

На лице Фионы проступил ужас. Она подняла скованные запястья, и рукав подкольчужной рубахи сполз, обнажив руку. Она была покрыта длинными царапинами и запекшейся кровью, но среди них отчетливо были видны пятна скверны. Не такие обширные, как у Келля, но вполне узнаваемые.

— Я осматривала себя только вчера! Ничего подобного не было!

— Скверна пожирает нас изнутри, — согласился Келль. — И гораздо быстрее, чем следовало бы.

Ута сумрачно кивнула и снова уставилась на кандалы.

Дункан извернулся, пытаясь осмотреть на себе открытые участки кожи. Таковых оказалось немного. Кожаные ремни, прикрывавшие плечи, кое-где разболтались, но не настолько, чтобы доспех сполз. Правда, штаны были разорваны, но кожа в прорехах оказалась так плотно покрыта засохшей кровью, что разглядеть что-то было невозможно. Впрочем, на руках у него пятен не было.

— Я ничего не вижу, — волнуясь, объявил он. — И не слышу никакой песни.

Фиона пожала плечами:

— Ты позже всех нас прошел Посвящение.

Это было малоутешительно. Фиона прошла ритуал всего лишь на несколько месяцев раньше Дункана, в то время как Келль и Ута были Серыми Стражами уже много лет.

— Стало быть, вот где порождения тьмы держат пленников, — проговорил он, надеясь сменить тему. — Интересно, палачи у них есть? И придут ли они нас допрашивать?

Ута сделала неприличный жест, и Келль, нахмурясь, поглядел на нее.

— Он же не знает, — мягко упрекнул он и, повернувшись к Дункану, пояснил: — Порождения тьмы не держат пленников. Серым Стражам известно, что порождения способны заниматься простейшим ремеслом, однако у них, судя по всему, нет никакого желания допрашивать нас или выведывать наши планы. Они, знаешь ли, довольно простые и прямолинейные существа.

— Не хотелось бы тебе перечить, однако все смахивает на то, что мы тут пленники.

— Знаю. — Светлые глаза охотника сузились, он помолчал, — обдумывая разговор. И едва слышно пробормотал: — Я надеялся, что здесь окажется Женевьева.

Время шло медленно. Оружие у них отобрали, как и дорожные мешки, так что еды не было, и запас лечебных снадобий, который прихватила с собой Фиона, тоже оказался руках порождений тьмы. Время от времени издалека доносились странные звуки — громкий металлический звон, словно чем-то тяжелым молотили по железу, потом протяжные стоны. Кроме того, снаружи слышны были шипение и шаркающие шаги. Звуки были слабые, едва различимые, но сомнений не оставалось — там, за дверью, были порождения тьмы, но пленников они отчего-то не трогали.

Прошло время, и Мэрик подал признаки жизни. Вначале он застонал, и Дункан, по настоянию Фионы, осмотрел повязку и убедился, что неведомая дрянь, которую наложили на рану, все-таки сделала свое дело. Кровотечение остановилось. Юноша легонько потряс короля за плечо, и тот наконец открыл глаза.

С минуту он бессмысленно моргал, затем повернул голову и поглядел на Дункана. Взгляд его был рассеян, и он еще не вполне сознавал, что с ним происходит.

— Кайлан?.. — простонал он.

Дункан хихикнул:

— Ну разве что, если твой сын нисколько не похож на тебя.

Мэрик опять поморгал:

— Дункан?

— Точно.

Помочь королю сесть оказалось делом нелегким и долгим, а затем последовал тот же вопрос, который задал, очнувшись, Дункан. Фиону явно радовало уже то, что Мэрик хотя бы пришел в себя и с каждой минутой держится все увереннее.

— Что это была за ледяная магия? — пробормотал он. — Кто сотворил заклинание?

— Эмиссар, — ответила Фиона. — Правда, его самого я не видела.

— Эмиссары — это те, что умеют говорить, да? Что ж, если нам повезет, мы его рано или поздно увидим.

Снова потянулись часы, и пленники по очереди поспали. Нельзя сказать, чтобы сон пошел им на пользу: в камере было слишком холодно и всех донимали, раны. Дункану отчаянно хотелось содрать повязку и соскрести загадочную мазь, которая вызывала такой зуд. Если эту мазь и впрямь приготовили порождения тьмы, то молодой Страж не желал; чтобы она соприкасалась с открытой раной. Оставалось только гадать, что натворит эта дрянь, смешавшись с его кровью. При одной мысли об этом юношу тошнило.

Наконец снаружи послышались новые звуки. Пленники вскинулись: к двери камеры приближались чьи-то шаги. Их там несколько, подумал Дункан. По меньшей мере трое. Явно порождения тьмы — он чуял, как от них несет скверной. С надрывным пронзительным скрипом дверь распахнулась, хотя Дункан так и не услышал скрежета, с которым ключ поворачивается в замке. Значит, их не запирали? Странная тюрьма, что и говорить.

Первым в камеру вошел эмиссар. Дункан никогда прежде не видел таких тварей, но этот выглядел именно так, как он всегда представлял себе мага порождений тьмы: грязная мантия, черный посох, небольшая сморщенная голова и мертвенный оскал зубов. И все же, как бы омерзительно ни выглядел эмиссар, в каждом его движении были спокойствие и достоинство, что говорило о развитом разуме. Этот гарлок вовсе не был заурядным чудовищем. Глядя на него, Дункан не знал, что ему надлежит чувствовать — восхищение или ужас.

Два гарлока, вошедшие следом, выглядели куда более воинственно. И все-таки вид у них был странный. Их сморщенная, пораженная скверной кожа выглядела немного иначе, и глаза у них были не мертвенно-белесые, а красные, словно налитые кровью. Может, это вурдалаки? Волос у обоих не было, но Дункан тем не менее видел, что одно из этих порождений явно женского пола и…

Он остолбенел, испытав потрясение даже прежде, чем ел понять его причину. Женщина в упор, испытующе смотрела на него. Жесткие черты ее лица, твердо сжатые губы — все это было знакомо Дункану. Черного плаща с гербом Серых Стражей на ней не было, но доспехи она носила те же самые — только теперь они потускнели, а не сверкали серебром, как раньше.

— Женевьева!.. — беззвучно выдохнул он.

Глаза Мэрика округлились, и все остальные, осознав правду, испытали не меньшее потрясение. Кромсай поднял голову и опасливо зарычал.

— Что с тобой произошло? — изумленно пробормотал Келль.

Женевьева подняла руку, обернувшись к эмиссару и второму гарлоку.

— Погодите, — сказала она.

Дункану подумалось, что голос ее звучит странно. В нем слышалось слабое шипение, и от этого звука бросало в дрожь. Повернувшись к ним, Женевьева опустилась на колени, по очереди оглядела всех налитыми кровью глазами.

— Только не пугайтесь, — проговорила она.

— Ты, наверное, шутишь, — фыркнул Мэрик.

— Я знаю, что мой вид для вас ужасен. Все ваши чувства твердят, что я порождение тьмы, но это не так. Именно такими становятся Серые Стражи, когда скверна успевает завладеть их плотью.

Келль поглядел на гарлока в доспехах, стоявшего за спиной у Женевьевы, и во взгляде его мелькнуло узнавание. Женевьева кивнула:

— Это Бреган, мой брат.

Бреган наклонил голову, не говоря ни слова. И все они, онемев от потрясения, смотрели на него. Дункан не был знаком с братом Женевьевы и мог только воображать, каким этот человек окажется при встрече, но такое ему и в голову не приходило.

— А это — Архитектор.

Женевьева указала на эмиссара, и тот учтиво поклонился.

— Архитектор?.. — с подозрением в голосе повторила Фиона.

— Мне посчастливилось отыскать вас вовремя, — проговорил эмиссар. Речь его была куда мягче и выразительнее, чем Дункан мог ожидать от порождения тьмы. — Моя способность управлять поведением собратьев имеет свои пределы и, увы, не всегда действенна. Когда в них проснулась жажда крови, даже я не сумел отвести их от вас. Я прошу прощения за то, что вы оказались так близки к гибели. Такой исход был бы крайне плачевен.

— Ты просишь прощения? — Фиона одарила его уничтожающим взглядом.

Женевьева снова подняла руку, выразительно глянув на эмиссара, и нахмурилась:

— Я понимаю, как все это выглядит в ваших глазах, но прошу только одного: дайте мне возможность объяснить вам то, что уже объяснили мне.

Пленники молчали. Дункан даже не представлял, что они могли бы ответить на эти слова. Он не мог оторвать взгляда от своего командира… или, наверное, бывшего командира. Нельзя же быть одновременно и Серым Стражем, и порождением тьмы. Седые волосы Женевьевы исчезли, кожа потемнела и сморщилась. Зато бесследно ушло и безумное напряжение, которое владело ею в последние дни. Ему на смену явилась хладнокровная целеустремленность, которая сквозила в каждом движении, в каждом жесте Женевьевы. Интересно, подумал Дункан, видят ли это остальные?

— Я не понимаю, — медленно проговорил Келль. — Значит, мы попали сюда не случайно? И теперь, когда ты нашла брата, твои планы изменились?

— Мои планы остались прежними, — торжественно проговорила она.

— Если ты и вправду хочешь с нами поговорить — освободи нас. К чему держать нас в плену?

Женевьева переглянулась с Архитектором. По лицу эмиссара Дункан ничего не смог разобрать, однако она тяжело вздохнула и снова повернулась к охотнику:

— Так будет, пока вы не выслушаете наши объяснения. Ради вашего же блага.

— Ясно.

Что еще можно было сказать?

— Архитектор не такой, как его сородичи. То, что управляет всеми порождениями тьмы, над ним не властно, и он Хочет сделать своих братьев такими же свободными.

Эмиссар задумчиво потер подбородок.

— Если мы перестанем быть подвластны зову Древних Богов, — сказал он, — у нас не будет причины их искать. У нас не будет причины подниматься на поверхность, и не будет Мора.

Ута резко вскинула голову, словно услышав нечто необычайно для нее важное. Келля эта речь тоже явно не оставила равнодушным. Фиона приглушенно ахнула:

— Не будет Мора? Ты хочешь сказать — никогда?

Женевьева улыбнулась, обнажив два ряда острых, пожелтевших под воздействием скверны зубов.

— Теперь понимаете? У Архитектора есть план, который под силу исполнить только Серым Стражам. — Она сделала глубокий вдох. — Мы существуем на полпути между человечеством и порождениями тьмы. В нас есть скверна, но мы ей не подвластны. В силах Архитектора ускорить развитие скверны в нашей плоти, превратить нас в то, чем мы неизбежно становились бы, если бы традиция ордена посылала нас на смерть.

— Но зачем? — ужаснулась Фиона.

— Затем, что порождения тьмы теперь не обращают на нас внимания, — ответил ей Бреган.

Женевьева оглянулась на брата, и он, шагнув вперед, встал рядом с ней. От него веяло неистовой убежденностью. Налитые кровью глаза сверкали.

— Мне известно, где находятся Древние Боги. Серым Стражам это всегда было известно. Трудность в том, что они всегда были вне пределов нашей досягаемости, в местах, незнакомых нам и кишащих порождениями тьмы.

Он умолк, давая пленникам возможность осмыслить его слова. Ута возбужденно зажестикулировала, и Женевьева горячо кивнула:

— Если бы таких Серых Стражей, как мы, было больше, если бы нам помогало порождение тьмы, знакомое с подземными краями, мы могли бы отыскать Древних Богов и убить прежде, чем скверна изменит их. Мы прекратили бы Мор прежде, чем он начнется, и покончили бы с Призывом.

— И освободили бы моих собратьев, — прибавил Архитектор — негромко, почти благоговейно.

То, как он при этом сцепил пальцы на груди, напомнило Дункану манеры служителей Церкви. Был ли этот жест намеренным? Неужели эмиссар лицедействует?

— Ты хочешь сказать этой твари, где искать Древних Богов? — выкрикнула Фиона.

— Уже сказал.

Ответ Брегана ошеломил всех. Пленники потрясенно смотрели на него. Брат Женевьевы скрестил руки на груди и высокомерно смолк.

— Нам представилась редкостная возможность, — медленно проговорила Женевьева. — Мы можем сделать то, ради чего Серые Стражи существуют уже много веков — веков, в которые на мир раз за разом обрушивался Мор, убивая бесчисленное множество людей и грозя уничтожить все живое. Мы можем покончить с этим! — Она выразительно хлопнула ладонью по сжатому кулаку. — Мы — Серые Стражи, мы поклялись сделать все для победы над порождениями тьмы. Мы пожертвовали свои жизни в ту минуту, когда прошли Посвящение и испили оскверненной крови. И одно только существование Архитектора дает нам шанс совершить то, что казалось немыслимым!

— Если вы верите этому порождению тьмы, — сказал вдруг Мэрик.

Бреган смерил короля холодным взглядом. Все прочие тоже странно взглянули на него, и Дункан знал почему. Мэрик, единственный среди них, не был Серым Стражем. Входит ли в этот план и его участь? Дункан хотел спросить, что будет с королем, но потом вспомнил слова Женевьевы, сказанные в первую ночь, которую отряд провел Глубинных тропах: если Мэрик узнает то, чего ему не следует знать, он должен умереть.

Лучше уж, пожалуй, об этом пока не спрашивать.

— Да, — наконец неохотно подтвердил Бреган, — если мы верим этому порождению тьмы.

— А вы верите? — быстро спросил Келль.

— Да, я верю в его замысел.

— А я верю Брегану, — вставила Женевьева, глядя на брата с неподдельной нежностью.

Странно было видеть подобное выражение на лице, исковерканном скверной, в налитых кровью глазах.

— А откуда нам знать, что вашими мыслями не управляет кто-то другой? — недоверчиво спросила Фиона. — Всем известно, что магия крови дает власть над чужим разумом. Тот, кто попал под влияние мага крови, зачастую даже не подозревает об этом.

— Будь это так, — отозвался Архитектор, — зачем бы нам вообще понадобилось вас убеждать?

— Тогда скажи мне вот что, — бросила она. — Если твои собратья и впрямь получат свободу, разве это сделает их лучше? Перестанут они устраивать налеты на поверхность? Или нападать на гномов? Перестанут распространять заразу?

Эти вопросы, казалось, ничуть не смутили Архитектора.

— Я свободен, — просто проговорил он. — Это дает мне возможность сознательно поступать иначе, чем мои сородичи. Отчего же ты не хочешь предоставить такую возможность прочим порождениям тьмы?

Фиона заметно смешалась. Бреган подался вперед.

— Это только один шаг, — сказал он, — всего лишь первый шаг, за которым последуют и другие. Однако, прежде чем двигаться дальше, мы должны покончить с Мором.

— И что это за “другие шаги”? — с иронией осведомился Мэрик.

Бреган пропустил его слова мимо ушей. Он кивнул Женевьеве, и она встала:

— Всего мы вам сейчас не станем рассказывать. Пони маю, как это выглядит, однако у нас нет выбора. Я целиком и полностью доверяю брату и готова пойти на все, чтобы исполнить свою клятву. Вы, возможно, настроены иначе. — Женевьева опустила глаза и на минуту неловко смолкла, обдумывая дальнейшие слова. — Благодарю вас за то, что прошли со мной этот путь. Я искренне полагала, что после моего ухода вы повернете назад, но, раз уж вы оказались здесь, я вынуждена просить вас последовать за мной чуть дальше.

Ответом ей было молчание. Наконец Фиона, вскинув бровь, поглядела на бывшего командора:

— А если мы откажемся?

— Тогда вы останетесь здесь, — ответил Бреган. — До тех пор, пока мы не завершим свое дело.

— А как же Мэрик? — выпалил Дункан.

И тут же пожалел, что не сдержался. Все, особенно сам Мэрик, взглянули на него с любопытством. Все, кроме Женевьевы. Если быть точнее, она старательно избегала его взгляда.

— Его отправят на поверхность, — проговорил Архитектор, тщательно подбирая слова. — В свое время.

— Какая любезность, — пробормотал Мэрик.

— Отправят? — не отступал Дункан. — Живым?

На губах эмиссара промелькнуло смутное подобие усмешки.

— К нашим союзникам.

Подробностей не последовало, и Дункан сдался. Ответа на свой вопрос он явно не получит, и остается только гадать, каких “союзников” имеет в виду эмиссар. Союзников Брегана, скорее всего. Дункан заметил, что Женевьева при упоминании союзников украдкой метнула на брата заинтригованный взгляд. Может, эти двое и ей рассказали не все? Занятно.

Женевьева повернулась, чтобы уйти.

— Я даю вам время, чтобы принять решение, — сказала она. — В конце концов, если мне и Брегану придется исполнить это дело вдвоем, значит, так и должно быть.

Бреган кивнул сестре, но, когда вся троица двинулась к выходу, Ута вдруг с силой ударила кандалами по каменному полу. Звон металла привлек всеобщее внимание. Гномка сидела, пожирая взглядом Женевьеву и Брегана. Дункан не мог понять, какие чувства ее обуревают — ярость или нечто другое.

Ута одной рукой сделала несколько жестов. Рука ее двигалась быстро и отчетливо. Уверенно. Лицо гномки при этом не изменилось, но Келль потрясенно вздрогнул:

— Нет, Ута! Не надо!

— У тебя есть еще время подумать, если…

Ута недвусмысленно рассекла ладонью воздух: нет.

Келль с отчаянием смотрел на нее, качая головой.

— Нет, прошу тебя, подожди! Мы могли бы…

Гномка повернулась к охотнику и печально взглянула на него. Дункан видел, как руки ее замелькали, плетя паутину жестов, предназначавшихся только охотнику. Дункан почти ничего не понял, ясно было только, что это объяснение, сопровождавшееся резкими движениями ладоней и решительным выражением лица.

Зато на лице Келля все явственнее проступала безысходность. Наконец он обреченно кивнул:

— Если ты считаешь, что так надо…

Ута энергично помахала ладонью. Да, она именно так и считала.

Женевьева посмотрела на гномку с болью, но затем перевела взгляд на стоявшего у нее за спиной Архитектора и коротко кивнула. Эмиссар, опираясь на посох, шурша складками мантии, опустился на колени рядом с Женевьевой и протянул гномке тонкую увядшую руку.

Ута взяла ее, стиснув зубы и не сводя глаз с эмиссара. Дункан ожидал, что сейчас зазвучит заклинание, начнется некий ритуал, однако в камере стояла мертвая тишина. Архитектор неотрывно смотрел в глаза Уты, и вначале ничего не происходило. Затем на руке, к которой прикасался эмиссар, начали проступать темные жилы. Они переплетались, становясь все темнее, и наконец покрыли всю ладонь Уты.

Гномка закрыла глаза, чуть заметно дрожа. Дункан видел, как черные жилы проступили на ее шее. Дрожь, сотрясавшая тело Уты, стала отчетливее, и гномка сильнее стиснула зубы, стараясь держать себя в руках. Проснулся, почуяв неладное, Кромсай, и, когда он увидел совсем рядом порождение тьмы, когда ощутил воздействие странной магии, — в горле пса заклокотало рычание. Келль, пытаясь утихомирить пса, положил ладонь на его загривок. Сам охотник отвернулся и крепко зажмурился. У него не было сил вынести это зрелище.

Вокруг ладони Архитектора возникла тень, черная бесформенная масса, которая словно выползала из него. Тень разрасталась, и в тесной камере ощутимо похолодало. Дункан поежился от холода и увидел, что на стене рядом с Утой нарастает иней. Дыхание срывалось с губ белыми облачками. Тень переползла с руки Архитектора на ладонь Уты, а потом медленно всосалась в ее плоть. Кожа гномки собиралась в морщины, увядая на глазах, и воздух наполнился омерзительной вонью разложения.

Ута начала дергаться в конвульсиях, но тем не менее пыталась преодолеть боль, которая обжигала ее изнутри. Темные пятна на коже разрослись, наползли на шею, покрыли лицо. В медно-рыжих волосах появились седые нити, и вскоре волосы совсем побелели. Длинная коса гномки извивалась и корчилась у нее за спиной, словно спичка, выгорающая дотла. Глаза Уты резко распахнулись — уже красные, словно налитые кровью, рот открылся в беззвучном крике, и остатки седых волос попросту осыпались с ее головы.

А потом все закончилось.

Ута выдернула ладонь из руки Архитектора и скорчилась, содрогаясь всем телом в ознобе, который постепенно затихал. Белые облачка дыхания, срывавшиеся с ее губ, становились все бледнее и наконец исчезли. Гномка не шевелилась. Дункану на миг почудилось, будто она умерла, но, когда Ута медленно села, стало ясно, что ей попросту холодно.

Эмиссар кивнул гномке и опустил руку. Стылый холод, царивший в камере, тотчас же заметно ослабел, хотя окончательно не исчез.

Пленники неотрывно смотрели на Уту — все, кроме Келля. Он упорно отводил глаза, успокаивая жалобно скулящего Кромсая. Фиона качала головой, словно не веря собственным глазам, и видно было, что она в бешенстве, но сам Дункан не знал, что и думать. Ута выглядела теперь так же, как Бреган и Женевьева — безволосая голова, сморщенная кожа, налитые кровью глаза, — однако держалась при этом совершенно спокойно. Она коротко кивнула Архитектору, и тот провел пальцем по ее кандалам. Замок с громким щелчком открылся.

Неплохой прием, подумал Дункан. Надо будет как-нибудь ему научиться.

Гномка поднялась на ноги, отошла к Женевьеве и встала рядом, даже не оглянувшись на своих прежних товарищей.

— Благодарю тебя, — сказала Женевьева дружеским тоном, каким обычно хвалят хорошего солдата. Ута снова кивнула, но не сделала ни единого жеста. — Женевьева перевела взгляд на охотника. — А ты, Келль?

Охотник молчал, избегая смотреть на нее, но Дункан по его смятенному лицу видел, что его терзают сомнения. Глаза его были закрыты, брови страдальчески нахмурены.

Женевьева взглянула на Фиону — без особой, впрочем, надежды.

— Фиона?

Магичка обожгла ее полным ненависти взглядом.

— Да как ты смеешь спрашивать меня об этом? — процедила она. — Нас швырнули в камеру, ничего толком не рассказали, а теперь ты ждешь, что мы снова потрусим за тобой, как послушные собачки? Ты же бросила нас!

— Вам следовало повернуть назад.

— Но мы не повернули! Мы хотели завершить миссию!

— И я тоже. И до сих пор этим занимаюсь. — Женевьева презрительно фыркнула. — Ты же не ребенок. Именно в этом состоит наш долг. Именно в этом. Мы идем на жертвы, чтобы покончить с Мором. Вы пришли сюда за мной в первую очередь именно поэтому.

— Ты спятила. — Эльфийка с негодованием помотала головой. — Если бы я хоть на минуту поверила, что вы и вправду сумеете покончить с Мором…

Женевьева оборвала ее на полуслове, повернувшись к Дункану.

— Ну а ты? — спросила она.

Этот вопрос застиг Дункана врасплох. Как же ему поступить? На свой лад Женевьева права. Все они, по сути, уже мертвы. Его бы давно казнили, если бы он не стал Серым Стражем. Он проживает срок, взятый взаймы у судьбы, так есть ли разница в том, каким образом он будет бороться с Мором? Точно так же он мог бы погибнуть в пещере с алтарем или в других боях, а так, по крайней мере, у него будет шанс совершить нечто по-настоящему значимое.

И все же его удивляло то, как неожиданно переменилась Женевьева. Еще недавно она была так исполнена решимости найти брата и, если понадобится, убить его, словно это составляло смысл ее жизни. Теперь же она стремилась к совершенно другой цели — и это всего лишь после одного разговора с Бреганом и его дружком-эмиссаром. Что же здесь на самом деле происходит? И почему Женевьева согласилась во все это ввязаться?

Однако Дункану очень хотелось верить ей. Хотелось доказать, что из него выйдет именно такой Серый Страж, каким хотела бы видеть его Женевьева.

— Я… — начал он и уставился на Женевьеву, не в силах связно сложить ответ.

— Не делай этого, — едва слышно пробормотал Мэрик.

— Не вмешивайся! — рявкнула Женевьева.

— Нет, вмешивайся! — Фиона с силой грохнула кандалами по полу и обожгла ее яростным взглядом. — Неужели здесь только мы в своем уме? Ты готова поставить все на какой-то сомнительный козырь! На слова порождения тьмы!

Женевьева словно и не расслышала ее.

— Итак, Дункан?

— Я… не знаю, — выдавил он.

Ответ прозвучал жалко, и Дункан вспыхнул от стыда, когда на лице Женевьевы отразилось явное разочарование.

— Пусть будет так. — Она махнула рукой Уте, Брегану и эмиссару, подавая знак уходить. Сейчас мы оставим вас, поразмыслите над своим выбором.

Дункан смотрел, как все четверо друг за другом покидают камеру, и, когда каменная дверь с гулким стуком захлопнулась, сердце его сжалось. Отчего-то ему казалось, что он упустил свой шанс.

Камера опустела с уходом Уты. Ее кандалы и цепь валясь на полу рядом с Келлем, словно немой укор, и Дункан старался не смотреть на них. Охотник, измученный душевными терзаниями, подтянул повыше колени и прижался к ним лбом. Кромсай заскулил и ткнулся черным носом ему в подмышку, пытаясь, насколько мог, утешить хозяина.

— Что же нам теперь делать? — безнадежно проговорила Фиона.

Никто не отозвался. После долгого молчания Дункан искоса глянул на эльфийку.

— Что, если ты ошибаешься? — спросил он. — Что, если план — вовсе не безумие? Что, если настоящее сумасшествие — продолжать безнадежный бой, когда есть другая возможность победить?

— По-твоему, бой, который мы ведем, — безнадежный?

— Похоже на то, — хмыкнул он. Ты встречала когда-нибудь Серого Стража, который считал бы по-другому? Сколько раз еще нам суждено сражаться с очередным Мором, прежде, чем мы окончательно потерпим поражение? Мы могли бы прекратить Мор!

— Или только ухудшить дело, — язвительно вставил Мэрик.

— Что может быть хуже, чем сидеть сложа руки?

Король обреченно вздохнул:

— Когда это поиск простых путей приводил к добру? Этот замысел порожден не здравым смыслом. Ваш командор хватается за соломинку, потому что так она и ее брат рассчитывают стать героями.

— Я так не думаю.

— В самом деле? — недоверчиво осведомился Мэрик. — Знаешь, вашего командора трудно назвать уравновешенной особой.

Келль, уткнувшийся лицом в колени, резко вскинул голову.

— Это Призыв, — пробормотал он, едва приоткрыв глаза. — Эта песня звучит у нас в голове, проникает в нашу плоть. Она медленно сводит меня с ума. Если Женевьева слышала ее дольше, чем мы с Утой…

Мэрик кивнул:

— Значит, ими управляет Архитектор. Дожидается, пока вы не услышите эту песню…

— Я ее не слышу, — упрямо перебил Дункан.

— Я думаю, что этот Бреган и сам по себе зашел достаточно далеко. Равно как и Женевьева. Они оба дошли уже до той грани, когда должны были убить себя, выйдя на Глубинные тропы. Песня звучит у них в голове, сводит их с ума, и что же делает этот эмиссар? Предлагает им шанс все исправить. Наполнить жизнь новым смыслом.

— И чего, по-твоему, он на самом деле добивается?

— Может, он просто хочет отыскать Древних Богов. — Мэрик помолчал, размышляя. — Может, именно с этого начнется Мор, о котором предупреждала меня ведьма. С того, что Архитектора приведут прямиком к Древнему Богу.

— Или с того, что мы отказались ему помочь, — возразил Дункан. — Архитектор не похож на тех порождений тьмы, которых мы видели. Может, он и в самом деле не такой, как все они.

— И что это меняет? — спросила Фиона. — Дункан, эти твари — зло. И ты это знаешь. Ты чувствуешь внутри себя то, что течет по их жилам с самого рождения. Ты и вправду готов довериться тому, кто всю жизнь не знал ничего другого?

— И у него есть союзники, — заметил Келль. — Союзники, о которых нам не желают рассказывать.

Дункан понял, что охотник понемногу склоняется к точке зрения Мэрика и Фионы, хотя самого Келля это обстоятельство явно не радовало. Охотник угрюмо покачал головой:

— Управляет нами Архитектор или нет — в любом случае мы не имеем права рисковать.

— Но Женевьева права! — не сдавался Дункан. — Наш долг — одолеть Мор!

Келль вперил в него пристальный взгляд своих светлых глаз:

— Наш долг — защитить человечество от Мора. — Голос его зазвучал негромко и напряженно, и видно было, что с каждым словом в нем крепнет уверенность в своей правоте. — Вот в чем различие. Раз за разом выходим мы в бой с порождениями тьмы, и именно в этом состоит наша обязанность. Мы не вправе судить, не вправе рисковать жизнями тех, кого защищаем.

— Но…

— Нам дано принимать нелегкие решения, которые нельзя не принять. Мы не смеем считать, что это делает нас богами.

Дункан привалился спиной к стене, прижался затылком к холодному камню. Это было приятно. Голова шла кругом, и он уже не знал, что и думать. Женевьева всегда говорила, что Серые Стражи делают то, что необходимо. Если было необходимо сжечь дотла деревню, чтобы не дать порождениям тьмы рассеяться по округе, — деревню сжигали. И никто высказывал возражений. Во время Мора слово Стражей было решающим.

Но ведь сейчас не Мор? Порождения тьмы еще не отыскали Древнего Бога, не заразили его скверной, не превратили в архидемона. Цель Серых Стражей состояла единственно в том, чтобы прийти сюда и помешать этому случиться. Женевьева говорила, что нельзя допустить даже малейшей возможности, однако теперь она говорит совсем другое. План, который она восхваляет, допускает, что все пойдет наперекосяк и начнется Мор. Если Архитектор именно к этому стремится, он может достичь успеха, и Серые Стражи не предотвратят Мор, а посодействуют его началу.

Женевьева считает, что ради такой цели стоит рискнуть. Она страстно убеждена в своей правоте — стоит только глянуть на нее, чтобы это понять. И она хотела, чтобы Дункан разделил ее убежденность. Но может быть, она просто упустила из виду то, ради чего на самом деле явилась сюда. Может, ей хочется наполнить смыслом свою жизнь, получить воздаяние за все то, от чего она отреклась.

Или за все то, что у нее отняли.

— Что будем делать? — спросил Дункан в пустоту, стараясь не смотреть на товарищей, хоть и чувствовал, что все они глядят на него. Он внимательно изучил свои кандалы. В глубине души ему отчаянно хотелось махнуть на все рукой, послать всех подальше и встать на сторону командора. Дункан всегда преклонялся перед Женевьевой, видел в ней великую воительницу, для которой не существует невозможного. Именно поэтому он последовал за ней в Ферелден, а потом согласился пойти на Глубинные тропы. Она в одиночку поборола бы угрозу, предотвратила грядущий Мор и доказала бы Серым Стражам свою правоту, а он, Дункан, был бы рядом и помогал ей как мог. В конце концов, он был у нее в долгу.

Но затем он вспомнил, что говорила Женевьева в своем сне. Там Дункан увидел ту сторону ее натуры, о существовании которой и не подозревал. Женевьева оказалась самым обычным человеком, и величия в ее сне было ничуть не больше, чем в других. Стало быть, она тоже не безупречна и способна ошибаться. Отчего-то мысль об этом породила в душе юноши горечь и пустоту, словно он лишился чего-то невероятно важного.

— Выберемся отсюда, — вполголоса заявил Келль.

— Мы должны предостеречь Ферелден, — сказал Мэрик. — Мы должны предупредить людей, что близится Мор, а то и нечто похуже.

— А если Архитектор все-таки прав? — спросил Дункан.

— Тогда в наших предостережениях не будет нужды.

Дункан обдумал его слова и медленно кивнул:

— Что ж, ладно.

Откачнувшись назад, Дункан подтянул колени между скованными руками, чтобы подошвами сапог упереться в кандалы. Фиона, казалось, готова была вмешаться, но Дункан словно не замечал ее. Надавив сапогами, он до упора сдвинул железные браслеты на кисти рук, превозмогая боль от царапин, оставленных на запястьях шершавым металлом.

Зашипев сквозь зубы, Дункан резко выпрямил ноги, и большие пальцы рук со щелчком выскочили из суставов. Сдирая кожу, оставляя кровавые следы, кандалы медленно сползли. Глухо брякнув, они упали на пол, и Дункан рухнул рядом, тяжело и надрывно дыша. Стиснув зубы, он с силой уперся ладонями в пол и толчком вправил пальцы. Боль была неимоверная, и Дункан явственно чувствовал, как под кожей трещат и рвутся сухожилия. И тем не менее этот фокус сработал.

Он помедлил с минуту, привыкая к острой боли, а затем глубоко вздохнул и вскочил на ноги. И увидел ошеломление лица товарищей.

— А что такого? — с невинным видом осведомился Дункан. — Думаете, мне не случалось выбираться из тюрем и пострашнее этой?

Запустив руку в пояс, он с удовлетворением убедился, что верная отмычка по-прежнему лежит в потайном месте. Дункан с ухмылкой извлек ее на всеобщее обозрение.

— А теперь, — сказал он, — давайте выберемся отсюда, пока они не вернулись.

Поиск по сайту: