ГЛАВА ШЕСТАЯ. - Значит, завтра ночью выступаем

- Значит, завтра ночью выступаем. Дай бог, чтобы ночь была темная,- это

для разведчиков главней всего,- разглагольствовал Мамочкин, рисуясь перед

молодыми разведчиками.

Он порядочно выпил. Ввиду предстоящей операции он был отпущен Травкиным

с переднего края отдыхать и сразу пошел к "своему" старику вдовцу. Он принес

в овин крынку с медом, бутыль самогона, консервную банку с маслом, яйца и

килограмма три вареной свиной колбасы. На робкие возражения старика по

поводу размеров требуемой дани Мамочкин с некоторой грустью отвечал:

- Ничего, старик. Не исключена возможность, что я никогда больше не

приду к тебе. Попаду же я, конечно, в рай. А там твою бабку встречу,

расскажу, какой ты добрый человек. Ты лучше не спорь, я с тебя, может,

последний взнос получаю...

В связи с особыми обстоятельствами Мамочкин решился даже рассекретить

свою "базу". Он взял с собою Быкова и Семенова и, нагрузив их продуктами,

самодовольно улыбался, ежеминутно спрашивая:

- Ну, как?

Семенов восхищался непостижимой, почти колдовской удачливостью

Мамочкина:

- Вот здорово! Как ты это так?..

Быков же, догадываясь о том, что тут дело нечисто, говорил:

- Гляди, Мамочкин, лейтенант узнает.

Проходя мимо старикова поля, Мамочкин покосился на "своих" лошадей,

запряженных в плуг и борону. За лошадьми шли сын старика, сутулый молчаливый

идиот, и сноха, красивая высокая баба.

Мамочкин обратил внимание на большую гнедую кобылу с белым пятном на

лбу; Он вспомнил, что эта лошадь принадлежала той странной старухе, у

которой взвод останавливался на отдых.

"Ну и ругается та божья старушка!" - промелькнуло в голове у Мамочкина,

и он испытал даже нечто похожее на угрызения совести. Но теперь все это было

уже не важно. Впереди - задание, и кто его знает, чем оно кончится.

Придя в овин, Мамочкин увидел Травкина, который сидел у старой

молотилки с карандашом в руке, собираясь писать письма матери и сестре.

Мамочкин вдруг побледнел и тихо подошел к лейтенанту. В глазах Мамочкина

появилась необычная робость. Травкин с удивлением посмотрел на него.

- Товарищ лейтенант,- сказал Мамочкин,- а как рация? Будет с нами

рация?

- Будет. Бражников пошел за ней.

- А радист?

- Я сам буду передавать радиограммы. Радиста брать не стоит. Еще трус

попадется или вообще неумелый солдат. Нет, мы сами обойдемся, я в радио

понимаю немного.

- Ага...

Мамочкину явно не о чем было больше говорить, но он не уходил.

- Товарищ лейтенант,- промямлил он,- хотите свиной колбаски?

Он рассчитывал, что Травкин накинется на него: снова, мол, крестьян

грабишь... Но Травкин коротко поблагодарил, отказался и снова принялся за

письмо. Тогда Мамочкин решился. Внезапно дрогнувшим голосом он сказал:

- Товарищ лейтенант, не пишите письмо.

Травкин удивленно спросил:

- Что с тобой?

Мамочкин ответил скороговоркой:

- Вот так же, на молотилке, писал Марченко перед уходом. Это плохая

примета. У нас на море рыбаки приметам верят... и, честное слово, правильно

делают.

Травкин насмешливо, но мягко сказал:

- Брось, Мамочкин, эти бабьи сказки.

Когда Мамочкин отошел, Травкин снова взялся за карандаш, но тут его

взгляд вдруг упал на темную кучу соломы неподалеку от выхода. У изголовья

этой военной постели лежал небольшой, потемневший от времени, пота и

непогоды вещевой мешок. То была постель Марченко.

Травкин так и не дописал письмо. Пришел Бражников, неся маленькую

рацию. Вслед за ним явились начальник связи дивизии майор Лихачев, Катя и

два других радиста. Лихачев еще раз объяснил Травкину правила пользования

кодированной картой и таблицей:

- Гляди, Травкин. Танки противника обозначаются цифрой 49, пехота -

цифрой 21, а карта расчерчена на квадраты. Вот, например, нужно сообщить,

что танки вот в этом районе. Ты передаешь: 49 квадрат Бык четыре. Если

пехота, значит: 21 Бык четыре и так далее.

Они устроили последнее тренировочное занятие. Позывная разведгруппы

была окончательно установлена: "Звезда"; позывная дивизии - "Земля".

В тишине овина раздались странные слова, полные таинственного значения.

Разведчики, стоявшие молча вокруг Лихачева и Травкина, с невольным трепетом

прислушивались к этому разговору.

- Земля, Земля. Слушай Звезду. Говорит Звезда. 21 Буйвол три. 21 Буйвол

три. Прием.

И Лихачев, тоже взволнованный, замогильным голосом отвечал:

- Звезда, Звезда. Земля у аппарата. Правильно ли я понял? Повторяю: 21

Буйвол три. Прием.

- Земля, у аппарата Звезда. Понял правильно. Дальше. 49 Тигр два.

Под темными сводами овина раздавался таинственный межпланетный

разговор, и люди чувствовали себя словно затерянными в мировом пространстве.

А ласточки, вьющие гнезда под крышей овина, весело шелестели крыльями, ведя

свой семейный беззаботный разговор.

Напоследок Лихачев крепко пожал руку Травкина и спросил:

- Может, возьмешь все-таки с собой радиста? Ребята у меня хорошие и

просятся в разведку. Сегодня я даже получил,- он улыбнулся немного

сконфуженно,- докладную от младшего сержанта Симаковой,- она с тобой хочет

идти.

Травкин нахмурился и сказал:

- Да что вы, товарищ майор, не нужно мне радиста. Не на прогулку идем.

Катя, услышав такой оскорбительный отказ в ответ на свою горячую

просьбу, выбежала из овина. Она была глубоко уязвлена презрительными словами

Травкина.

"Какой грубый, нехороший человек! - думала она о Травкине, и

раздражение накипало в ней.- Только дура может полюбить такого..."

Проходя мимо блиндажа капитана Барашкина, она замедлила шаги. "Вот

возьму назло и зайду". Она с внезапной приязнью вспомнила неотступные

слащавые ухаживания Барашкина, его предупредительность, дрожащий тенорок и

страшно обычные, но всегда приятные для одинокого сердца любовные

объяснения. Даже его толстую тетрадь с выписанными в ней стишками и песнями

она вспомнила теперь с теплым чувством. В Барашкине все было обычно, просто

и ясно, и это казалось ей теперь именно тем самым, что нужно человеку для

счастья.

Она зашла. Барашкин встретил ее немного удивленной, но довольной

улыбкой. Он смутно подумал о том, что вот Травкин уходит и она, хитрая

бабенка, решила пока хоть его, Барашкина, не упустить. Появилась и

барашкинская заветная тетрадка - тут были и песенки из кинофильмов, и разные

чувствительные романсы. Впрочем, Кате не пелось сегодня.

Барашкин всячески старался выжить из блиндажа переводчика Левина. Но

когда Левин ушел и Барашкин, сладко улыбаясь, дрожащими руками обнял Катю,

ей вдруг стало невыносимо противно, и, оттолкнув его, она выбежала из

блиндажа в шумящий лес. Нет, это "обычное" уже было ей чуждо и

отвратительно. Глаза ее были полны слез.

Травкин между тем имел весьма неприятный разговор.

Спокойный, незаметный, чуть рябой, зашел в овин следователь прокуратуры

капитан Еськин. Это уже был не межпланетный разговор. Следователь уселся с

Травкиным за плащ-палатками и стал подробно расспрашивать его: как и когда

лошади были взяты, на каком основании взяты, когда и при каких

обстоятельствах отосланы обратно и почему не получена назад расписка...

Травкин угрюмо, но обстоятельно рассказал, как было дело.

Когда речь зашла о расписке, он на минуту задумался, вспоминая. Ах да,

двух лошадей, задержанных еще на сутки, отводил Мамочкин!

Он вызвал Мамочкина, но того в овине не оказалось. Следователь сказал,

что придет позднее. Перед уходом он как бы невзначай оглядел овин, увидел

белую скатерть, покрывающую постель Мамочкина в отличие от других постелей,

покрытых плащ-палатками, ничего не сказал, ушел.

Когда Мамочкин появился в овине, Травкин вызвал его к себе, но в

последний момент, пораздумав, ничего не спросил о лошадях: ведь Мамочкин

должен был идти с ним выполнять задачу. Лейтенант спросил только, где

пропадал Мамочкин последние два часа. Тот ответил, что у саперов. На этом

разговор кончился.

Травкин вместе с Мещерским пошел в гости к Бугоркову. По дороге

Мещерский, чем-то обеспокоенный, вдруг сказал:

- Травкин, как хотите, я пойду позову Катю. Вы не видели, а я видел.

Мне очень ее жалко. Она ушла в ужасном состоянии. Ах, Травкин, вы напрасно

обидели ее!

Он пришел в блиндаж к Бугоркову, ведя за руку совсем оробевшую Катю.

Она заметила виноватый взгляд Травкина, и это переполнило ее самыми

радужными надеждами. Для Травкина вечер окончился неожиданным счастливым

событием.

Оживленную беседу прервал запыхавшийся Бражников, вбежавший в блиндаж.

Его глаза блестели, он забыл надеть пилотку, и прямые льняные волосы падали

ему на лоб.

- Товарищ лейтенант, вас зовут! Идемте скорее, там увидите.

Возле овина была радостная суета. Разведчики бросились к Травкину,

крича:

- Смотрите, кто приехал!

Травкин остановился. Широко улыбаясь, поблескивая мудрыми глазками, к

нему шел Аниканов. Не решаясь обнять лейтенанта, он затоптался на месте:

- Вот, значит, товарищ лейтенант, приехал.

Ошеломленный, смотрел Травкин на Аниканова. Сказать он ничего не мог.

Он вдруг ощутил огромное чувство облегчения. И в это мгновение он

по-настоящему понял, в какой бездне сомнений и неуверенности находился

последние недели.

- Как же ты? Совсем или проездом в другую часть? - спросил он, когда

они наконец уселись за столик.

Аниканов ответил:

- Направление у меня в другую часть, да я от поезда отстал: дай, думаю,

погляжу на свой взвод и на своего лейтенанта. Мне солдат один проезжий из

нашей дивизии сказал, что вы здесь по-прежнему.- Он помолчал, потом

закончил, улыбнувшись: - А там видно будет.

Аниканову поднесли водки и закусить. Травкин с наслаждением смотрел,

как он медленно ест - с чувством, но без жадности, с милой сердцу

деревенской учтивостью. Так же медленно рассказал он, как, закончив посевную

в подсобном хозяйстве запасного полка, попросился на фронт, и вот его и

послали с маршевой ротой.

- Значит, идете к немцу в тыл? - переспросил он лейтенанта.- А кто с

вами?

- Вот младший лейтенант Мещерский, Мамочкин, Бражников, Быков, Семенов

и Голубь.

- А Марченко, Марченко-то где?

Он осекся, увидя потемневшие лица окружающих. Узнав, в чем дело, он

осторожно отодвинул тарелку, закрутил цигарку и сказал:

- Что ж... вечная ему память.

Замолчали. И тогда Травкин, исподлобья оглядев Аниканова, спросил:

- А ты как? Пойдешь со мной или по своему направлению в часть?

Аниканов ответил не сразу. Ни на кого не глядя, но чувствуя, что

окружающие его люди с напряжением ожидают ответа, он сказал:

- Думаю с вами пойти, товарищ лейтенант. Придется тогда в мою часть

написать, что не дезертир, дескать, сержант Аниканов. В общем, написать все,

что нужно.

Мамочкин, стоя в дверях овина, слушал разговор со смешанным чувством

восхищения и зависти. Так мог только Аниканов, это было ясно. Стоило отдать

жизнь за то, чтобы оказаться в этот момент Аникановым.

Аниканов огляделся, увидел плащ-палатки на соломе, зеленые маскхалаты,

кучу гранат в углу, висящие на гвоздях автоматы, ножи на поясах бойцов и

подумал со вздохом философа и жизнезнавца: вот мы и дома.

Травкин, успокоенный и подобревший, развернул карту, чтобы объяснить

Аниканову суть их задачи и план действий, но посыльный из штаба, внезапно

появившись в дверях овина, передал ему приказание идти к командиру дивизии.

Поручив Мещерскому ввести Аниканова в курс дела, Травкин пошел к полковнику.

В избе комдива было темновато. Полковник Сербиченко хворал и, лежа на

койке у окна, слушал доклад начальника штаба.

- Да ты в лаптях! - обратил он прежде всего внимание на необычную обувь

Травкина.

- Привыкаю, товарищ полковник. У меня Семенов, рязанец, сплел лапти для

моей группы. Бесшумно ходишь, и ногам легко.

Полковник одобрительно заворчал и торжествующе посмотрел на

подполковника Галиева: гляди, мол, что за умные ребята эти разведчики!

Полковник Сербиченко уже много раз отправлял людей на рискованные дела,

но сегодня ему стало почти жалко этого Травкина. Он подумал о том, что вот

полковник Семеркин был прав, но для армейских разведка - просто вид штабной

службы со сводками, донесениями, картами обстановки и решением задач

крупного масштаба. Для него же кое-что значил и этот человек в лаптях, в

зеленом маскхалате, молодой, небритый, похожий на красавца лешего.

Его так и подмывало сказать Травкину то, что обычно говорят отец или

мать, отправляя сына на опасное дело.

"Берегите себя,- сказал бы он Травкину,- дело делом, а не при на рожон.

Будь осторожен, скоро войне конец".

Но он сам был когда-то разведчиком и прекрасно знал, что такого рода

напутствия к добру не приводят,- они расхолаживают даже самых верных своему

долгу людей. При выполнении задачи люди многое могут забыть, но этих слов:

"береги себя", сказанных старшим начальником, человек никогда не забудет,- а

это почти наверняка провал всего дела. И полковник, пожав руку Травкину,

сказал только:

- Смотри...

Поиск по сайту: