Часть третья, глава вторая

I

После похорон Крыса бойцы впали в кратковременное уныние. Не то что бы покойный был близок и дорог большинству революционеров, был душой компании или, тем более, примером для подражания. Отнюдь: большинство считало его дерзким малолетним засранцем и не более чем бесплатным приложением к действительно полезному человеку – Горелому. При жизни даже брат им не дорожил. Но после смерти Крыса и вплоть до самых его похорон Горелый не произнес ни слова. Ушел в себя, отвечая на соболезнования суровым и при этом совершенно безразличным взглядом. Рыл могилу и закапывал брата он сам, неистово работая лопатой, отгоняя всех желающих помочь.

Волк, понимая всю несвоевременность падения боевого духа, заверял на собраниях, что все могло быть гораздо хуже. Цитировал Сталина, рассуждая о трагедиях и статистике. Их всех могли легко положить в последнем бою, и один убитый плюс один раненый в этом свете и впрямь не казались какими-либо потерями. Триста тысяч долларов и целый арсенал первоклассного оружия были неплохой ценой за жизнь одного бойца и палец другого. Вид денег и – особенно – стволов невольно вселял в души бойцов веру в светлое будущее. Даже Горелый впоследствии признал, что все было не зря.

Резак сокрушался, что без отстреленного среднего пальца не сможет одновременно показать Али и Исе все, что он о них думает.

Телепадальщики вторую неделю кряду смаковали горы трупов, лужи крови и слезы родных погибших. По разным данным, в ходе кровавого налета погибло от шестидесяти до семидесяти человек, среди которых было два депутата парламента. Этот факт добавил громкому делу политическую окраску. Поскольку на месте происшествия были обнаружены тела многих этнических криминальных авторитетов, а также хозяина «Орлиного Гнезда», большинство СМИ пришло к выводу, что нападавшие имеют отношение к «конкурирующим криминальным сообществам». Однако, высокопоставленность ряда погибших и потерпевших не позволила быстро замять дело.

Изрядно досталось на орехи полицейскому спецназу быстрого реагирования, прибывшему на место событий лишь через полчаса после завершения бойни. Злые языки из числа оппозиционных журналистов вовсю раздували слух, будто горе-спецназовцы были пьяны – по случаю дня рождения одного из сослуживцев.

- Вот видите! – торжествовал Волк. – И у кого после этого язык поднимется сказать, что Высшие Силы не на нашей стороне? Где мы – там политика! Что бы мы ни делали – все идет в тему! Но это не повод расслабляться…

Из года в год «чекисты» справляли профессиональный праздник с помпой: для них этот день был насыщен награждениями, повышениями, официальными встречами, концертами и банкетами. Признанием.

Все рупоры власти с утра до вечера распалялись поздравлениями и первосортной лестью в адрес виновников торжества, «чья тяжелая работа подчас не видна простым гражданам, но является гарантом сохранения стабильности и благополучия в стране». Из года в год президент на встрече с офицерами УНБ произносил одни и те же слова – как молитву, как мантру. Слова как таковые не имели значения: важнее было само отношение главы государства к своей верной свите. В этот день у обывателя не должно было оставаться сомнений, кто действительно управляет страной, держит ее. Лица матерых опричников в четвертом поколении не могли не вселять в граждан чувства уверенности.

«Чекисты» уже успели выслушать поздравления президента, получить от него награды, напутствия и пожелания. На очереди была регламентная, сомнительная развлекуха – концерт с участием звезд эстрады, по окончании коего государевы слуги непременно могли позволить себе отдохнуть по-настоящему. Праздничный кортеж из нескольких европейских туристических автобусов – под прикрытием многочисленных черных «Мерседесов» с мигалками – резво рассекал по узкой «исторической» улочке. Полгорода стояло в пробках.

Состоятельный коммерсант и его жена второй день жили в шкафу родной квартиры, плотно упакованные в стретч. Роскошными видами из окон их апартаментов наслаждались незваные гости.

- Проехали мимо меня, тридцать секунд, - докладывала гулявшая по улице Папарацци.

- Вас понял, - подтвердила Уайт, взваливая на плечо заранее разложенную «Муху». – Фокстрот, пятьдесят секунд.

- Понял, ка-эс! – отозвался Лион глухим шипением.

Дохлый передернул затвор РПК и поставил сошки пулемета на пластиковый подоконник. Жестом Уайт указала ему пригнуться, и он не посмел ослушаться – себе дороже спорить с девочкой с гранатометом.

- Альфа, видишь их? – крикнула Уайт.

- Да, на горизонте, - доносился с кухни голос Нарзана. – Пятнадцать секунд!

Его РПГ-7 грациозно стоял в углу.

Ни Нарзан, ни тем более Уайт не были на сто процентов уверены в себе: слишком давно им приходилось баловаться из больших игрушек. Но эти двое были едва ли ни единственными людьми в Организации, кому вообще приходилось стрелять из гранатометов.

- Пять секунд! – прокричал Нарзан и схватил «граник».

- Понял! – мигом ответила Уайт и взвалила на плечо свой.

Они находились на четвертом этаже пятиэтажного новостроя, примерно в сорока метрах от дороги. Перед колонной из трех автобусов ехали две машины сопровождения; еще три замыкали строй. Уайт видела блестящий черный «Мерседес» через прицел своего гранатомета.

- Пли! – скомандовала она, и реактивный снаряд, оставляя дымный шлейф, стремительно понесся в «Мерс».

Ее граната пропустила первую машину и взорвалась прямо перед капотом второй, сбив ее с курса. Нарзан попал ровнехонько в центр первого автобуса. Крики боли затухали в грохоте прерывистых пулеметных очередей.

- Второй залп – пять секунд! – орала Уайт, перекрикивая РПК.

К расстройству Дохлого, «Мерсы» были-таки бронированными. Он быстро это понял и начал бить по колесам машины, возглавлявшей колонну. Люди в нелепой парадной форме, расталкивая друг друга, пытались покинуть автобусы.

- Пли! – крикнул Уайт, и граната ее «Мухи» настигла вторую машину.

Уайт спешно схватила припасенный «калаш» – из старых, еще Кабановских запасов – и принялась опустошать рожок в сторону выскочивших из первого «Мерса» людей в черном. Нарзан, перезарядивший, наконец, свой РПГ, метко и цинично засадил гранату в двери второго автобуса, в скопление панически спасавшихся «чекистов». Люди в черном нервно отстреливались из пистолетов, прячась за бронированными кузовами своих машин.

- Пять секунд! – скомандовала Уайт. – Фокстрот, пятнадцать секунд!

Ее автомат защелкал вхолостую, и они вскочили с места. Не успела она скомандовать «Пошли!», как замолк пулемет Дохлого. Побросав оружие, они синхронно подорвались с места и едва не столкнулись в прихожей с Нарзаном. Дверь, разумеется, была заранее открыта.

С немыслимой скоростью бойцы неслись вниз по ступенькам, умудряясь на бегу надевать на себя белые халаты. Во дворе их уже ждала карета «Реанимации», с предусмотрительно открытыми задними дверьми и Лионом в белом халате за рулем. Включив мигалку, машина резво тронулась с места.

Врачи реанимации, прибывшие тем утром по ложному вызову, спали в фургоне крепким клофелиновым сном, реалистично отыгрывая пациентов.

- Отлично, камрады! Все идет просто отлично! – вещал на Совете Волк. – Но мы не должны останавливаться на достигнутом! Я жду ваших предложений, прямо сейчас!

- У меня есть одно предложение, - загадочно промолвил Мирослав.

- Внимательно! – мигом отреагировал Волк.

- Не пора ли нам пустить в ход тяжелую артиллерию?

- Кого или что именно ты имеешь в виду?

- Что, Волк, именно что, - ответил Мирослав, недвусмысленно кидая взгляды на гордо стоявший в углу миномет.

Центральное здание Управления Национальной Безопасности было окутано пеленой зловещих народных легенд. Ходили слухи, что в подвале еще со старых времен располагается секретная многоуровневая тюрьма, в которой мотают свой бессрочный срок закоренелые враги режима. Некоторые люди, имевшие несчастье побывать на допросах в задворках Управления, негромко утверждали, что решетки клеток в комнатах для допросов обагрены засохшей кровью, а в кабинетах следователей красуются средневековые орудия пыток. Трудно было сказать, имеют ли эти слухи почву под собой, однако даже сам внешний вид готического здания из потускневшего красного кирпича, с его потрескавшимися колоннами и воронами, свившими гнезда на чердаке, невольно вызывал пробегающий по телу холодок.

В народе издавна ходила шутка, что это здание – самое высокое. Потому что только из его кабинетов были видны самые отдаленные рудники и лесоповалы страны, куда десятилетиями ссылали заключенных. Люди старшего поколения традиционно отвечали на эту шутку горькой усмешкой.

Служба внутренней безопасности бастиона самого секретного ведомства страны неизменно была на высоте. Любой отряд численностью меньше армейского полка, наивно решивший взять здание УНБ штурмом, был обречен на неизбежное поражение. Особенно после того, как Управление похоронило многих из лучших своих сотрудников. Столица жила на полувоенном положении.

«Самое высокое здание» находилось в центральной части города, посреди узких витиеватых улочек и малоэтажных исторических домов. Надо сказать, архитектурный облик этих улиц был заметно изуродован вкраплениями футуристических монстров из стекла и бетона посреди доживающих свой век домов-памятников. Потенциальные застройщики хищно заглядывались на неосвоенные просторы, представляя в своих мечтах бизнес-центры и элитное жилье на месте архаичных развалюх с их зассаными дворами.

В одном из таких дворов обосновались Йорг с Мирославом. Под покровом ночи они выволокли миномет из багажника легковушки, а следом за ним тяжеленный деревянный ящик. Легковушка тут же тронулась с места. Йорг, осторожно оглядываясь по сторонам, принялся ставить орудие на подножки. Свет в окнах домов не горел.

Ни Мирослав, ни Йорг не были профессиональными артиллеристами, и ранее с минометами им приходилось сталкиваться разве что на правах жертв артобстрела. Однако, по сложности конструкции миномет не многим хитрее кувалды, так что матерые вояки были уверены в своих силах. Тем более, что злосчастное здание находилось лишь в трех сотнях метров от них. Провозившись с минуту, выбирая правильный угол, Йорг торжественно опустил 122 миллиметровый снаряд в трубу. Раздался глухой хлопок и затем свист.

Фейерверки не были запрещены в этой стране, и жители баловались дешевыми китайскими салютами по случаю любого торжества. Свист ни у кого из немногочисленных гуляк подозрений не вызвал – до тех пор, пока не сменился приближающимся к земле нарастающим гулом. И взрывом, в сотне метров от цели.

- Перелет, сильно на себя, - докладывал Гвоздь.

Он шагал по пешеходной улице под руку с Папарацци, отыгрывая солидного мужика в пальто, с blue-tooth гарнитурой в ухе, выгуливающего свою любовницу. Снаряд угодил в угрожающей близости от них, поэтому они достаточно реалистично сымитировали панику – не хуже других праздно шатающихся ночных гуляк.

- Понял, - ответил Йорг.

- Ну-ка, дай я! – дернулся Мирослав к миномету.

- Нет, ни хуя! – с акцентом ответил немец и оттолкнул руку Мирослава.

Они чуть не подрались из-за игрушки.

- Щас я, потом – ты, - скомандовал Йорг и взял более крутой угол обстрела.

В окнах загорелся свет. В небо ушла вторая мина.

- Легкий недолет, самую каплю от себя, - передавал Гвоздь, пробегая с Папарацци как раз неподалеку от здания.

Вообще, он был несказанно рад, что не случился легкий перелет.

Остался последний снаряд. Мирослав, прильнув к адской трубе, едва заметно толкнул ее от себя. В окнах домов всей округи включился свет, и автомобильные сигнализации в радиусе километра верещали почти в унисон. Медлить было нельзя. Произведя третий залп, горе-артиллеристы бросились удирать заковыристыми подворотнями. Им было уже без разницы, попали они или нет.

- В яблочко! – доложил Гвоздь, наблюдая за разлетающимися в разные стороны обломками кровли.

Везучие дилетанты тем временем уже запрыгивали в колымагу с желтым маячком такси. Лион мигом тронулся с места и врубил магнитолу на максимум, заглушая визг сигнализаций звуками дурного шансона. Акционеры расстегнули пуховики, поправили кожаные кепки на затылке. Сидевшая промеж них на заднем сидении Дарья протянула им заранее откупоренные бутылки крепкого пива. Для антуража.

Машина покидала центр города тихими витиеватыми улочками.

II

Ровно в полдень следующего дня президент страны выступил с прямым телеобращением к гражданам. Невысокий, стареющий мужчина с тусклыми серыми глазами и худым морщинистым лицом сидел, скрестив руки на столе, в своем роскошно отделанном президентском кабинете. Его хмурый безразличный взгляд и манера говорить без единой эмоции в голосе по непонятным причинам очаровывала миллионы его верноподданных. Как никто другой, он умел произносить совершенно ничего не значащие слова без какого-либо выражения, умудряясь при этом вызывать в сердцах сограждан невероятной силы чувство патриотизма. Одна модная в столичных контр-культурных кругах поэтесса метко охарактеризовала президента как «Ничто в человеческом обличии».

- Уважаемые соотечественники! – начал в привычной для себя манере президент. – Ни для кого не секрет, с какой угрозой столкнулось наше общество в последние месяцы. Как вы наверняка уже поняли, речь идет о террористической угрозе. Бандиты, чувствуя безнаказанность за свои действия, оборзели настолько, что позволяют себе атаковать даже сотрудников наших спецслужб. Хочу еще раз принести соболезнования семьям погибших… Уверяю вас, дорогие сограждане, что ни один из преступников не уйдет от справедливого наказания. Речь идет не только об исполнителях, но и о заказчиках этих преступлений. Наши спецслужбы уже взяли след злоумышленников, и этот след идет из-за границы нашего государства. Враг не дремлет! Террористическая атака, перманентно проводимая заграничными недругами против нашего государства, против нашего народа, является не более чем варварским выражением чувства зависти ряда стран по отношению к темпам роста нашей экономики. Прискорбно, что они позволяют себе завидовать такими способами. И все их подлые потуги сломить нас заранее обречены на провал: видать, они просто забыли особенности национального характера нашего народа! Забыли, что наш народ всегда стоит до конца, и перед лицом любой угрозы – даже самой страшной – становится лишь еще более сплоченным и решительным в деле борьбы с источником этой угрозы! Терроризм – это антигуманнейший, бесчеловечный, зверский способ вселить в простого человека чувство страха. Нас опять пытаются запугать. Нас настойчиво пытаются убедить в том, что наш эффективный политический и экономический курс не эффективен, не верен и не безопасен. Разумеется, все это – ложь. Никто не имеет права указывать нам, как нам жить! Также хотелось бы отметить вот какой момент: в свете последних событий журналисты некоторых СМИ, прикрываясь гарантированной конституцией свободой слова, позволяют себе антиконституционные высказывания. Не стоит врать нашим гражданам, что власть, мол, на ладан дышит, а я с половиной парламента пакую чемоданы. Свобода слова является одной из основ нашего общества, равно как и, обратите внимание, строгость соблюдения законов… Так что любые клеветничества, подстрекательства и провокационные высказывания будут караться по всей строгости закона. Это касается не только журналистов, но и представителей так называемой внесистемной оппозиции, которые повадились кощунственно рубить себе политические очки на почве общенационального горя. Рекомендую этим людям, прежде чем что-то кричать, почитать Криминальный кодекс. Сегодня утром я поручил спикеру парламента в кратчайшие сроки разработать законопроект, предусматривающий серию поправок в Криминальный кодекс, направленных на ужесточение наказаний за преступления на почве экстремизма и терроризма. Я лично настоял на том, чтобы высшей мерой за терроризм стала смертная казнь. Почти два десятилетия назад, руководствуясь отнюдь не политической, но моральной, гуманистической необходимостью, наша страна приняла мораторий на смертную казнь. Сегодня мы вынуждены отказаться от этого моратория – иначе нельзя. Потому что террористы – это нелюди, и говорить с ними можно только на их же языке. Это первая из принятых мною вынужденных мер. Вторая мера: введение «комендантского часа». Отныне жителям городов запрещено появляться на улице с десяти часов вечера и до шести часов утра без экстренных причин. Должен быть усилен паспортный контроль и контроль на дорогах страны. Уважаемые сограждане, прошу вас с должным пониманием отнестись к принятым мною мерам, и заранее прошу у вас прощения за все сопутствующие неудобства. К сожалению, иначе нельзя. Все это делается для вашего же блага, для безопасности вас и ваших близких. Как и вы, я искренне надеюсь, что этот нелегкий для всех нас период благополучно закончится в самое ближайшее время. Не падайте духом, не давайте сломить себя, ведь боевой дух нации зависит от каждого его представителя! Помните, что в единстве наша сила! Вместе мы обязательно победим!

Предложение принести в жертву еще одного журналиста – для закрепления успеха – было одобрено единогласно. Целесообразность устранения именно М. М. также споров не вызвала. Однако, добровольцев не нашлось.

Дело в том, что манера ведения профессиональной деятельности и сама личность М. М. вызывали симпатии у бойцов. Ее, либералку, любили и уважали даже ультраправые. Рыжеволосая женственная телеведущая, взирая с экрана располагающим к себе взглядом красивых зеленых глаз, подавали новости исключительно грамотно. Ее еженедельная воскресная программа «Семь дней», выходившая в эфир на единственном в стране оппозиционном канале, имела заслуженно высокий рейтинг.

М. М. не боялась острых тем и резких комментариев к своим сюжетам. Подчас она приводила политиков – гостей ее программы – в замешательство своей элегантной непосредственностью и провокационными вопросами, за что многие из них тихо ненавидели журналистку. А телеаудитория, напротив, любила ее: за тонкую харизму и несомненную журналистскую смелость. Передачу «Семь дней» с упоением смотрели не только представители среднего класса столицы, но и разношерстные оппозиционеры и радикалы. И бойцы Организации – тоже.

Никто не хотел убивать ее своими руками. Но, как выразился Волк, «М. М. стала бы прекрасным десертом террористического пиршества нашей анти-УНБшной кампании». Та самая журналистская смелость не дала М. М. морального права оставить обращение президента без своих колких комментариев. Ее слова, полные смертельного яда, на вкус были, как клубничное варенье; не доебешься. Надо думать, как могла обозлиться на нее власть. С точки зрения провокации, ее устранение было крайне эффективным и своевременным мероприятием.

Добровольцев не нашлось ни среди координаторов, ни среди активистов. Волк, скорчив недовольную гримасу, поступил проще: назначил исполнителя в приказном порядке. Им стал Саша.

- Уважаемые, у нас здесь не детский сад! – говорил Волк. – И что с того, что она вызывает у вас симпатии? Если от ее жизни зависит судьба Революции, то ни о каких симпатиях и речи быть не должно! Есть такое слово «надо». И сейчас как раз – надо. Действуй, Саша!

Волк умел быть бескомпромиссным. У Саши не оставалось выбора.

Лион, заделавшийся в последнее время штатным водителем, подкинул его до столицы ранним утром, еще затемно. С полчаса Саша проторчал в смурных микрорайонах окраины еще спящего города, дожидаясь окончания проклятого комендантского часа. Холодный ноябрьский ветер заметал колючие снежинки за воротник его потрепанного пуховика, в левом кармане которого лежал фальшивый паспорт, а в правом – пистолет. На этот раз это был Mauser C-96 – тот самый колоритный «Маузер», табельное оружие советских НКВД-шников. Товарищ Маузер, которому поэт предоставлял слово наперекор ораторам. Этот раритет каким-то чудом затесался в схроне, и Волк, вспомнив про него, рекомендовал его для устранения опальной телеведущей. Саше было без разницы.

Ровно в шесть часов Саша пошел ловить такси до центра. Несмотря на свою оппозиционность, М. М. жила в одном из самых дорогих и престижных районов города. И ездила на работу отнюдь не на метро. Впрочем, кого это волнует?

За полчаса Саша без приключений добрался до центра. У него было порядка сорока минут на то, чтобы разведать обстановку во дворе ее дома, найти ее машину, просчитать пути отхода. Машина, оранжевого цвета «японка», стояла в десяти метрах от ее подъезда. Помимо пожилой дворничихи, народу во дворе не было, если не брать в расчет жителей дома, ежеминутно выходивших из подъездов, нырявших в свои тачки, и мигом уезжавших прочь. Дом жертвы был угловым и имел арку. Именно через нее Саша и планировал отступать.

Оценивая обстановку, он безмятежно прогуливался по двору, покуривая, и, когда в его голове уже был готов план, неожиданно завелся автомобиль М. М.. Сашу передернуло. Мгновеньем спустя он понял, что хитрая «японка» снабжена функцией дистанционного разогрева двигателя. Жертва должна была появиться с минуты на минуту. Он встал возле соседнего подъезда и вновь закурил.

Время тянулось нестерпимо медленно. И вот, из своего подъезда вышла М. М.. Неторопливым, но уверенным шагом она отправилась к своему авто. На ней была легкая дубленка и симпатичная лисья шапочка, ярко-рыжий мех которой прекрасно сочетался с огненно-рыжими волосами хозяйки. Она не спеша шла к машине, загадочно улыбалась чему-то. Стоило только ей выйти на улицу, как на ее щеках мигом зарозовел румянец. Саше расхотелось ее убивать. Но было надо.

Она открыла дверцу машины и залезла внутрь. Саша уже шел к ней, щелкнув в кармане тугим предохранителем. На ходу он будто в вещем сне видел, как подойдет к машине, достанет из кармана пистолет и дважды выстрелит в журналистку через боковое стекло. Он с ужасом представлял себе красные брызги на стекле, ее предсмертный, отчаянный крик.

До машины оставалось полпути, когда из черной иномарки с глухо тонированными стеклами, стоявшей впереди «японки» М. М., выскочили двое мужиков. Один из них был в кожанке, второй – в черном драповом пальто. Они молниеносно подскочили к машине Сашиной жертвы с разных сторон, выхватили пистолеты с глушителями и принялись разряжать обоймы в журналистку. Неминуемые красные брызги обагрили потрескавшееся стекло.

Саша, бровью не поведя, по-ковбойски достал «Маузер», дважды выстрелил в ближайшего незнакомца и один раз в того, что стоял за машиной. Ближнему пуля угодило в висок, и содержимое его головы украсило грязный столичный снег. Другой незнакомец был ранен в грудь и по-змеиному извивался на асфальте. Саша, подскочив поближе, произвел «контрольный» выстрел.

«Не чекисты», - подумал Саша. Лица были не те. Скорее, трусливая шушера, спалившаяся на грабеже – любители посотрудничать со следствием. Беспринципные агонизирующие твари. Были.

Изрешеченное пулями прекрасное тело журналистки в неестественной позе лежало на обоих передних сидениях.

Спешно оглядевшись по сторонам, Саша выкинул «Маузер» и бросился в арку. Он выбежал на тротуар, сшибая на лету опешивших от прогремевших выстрелов пешеходов. Саша перебежал дорогу, дважды чуть не угодив под колеса, и заскочил в арку дома напротив. На бегу он скинул свой драный пуховик, вынув предварительно паспорт, и кожаную кепку. Под грязным зеленым пуховиком скрывалась белая, дорого выглядевшая спортивная куртка. Он напялил на голову мажорную оранжевую шапочку, и его образ мигом изменился до неузнаваемости.

Где-то вдалеке визжали сирены. Дворами Саша пробежал два квартала, вышел на дорогу и прыгнул в проезжавшее мимо такси.

«Ни смолистых дров, ни целебных трав.

Ни кривых зеркал, ни прямых углов.

Ни колючих роз, ни гремучих гроз.

Ни дремучих снов, ни помойных ям.

Никаких обид, никаких преград.

Никаких невзгод, никаких соплей.

Никаких грехов, никаких богов.

Никакой судьбы, никакой надежды.

Лишь одна дорожка да на всей земле.

Лишь одна тебе тропинка на

Твой белый свет,

Весь твой белый свет»

Егор Летов

Тем вечером Саша никак не мог заснуть. Закрывая глаза, он видел перед собой М. М. – то живую, то мертвую. Брызги на потрескавшемся стекле. Казалось бы, ему не в чем было винить себя: это не он ее убил. Ее и без него бы убили… Но его все равно грызло изнутри чувство вины.

Саша спрыгнул со шконки, тихо оделся и вышел из спальной. Добрел до курилки, сел на лавку, достал сигарету. Привычно назойливо жужжал вентилятор вытяжки. Саша, прислонившись спиной к стене, хмуро смотрел в потолок. Тяжелые мысли поглотили его.

- Мы больше не люди, - думал он. – То, что мы делаем, и то, чем мы живем, людям не свойственно. Мы убиваем, взрываем, грабим – и получаем от этого удовольствие. Никто не знает, за что мы воюем. И за кого. Нам говорят – мы делаем, не задумываясь, потому что надо. Мы мним себя героями, возвышаем себя над серым быдлом, бахвалимся за рюмкой своими подвигами. Меряемся, кто больше условных врагов понастрелял. Мы, типа, воюем за светлое будущее нашей страны и нашего народа, и методы нашей борьбы заключаются в запугивании, а порой и в истреблении быдла. Которое, между тем, есть наш народ. Боремся за светлое будущее всей душой презираемых нами обывателей. Бред… Новый Мир!.. А чем он будет отличаться от старого? Небо станет голубее, Солнце засияет ярче? Хуйня. Выселим иностранцев, отгородимся железным занавесом, поборем наркоманию-алкоголизм-проституцию, избавимся от преступности, поднимем армию, донесем до народа правильную культуру, дадим всем работу и жилье, вселим в людей оправданную гордость за Родину. Удвоим быдлу норму комбикорма. И что? Все – хуйня! Мы уверены, что если вдруг попадемся, то нам пиздец, но понятия не имеем, что с нами будет в случае нашей победы. Слова Поэта, нашего вице-фюрера, не больше, чем просто его слова. А что еще он мог нам сказать? Что нас всех после революции завалят – чтоб не пиздели лишнего? Не раскрывали быдлу всех тонкостей революционного ремесла. Возможно, Волку и его свите, первой волне координаторов, светят более радужные перспективы. Скорее всего. Но не нам… И на что мы только рассчитываем, о чем мы только думаем?.. Ни о чем: мы не думаем – мы делаем. Убиваем, взрываем, рискуем собой. Выполняем не обсуждаемые приказы. Мы забыли своих матерей. Теряя своих боевых товарищей, мы дружно скорбим по ним, но не из жалости к погибшим вовсе, а из-за страха оказаться на их месте. Мы – нелюди, звери. Бездумные фанатики, ратующие за неведомое нечто, названное «общим делом». И пути назад у нас нет. Я мог сбежать уже не раз. Скрылся бы, добыл бы денег, снял бы квартиру, устроился бы на работу, маму бы к себе по-тихому перевез, женился бы. Зажил бы, наконец, по-человечески … Но все это уже не-воз-мож-но!.. Я уже не смогу жить иначе. И никто из нас не сможет. Потому что жизнь в борьбе – это проклятие. В полной мере это осознается только на своей шкуре. Что теперь делать, я не знаю. Я сам выбрал свою Судьбу, и, следовательно, сам во всем виноват. Пути назад уже нет, значит, придется идти вперед – к неведомому нечто, которое, скорее всего, меня погубит. Бред, полный бред…

В комнату вошел Волк. Он был по-уличному одет и крутил в руке брелок с ключами от машины. Собрался куда-то. Саша не слышал, как он шел по коридору – он всегда тихо ходил.

- Что не спишь? – спросил Волк.

- Курю, - ответил Саша и достал новую сигарету. – Ты куда?

- Дела, Саша, дела… - задумчиво ответил тот и присел рядом.

Они сидели рядом, не смотря друг на друга, не разговаривая. Закурили. Волк определенно имел сильную, располагающую к себе ауру. Еще минуту назад Саша, погруженный в свои раздумья, ненавидел Волка, но стоило тому явится пред ним, как он вновь невольно увидел в нем своего друга, боевого товарища. И не нужно было никаких слов, никаких мыслей.

- Скоро все закончится, - промолвил Волк. – Конец уже близок.

С этими словами он покинул Бункер.

Поиск по сайту: