Одиннадцатый сеанс 6 страница

«Представляю тебя голой, в римской тоге. Люблю безумно».

«Сестренками» он называл мои пышные груди.

Да, согласна, изысканности ему недостает, но, как я уже сказала доктору Фолли, нужно прощать человеческие слабости. Может, вышло недоразумение? Возможно, бедняжка просто перепутала гостиничные номера или эта девица – его прежняя подружка, которая все еще на что-то надеется.

Отлично, сейчас я ему позвоню, кажется, я пришла в себя, голова ясная. Фолли мог бы мною гордиться.

Набираю номер Андреа, и тут раздается стук в дверь.

– Я же просила оставить меня до завтра в покое. Не терпится, да? В дверном проеме появляется голова Риккардо.

– Не могу уснуть, перечитываю ее эсэмэски. Ужасно хочется ей позвонить!

– И мне тоже. По правде говоря, я как раз собралась звонить.

– Значит, я вовремя.

Сидим на кровати, уставившись в пустоту.

– Я не могу без нее, это выше моих сил, сейчас позвоню.

– Нет, – удерживаю его за руку, – не надо, ни в коем случае!

– А ты? Ты бы ему позвонила, если бы я не вошел.

– Да, это правда. Но я не позвонила.

– Ну ладно.

Снова смотрим в пустоту, каждый со своим мобильным телефоном. На этот раз не выдерживаю я:

– Я в туалет.

– А телефон зачем?

– На всякий случай. Вдруг у мамы случится приступ?

– Тогда ответит твоя сестра! – Он вырывает мобильник у меня из рук. Один – ноль в его пользу.

– Мм, пить хочу, пойду налью водички. Тебе что-то принести? – спрашивает он.

– Я с тобой.

– Нет, не беспокойся, у тебя был тяжелый день, я принесу тебе горячее молоко и печенье, и ты заснешь…

– Я же сказала, что иду с тобой…

Оставив мобильники, идем на кухню.

Со стороны мы напоминаем наркоманов, которые пытаются избавиться от зависимости. Я-то точно подсела на Андреа. Он нужен мне, как доза. Руки у меня дрожат, дыхание перехватывает.

Риккардо готовит спагетти, а я потягиваю красное вино. Пока варятся макароны, успеваю опустошить пол-бутылки.

– Риккардо, это самые вкусные в мире спагетти!

– Кьяра, ты уже пьяна. Макароны переварились, соли нет… Вы, вообще-то, покупаете продукты?

– Очередь Сары, я-то уехала прожигать жизнь в Портофино.

– Добро пожаловать в клуб разбитых сердец! Почему, скажи мне, почему все заканчивается так нелепо?! Ты влюбляешься в человека, хочешь провести с ним, то есть с ней, остаток жизни, впервые, может быть, всерьез думаешь о детях.Ты не представляешь, сколько раз я возвращался в Геную рано утром в понедельник и шел прямо на работу или гнал четыре часа на машине только для того, чтобы поужинать с ней. И вот она решает зачеркнуть все, что между нами было, все воспоминания, все лучшие мгновения. Как будто можно сложить все это в коробку и бросить в реку. Вы, женщины, действительно странные существа.

В голове вдруг проясняется.

– Странные? Черта с два! Нам хочется того же самого. Просто фазы не совпадают. Когда мы готовы завести семью, вы говорите, что вам всего-навсего сорок лет и вы пока не готовы. А когда мы уже ни на что не надеемся, вы вдруг заявляете, что всегда мечтали о большой семье, но нам к тому моменту уже все равно, мы бежим с корабля, не дожидаясь, пока он потонет.

– По-моему, Элиза просто испугалась.

– Чего это она, интересно, испугалась? Тебя? Ты себя переоцениваешь. Да мы постоянно посылаем вам сигналы, а вы их игнорируете! – стучу кулаком по столу.

– А вы? Вначале вы такие добрые, все понимаете, все прощаете. Вы такие лапочки, такие нежные, всегда готовы заниматься любовью, смотрите футбол и обожаете наших друзей. Но месяца через три начинает проявляться ваша истинная натура. Вам становится все труднее скрывать деспотичные замашки: вы начинаете контролировать каждый наш шаг, учите, что и как нам нужно делать, пытаетесь изменить наши привычки!

– Разве мы виноваты, что вы ведете себя как дети? Видите не дальше своего носа и никогда не думаете о последствиях!

– Но вы нам не верите ни на грош! Обращаетесь с нами как с умственно отсталыми!

– А вы ведете себя как умственно отсталые! – ору я.

– А вы – как сумасшедшие истерички!

– Это вы доводите женщин до такого состояния, на вас вообще невозможно положиться, вы ходите вокруг да около, и, если мы обо всем не позаботимся, вы так и будете пальцем в носу ковырять!

– Ишь ты, принцесса! А ты никогда не задумывалась, что нам ни к чему действовать, раз вы сами прекрасно со всем справляетесь?

– А у нас нет выбора, вы даже не умеете жевать жвачку на ходу!

– Вот видишь? Проблема в том, что вы считаете себя лучше нас, но в глубине души нам завидуете, завидуете мужской дружбе, вас раздражают наши успехи, и тогда вы

отыгрываетесь на домашнем хозяйстве: «ты не умеешь загружать посудомоечную машину»,

«все время поднимаешь крышку унитаза»… Знаешь, что я тебе скажу? Да плевать мы хотели на это! Вы хотели равенства полов? Вперед!

– Браво, молодец! – хлопаю в ладоши. – Весьма зрелые суждения. По-твоему, эмансипация исключает уважение? Мы работаем наравне с мужчинами, плюс на нас – дом и семья, мы должны из кожи вон лезть, чтобы нас воспринимали всерьез, при этом платят нам меньше, и вы еще ждете от нас благодарности за то одолжение, которое вы нам сделали? Да все женщины хотят укрыться за каменной стеной, дорогой мой, хотят ласки и защиты. Нам хочется почувствовать себя хрупким созданием, но никто им такой возможности не дает!

Раздается трель мобильного телефона.

– Мой или твой?

– Не знаю, беги!

Рыбкой ныряю в кровать и хватаю телефон, мне пришло сообщение: «Ложитесь спать, балбесы! Сара».

Наутро встаю поздно.

Наверное, я боюсь, что, проснувшись, снова буду с тоской смотреть на этот проклятый телефон. Андреа больше не звонит, это меня беспокоит и обостряет чувство потери. Если он не звонит, это означает, что у него есть дела поважнее, а я будто падаю в пропасть.

Заглядываю в гостиную, Риккардо уже нет. По крайней мере, перед тем как уйти, он сложил диван.

Чувствую, кто-то больно хватает меня за руку и тащит на кухню.

– Теперь ты объяснишь мне, в чем дело? Собираешься устроить здесь общежитие?

– Его бросила девушка, ему негде было переночевать. Мы познакомились вчера, в поезде, он забыл на кресле свой телефон, я позвонила его бывшей девушке, отвезла его мобильник.

– Разве ты не должна быть в Портофино со своим женатым мужчиной?

– Я и была там, но у женатого мужчины оказалась другая женщина, которая решила сделать ему сюрприз и заявилась прямо в номер, точнее, в ванную, где я мылась. Через секунду, оправившись от удара, она принялась звонить ему и орать в трубку проклятия.

– Везет же тебе!

– Вот именно, в очередной раз наступила на грабли. С ним я еще не объяснялась, поэтому не знаю, что он скажет в свое оправдание.

– Единственное приемлемое объяснение – то, что он, возможно, мормон. Зная тебя, допускаю, что ты спокойно станешь его третьей женой.

– Вот видишь, в итоге все упирается в стереотипы. Если бы полигамия была узаконена, вопрос «или я, или она» потерял бы остроту!– По тебе психушка плачет!

Закрываюсь в туалете, чтобы позвонить Андреа, но тотчас слышу настойчивый стук в дверь.

– Кьяра, открой, мне надо пописать, – голос Риккардо.

– А как же я? Разве ты не ушел?

– Я ходил завтракать и еще говорил с Элизой. Она сказала, что она задыхается, она хочет чего-то другого. Не понимаю, что это значит. Можешь объяснить? Ты ведь у нас все знаешь! Элиза снова пригрозила, что вызовет карабинеров, поэтому я ушел. Давай выходи.

Открываю дверь.

– А вот это я конфискую, и не вздумай хитрить! – Он вырывает у меня из рук

мобильный телефон. – Иди-ка сюда.

– Ты же хотел в туалет.

– Нет, мне нужно было тебя проверить. Ты ему звонила?

– Не успела… – бормочу я.

– Прекрасно. Послушай, мне пришла в голову одна мысль. У меня две недели отпуска, который я собирался провести с Элизой. Если вернусь домой, буду напиваться каждый вечер и подсяду на антидепрессанты. Тебе тоже лучше не оставаться одной, так что давай договоримся: будем держаться вместе до тех пор, пока не сможем отойти от телефона метров на пять и при этом нормально дышать.

Смотрю на Риккардо с недоверием.

– А я не хочу расставаться с Андреа, мне просто нужна пауза. Как только я переварю то, что случилось вчера, смогу начать все сначала.

– Ты хочешь сказать, что тебя не ранит его измена?

– Нет, значит, такова цена. Я без него не смогу.

– Неужели ты не понимаешь: точка невозврата пройдена? Знаешь, что это? Это когда ты сдаешь все позиции, тебе все равно, что с тобой происходит, ты теряешь чувство собственного достоинства! Получается, что твоей судьбой управляют другие, пользуются тобой. Если ты вступаешь в связь с женатым мужчиной, почему бы не смириться с тем, что у него есть еще одна любовница? Или две? Для тебя это что-то меняет?

– Я только что сказала сестре то же самое, а она ответила, что по мне психушка плачет.

– Она права! Андреа – это отрава, ты не можешь с ним быть. Все, точка.

– Послушай, я не настолько глупа, чтобы не понимать: с самого начала эти отношения были ошибкой, – хмурюсь я. – Но я-то внутри этой истории, а ты… тебе не понять, что это значит. Мы вместе работаем, я – его секретарша, мы встречаемся каждый день, я знаю его привычки…

– И его любовниц…

– Хорошо, этого я не знала, но, возможно, существует какое-то логическое объяснение.

– Объяснение такое, что ты хочешь причинить себе боль. Может, это дает тебе возможность почувствовать себя живой, откуда мне знать. Я тебе уже говорил, что вы, женщины, существа противоречивые.

– И что мне теперь делать? Увольняться?

– Пока скажи, что заболела, а мы подумаем, как быть… Давай звони в свое бюро.

– Но сегодня воскресенье.

– Позвони кому-то из коллег.

Вот упрямый! Звоню Роксане, она мне сочувствует и желает скорейшего выздоровления. Чувствую, что в моей жизни начинается какая-то непонятная полоса, чего со мной никогда не было. Что я вообще делаю? Я сдалась на милость какого-то захватчика, который

учит меня, что и как надо делать.

Зазвонил мой мобильный телефон.

На этот раз – ОН, сердце внезапно останавливается. Риккардо опережает меня и на лету хватает телефон.

– Нет! – поднимает руку высоко над головой.

– Дай, дай сюда, не серди меня!

– Нет, Кьяра, мы договорились.

– Я ни о чем с тобой не договаривалась! Мне нужно с ним поговорить!

Звонки прекращаются.

– Теперь он подумает, что мне на него наплевать. – Из глаз у меня струятся слезы.

– Если бы ты действительно была ему нужна, он бы тебя нашел, – не сдается Риккардо.

– Ты что, сериалов насмотрелся? Будто ты не знаешь мужчин! Разве они бросятся искать тебя среди ночи, пожалуй еще и под дождем? Думаешь, сегодня кто-то способен на такую пошлость? Разве что ты. Только потому, что задето твое самолюбие, ты обжегся, потерял контроль над ситуацией.

– Я всегда бегал за девушками, которых хотел удержать. Не помогало, но я хотя бы пытался. Я никогда никого не бросал вот так, не говоря ни слова, ничего не объясняя. Даже когда уходил первым. Люди не должны расставаться молча.

– Уверяю тебя, что многие прекрасно живут в ладу с собой и не чувствуют, что должны оправдывать свои поступки, даже самые непостижимые. Люди быстренько просчитывают свою выгоду и поступают соответственно.

– Должно быть, у тебя была ужасно тяжелая жизнь, – говорит Риккардо, бросая мой телефон на кровать. – Держи, поступай, как считаешь правильным, – и выходит.

Я не знаю, что мне делать. Не знаю, как поступить правильно. Я запуталась. Голова идет кругом, чувствую, что мне надо услышать его голос.

Волнение сдавливает мне внутренности, страх, который я испытываю, совершенно реален, и я не в состоянии трезво оценить ситуацию.

Говорят, что интенсивность наших эмоциональных реакций такая же, какой она была в плейстоцене, когда ежедневно приходилось иметь дело с динозаврами и троглодитами, вооруженными дубинкой. Поэтому, естественно, я не могу за один день восполнить пробел эволюционного развития. Сделав глубокий вдох, звоню ему. Он отвечает после длинной театральной паузы, старается контролировать себя, но в голосе чувствуется напряжение:

– Наконец-то ты снизошла до того, чтобы ответить! Какая честь для меня! Я обескуражена – такой реакции я не ожидала.

– Извини, я не успела ответить…

– Представляю… Я звонил тебе как минимум раз сорок. Ты, видать, была очень занята. Ты не просто сбежала, ничего не объяснив, и оставила меня там как идиота, ты, ко всему прочему, решила обидеться и не отвечать на мои звонки. Кем ты себя возомнила, позволь узнать? Кто дал тебе право так себя вести?

Кажется, я чего-то не понимаю. Он что – делает мне выговор?

– Э-э-э-э… но, Андреа, я…

– Что – я? Ты приехала в Портофино за мой счет, поселилась в таком номере, какой не сможешь себе позволить, даже если будешь работать миллион лет подряд, а потом ни с того ни с сего сбегаешь, бросив меня одного. Я думал, что могу на тебя положиться, что мы – пара, а ты ведешь себя как глупая баба. Какое разочарование! Все, знать тебя не хочу!

Меня охватывает паника, он меня бросает, что же делать?! Ноги становятся ватными, в горле пересохло.

– Но я не хотела… то есть… я думала, что…

– Конечно, ты подумала, что это моя любовница, и, естественно, отреагировала, как пятилетняя девочка, которая топает ногами, потому что ей не купили сахарную вату. Тебе не пришло в голову поговорить со мной, нет, ты берешь такси и возвращаешься домой. Мне пришлось рассказать коллегам, которые так хотели с тобой познакомиться, что тебе срочно

пришлось уехать по семейным обстоятельствам.

– Но… я думала… то есть я ничего не понимаю, но та девушка в номере…

– Кто? Джорджа? Это невеста Гуиди, она хотела сделать ему сюрприз, а горничная по ошибке открыла ей мой номер. Она его чуть не убила. А ты, вместо того чтобы найти разумное объяснение, сразу начинаешь подозревать самое худшее! – Андреа переходит на крик. – Я что, по-твоему, извращенец? Немедленно верни мне кольцо! Не хочу иметь ничего общего с такой мелочной, ограниченной особой!

Не могу вымолвить ни слова.

Я его разочаровала. Он доверял мне, а я не дала ему ничего сказать в свое оправдание, сбежала, как преступница. На его месте я тоже была бы вне себя от злости.

– Андреа, прошу тебя, – мой голос срывается от волнения, – ты не представляешь себе, как мне жаль… мне так стыдно…

– Да, знаю, тебе всегда стыдно, судя по тому, как часто ты употребляешь это слово. Тебе пора начать задумываться о последствиях своих поступков. Ты уже не ребенок, помни, что все твои слова и поступки могут привести к необратимым последствиям.

– Нет… Андреа, нет, – бормочу я. – Прошу тебя, не бросай меня, просто я ничего не поняла. Я идиотка, дура набитая, согласна, я не заслуживаю твоего прощения, но прошу тебя, дай мне еще один шанс. Я никогда больше так не поступлю. Не знаю, почему я так сделала, но я была в ванной, а она вошла…

– И ты подумала, что она ищет меня. Конечно, я приглашаю в Портофино всех подряд! Мог бы и жену пригласить, а что? Между прочим, она теперь все про нас знает. Интересно, как это получилось? Я специально не представил тебя этому дантисту, чтобы избежать недоразумений. Видишь, это в очередной раз доказывает, какой я идиот, потому что я так верил тебе, что решил рискнуть, выйти из тени, и вот расплата. Я рассказал жене обо всем, потому что не хотел, чтобы она узнала вот так, из сплетен, и сейчас, конечно же, она мне не верит. Так что в итоге все шишки только на мою голову! А ты молодец, ничего не скажешь! Ты сама все разрушила. Я так мечтал о нашем с тобой будущем, но теперь все кончено. И поделом мне, впредь будет наука.

– Нет, Андреа, не надо! Не оставляй меня, я все исправлю! Я люблю тебя, ты знаешь как я люблю тебя, я без тебя не смогу. Я всегда относилась к тебе с уважением, ты всегда и во всем можешь на меня положиться. У меня и в мыслях не было сделать что-то плохое, я не собиралась разрушать наши отношения. Не уходи, прошу тебя, я без тебя не смогу жить!

– Слушай, мне тошно от одной мысли, что нам надо поговорить. Не знаю даже, как я завтра встречусь с тобой. Как бы я хотел, чтобы ты не работала больше в нашем бюро! Я должен был это предполагать, я очень сильно рисковал и теперь расплачиваюсь.

– Нет, нет, нет, – безутешно рыдаю я. – Андреа, нет, ты – вся моя жизнь, ты – самое главное, что у меня есть. Скажи, что я должна сделать, и я сделаю это, только попроси. Если хочешь, я уволюсь, только не бросай меня, пожалуйста…

Я присела на корточки на полу под окном. Единственное, что я хочу, – стереть из памяти эти два дня.

– Все, пока…

Он отключается.

«Нет. Нет. Нет. Нет. Не уходи, прошу тебя!» Этот крик, многократно усиленный, раздается в моей голове. Голос пропал, его поглотила боль, та самая боль, что съедает меня живьем, по кусочкам. Поскорее бы она сожрала меня всю, без остатка.

Дверь открывается, входит Риккардо – собрать мои кости.

– Посмотри, на кого ты похожа! Что случилось? Я не мог поверить, что ты станешь так унижаться. хотел войти, но потом подумал, что это не мое дело.

Он садится рядом, прижимает меня к себе, укачивает. Я не сопротивляюсь. Боль блокировала сознание.

Не могу ни двигаться, ни говорить, не хочу никого видеть, не хочу никого слышать, не хочу, чтобы меня утешали, не хочу, чтобы меня трогали, не хочу ничего. – Пусть только Андреа скажет, что передумал.

Ради этого я на все готова.

– Видел я женщин, склонных к саморазрушению, но ты превосходишь их всех, вместе взятых! Зачем ты так? Что бы он тебе ни сказал, ты не должна умолять его вернуться, не должна выпрашивать его любовь. Нельзя, чтобы кто-то решал, достойна ты любви или нет. Нельзя так унижаться.

Молчу. Нет у меня ответов. И никогда не было.

– Ну, высморкайся и расскажи мне все.

Мотаю головой, не могу говорить, только плачу.

– Это пойдет тебе на пользу, расскажи! Продолжаю держать глухую оборону.

– Хорошо, давай я позову твою сестру, и ты с ней поговоришь!

– Сару? Не надо, пожалуйста!

– Вот видишь, говорить можешь. Смелее, расскажи, что произошло? Не переставая всхлипывать, пересказываю ему наш разговор.

Риккардо внимательно слушает, не перебивая. Потом закуривает и пристально смотрит на меня, приподняв бровь, и наконец изрекает:

– Он тебе вешает лапшу на уши.

– Что ты сказал? – переспрашиваю чуть слышно.

– Спорю, он все это выдумал, от начала и до конца!

– Но… почему ты так решил?– Потому что я мужчина. Ты уж поверь.

Шестой сеанс

– Вы тоже считаете, что он вешает мне лапшу на уши?

– Трудно сказать.

– Что значит «трудно»? У вас ведь есть мнение по любому поводу…

– Мне бы нужно покрутить магический шар, но я забыл его в другом пиджаке.

– Андреа все объяснил очень логично. Мне это и в голову не пришло, я действовала импульсивно, вела себя как капризная девчонка, поставила его в неловкое положение.

Фолли хмурит лоб:

– Вы вели себя соответственно обстоятельствам, непредвиденным и довольно неприятным, реагируя на них очень достойно. Все верно, вы могли бы раскричаться, устроить сцену, но ваш первый порыв – бежать, заподозрив измену, – перевесил, и в этом нет ничего плохого.

– Но он звонил мне тысячу раз, а я не отвечала. Разве это не выглядит вызывающе?

– Это выглядело бы именно так, если бы данная ситуация возникла по вашей вине, но вы просто защищались, чтобы снова не оказаться в нелепом положении.

– Значит, я не должна отвечать на его звонки?

– Кьяра, вопрос не в том, должна и л и не должна. Нужно считаться не только с чувствами других людей, но в первую очередь – со своими. Запомните, ваше личное благо превыше всего. Иначе получается так, что он возлагает на вас ответственность за случившееся, и в этой вывернутой наизнанку ситуации вы радуетесь, что получили возможность искупить вину.

– Вы где-то прочитали об этом или сами придумали, на ходу?

– Все-таки я получил диплом, хоть и учился заочно.

– Есть какой-то способ изменить мое душевное состояние?

– А как вы себя чувствуете?

– Слабой, грустной, брошенной, потерянной, одинокой.

– Вы нарисовали очень яркую и точную картину своего эмоционального состояния.

– Наверное, потому, что я знаю себя уже тридцать пять лет.

– Ощущение потери после внезапного разрыва отношений абсолютно нормально. Это как настоящий траур: мы вынуждены смириться с ситуацией, над которой не властны, а наш мозг категорически отказывается принимать это. Нужно время, чтобы привыкнуть. Я бы очень хотел, чтобы вы поразмыслили над тем, что я осмелюсь назвать

«ноговытирательством». Это не новый гаджет, это ваша манера общения с Андреа, в результате которой вы всегда чувствуете себя ни на что не годной, виноватой.

– Но это сильнее меня. Если кто-то повышает голос и обвиняет меня в чем-то, я просто отключаюсь. Я не могу ответить тем же и в итоге убеждаю себя, что сама виновата. Знаете, однажды в школе две наглые девчонки сильно толкнули меня прямо на окно, я нечаянно локтем разбила стекло, но они сказали, что я сама виновата, мне еще и попало. В другой раз Барбара сказала, что я должна вернуть ей деньги, мне казалось, что я их уже вернула, но, поскольку я засомневалась, пришлось отдать снова. Позавчера соседка жаловалась, что никто не моет лестницу, которую вечно пачкает собака жильцов с четвертого этажа. В результате я вымыла лестницу.

Фолли не меняет выражения лица уже двадцать минут. Может, у него парез лицевого нерва?

– Если бы я попросил вас убрать здесь, в студии, потому что мне некогда, вы бы сделали

это?

– Конечно! – с готовностью отвечаю я.

– Но почему? – Фолли вытаращил глаза.

– А почему нет? Вы всегда так любезны со мной, я была бы рада оказать вам небольшую

услугу.

– Но я-то не оказываю вам услугу, я работаю, а вы платите за эти сеансы свои деньги!

– Да, ну и что? Одно не противоречит другому.

– Кьяра, вспомните, мы с вами говорили о границах допустимого: я не имею права просить вас ни о чем подобном, потому что я – ваш психотерапевт. Одно абсолютно противоречит другому! Это вам понятно? – Он говорит со мной как с тупицей.

– Ладно, я не буду у вас прибираться.

– Вы не должны этого делать не потому, что я заявил, что это неправильно, а потому, что вы сами это понимаете!

Боже, во что превращается эта терапия…

– Хорошо, согласна, только не сердитесь так!

– Я не сержусь! Я пытаюсь объяснить вам… Хорошо, такой пример: если Барбара

сообщит вам, что она уже три месяца встречается с Андреа, что вы будете делать?

Вздыхаю и морщусь:

– Господи, доктор, это очень сложно. Знаете, нет такого мужчины, который устоял бы перед Барбарой; раньше или позже, но это все равно случилось бы.

– То есть вы не разозлились бы? Не разошлись бы с ней?

– Мне не под силу с ней тягаться, это точно. Я ей в подметки не гожусь; если уж она решит, что он ей нужен, она своего добьется.

Фолли молчит.

– Я неправильно ответила?

– Не бывает неправильных ответов. Просто я надеялся, что вы ответите иначе.

– Когда твоя жизнь катится черт знает куда, должна же быть какая-то причина?! В общем, как в футболе, есть команды, выступающие в премьер-лиге, и команды второго дивизиона, я всегда чувствовала себя игроком из второго дивизиона. Главное, что я честно себе в этом признаюсь, правда?

– Нет, Кьяра. Это имело бы значение, если бы у вас, к примеру, не было бы руки, а вы хотели бы во что бы то ни стало стрелять из лука. Ваша теория про людей второго сорта в корне ошибочна. Откуда у вас это убеждение?

– Это теория моего бывшего поклонника Луиджи, он единственный продержался целый год. Чрезвычайно самоуверенный, голова набита всяческими теориями – он считал себя специалистом во всех областях человеческого знания. А еще ему нравилось проповедовать.

Он, правда, с детства мечтал стать священником, но родители не позволили, они хотели, чтобы он продолжил семейный бизнес – производство унитазов; таким образом, Луиджи пришлось подчиниться воле отца. Парень был так затюкан, что стал самым противным из всех управляющих компанией.

Он прекрасно устроился и умело лавировал между тем, что ему велели делать, и тем, чего он хотел на самом деле.

Мы познакомились с ним на похоронах. Правда, он не был знаком с покойным и друзей покойного тоже не знал: его интересовала проповедь. Он сидел в церкви на скамейке рядом со мной и сосредоточенно слушал. Когда после службы мы пожали друг другу руки, он натянуто улыбнулся и сказал, что находит обычай жать руку незнакомцам антисанитарной.

После этого он трещал без перерыва. Рассказал об архитектурном стиле, о мозаиках, растолковал задачи Второго Ватиканского собора и прочитал наизусть «Верую» по-латыни.

Знаю, что вы сейчас подумали: почему я не вспомнила свой предыдущий негативный опыт и не сбежала от этого типа куда глаза глядят?

Но я ведь не знала, что он такой странный. Мне казалось, что нужно дать ему шанс…

– Вы и Джеку-потрошителю дали бы шанс…

– Мы стали встречаться. Он был очень умен, с недурным чувством юмора, имел утонченный вкус и всегда хорошо одевался. По выходным он брал меня в паломнические поездки к особо чтимым иконам – Мадонна Лоретская, святой Антоний Падуанский, святая Рита из Кашии – или в деловые поездки: Монтекассино, Ассизи, Сульмона, Лурд.

Он считал, что романтический уикэнд неплохо совместить с церковным праздником в какой-нибудь богом забытой деревне. Но вообще-то, он был довольно мил, всегда что-то читал и дарил мне массу книг. Один раз даже подарил электронный молитвенник.

Мне было приятно осознавать, что он ведет себя как мой наставник, заботится о моем образовании, рассказывает много такого, чего я не знаю.

Не важно о чем. Если бы он принялся обучать меня чтению по Брайлю, я все равно была бы рада. Мне льстила сама мысль о том, что кто-то интересуется мной.

Единственная проблема – его отношения с отцом оставались крайне сложными. Луиджи ненавидел отца и боялся его, однако бунтовать не смел. Он «разряжался», регулярно исповедуясь, порой по три раза в неделю. Каждый сам выбирает себе психолога, правда?

Фолли покашливает.

– С отцом Луиджи конфликтовал, а с матерью и сестрой у него были какие-то нездоровые отношения. – Он звонил им каждый божий день и все рассказывал. Если я отпускала по этому поводу какой-нибудь комментарий или шутку, он обижался всерьез, говорил, что это не мое дело, что, если бы у меня была нормальная семья, я его поняла бы. Конечно, моя семья не пример для подражания, но по части безумия родственники Луиджи были вне конкуренции.

Каждое утро мама приносила ему завтрак в постель, готовила одежду… Я говорила вам, что в то время ему было уже за тридцать? А кастингом ведала сестра, именно она решала, подойдет ему девушка или нет.

– А он не возражал?

– Естественно, нет.

Конечно же, я сестре не понравилась, в этом я убедилась, когда он пригласил меня на ужин. Атмосфера у них была еще та: квартира мрачная, массивные темные шкафы, часы с маятником, которые отбивали каждую четверть часа, вышитая скатерть, белые с золотым ободком тарелки, серебряные приборы и кольца для салфеток. На ужин подали суп, и я помню, поскольку была пятница, мать приготовила для Луиджи рыбу, а для отца – свиной стейк.

Ужин прошел почти в абсолютной тишине, не считая реплик вроде «Налей, пожалуйста, воды», «Спасибо» и «Очень вкусно».

Никто меня ни о чем не спрашивал. Их концепция гостеприимства была довольно странной – так партизаны принимали немецких офицеров в период Сопротивления. Каждый смотрел в свою тарелку, не поднимая глаз. Правда, сестра отличилась – упомянула Иларию, девушку, которую отец прочил Луиджи в жены. Отец этой девушки продавал гидромассажные ванны. Думаю, они мечтали о совместном предприятии! Луиджи в пику отцу отказался встречаться с Иларией, а я понятия не имела, что совершенно не соответствую их представлениям о счастье сына. После того ужина мне официально объявили войну.

Я не могла остаться ночевать у него, это не одобрялось. Впрочем, все равно у него была односпальная кровать, а его комната располагалась между спальней родителей и комнатой сестры. С другой стороны, он тоже не оставался у меня, поскольку считал, что до свадьбы это не положено.

– До свадьбы?!

– Конечно, он был готов жениться на мне, лишь бы увидеть, как отец лопнет от злости. Луиджи, этот экзальтированный проповедник, основательно промывал мне мозги. Он видел во мне свою избранницу, и нужно было соответствовать. Мне это даже льстило. – Сомнения закрались лишь после того, как его сестра пыталась наехать на меня.

– Она пыталась вас сбить?

– Она всегда это отрицала, но какой смысл ехать триста метров по встречной полосе лишь для того, чтобы рассматривать витрины.

– Значит, он попросил вашей руки?

– Не то чтобы попросил… он считал это само собой разумеющимся. Так же, как то, что нельзя заниматься сексом до свадьбы.

– Нельзя заниматься сексом до свадьбы?

– Скажем, нельзя идти до конца… По крайней мере, со мной.

Поиск по сайту: