ГЛАВА ВТОРАЯ. Штаб дивизии расположился на ночлег в обширном лесу, в центре

Штаб дивизии расположился на ночлег в обширном лесу, в центре

забывшихся неспокойным сном полков. Костры не зажигались: над лесами на

большой высоте назойливо гудели немецкие самолеты, нащупывая проходящие

войска. Высланные вперед саперы поработали здесь полдня и построили красивый

зеленый шалашный городок с прямыми аллейками, четкими стрелками указок и

опрятными, покрытыми хвоей шалашами. Сколько таких недолговечных "потешных"

городков построено было за годы войны саперами дивизии!

Командир саперной роты лейтенант Бугорков дожидался приема у начальника

штаба. Подполковник не отрывал глаз от карты. Зеленые пространства ее с

нанесенным на них положением частей дивизии выглядели очень странно. Обычных

линий, проведенных синим карандашом и обозначающих противника, не было

вовсе. Тылы находились черт знает где. Полки казались угрожающе одинокими в

нескончаемой зелени лесов.

Лес, в котором дивизия остановилась на ночлег, имел форму

вопросительного знака. Этот зеленый вопросительный знак словно дразнил

подполковника Галиева издевательским голосом командарма: "Ну как? Это вам не

Северо-Западный фронт, где вы полвойны сиднем просидели и немецкая

артиллерия стреляла по часам! Маневренная война-с!"

Галиев, не спавший уже которую ночь, кутался в бурку. Подняв наконец

глаза от карты, он заметил Бугоркова.

- Тебе чего?

Лейтенант Бугорков не без удовольствия оглядывал построенный им

превосходный шалаш.

- Я пришел узнать, где разместится завтра штаб, товарищ подполковник,-

ответил он.- На рассвете я вышлю туда взвод.

Ему очень хотелось, чтобы дивизия задержалась в этом лесу хотя бы еще

на сутки. Веселый шалашный городок был бы хоть немного обжит и хоть

кто-нибудь да похвалил бы Бугоркова за это чудо шалашного строительства. А

то и оглянуться не успеешь, как новенькие шалаши будут покинуты и в них

начнет хозяйничать весенний ветер. Бугорков был сыном и внуком прославленных

плотников и каменщиков, неудовлетворенная гордость строителя говорила в нем.

Подполковник кратко сказал:

- Дай свою карту.

И начертил на карте Бугоркова флажок - на опушке какого-то другого

леса, километрах в сорока от нынешней стоянки. Бугорков подавил вздох и

направился к выходу, но в эту минуту плащ-палатка, занавешивающая вход,

раздвинулась, и в шалаш вошел начальник разведки капитан Барашкин.

Подполковник Галиев встретил его очень неприветливо:

- Командир дивизии недоволен разведкой. Сегодня мы встретили лейтенанта

Травкина с его людьми. Что за вид! Незаправленные, обросшие. О чем вы

думаете?

Подполковник помолчал и вдруг выкрикнул отчаянным голосом:

- И будьте любезны, капитан, скажите мне наконец, где противник?

Лейтенант Бугорков выскользнул из шалаша и пошел готовить взвод саперов

к предстоящему выступлению. Он решил по дороге отыскать Травкина, чтобы

предупредить его о слышанном. "Пусть срочно пострижет и побреет

разведчиков,- благожелательно думал Бугорков,- не то ему будет здоровая

нахлобучка".

Бугорков любил Травкина, своего земляка-волжанина. Прославленный

разведчик, Травкин оставался тем же тихим и скромным юношей, каким был при

их первой встрече. Встречались они, правда, довольно редко - у каждого

хватало собственных служебных забот,- но приятно было иногда вспомнить, что

здесь, где-то недалеко, ходит приятель и земляк Володя Травкин - скромный,

серьезный, верный человек. Ходит вечно на виду у смерти, ближе всех к ней...

Травкина Бугоркову найти не удалось. Сунулся он в шалаш Барашкина, но

тот был еще не в себе после полученного нагоняя и на вопрос Бугоркова

ответил градом ругательств:

- Черт его знает, где он! Охота мне получать за него замечания...

Капитан Барашкин славился в дивизии как сквернослов и лентяй. Зная, что

начальство относится к нему плохо, и каждый день ожидая, что его отстранят

от работы, он и вовсе перестал что-либо делать. Где его разведчики и чем они

занимаются, он так толком и не знал в течение всего наступления. Сам он ехал

в штабном грузовике и "крутил роман" с только что прибывшей новой радисткой

Катей, светловолосой задумчивой девицей-солдатиком с красивыми глазами.

Бугорков вышел от Барашкина и очутился в самом центре построенного им

недолговечного человеческого гнезда. Слоняясь по прямым аллейкам, он думал о

том, что хорошо бы покончить наконец с этой войной, поехать в свой родной

город и там снова делать свое дело: строить новые дома, вдыхать сладкий

запах строганых досок и, взбираясь по лесам, обсуждать с бородатыми

мастеровыми замысловатые чертежи на помятой синьке.

С рассветом Бугорков, уложив на повозку лопаты, кирки и прочий

инструмент, отправился в путь во главе своих саперов.

Болтовня первых птиц разносилась по лесу, смыкавшему над узкой дорогой

кроны старых деревьев. По обочинам дороги ходили в накинутых поверх шинелей

плащ-палатках продрогшие за ночь часовые. У дороги и вокруг стоянки были

вырыты окопы, и в них дежурили у своих пулеметов сонные пулеметчики. Солдаты

спали на земле на елочном лапнике, тесно прижавшись друг к другу. Утренний

холод будил людей, и они бросались собирать шишки и ветки для костров.

"Вот она, война,- думал Бугорков, поеживаясь,- великая бездомность

сотен и тысяч людей".

Пройдя километров десять, саперы увидели быстро приближающиеся с запада

фигуры трех всадников. Бугорков встревожился: он знал, что впереди нет ни

одного красноармейца. Всадники неслись галопом, и вскоре Бугорков с

облегчением узнал в одном из них Травкина.

Не сходя с лошади, Травкин сказал:

- Немцы недалеко, с артиллерией и самоходками.

Он на карте Бугоркова показал расположение немецкой обороны,

проходившей как раз по опушке того леса, где Бугорков собирался строить

очередной шалашный городок.

- А два немецких броневика и самоходка стоят вот здесь, наверное, в

засаде...- Напоследок Травкин сказал: - Вот видишь... Аниканов... ранен в

стычке с немцами.

Аниканов неловко сидел на лошади, виновато улыбаясь, словно он по

неосторожности причинил всем большую неприятность.

Бугорков спросил растерянно:

- А мне что делать?

Условились, что саперы подождут здесь, Травкин доложит начальнику

штаба, а потом передаст Бугоркову распоряжение Галиева. Травкин стегнул

большую гнедую лошадь с белым пятном на лбу и снова пустился вскачь.

Посреди шалашного городка, возле своего "виллиса", стоял полковник

Сербиченко, вокруг собрались командиры полков, подполковники и майоры, а

немного поодаль - адъютанты и ординарцы. Травкин круто остановил лошадь,

слез с нее и, прихрамывая после непривычно долгой верховой езды, доложил:

- Товарищ комдив, немцы недалеко.

Его обступили, и он кратко рассказал, что на ближней речке расположены

немецкие позиции в виде сплошной траншеи. Он видел там же артиллерийские

позиции и шесть самоходок. Траншеи заняты немецкой пехотой. Километрах в

двадцати отсюда два броневика и самоходка стоят в засаде.

Комдив отметил на карте данные Травкина; началась легкая суматоха;

командиры полков и штабные тоже вынули карты, подполковник Галиев скинул с

плеч на землю свою бурку, вдруг перестав зябнуть, а начальник политотдела

пошел собирать политработников.

- Значит, ты думаешь, что оборона серьезная? - спросил наконец комдив,

проведя последнюю черту синим карандашом на карте, развернутой по капоту

"виллиса".

- Так точно.

- И самоходки ты сам видел?

- Так точно.

- А ты не сочиняешь трошки? - неожиданно заключил свои вопросы

полковник, вскидывая на Травкина зеленовато-серые прищуренные глаза.

- Нет, не сочиняю,- ответил Травкин.

- Ты не обижайся,- примирительным тоном сказал комдив,- это я для

верности спрашиваю, ибо знаю, козаче, что разведчики приврать любят.

- Я не вру,- повторил Травкин.

Где-то уже давали команду "в ружье", лес глухо зашумел. Это подымались

подразделения.

Комдив, глядя на карту, приказывал:

- Полки идут походным порядком, как раньше. Авангардный полк высылает

вперед усиленный батальон в качестве передового отряда. Полковая артиллерия

следует с пехотой. На фланги выбрасываются разведчики и автоматчики.

Достигнув высоты 108,1, передовой полк развертывается в боевой порядок. Его

командный пункт - высота 108,1. Я - на западной опушке этого леса, возле

дома лесника. Галиев, готовь боевое распоряжение. Доложи в корпус.- И вдруг

сказал негромко: - Смотрите, товарищи начальники! Артполк отстал. Снарядов и

патронов мало. Мы в невыгодном положении. Будем честно выполнять свой долг.

Офицеры быстро разошлись по своим делам, и у машины остались только

комдив, Галиев и Травкин. Полковник Сербиченко оглядел Травкина и его

взмыленную лошадь и, усмехнувшись, произнес:

- Добрый козак.

- У меня Аниканов ранен,- смутившись, поведал ни с того ни с сего

полковнику Травкин.

Комдив ничего не ответил, отдал последние распоряжения Галиеву и уехал

к полкам.

Вокруг Галиева забегали штабные офицеры. Он был неузнаваем.

Повеселевший, шумливый, он вдруг стал похож на проказливого бакинского

мальчишку, каким был лет тридцать назад. "Галиев немца чует",- говорили про

него в такие минуты.

- Поезжай к своим людям! Следи за немцем и присылай нарочных! - крикнул

он Травкину.

- Есть! - крикнул в ответ Травкин и снова вскочил на лошадь.

Сопровождавший его разведчик между тем сдал Аниканова санинструктору и,

ведя в поводу лошадь без седока, присоединился к лейтенанту.

Травкин застал Бугоркова на прежнем месте в тревожном ожидании. Он

спешился, рассеянно выпил предложенную Бугорковым водку и показал ему на

карте месторасположение штаба дивизии.

- Значит, снова война начинается,- сказал Бугорков и посмотрел в

серьезные глаза Травкина.

Разведчики пришпорили лошадей и пустились вскачь навстречу

неизвестному.

А саперы тронулись в путь, тихо рассуждая о том, что вот снова начнутся

бои и конца этим боям не видать. Не видать конца этим боям. Бугорков сказал:

- Ну, ребята, теперь вместо шалашстроя будет нам блиндажстрой.

Травкин вскоре присоединился к своим людям, ожидавшим его на лесистом

холме, неподалеку от безымянной речки, за которой окопались немцы.

Марченко, наблюдавший немцев с верхушки дерева, слез и доложил

лейтенанту:

- Эти немцы в броневиках и самоходка покрутились здесь полчаса, потом

повернули и переехали речку,- к своим, значит, убрались. Речка мелкая, я

видел. Вода доходила броневикам до середины.

Разведчики поползли к речке и залегли в кустах. Паренька с лошадьми

Травкин отправил домой.

- Езжай все прямо по этой дороге. Лошадей возьмешь не всех, две

останутся у меня еще на день, пришлю их завтра, а то донесения не на чем

посылать.

Затем Травкин подполз к своим людям и стал наблюдать немецкую оборону.

Траншея была вырыта недавно и еще не закончена. Перебегающим по ней немцам

она едва доходила до плеч. Впереди траншеи - проволочное заграждение в два

кола. Разведчиков отделяла от немцев неширокая речка, поросшая камышом. На

бруствере траншеи во весь рост стоял человек и смотрел на восточный берег в

бинокль.

- Сейчас отправлю его к гитлеровой маме,- шепнул Мамочкин.

- Не дури,- сказал Травкин.

Он смотрел на немецкую оборону, оценивая ее. Да, вот та неявственно

различимая серая полоска земли - вторая траншея. Место для обороны немцы

выбрали хорошее - западный берег гораздо выше восточного и густо порос

лесом. Высота возле разбросанных домиков хутора - командная, на карте она

обозначена цифрой 161,3. Немцев в траншее много. На восточной окраине хутора

стоит самоходная пушка.

Травкин вдруг вспомнил об Аниканове, но вспомнил как-то вскользь,

неопределенно. Так вспоминают сошедшего ночью с поезда пассажира, недолго

побывшего среди остальных и сгинувшего неизвестно куда.

Мамочкин прошептал:

- Глядите, товарищ лейтенант. Фрицы выходят на экскурсию.

Человек тридцать немцев вышли из леса и двинулись к реке. Здесь они

рассредоточились и, с опаской вглядываясь в противоположный берег, вошли в

мутную воду.

Травкин сказал лучшему стрелку взвода - Марченко:

- Пугни-ка их.

Последовала длинная очередь из автомата, фонтанчики подскакивали от

пулевых ударов. Немцы выскочили из реки обратно на свой берег и, суетливо

оглядываясь и гогоча, как гуси, залегли. В траншее заволновались, забегали,

раздалась гортанная команда, засвистели пули. Самоходная пушка, стоявшая на

окраине хутора, вдруг затряслась, заверещала и выпустила один за другим три

снаряда. Через секунду ударили немецкие орудия. Их было не меньше десятка, и

они в течение трех-четырех минут били по бугру. Снаряды яростно взрывали

землю, оглушая странным воплем молчаливые леса.

Гул артиллерийского налета услышал передовой отряд дивизии - усиленный

батальон. Люди остановились. Командир батальона капитан Муштаков и командир

батареи капитан Гуревич замерли на своих лошадях. Муштаков сказал:

- Вот что значит отвык... Больше месяца не слышал этой музыки.

Взрывы следовали равномерно, один за другим.

Постояв с минуту, усиленный батальон двинулся дальше. На повороте

солдаты увидели паренька в овчинном тулупчике, с лошадьми. Он сидел,

сгорбившись, верхом на лошади и, вытянув шею, прислушивался к мощному гулу

орудий.

Командир батальона, поравнявшись с ним, спросил:

- Ты что тут делаешь?

- Поспишайте,- испуганным шепотом сказал паренек.- Там на ричци немцив

багато-багато, а разведчикив двенадцать чоловик...

Поиск по сайту: