Одиннадцатый сеанс 14 страница

– Смелее, шкатулка номер один или номер два?

– Номер три.

– Три – еще хуже: нужно сказать Андреа, что между вами все кончено.

Боже, чувствую себя какой-то школьницей с бантом и нарисованными авторучкой веснушками.

– Пожалуйста, не заставляйте меня говорить Риккардо, что я по-прежнему работаю в конторе Андреа… Он меня бросит!

– Но если это дойдет до него помимо вас, он все равно вас бросит. А если вы сами ему

об этом скажете, возможно, он поймет вас. Стоит рискнуть, иначе ваши отношения будут строиться на обмане – тогда они обречены.

– Обещаю, что я сделаю это, только можно начать с чего-нибудь полегче? Лучше я скажу правду сестре.

– Уверены? Это вам было задано на прошлой неделе: сказать Саре, что Лоренцо ответил, но не так, как вы ожидали. И что вы хотели защитить ее, скрывая правду, то есть тот факт, что он не женится. Я не моралист и не ханжа, но, если вы не перестанете играть в эти опасные игры, в итоге кому-то будет плохо. Мне бы не хотелось, чтобы этим кем-то оказались вы.

– Доктор Фолли, можно попросить помощь зала?

Я поджала хвост. Ультиматум сейчас совсем некстати еще и потому, что Лоренцо, кажется, готов открыться Адзурре, и я уверена, что мне удастся узнать что-нибудь важное. Что касается признания Риккардо… ну, эту шкатулку я не выбирала.

Однако, придя домой, я при виде Риккардо не могу не чувствовать себя виноватой.

– Кьяра, нам нужно поговорить. – Он останавливает меня на пороге.

– Конечно. Что-то случилось?

– Пойдем в твою комнату, там спокойней.

Он закрывает за собой дверь, оставив Сару снаружи, усаживает меня на кровать, а сам остается стоять.

– Кьяра, я много думал о нас двоих и, по правде говоря, не знаю, что сказать. Мы уважаем и понимаем другу друга, нам вместе хорошо, весело, но у меня такое ощущение, что ты относишься ко мне как к брату. Правда?

Рано или поздно он должен был об этом заговорить. Не могу же я до бесконечности прикрываться усталостью, головной болью и смятением чувств! Понятно, что он хочет чего- то большего, нежели редких поцелуев и объятий.

Ну почему секс всегда все усложняет? Разве нельзя без него обойтись? Без секса многие вещи были бы проще… Маленький доктор Фолли в моей голове говорит, что сейчас у меня есть прекрасная возможность рассказать о том, что я чувствую, не боясь ранить другого.

– Мне с тобой правда очень хорошо, Риккардо…

– Я это знаю, вижу, мне тоже с тобой хорошо, но чего-то не хватает, тебе не кажется?

– Да-да, наверное, не хватает немного… Пространства, пространства нам не хватает, нам слишком тесно в этой квартире – у тебя даже нет своей комнаты.

– Нет, Кьяра, нам не хватает интимности. Не хватает поцелуев, прикосновений, ласки. Чтобы спать в одной постели и заниматься любовью. Вот что делают люди, если они вместе. А мы с тобой ведем себя как четырнадцатилетние подростки…

– Но…

– Не перебивай. Я знаю, что ты хочешь мне сказать: если я с тобой только из-за секса, то могу поискать себе другую… Да не проблема – я столько занимался коммуникативными методиками и невербальным общением, могу разговаривать хоть с диваном! Естественно, я с тобой не из-за секса, но я думаю, ты понимаешь, что это ненормально, особенно в начале отношений, – не хотеть узнать другого человека, пропитаться его запахом, почувствовать его кожу, замирать от восхищения, глядя, как он спит, и наслаждаться его наслаждением. Знаю, что сейчас скажу ужасную глупость, но первые дни мы с Элизой не могли оторваться друг от друга, постоянно целовались, поочередно возбуждаясь, мы были единым целым…

– Но…

– Подожди! Прежде чем ты мне скажешь, что ты не Элиза, я хочу тебе сказать, что мне не нужна Элиза, по крайней мере больше не нужна. Мне нужна ты, мне хорошо с тобой, и я готов идти тебе навстречу, но и ты должна пойти навстречу мне… Мне двадцать девять лет, а не шестнадцать. Не могу же я все время спасаться холодным душем. Кончится тем, что я заболею и умру.

Прекрасно, доктор Фолли, вы выиграли этот тур.

– Риккардо, сядь здесь, рядом со мной.

– Нет, не надо, лучше буду стоять, где стою.

– Хорошо, я должна тебе все объяснить, – пытаюсь привести в порядок мысли. – Ты знаешь про мою историю с Андреа. Про то, что случилось в Портофино, про его звонки цветы и прочее… И сейчас он…

– Он все еще тебе нравится, да?

– Нет! Он мне больше не нравится!

– Ты сжала губы, ты обманываешь!

– Черт, Риккардо, в разведке работаешь? – фыркаю я.

– Нет, по телевизору говорили… Извини, продолжай. Меня чуть удар не хватил, думала, что попалась.

– Я хотела сказать, что мои отношения с Андреа были тяжелыми и мучительными. Мне было нелегко. В какой-то момент я и вправду думала, что ради меня он бросит жену, что мы будем вместе, что мое терпение и постоянство будут со временем вознаграждены. – Но ты видел, чем все закончилось. Сейчас я на распутье: мне хорошо с тобой, наверное, как ни с кем другим, но мне страшно, я чувствую себя слабой и беззащитной, мне трудно решиться. Я больше не хочу бросаться головой в омут, боюсь еще раз сделать ошибку.

Риккардо смотрит на меня, ожидая заключения.

– Я сделала неверную ставку и все потеряла, так что теперь дую на воду. Мне нужно время, чтобы снова поверить в себя.

Я говорю правду, ничего, кроме правды, и это верный путь.

– Я понимаю тебя, Кьяра. Понимаю и не хочу тебя торопить. Но я не могу найти объяснения, почему ты так напрягаешься, когда я тебя обнимаю или просто приближаюсь к тебе. Ты как будто меня отталкиваешь, ты меня обижаешь. Я все могу понять, но не это: ведь если ты меня отвергаешь, значит, ты меня не хочешь, а если ты меня не хочешь, думаю, ничего не получится. В конце концов, мы с тобой знакомы всего-то дней двадцать, бывали у нас и худшие времена.

При этих словах в голове у меня включается аварийная сигнализация. Риккардо – необыкновенный парень, и я теряю его, потому что не способна выстроить нормальные отношения. Единственный раз мне повезло, мне выпал счастливый билет, и я сама же разрушаю свое счастье, а еще упрекала Сару. Мы обе безнадежные мазохистки, нам суждено остаться одним, прожить всю жизнь на съемной квартире, с сожалением вспоминая о прошлом.

Не могу сдержать слезы. Уткнувшись лицом в подушку, я безутешно плачу.

Все бы сейчас отдала, только бы не видеть, как он уходит, что угодно бы сделала, только бы не задохнуться в надвигающейся пустоте, все что угодно, только бы не остаться одной в этой беспросветной тьме.

Риккардо садится рядом, гладит меня по волосам, потом нежно обнимает:

– Девочка моя… моя девочка… Тише, тише, не плачь. Все будет хорошо, я здесь, с

тобой, я никуда не уйду.

Как я хотела услышать эти слова!

Просыпаюсь среди ночи, Риккардо укрыл меня одеялом. Ужасно болит голова, мне плохо, как никогда. Выглядываю в коридор посмотреть, может, кто-то еще бодрствует, но все уже спят.

На улице тишина, не слышно шума машин, весь дом уснул, и кажется, что весь мир где- то по ту сторону, а я здесь, в темной комнате.

Включаю компьютер, чтобы посмотреть почту Адзурры. От Лоренцо пару часов назад пришло письмо:

...

Дорогая Адзурра,

я знаю, что такое потерять любовь, знаю, что ты чувствуешь, когда рушатся мечты, и вместе с этим – вера в человека, который был тебе дорог.

Как будто тебя переехал грузовик.

Но, к счастью, это в прошлом, жизнь идет вперед.

Нужно иметь мужество перевернуть страницу, забыть и плохое и хорошее и начать все с чистого листа. А иначе попадешь в западню, будешь вечно искать в толпе этого человека и не замечать ничего хорошего вокруг…

Переверни страницу, Адзурра. Поверь мне, это единственный способ.

Мне бы очень хотелось встретиться с тобой, мы могли бы вместе выпить кофе, если ты не против.

Если потом ты не захочешь… Увы…

Боже, ну и зануда! Я думала, что «вместе с этим» писал только Де Амичис.

Что же делать? Просто взять и исчезнуть? Ничего не объясняя? Найти какой-то предлог? Нехорошо, он обидится и может потерять ту жалкую веру в себя, которую только что обрел.

...

Дорогой Лоренцо.

Кто-то – не помню кто – сказал: «В любви не будь попрошайкой, будь императором.

Отдавай и просто смотри, что получится…»

Я думаю, что это значит, что та любовь, которую ты отдаешь, не пропадет и что нужно терпение, чтобы увидеть созревшие плоды, потому что любовь – это единственное растение, время цветения которого определить невозможно. Его тяжело возделывать, оно требует безграничной преданности, иногда требует солнца, иногда – дождя. В каждодневных заботах могут пройти годы, а иногда и вся жизнь. Возможно, ты увидишь цветение, но ты никогда не можешь быть в этом уверен.

Но пробовать стоит, потому что однажды, может и не в прекрасный, а в серый, холодный и ветреный день, распустятся огромные красные цветы и своим благоуханием напоят все вокруг. И от этого аромата ты потеряешь голову и поймешь, что все твои усилия, все старания не пропали даром. Что стоило жить лишь затем, чтобы один раз в жизни почувствовать этот пьянящий аромат.

Не отказывайся от воспоминаний, Лоренцо.

Воспоминания – это все, что нам остается. Спокойной ночи,

Адзурра.

Утром во дворе дома снова вижу синий «пунто», человек внутри читает газету. Это кажется мне подозрительным. Дохожу до конца улицы, сворачиваю за угол, выжидаю несколько минут и осторожно выглядываю – машина все еще там. Прячусь за деревом, откуда могу спокойно наблюдать за подъездом.

Вот выходит Сара, как всегда, опаздывает и, как всегда, несет целый воз. Из рук у нее падают свернутые в рулон рисунки, пакет с завтраком, книги и фломастеры.

Синий «пунто» не двигается.

Потом выходит Риккардо, в костюме, сразу видно – на работу, и я чувствую, как замирает сердце. Дома он всегда ходит в джинсах и бесформенных майках, босой и растрепанный, но когда идет в офис, сразу преображается – выбрит, причесан, наглажен и надушен. Надо бы спросить его, чем он пользуется, чтобы воротнички у рубашек так стояли.

Смотрю вслед Риккардо и представляю, о чем он сейчас думает. Интересно, какая у него любимая песня, нравится ли ему танцевать, какое у него самое яркое детское воспоминание, был ли он в Париже, умеет ли управлять катером, болел ли ветрянкой, хорошо ли успевал по математике, нравится ли ему арахисовое масло, что бы он выбрал,

«макинтош» или Pc…

Обернувшись, вижу, что синий «пунто» исчез.

В офисе меня не слышно и не видно. Передвигаюсь будто на воздушной подушке, стараясь не издавать шума, особенно при встречах с Андреа. У меня такое ощущение, что он может разбиться, как китайская ваза. Он не выдерживает моего взгляда и опускает глаза, как будто угрызения совести слишком сильны. И по рабочим, и по личным вопросам разговаривает со мной тихим голосом, вежливо и деликатно.

Депрессия налицо.

Его компаньоны это заметили и стали часто заходить к нему в кабинет, плотно закрывая за собой дверь, чего они раньше никогда не делали. Не исключено, что они замыслили вырыть ему яму.

Открываю ящик стола, чтобы взять ножницы, и вижу там желтый цветок и записку:

«Прости, что редко дарил тебе их, ты заслуживаешь целое море цветов». Пытаюсь разглядеть лицо Андреа, но он слишком сосредоточен на чтении каких-то бумаг.

Как только девушки уходят на обед (не без ехидства поинтересовавшись у меня:

«Остаешься здесь, думаешь, потребуешься адвокату?»), захожу в кабинет Андреа.

– Интересно? – спрашиваю, прислонившись к дверному косяку. В руках у меня цветок.

– А, это? Это Дэниел Гоулман, психолог, объясняет, как изменить свою жизнь.

– Черт возьми, ты не на шутку этим озаботился!

– Ну да, а еще я хотел бы найти психолога, думаю, что он мне поможет.

На долю секунды в голове появляется мысль, не дать ли ему телефон Фолли, представляю такую сцену – мы двое на сеансе, ругаемся и деремся подушками, а Фолли пытается нас растащить в разные стороны. Тут же отвергаю эту затею, но меня удивляет, что Андреа решил заняться собой.

Кто бы мог подумать!

– Спасибо за цветок.

– Ну что ты, увидел сегодня утром и подумал о тебе. Он такой радостный, солнечный,

сразу создает хорошее настроение.

Смущенно улыбаюсь.

Вся эта любезность в человеке, который был способен подарить лишь пучок мимозы, попавшийся на углу, как-то раздражает. Будто в ответ на свои мысли получаю сообщение от Риккардо: «Не хочешь ли сегодня вечером угостить меня пиццей, которую я выиграл?»

Невольно улыбаюсь, начинаю писать ответ и слышу вопрос Андреа:

– Хорошие новости?

– Ах… это моя сестра. Спрашивает, не хочу ли я заказать на вечер пиццу.

– Наверное, хорошо жить с кем-то, кто безоговорочно тебя любит?

– Да, правда, очень хорошо.

Отвечаю автоматически, не задумываясь.

– Твой парень тоже будет?

– Нет, не думаю.

– У вас все хорошо?

– Просто отлично!

Мне не хочется говорить с Андреа о Риккардо, он не должен меня об этом спрашивать.

Почему он задает мне такие вопросы? Потому что он адвокат, вот почему.

– Извини, не хочу вмешиваться, это не мое дело.

Ничего не отвечаю, тем самым будто подчеркивая, что он именно вмешивается, и возвращаюсь к себе за стол.

– Кьяра! – Андреа зовет меня из своего кабинета.

– Иду! – Я встаю и возвращаюсь к нему.

– Вот что… если ты не возражаешь… как-нибудь вечерком давай сходим вместе поесть пиццу. Я понимаю, что мое общество не из приятных, но я всегда дома, всегда один и… – Он замолкает. – Нет, извини, это я зря. Я не должен просить тебя об этом, я просто назойливый идиот. Зачем тебе ужинать с человеком, который приглашал тебя в ресторан и при этом заставлял тащиться на электричке в Галларате.

Представляю себе, как жду Андреа в аэропорту, с чемоданом, и не могу удержаться от смеха.

Андреа пытается сохранить серьезность, но потом и он не выдерживает:

– Боже, каким дураком я был, а?

– Без комментариев – ты же мой начальник, к тому же адвокат…

– Не волнуйся, я частенько говорю это себе сам, признавать свои ошибки бывает очень полезно. Как здесь пишут, это первый шаг на пути к переменам.

– Того и гляди, ты станешь гуру, наденешь на себя балахон и будешь появляться в облаке зеленого дыма! Если так, то я готова уволиться прямо сегодня.

– Знаешь, Кьяра, а с тобой весело! Мы никогда не говорили вот так, спокойно, на равных, и я все больше жалею, что изменял тебе.

– Значит, ты признаешь?

– Как я могу отрицать это? Ты же умная девушка, все понимаешь, ты заслуживаешь большего, чем какой-то идиот, считающий себя самым хитрым.

Девушки вернулись с обеда, я слышу их голоса и спешу за свой стол. Отправляю Андреа эсэмэску: «Согласна на пиццу, только место выберу я».

Забегаю к Паоло – я в последнее время редко у него появляюсь. Да и он меня не зовет: говорит, что мало работы, но настоящая причина, думаю, в том, что я поссорилась с

Барбарой. Она всегда имела на него влияние, он в любых ситуациях признавал ее правоту. Даже тогда, когда она явно была не права, как в тот раз, когда сказала, что считает лучшей работой Вина Дизеля его роль в фильме «Форсаж», но мы-то знаем, что это фильм

«Вышибалы».

Руки прочь от Вина Дизеля!

Как я и думала, Паоло приветствует меня фальшивой улыбкой:

– Какими судьбами? Сегодня ничего нет, разве что парочка клиентов, но с этим справится Катерина.

– Ах, Катерина теперь делает макияж? Что ж, неплохая экономия! – с раздражением иронизирую я.

– Ну да, Кьяра, видишь ли, кризис, мне тоже приходится экономить…

– Ладно. Тогда лучше я заберу косметические принадлежности, а то они тебе только мешают, правда? И потом, денег стоят.

Паоло на секунду теряется, он не учел, что покупка всего необходимого обойдется ему дороже, чем время от времени подбрасывать мне работу.

– А! Все заберешь?

– Ну да, мне бы не хотелось, чтобы вся эта косметика лежала здесь и кто-то ею пользовался. А то потом у меня наступит кризис!

С этими словами яростно, как взбешенный дракон, начинаю собирать кисточки в косметичку.

– Да ладно тебе, Кьяра, не бери в голову, если хочешь, можешь заняться этими двумя…

– Нет-нет, спасибо, не нужно. Пусть делает Катерина, но вашей косметикой, а то слишком хорошо устроились, не правда ли? – прищурив глаза, смотрю на него и улыбаюсь.

– Ты рассердилась на меня? Ну ты и обидчивая, ничего и сказать нельзя!

– Я ужасно обидчивая, и особенно меня раздражают лицемеры!

– Не обязательно оскорблять других, знаешь? Да что ты о себе думаешь? Незаменимой себя считаешь?

– О, я прекрасно знаю, что незаменимых нет, поверь. Но сегодня – да, считаю. Беру сумку и иду прочь, не оборачиваясь. Слышу за спиной голос:

– Нет, ну вы посмотрите на нее! Прикидывается такой порядочной, такой скромной, такой несчастной, а сама – Иуда-предатель. Видишь, Барбара была права – она просто дрянь! Парадоксально, но то, что меня назвали дрянью, меня не унижает, а как раз наоборот.

Решительно поворачиваю назад:

– Дрянью можешь обзывать свою сестру. И потом, если здесь кто-то и выдает себя за другого, так это ты, и ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

Ухожу, изо всех сил хлопнув дверью. Прихожу домой, злая как черт.

Сара болтает по телефону с мамой – неожиданно они стали лучшими подругами, а Риккардо ждет меня… с розой в руках.

Я совсем забыла!

– Что-то случилось?

– Что-то случилось? – передразниваю его противным голосом. – Твоя бывшая девушка всех против меня настраивает, и это только начало.

Риккардо растерянно смотрит на меня:

– Думаешь, пойти поужинать в кафе – опасно?

– Все возможно. Не исключено, что я в черном списке и на мое имя не сделают бронь.

– Об этом не беспокойся, я заказал столик на свое имя. Но, может быть, ты хочешь остаться дома?

– Нет, не хочу, пойдем.

Мы выходим на улицу, по дороге я рассказываю Риккардо про то, что произошло у Паоло.

– И я потом говорю… с таким лицом… Ты бы видел его! Представляешь, мы знакомы с ним пятнадцать лет! ПЯТНАДЦАТЬ!

– Да ладно тебе, Кьяра. Вот увидишь, вы помиритесь. – Риккардо робко пытается меня успокоить.

– Черта с два мы помиримся! Он и Барбара из одного теста сделаны – карьеристы, злодеи, эгоисты!

– Но вы вместе учились в университете, вы сто лет знакомы; если ты считаешь их такими отвратительными, почему тогда ты не порвала с ними раньше?

– Не знаю, так вопрос не стоял. Но сейчас я жалею, что столько времени потратила на этих двух мерзавцев!

Я даже не заметила, как мы пришли.

Вообще-то, это наше первое свидание, а я так ужасно себя веду. Риккардо заказал столик не в пиццерии, а в приличном ресторане: приглушенный свет, негромкая музыка, свечи, красивая сервировка.

– Наше первое официальное свидание. – В голосе Риккардо чувствуется волнение. – Я хотел, чтобы все было в лучшем виде.

– Извини, я не сразу поняла… Опять я все испортила.

– Еще нет. Но в ближайшие два-три часа можешь наверстать упущенное.

Администратор проводит нас к нашему столику. Внезапно накатывает усталость, мир остался где-то там, снаружи. А здесь только мы.

Риккардо произносит тост:

– За необыкновенную женщину, которая изменила мою жизнь и в которую я с каждым днем все сильнее влюбляюсь. – Он слегка краснеет. – Тренировался перед зеркалом… Теперь ты.

Пытаюсь подыскать слова, но в голову не приходит ничего оригинального, поэтому выпаливаю: «За то, что нас ждет!» Не могу не заметить оттенка разочарования на его лице и продолжаю: «За нас!»

Риккардо улыбается:

– А знаешь, что я живу у вас уже два месяца?

– Два месяца ты спишь на нашем диване?

– Ну да, а кажется, только вчера…

– …мы ехали в поезде, и я сбрасывала звонки, а ты названивал Элизе.

– Странная штука жизнь, правда? – Риккардо скатывает хлебные шарики. Молчим оба, улыбаясь друг другу глазами сквозь дрожащее пламя свечи.

Риккардо – необыкновенный парень, всегда спокойный, всегда в ладу с собой, потому что не идет на компромиссы и всегда говорит то, что думает.

А я дошла до того, что пора записывать, кому и что говорю, чтобы не запутаться.

– Сегодня тебе лучше? – спрашивает он.

– Да, немного лучше. Я так плакала, что не заметила, как уснула.

– Знаю, я сидел возле тебя до полуночи, потом у меня затекла рука, на которой ты лежала. Так что я снял с тебя туфли, накрыл одеялом и пошел спать.

– До полуночи?

– Ну, я же обещал, что никуда не уйду. Как бы это выглядело, если бы ты проснулась через полчаса, а меня нет.

– Ты мог бы прилечь рядом.

– Э нет, я немного иначе вижу себя в постели с любимой женщиной. Когда у тебя будет настроение, ты только скажи, и я прибегу. Но не заставляй меня ждать два года, не то я на этом диване заработаю себе искривление позвоночника.

– Ты всегда такой оптимист?

– Это я в отца. Он у меня оптимист из оптимистов. – Знаешь, сколько лет женаты мои родители? Сорок четыре года!

– Всегда вместе?

– Всегда!

– Ну, через сорок четыре года ты или оптимист, или глухой!

– Я бы хотел тебя с ними познакомить. Как-нибудь мы съездим к ним, ты точно понравишься моей маме.

– Не могу представить себе семью, где все живут дружно и внезапно не исчезают. Должно быть, это здорово, когда у тебя есть надежный тыл, поддержка и одобрение тех, кто тебя любит.

– Наверное, когда все хорошо, ты просто перестаешь это замечать, но, согласен, близкие для меня очень важны. У нас дружная семья.

– Как хорошо, что ты так о них говоришь. Я бы тоже хотела расти в здоровом, позитивном семейном климате, быть самой собой и рассчитывать на безусловную поддержку. Потому что, когда этого нет, ты чувствуешь себя как последний котенок, оставшийся в корзинке, понимаешь, о чем я? Такой маленький, черненький, одинокий, мяукает и не знает, куда идти.

– Маленький мой черненький котенок, теперь ты не одинок. – Риккардо гладит меня по щеке. – Я с тобой.

– Тогда давай выпьем за тех, кто сорок четыре года остается друг с другом!

– С удовольствием!

– Можно задать тебе один вопрос, личный? – спрашиваю Риккардо.

– Валяй.

– Элиза – первая девушка, с которой у тебя были серьезные отношения?

– Скажем так, первая девушка, с которой я планировал свое будущее, но до нее у меня были серьезные отношения. Только… в общем, все кончилось плохо.

– Она тебя бросила?

– Она… умерла… лейкоз… в двадцать шесть лет.

– Нет! – закрываю рот руками.

– Да, все произошло молниеносно. Это было… ужасно. Риккардо отпивает глоток вина.

– Но… ты был с ней до…

– Я держал ее за руку… до самого конца, да. Мы были готовы, все знали… Она хотела, чтобы я был с ней.

– Мне так жаль… ты не представляешь, как мне жаль.

– Представляю… – Он покашливает, поправляет пиджак. – Поэтому я терпеть не могу всякую хренотень, недовольные физиономии и лукавство. Жить нужно в ладу с собой, другого пути нет.

Я молчу.

Смотрю на себя со стороны и понимаю, что реальность переворачивается, что все мои беды представляют собой какую-то абстракцию. Я часто испытывала горе эмоциональное, но оно никогда не материализовывалось, никогда не было непоправимым, таким, например, как смерть горячо любимого человека.

Неожиданно Риккардо говорит:

– А давай поиграем в игру «что ты выбираешь»!

– Что?

– Игра «что ты выбираешь». Правила такие: я, например, говорю тебе: «Ты бы съела подобранный с земли окурок или жила бы в рабстве у Барбары целый год»?

– Какая дурацкая игра! – смеюсь я. – Для начальной школы! Ну хорошо, конечно, я выбираю окурок! Теперь я! Ты спустился бы голым в метро или всю ночь сидел бы в комнате, где моя сестра ругается с мамой?

– Выбираю метро! А ты поцеловалась бы со мной или с официантом?

– С официантом!

– Тогда я его позову.

– Нет, ладно, на этот раз сойдешь и ты. Мы целуемся в свете свечи.

Его губы, мягкие и теплые, касаются моих, как дуновение ветра.

Он целует меня так сильно и нежно, что я чувствую, как возбуждение поднимается откуда-то из живота и обжигает щеки.

Сердце замирает, голова кружится, я уже не владею собой, и, если бы мир вокруг нас вдруг исчез, я бы совершенно ничего не заметила.

Выходим из ресторана, нежно обнявшись, как настоящие влюбленные на первом свидании. Мне так хорошо, что я решительно не замечаю синего «пунто», припаркованного у ресторана.

Мы идем, взявшись за руки, по пустынному городу. Вечер просто волшебный, на небе высыпали звезды, и впервые за долгое время я чувствую себя в ладу со всем миром, чувствую себя спокойно и уверенно и знаю, что все хорошо.

Но как часто бывает в жизни, когда тебе кажется, что все хорошо и ты наконец-то можешь расслабиться, именно в этот момент авторы сценария твоей судьбы немедленно придумывают неожиданный поворот сюжета, чтобы подогреть зрительский интерес.Мне приходит эсэмэска такого содержания: «Скажи этому мерзавцу, своему парню, что я беременна».

Поиск по сайту: